Текст книги "Странствия"
Автор книги: Фернан Мендес Пинто
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 53 страниц)
Глава CXCI
О том, что произошло со времени коронации сатанского шемина, и об одном отвратительном случае, виною которому был Диого Соарес
Три месяца и девять дней сатанский шемин мирно правил городом и королевством Пегу, но вдруг он стал, не стесняясь и не боясь чьего-либо противодействия, раздавать из казны подарки своим любимцам, нимало не сообразуясь с их заслугами, чем вызвал большое возмущение, ссоры и раздоры среди феодалов, которые из-за несправедливостей, творимых шемином, предпочли разъехаться по чужим землям и королевствам, а кое-кто перешел на сторону Шеминдо, имя которого стало снова приобретать известность, ибо после бегства с поля битвы вместе с шестью всадниками он перебрался в королевство Анседа, где благодаря внушаемому им уважению и могуществу снова приобрел уже немалое количество сторонников, и с помощью последних, а также перешедших на его сторону феодалов собрал войско в шестьдесят тысяч человек, с которым и двинулся в Мейдо, где местные жители приняли его с распростертыми объятиями.
Однако я пока воздержусь говорить о том, что за четыре месяца своего пребывания Шеминдо успел совершить в этой стране, и обращусь к событию, происшедшему за эти немногие дни в Пегу, дабы стало известно, чем окончилось блестящее поприще великого Диого Соареса, бывшего наместника в королевстве Пегу, и какую награду сулит суетный мир всем, кто ему служит и доверяется, неосторожно полагая, что удача, сопутствовавшая счастливцу на первых порах, не покинет его и впредь. А дело заключалось в следующем.
В этом городе Пегу проживал богатый и уважаемый всеми купец по имени Мамбогоа, который еще во времена бирманского короля {342}, когда Диого Соарес находился в блеске своей славы и носил титул брата короля, повелевая всеми принцами и феодалами в стране, решил выдать свою дочь за некоего юношу, отцом которого был тоже весьма почтенный и очень богатый купец по имени Маника Мандарин. Родители договорились о приданом, которое они дадут детям, каковое, по слухам, составляло триста тысяч крузадо. Когда наступил день свадьбы, играли ее с превеликой роскошью и пышностью, пригласив на этот праздник много знатных людей города. Случилось так, что в этот день уже на закате солнца Диого Соарес, возвращаясь из королевского дворца с большой свитой, как пешей, так и конной, которая никогда его не покидала, проехал мимо дверей отца невесты. Услышав доносившееся из дома шумное веселье, он осведомился, по какому случаю там пируют, и узнал, что купец выдает замуж свою дочь. Диого Соарес, придержав своего слона, велел передать отцу невесты наилучшие пожелания по поводу предстоящего брака, а новобрачным долгой и счастливой жизни, прибавив к этому много любезных слов в том же роде и предложение оказывать Мамбогоа содействие во всем, в чем оно ему понадобится. Старик, отец невесты, почувствовав себя необычайно вознесенным столь почетным для него вниманием и не зная, чем отблагодарить даже в малой доле за такую честь, ибо положение Диого Соареса было тогда так высоко, что почти равнялось королевскому, взял за руку свою дочь, за которой следовало много знатных женщин, и вышел с ними к воротам, у которых остановился Диого Соарес. Выражая глубочайшее к нему почтение и благодарность за оказанные ему честь и милость, старик простерся перед ним ниц, после чего приказал невесте снять с пальца дорогое кольцо и передать его Диого Соаресу, что она и сделала, преклонив колени. Но последний, вместо того чтобы вести себя так, как подобает дворянину по отношению к дружественно расположенным к нему людям, побуждаемый своей чувственной и похотливой природой, протянул к девушке руку, но не ограничился тем, что взял кольцо, а, пренебрегая всеми приличиями, схватил ее за руку и потянул к себе, сказав:
– Упаси бог, чтобы такая красотка досталась другому, а не мне.
Несчастный отец, видя, как беззастенчив португалец и как оскорбительно обращается он с его дочерью, воздев руки к небу и опустившись на колени, воскликнул:
– Умоляю тебя, государь мой, во имя великого бога, которому ты поклоняешься, зачатого во чреве пречистой и непорочной девы, как я в это уверовал и отныне исповедую после того, что я о нем узнал и услышал, не отнимай у меня дочери, ибо я умру от горя. А если тебе нужно приданое, которое я ей дал, и все то, что у меня есть в доме, да и сам я как раб, скажи только слово, и я сейчас же отдам тебе все, что ты потребуешь, только позволь дочери моей стать женою своего жениха, ибо нет у меня иной радости в жизни и не желаю я иной, пока буду жив, – и с этими словами ухватился за свою дочь.
Диого Соарес, видя, что старик, весь в слезах, не собирается ее отпустить, не ответил ему ни слова, а лишь крикнул турку, начальнику своей охраны:
– Убей эту собаку!
Турок, выхватив свой ятаган, бросился было на старика, но тот успел скрыться, оставив перепуганную, с разметанными волосами дочь в руках Диого Соареса. И так как за невесту со слезами ухватился теперь ее жених, убили его, и его отца, и шесть или семь его родственников. К этому времени вопли женщин, находившихся в доме, стали так пронзительны, что страшно было их слышать, – дрожали и воздух и земля, или, вернее, вопияли к богу, призывая кару на голову того, кто, лишившись страха божия, безрассудно творил такие преступления.
Да простят мне за то, что я не буду описывать подробности всего происшедшего, ибо поступаю я так исключительно из нежелания порочить имя португальца; достаточно сказать, что девушка повесилась на шнурке, прежде чем чувственный галисиец успел удовлетворить свою похоть. Вспоминая об этом, он говаривал:
– Не так мне совестно, что я ее похитил, как досадно, что так ею и не попользовался.
Все четыре года, что прошли с того дня, никто не видел, чтобы отец несчастной девушки выходил из дому, Не скрывая свою великую скорбь, он одевался в рваную рогожу, питался тем, что вымаливал у собственных рабов, и ел на земле, низко склонившись над своей пищей. И так до тех пор, пока не наступило время, когда можно было воззвать к правосудию.
Узнав, что в Пегу другой король, новый наместник и новые суды (ибо все это перемены, которые время неизбежно приносит с собой везде и во всех делах), старец с длинной белой бородой, которая к этому времени доходила ему до пояса, облачившись в жалкую свою одежду и надев на шею толстую веревку, направился в храм Финтареу, бога всех скорбящих. Там, взяв истукана с алтаря, он, держа его в руках, вышел на улицу, и, оказав ему все принятые у этих язычников почести, трижды прокричал очень громко, чтобы собрать вокруг себя толпу, а потом произнес, заливаясь слезами:
– О люди, люди, что с чистым и спокойным сердцем исповедуете истинность сего бога всех скорбящих, коего видите в моих руках, явитесь, как молния в дождливую ночь, и криками и воплями своими пронзите небо, да услышит нас всевышний, склонит слух свой к нашим стонам и узнает, за что мы молим суда его над проклятым чужеземцем, – да не родиться ему вовсе! – захватчиком имущества нашего и поругателем чад наших. А дням того, кто не захочет последовать за этим богом, коего держу я в руках своих, стоная и оплакивая тягчайшее преступление, пусть положит конец прожорливая змея из бездонной пропасти Обители Дыма и растерзает плоть его в час полуночный!
Слова эти привели в такой ужас проходящих мимо и произвели на них такое впечатление, что за каких-нибудь четверть часа вокруг старца собралось более пятидесяти тысяч человек, исполненных неописуемым гневом и жаждой мщения. Все увеличивающаяся толпа направилась к королевскому дворцу со столь страшным ревом, что слушать его, не содрогаясь, было невозможно. Когда подошли к дворцовой площади, люди шесть или семь раз крикнули во весь голос:
– Выйди, государь, из своих покоев и внемли голосу бога твоего, устами бедного люда требующего от тебя правосудия.
Король, услышав голоса и крики, подошел к окну и, изумленный столь необычным зрелищем, спросил, чего хотят эти люди, на что все в один голос ответили криком столь громким, что, казалось, он способен прорвать небеса:
– Суда, суда над проклятым неверным, который, чтобы завладеть нашим добром, убивал отцов, детей, братьев и родичей наших!
А когда король спросил, кто же это такой, ему ответили:
– Это проклятый разбойник, такой же коварный в делах своих, как и проклятый змей, соблазнивший первого человека в прекрасном саду, созданном богом, и принесший ему погибель.
Король, заткнув себе уши, словно не желая больше слушать подобных небылиц, сказал еще:
– Неужто возможно, чтобы было такое, на что вы жалуетесь?
На что все вновь возопили:
– Этот человек самый великий злодей из всех рожденных на земле по низости наклонностей своих и мерзости природной. А посему во имя бога скорбящих просим тебя настолько же опорожнить его жилы от крови, насколько исполнена злодеяньями сокрытая в нем преисподняя.
Тогда король повернулся к тем, кто стоял возле него, и спросил:
– Как вам кажется, как я должен поступить в этом странном и необычном случае?
Все ответили:
– Если ты сомневаешься, удовлетворить ли просьбу бога всех скорбящих, то и он сам усомнится, следует ли поддерживать тебя в царском достоинстве, которое ты приобрел.
Тогда король обернулся к толпе и сказал шумевшему внизу у ног его народу, чтобы все шли на базарную площадь, куда он велит привести преступника, которого он выдаст им, чтобы они поступили с ним так, как им заблагорассудится. С этими словами он отправил ширку правосудия, или верховного судью королевства, за Диого Соаресом под предлогом, что он вызывает его во дворец, и наказал ширке, связав Соареса по рукам и по ногам, выдать народу на расправу, ибо если он, король, не сделает этого, то боится, как бы бог сам не расправился с ним.
Глава CXCII
О том, что далее произошло с Диого Соаресом
Ширка правосудия немедленно отправился в дом к Диого Соаресу и сказал, что король приказал ему явиться; тот был так смятен и потрясен его приходом, что долгое время не мог вымолвить ни слова, как человек, потерявший рассудок. Наконец, придя немного в себя, он ответил, что очень просит уволить его от посещения короля, так как сейчас у него сильно болит голова, и в благодарность за такую услугу готов подарить ему сорок бис золота, на что ширка ответил:
– Больно мало ты даешь за то, чтобы я взял на себя твою головную боль, а поэтому думаю, что, хочешь ты этого или не хочешь, а придется тебе идти за мной, раз ты вынуждаешь меня говорить правду.
Диого Соарес, видя, что встречи с королем не избежать, захотел взять с собой шесть или семь слуг, но ширка не разрешил ему и этого, сказав:
– Я выполняю лишь то, что приказал мне король, а велел он тебе явиться одному, а не всемером, ибо время, когда ты хаживал, как я сам видел, со свитой, отошло с того дня, когда покончили с тираном Бирманцем, через которого ты, как через трубку, надувался дерзостью и надменностью, как видно из черных дел твоих, за которые ты нынче будешь держать ответ перед господом.
И, взяв его за руку, повел его рядом с собой под охраной более трехсот человек, что всех нас привело в великое смущение.
Пройдя так по всем улицам, он довел его до базарной площади, главной в городе, где торгуют самыми разнообразными товарами, и тут с Диого Соаресом неожиданно столкнулся его сын Балтазар, возвращавшийся из дома одного купца, к которому отец послал его утром получить небольшой долг. Когда сын увидел отца под стражей, он соскочил с коня и, бросившись к его ногам, воскликнул со слезами на глазах:
– Что случилось, отец, и за что вас ведут под конвоем?
На что Диого ответил:
– Спроси о том грехи мои, они тебе ответят, ибо сейчас, сын мой, я как во сне.
Они бросились друг другу в объятия и оставались так, обнявшись, довольно долго, пока ширка не велел Балтазару Соаресу удалиться, но тот не послушался, так как никак не мог оторваться от отца. Тогда конвойные грубо оттянули его и толкнули при этом с такой силой, что он упал и разбил себе голову в кровь. Затем они несколько раз его ударили, отчего отец без чувств свалился на землю. Когда он пришел немного в себя и попросил пить, ему не дали, после чего, воздев руки к небу, он воскликнул:
– Si iniquitates observaberis, Domine! Domine, quis sustinebit? [7]7
Если ты, господи, будешь замечать беззакония, – господи, кто устоит? (лат.)
[Закрыть] Но, уверенный в бесконечной драгоценности вашей крови, пролитой за меня на кресте, я смогу сказать с великой убежденностью: Misericordias, Domine, in aeterno cantabo [8]8
Милости твои, господи, буду петь вечно (лат.).
[Закрыть].
И, дойдя в великом сокрушении до пагоды, куда приказал привести его король, и увидев огромное скопление народа, он, как говорят, остолбенел, а потом, после нескольких мгновений нерешительности, обратился к португальцу, которого разрешили допустить до него, чтобы немного его подбодрить и укрепить в вере, и спросил:
– Господи Иисусе! И все эти люди пришли обвинять меня перед королем?
На что ширка ответил:
– Не время тебе теперь думать об этом. Разве нет у тебя ума понять, что такое народ, когда его взбаламутят? Его всегда на дурное тянет, такая уж у него природа.
Тут Диого Соарес заплакал и сказал:
– Ясно вижу и понимаю, что смутили его мои грехи.
– Так знай, – вставил ширка, – что такова награда, которую люди дают тем, кто при жизни так пренебрегал божественным правосудием, как ты. Моли бога простить тебя, и в тот короткий миг, который остается тебе жить, раскайся в совершенном тобой, и, быть может, это тебе пригодится более, чем все золото, которое, возможно, достанется тому, кто послал тебя на казнь.
Диого Соарес опустился на колени, обратил взгляд свой на небо и, заливаясь слезами, произнес:
– Господи Иисусе Христе, во имя священных страстей твоих сочти на правом суде своем достаточным обвинение, возводимое на меня этими десятью тысячами голодных псов, да не останутся втуне великие труды твои во спасение души моей, хоть и не был я их достоин.
После чего, поднимаясь по лестнице, ведущей к площадке перед храмом, он, как уверял меня сопровождавший его португалец, прикладывался губами к каждой ступени, трижды произнося Христово имя. Когда же он добрался до верха, Мамбогоа, державший идола в руках, громко воскликнул:
– Пусть среди ночи изничтожатся мозги у детей того, кто не бросит камня в эту проклятую змею, дабы пороки ее, взывающие к такому возмездию, понесли достойную кару на судилище всевышнего.
Тут на осужденного посыпался такой град камней, что в одно мгновение Диого Соарес оказался засыпан горой булыжников и гальки, которые люди швыряли так безрассудно, что поранили многих присутствующих. Через час несчастного Диого Соареса под страшные крики и вопли толпы извлекли из-под камней и разорвали на куски, которые мальчишки вместе с головой его и кишками долго еще волочили по улицам, получая милостыню в награду за святое и богоугодное дело, как казалось народу.
А когда король приказал немедленно отправиться к Соаресу в дом, чтобы забрать его имущество, погром там из-за алчности этих голодных собак учинен был такой, что даже ни единой черепицы на крыше не осталось. В доме, однако, не было найдено все, что предполагалось, а потому схватили слуг и подвергли их столь жестоким пыткам, что все тридцать восемь умерли, в том числе семь португальцев, безвинно пострадавших за грехи, в которых они не были повинны. Награблено было всего на шестьсот золотых бис, иначе говоря на триста тысяч крузадо, не больше, не считая богатой посуды и мебели, но драгоценных камней не нашли ни единого, а посему стали говорить, что Диого Соарес к этому времени успел все зарыть в землю, но куда, так никогда и не смогли узнать, как ни старались. Между тем, как стало известно впоследствии со слов людей, знавших его в пору его благоденствия, имущество его по местным ценам должно было составлять более трех миллионов золотом.
Таков был конец великого Диого Соареса, которого в этом королевстве Пегу судьба вознесла настолько, что он получил титул брата короля, считающийся там наивысшим, имел двести тысяч крузадо ежегодного дохода, командовал восьмьюстами тысячами людей и был поставлен как правитель выше всех четырнадцати государей, над которыми главенствовал тогда король Бирмы. Но таково свойство всех мирских благ, особливо же дурно приобретенных – всегда являться причиной и источником всяких бед.
Глава CXCIII
Как Шеминдо пошел на сатанского шемина и что при этом произошло
Но вернемся к Шеминдо, о котором уже долгое время не было речи. С каждым днем тиранический и алчный сатанский шемин умножал насилия и жестокости, которые распространял на всех своих подданных, убивая и грабя всякого, кто, как ему казалось, владеет деньгами или чем-либо, на что можно было позариться. Дело дошло до того, что, как уверяют, только за семь месяцев мирного правления в Пегу он умертвил шесть тысяч купцов и богачей, не говоря о древнего рода дворянах, владевших по праву наследства землей, дарованной их предкам. Все это возбудило к шемину такую ненависть в народе, что большая часть войска передалась Шеминдо, который к этому времени успел занять города Дагун, Мейдо, Далу и Коулан {343}, до самых границ Шары, откуда он выступил с двухсоттысячным войском и пятью тысячами слонов, намереваясь окружить шемина в его столице. Подойдя к Пегу, где тиран находился в это время со всем своим двором, Шеминдо велел обнести город со всех сторон рвами и очень прочными валами и несколько раз пытался взять его приступом. Но проникнуть в Пегу оказалось не так легко, как он думал, так как осажденные оказали отчаянное сопротивление. Поэтому, изменив, как человек разумный, свой первоначальный замысел, он коварно заключил с тираном двадцатидневное перемирие на том условии, что по истечении этого срока тот вручит ему сто бис золота (что составляет пятьсот тысяч крузадо), а он откажется от всех прав и притязаний на королевство Пегу. Все это было, как я уже говорил, лишь притворством, ибо этим способом Шеминдо хотел добиться своего с наименьшими для себя потерями. Итак, перемирие наступило, все с обеих сторон успокоилось, и осажденные и осаждавшие стали общаться друг с другом. И вот в эти дни перемирия, за два часа до рассвета в лагере Шеминдо начинали сладкозвучно играть на местных инструментах, отчего все население города высыпало на городские стены, любопытствуя узнать, что эта музыка означает. Но тут она вдруг смолкала, и из рядов осаждающих выходил глашатай. Это был священник, почитаемый всеми за святого; очень грустным и проникновенным голосом он произносил следующее:
– О люди, люди, коих природа наделила слухом, чтобы слышать, внемлите голосу святого военачальника Шеминдо, ясного зерцала, которому всевышний повелел вернуть вам прежнюю свободу и покой ваш. Сей муж от имени Киая Нивандела, бога сражений на поле Витау, запрещает всем вам поднимать руку против священного воинства, радеющего о благе народа пегу и кровного брата самого ничтожного из его бедняков. А если кто из вас выступит против этого войска рабов господних или помыслит учинить ему какой-либо вред, то быть ему проклятым, стать безобразным и черным, как сыновья ночи, которые с ядовитой слюной своего гнева испускают жестокие крики бешенства, пожираемые раскаленными деснами дракона усобицы, коего истинный бог всех божеств осудил на вечное проклятие. Тем же, кто, движимый братскими чувствами, покорно выполнит возвещаемое мною веление, будут дарованы вечный мир в этой жизни и много благ и богатств на том свете, и когда умрут они, души их очистятся и станут столь же угодными богу, как души святых, кои, танцуя в солнечных лучах, уносятся в место небесного упокоения, уготованного им господом.
После этого музыка начинала снова играть, но очень громко, и оглушительные звуки ее вместе со страшными угрозами глашатая производили столь сильное впечатление на осажденных, что только за семь ночей, в течение которых произносили эти речи, на сторону Шеминдо перешло свыше шестидесяти тысяч человек, ибо все слепо верили тому, что слышали, словно это были слова спустившегося с неба ангела. Когда осажденный тиран увидел, какой вред приносят ему увещания священника, способные в скором будущем вовсе лишить его войска, он на тринадцатый день понял, что дольше соблюдать перемирие нельзя, и, посоветовавшись со своими относительно того, что лучше всего предпринять при настоящих обстоятельствах, решил никоим образом не допускать дальнейшего окружения, ибо и десяти дней не потребовалось бы, чтобы окончательно взбунтовать народ и лишить его, шемина, всякой поддержки, а поэтому самое мудрое и разумное – выйти из города и сразиться с Шеминдо в открытом бою, прежде чем он успеет приобрести перевес. К осуществлению этого замысла приступили с возможной быстротой, и через два дня за час до рассвета сатанский шемин выступил из пяти ворот с восьмьюдесятью тысячами воинов, еще сохранившими ему верность, и, напав на неприятеля с великой яростью, под громкие крики и возгласы вступил с ним в бой. Войска Шеминдо, однако, не были застигнуты врасплох и отбивались с большой отвагой. Между противниками завязалась жестокая схватка, в которой и та и другая сторона проявили такое неистовство, что за каких-нибудь полтора часа, пока бой был наиболее горячим, полегло более сорока тысяч человек. Закончился он тем, что сатанский шемин был сброшен со слона выстрелом из аркебуза некоего португальца по имени Гонсало Нето, уроженца Сетубала. После этого все осаждаемые сдались в плен, сдался также и город на том условии, что победители не посягнут ни на жизнь, ни на имущество жителей, после чего Шеминдо вступил в него и в тот же день в главной пагоде был коронован королем Пегу. Произошло это и субботу, 23 февраля 1551 года. Гонсало Нето за его подвиг было дано двадцать бис золота, что составляет десять тысяч крузадо, а остальным восьмидесяти португальцам Шеминдо выдал пять тысяч крузадо, оказал им многие почести, предоставил всякие вольности и снял с них пошлины на товары, каковые привилегии соблюдались вполне исправно и после.
