Текст книги "Странствия"
Автор книги: Фернан Мендес Пинто
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 53 страниц)
Глава XLVII
Как на стоянке у мыса Тилаумера к нам подшили четыре гребных лантеа, на которых был размещен свадебный поезд одной невесты
После того как мы одержали эту победу, оказали помощь раненым и позаботились о страже для пленных, было приступлено к переписи товаров, оказавшихся в обеих этих джонках; выяснилось, что захвачено их было на сорок тысяч таэлей с небольшим. Все их мы сложили на судно Антонио Боржеса, которому поручили надсмотр над всеми призами. После этого нам пришлось сжечь одну из джонок, хоть корпус у нее был совершенно новый, так как экипажа у нас не хватало. Теперь мы приобрели еще семнадцать бронзовых орудий, в число которых входило четыре фальконета и двенадцать мортир, причем почти все они носили королевский герб, потому что эта собака сняла их с трех кораблей, на которых перебила сорок два португальца.
Антонио де Фариа на следующий же день утром пожелал отправиться в устье Танаукира, но его предупредили рыбаки, которых захватили ночью, чтобы он никоим образом не становился на якорь у города, ибо там уже все знают, как он расправился с разбойником Шикауленом, а между тем Шилеу, военный начальник и губернатор этой провинции, находился с ним в сговоре, пират отдавал ему треть всего награбленного. Жители города были в величайшем возбуждении, так что, пожелай он даже отдать свой товар задаром, никто не согласился бы его взять, а уж о том, чтобы платить за него деньги, и речи быть не могло. У входа в порт стояли наготове два огромных плота, груженных большим количеством дров, бочек с дегтем и мешков со смолой, жители дожидались только, когда португалец станет на якорь, чтобы спустить на него плоты. Кроме этого, его в гавани ждали более двухсот рыбачьих парао с многочисленными лучниками и воинами. Получив это известие, Антонио де Фариа последовал наиболее разумным советам и отправился в другой порт, к востоку от того на расстоянии сорока легуа. Название этому порту было Мутипинан; в нем находилось много богатых купцов, как местных, так и приезжих, с целыми караванами груженных серебром судов из стран Лаоса {159}, Пафуаса и Геоса. Итак, мы снялись с якоря и в составе трех джонок и лорчи, на которой мы прибыли из Патане, пошли вдоль берега, лавируя при встречном ветре, пока не дошли до холма под названием Тилаумер, где стали на якорь, так как нам трудно было идти против течения.
Мы простояли там тринадцать дней, изрядно досадуя на бурный противный ветер, ибо мы уже испытывали некоторый недостаток в продовольствии, но тут судьба решила нам поблагоприятствовать: когда уже близился вечер, к нам подошли четыре гребных лантеа (похожие на фусты), на которых ехала невеста, направлявшаяся к жениху из своей деревни в другую, под названием Пандуре, отстоявшую от первой на девять легуа. А так как поезд невесты был праздничный, гром от барабанов, тазов и колоколов стоял такой, что голоса человеческого нельзя было расслышать из-за оглушительной музыки и криков. Мы сначала никак не могли понять, что это означает, и нам показалось, что это соглядатаи командующего флотом в Танаукире, высланные на наши поиски.
Антонио де Фариа тотчас же приказал сняться с якоря и приготовился к любой неожиданности. Суда свои он приказал расцветить флагами в знак радости и стал ждать, чтобы плывшие на лантеа поднялись к нему на борт. Последние, увидев все наши суда, собранные вместе и принявшие такой же праздничный вид, как и они, решили, что это поезд жениха, пришедший встретить их на пути, и направились с великим удовольствием в нашу сторону. После того как мы обменялись залпами и приветствиями, какие, приняты в этих краях, они подошли к берегу и там стали на якорь.
Мы совершенно не понимали, что все это означает, и согласились все с капитаном, что это, видимо, разведчики оставшегося позади флота, который не замедлит появиться.
В этих подозрениях провели мы тот небольшой остаток времени, который отделял нас от темноты. Через два часа после захода солнца, когда невеста, прибывшая на одной из этих лантеа, увидела, что жених никого к ней не посылает, как это следовало бы сделать, она пожелала сама дать о себе знать и выказать этим любовь, которую, по-видимому, она к нему испытывала. Поэтому она направила к нам одну из четырех лантеа своего поезда, на которой находился ее дядя, и просила его передать письмо следующего содержания: {160}
«Если слабая девичья природа позволила бы мне, не запятнав своей чести, улететь оттуда, где я сейчас нахожусь, к тебе, господин мой, чтобы увидеть твое лицо, полагаю, что тело мое со всем неистовством изголодавшегося ястреба, обретшего наконец свободу, устремилось бы к тебе, чтобы прикоснуться губами к твоим медлительным стопам. И раз уж, господин мой, я отправилась из дома отца своего искать тебя сюда, приди же и ты на это судно, на котором, собственно, меня уже нет, ибо только в созерцании твоем обретаю я свое бытие, и знай, что если ты не поспешишь увидеть меня в темноте этой ночи, едва ли ты застанешь меня заутра среди живых. Дядя мой Ликорпинау поведает тебе то, что хранит в тайниках своих мое сердце, ибо слова замирают на моих устах и душа моя не может стерпеть столь долгой разлуки, которая черствости твоей, видно, нипочем. А посему заклинаю тебя прийти ко мне или разрешить мне тебя покидать и не отказывать мне в этом чувстве, которое любовь моя и верность заслужили, дабы всевышний не отнял у тебя того многого, что ты унаследовал от своих древних предков, по справедливости осудив неблагодарность по отношению к твоей юной невесте, повелителем которой в силу брачного союза ты будешь до самой своей смерти, каковую господь наш и вседержитель да отдалит от тебя на столько лет, сколько раз солнце и луна обращались вокруг нашего мира с самого его зарождения».
Когда лантеа, на которой ехал с этим письмом дядюшка невесты, подходила к нам, Антонио де Фариа, чтобы тот не боялся взойти на судно, приказал всем португальцам спрятаться под палубу, дабы на виду не оставалось никого, кроме китайских матросов.
Лантеа доверчиво подошла к джонке, и трое поднялись к нам на борт с вопросом, где находится жених. В ответ их похватали и бросили и люк, а так как все прибывшие или большая часть их были пьяны, те, кто еще оставался в лантеа, не услышали шума и не успели отвалить, а с вершины надстройки им уже набросили канат на конец мачты, которым и пришвартовали лантеа к джонке так прочно, что распутаться людям с нее не удалось. Наши метнули в нее несколько горшков с порохом, после чего команда лантеа побросалась в море, а в нее спрыгнули шесть или семь наших солдат и столько же матросов и завладели ею. А затем нам пришлось прийти на помощь несчастным, кинувшимся в воду и кричавшим, что они тонут.
После того как все они были выловлены и посажены в надежное место, Антонио де Фариа направился к трем остальным лантеа, стоявшим на якоре на расстоянии немного большем четверти легуа, и, напав на первую, в которой находилась невеста, взял ее на абордаж. Сопротивления ему не оказали никакого, так как воинов на ней не находилось, а были одни лишь гребцы и, если судить по одежде, еще шесть или семь почтенного вида людей, видимо, родственников, сопровождавших несчастную невесту, и двух маленьких мальчиков, ее братьев, очень белых с лица и весьма миловидных. Все прочие были пожилые женщины, игравшие на музыкальных инструментах, которых, по китайским обычаям, принято приглашать на такие торжества за деньги.
Остальные две лантеа, услышав шум, оставили свои якоря и на веслах и под парусами обратились в бегство с такой скоростью, что можно было подумать, будто их подгоняет сам черт. Но тем не менее нам удалось захватить одну из них, так что из четырех нам достались три. Совершив это, мы вернулись на свою джонку.
Время близилось к полуночи, а поэтому мы ограничились тем, что все доставшееся нам забрали в джонку, а пленников отправили под палубу, где они и находились до утра. Утром Антонио де Фариа, увидев, что они удручены своим положением и что это по большей части ни для чего не пригодные старухи, высадил их всех на берег, удержав у себя только невесту и ее двух братишек, так как они были молоды, белолицы и пригожи собой, а также двадцать матросов, которые нам весьма годились для экипажа джонки, где у нас не хватало людей.
Невеста, как выяснилось впоследствии, была дочкой коленского аншаси {161}(нечто вроде нашего коррежедора или судьи) и была обручена с молодым сыном шифу {162}, или коменданта, Пандуре. Жених, как оказалось, написал невесте, что будет ожидать ее в том месте, где мы стали на якорь, вместе с тремя или четырьмя джонками, принадлежащими его отцу, человеку весьма богатому, поэтому-то нас и приняли за поезд жениха. На другой день к вечеру, после того как мы покинули это место, которому дали название «невестиного мыса», туда и в самом деле прибыла флотилия жениха, состоявшая из пяти покрытых флагами судов, которая, проходя мимо, приветствовала нас музыкой и всяческими проявлениями радости, ибо жениху и в голову не могло прийти его несчастие и то, что мы увозим его невесту. И так вот под флагами и шелковыми тентами он обошел мыс Тилаумер, где мы стояли накануне, и отдал якорь, поджидая невесту на том месте, где они условились.
Мы же продолжали намеченный нами путь, и через три дня угодно было господу, чтобы мы добрались до порта Мутипинана {163}– нашего места назначения, ибо Антонио де Фарии сообщили, что там он сможет продать свой товар.
Глава XLVIII
О сведениях, которые Антонио де Фариа получил об этих краях
Прибыв в этот порт, мы стали на якорь посреди бухты, образованной берегом и небольшим островком, лежащим к югу от устья реки. Салюта при входе в порт мы не произвели и вообще старались не шуметь, решив, пока не рассвело, сделать промеры реки и собрать все нужные нам сведения. Как только взошла луна, то есть примерно в одиннадцать часов, Антонио де Фариа отправил в разведку одну из лантеа с хорошими гребцами и двенадцатью солдатами, командиром которой назначил некого Валентина Мартинса Далпоэма, человека рассудительного и разносторонних способностей, зарекомендовавшего себя в подобных предприятиях.
Покинув нас, он стал производить промеры, пока не добрался до стоянки судов против города, где захватил двух горшечников, спавших в своей лодке. Никем не замеченный, он вернулся к своим и доложил Антонио де Фарии обо всем, что обнаружил, о размерах города и о малом количестве судов, стоявших в порту, почему, как ему казалось, можно было без малейшей опаски войти в порт, ибо если паче чаяния, вследствие каких-либо непредвиденных обстоятельств, Антонио де Фарии не удастся продать там свои товары, как он собирался сделать, то никто не помешает ему выходить из порта столько раз, сколько ему заблагорассудится, так как река всюду широкая и чистая и нигде в ней нет ни опасных подводных камней, ни мелей.
Посоветовавшись, как действовать в этом случае, решили большинством голосов, что двух захваченных мусульман {164}не следует пытать, как первоначально предполагалось, как потому, чтобы не пугать их, так и потому, что в этом не было надобности. И вот, когда уже наступило утро, после того как все с большой набожностью произнесли литанию пресвятой деве, обещая прекрасные и дорогие подарки для храма Божьей Матери на Холме в Малакке, Антонио де Фариа, приободрив и приласкав двух мусульман и заверив их, что бояться им нечего, допросил их наедине с великой тщательностью относительно всего того, что его интересовало. Они заявили в один голос, что в отношении входа и выхода из реки ни малейших опасений быть не может, так как она самая судоходная из всех впадающих в бухту, и в реку эту входят и выходят из нее суда гораздо большей вместимости, чем наши, ибо самое мелкое место в ней от пятнадцати до двадцати брас. Жителей нам также не следует опасаться, ибо они очень слабого сложения и не имеют оружия, что же касается иностранцев, находящихся в городе, то большинство из них – купцы, прибывшие девять дней назад из королевства Бенан двумя караванами по пятисот быков в каждом и доставившие много серебра, дерева алоэ, шелка, полотняных тканей, слоновой кости, воска, гуммилака, росного ладана, камфары и золотого песку, вроде того, который добывается на острове Суматре, а покупают перец, пряности и жемчуг с острова Айнана. На вопрос же, нет ли у этих берегов {165}чьего-либо военного флота, ответили, что нет, ибо большинство войн, которые по своей воле или вынужденно вел прешау, император каушинов {166}, происходили на суше, а если воевали на реках, то только на небольших гребных ладьях, а не на таких крупных судах, как те, которые у него, так как реки дли них слишком мелки. Когда же мусульман спросили, далеко ли находится их прешау, они ответили, что он сейчас в двенадцати днях пути, в городе Куангепару {167}, где и пребывает большую часть времени, вместе со своим двором и придворными, управляя мирно и по справедливости своим народом. Далее, на вопрос, какие богатства и источники дохода у императора, они ответили, что рудники и месторождения металлов {168}, составляющие собственность короны, приносят, по крайней мере, пятнадцать тысяч пико серебра, из которых половина по божественному закону творца, создавшего вселенную, принадлежит беднякам, возделывающим землю для пропитания своих семей, кои, с разрешения и согласия всего народа, добровольно передали императору право на эти доходы, дабы отныне и навеки он не отягощал их податями и никак их не притеснял, в чем древние императоры торжественно и принесли клятву, обещаясь соблюдать ее, пока солнце будет освещать землю.
Видя, что собеседники его расположены к ответам, Антонио де Фариа пожелал узнать у них, какое понятие они имеют о том, что видят собственными глазами как ночью на небесах, так и днем в ясном блеске солнца, ибо они часто касались этих предметов в своих речах. На это они ответили, что истина истин заключается в исповедании единого всемогущего бога и вере в него; бог этот создал все на земле и печется о своем творении, а если наш разум порой и не в силах разобраться в своих беспорядочных и противоречивых желаниях, то виною тому не создатель, в котором не может быть несовершенства, а грешник, который в нетерпении своем берется судить о вещах так, как подсказывает ему его непостоянное и греховное сердце. Когда же Антонио де Фариа спросил у них, признает ли их религия, что господь явился на землю, приняв человеческую плоть, они ответили, что нет, ибо не могло быть причины, способной побудить божество к такой крайности, раз совершенство божественной сущности {169}освобождает его от наших человеческих невзгод и ему дела нет до земных сокровищ, поскольку пред лицом его славы все является ничтожным.
Путем таких вопросов и других, которые задал им Антонио де Фариа, мы поняли, что люди эти до сих пор не имеют ни малейшего понятия о нашей истине и что исповедуют они устами лишь то, что видят их глаза в образе неба и в красоте дня, почему, то и дело с превеликим усердием воздевая руки к небу, они и повторяют:
– При виде творений твоих, господи, исповедуем твое величие.
После этого Антонио де Фариа приказал отвезти их на берег, предварительно дав им по нескольку монет, чему они были очень рады.
Ветер к этому времени стал менять румб, и мы с превеликой радостью и ликованием, покрыв марсы шелковыми навесами и подняв, по китайскому обычаю, торговый флаг, чтобы все видели, что мы купцы, а не кто-нибудь другой, двинулись в путь. Через час мы были уже у города, стали на якорь против причалов и дали залп из нашей артиллерии, но не очень громкий.
Тотчас же от берега отвалило десять или двенадцать алмадий с огромным количеством провизии. Но едва местные жители увидели наши лица и одежду, они пришли в замешательство, ибо поняли, что мы не сиамцы, не яванцы, не малайцы и вообще никто из тех, кого они раньше видели.
– Да принесет нам всем столько же благ заря свежего утра, сколь полным красот кажется нам этот день в присутствии тех, кого мы видим, – сказали они.
Но тем не менее из всего числа алмадий лишь одна отважилась подойти к нам. Люди ее прежде всего спросили, могут ли они, ничего не опасаясь, подняться на борт. На это им ответили, что им ничего решительно не угрожает, ибо мы им братья. Все же из девяти человек, составлявших команду алмадии, к нам на джонку поднялись лишь трое. Антонио де Фариа принял их весьма гостеприимно и, усадив их всех на тонкий ковер, сообщил, что сам он купец, родом из Сиама и что, возвращаясь с товарами с острова Айнана, услышал, будто в этом городе ему будет выгоднее и безопаснее заняться торговлей, чем в каком-либо другом, так как и купцы и народ здесь более честные, чем китайцы этого побережья и острова Айнана.
– В этом ты не ошибся, – ответили ему, – если ты купец, а на купца ты похож, думаю, что во всех отношениях тебе будет оказан здесь великий почет, а поэтому можешь спать ночью безмятежным сном и ничего не опасаться.
Глава XLIX
О спорах, возникших у Антонио де Фарии в этом порту с наутарелом {170}города по поводу продажи товаров
Так как Антонио де Фариа опасался, что до города может дойти по сухопутью слух или вести о том, как он расправился с разбойником на реке Танаукир, и что слухи эти могут неблагоприятно повлиять на его дела, он не пожелал выгружать свои товары в таможне, как требовали чиновники, из-за чего ему пришлось испытать немало трудностей и огорчений.
Убедившись, наконец, что добрыми словами своего не добьешься, он велел передать им через купца, служившего посредником, что прекрасно понимает, почему они требуют, чтобы он выгрузил товары на берег, ибо так у них положено по правилам, но что сам он заверяет их, что правилам этим он никоим образом подчиниться не может, ибо пора муссонов уже на исходе, а ему необходимо пойти чинить свою большую джонку, которая дала такую течь, что семьдесят матросов непрерывно качают из нее воду тремя насосами и что он все время рискует отправиться на дно со всем своим добром. А что касается до пошлины, положенной королю, он с превеликой охотою ее уплатит, но только не из расчета тридцати процентов, как они требуют, а из десяти, как всюду принято, и что эти десять процентов он им с готовностью тут же вручит. На это они ничего не ответили и задержали посла, принесшего им это сообщение.
Увидев, что тот не возвращается, Антонио де Фариа поставил паруса на своей джонке и украсился флагами, как человек, которому безразлично, продаст ли он что-либо или не продаст и разрешат ли ему это делать или нет. Все иностранные купцы, прибывшие со своими караванами, видя это и понимая, что из-за упрямства паутарела у них из-под носа уходят товары, с которыми они собирались пуститься в обратный путь, собрались и потребовали, чтобы он вернул Антонио де Фарию, иначе, заявляли они, они отправятся жаловаться королю на учиненную им несправедливость, ибо из-за паутарела они лишатся товара, уже доставленного в порт и который они собирались купить. Паутарел вместе с остальными таможенными чиновниками, опасаясь, что за это его могут наказать и отстранить от должности, согласились уступить купцам, но с тем условием, что, поскольку мы не хотим платить более десяти процентов, они уплатили бы еще пять, чтобы король получил хотя бы половину пошлины, на что они согласились.
Задержанного отпустили, вручив ему очень любезное письмо, в котором излагался весь ход дела и достигнутое соглашение. На это Антонио де Фариа ответил, что в порт он уже ни при каких обстоятельствах не вернется, так как муссон скоро кончится и у него нет возможности тратить время на всякие стоянки и проволочки, но если они готовы купить весь товар оптом, немедленно доставив требующиеся для этого деньги, он готов его продать, ни на какие же другие сделки не пойдет, так как весьма возмущен недостаточным уважением, проявленным к нему паутарелом, пренебрегшим его предложениями. И если с этими условиями согласны, пусть дадут ответ через час, ибо только такой срок он им дает, а если нет, он отправится в Айнан, где продаст свои товары много выгодней, чем здесь.
Купцы, видя такую решительность, поверив ей и боясь, как бы из их рук не ускользнула возможность купить товары и отправиться тотчас же в обратный путь, поспешили явиться на пяти очень больших баркасах, на которых было множество ящиков с серебром и огромное количество мешков, чтобы ссыпать в них перец.
Подойдя к джонке под флагом командующего Антонио де Фарии, они были им весьма ласково приняты, пересказали ему все то, что у них произошло с городским паутарелом, и горько жаловались на его неспособность и на многие несправедливости, которые им пришлось от него вытерпеть. Однако, поскольку купцы успокоили паутарела, договорившись с ним о пятнадцати процентах, из которых они должны были выплатить пять, купцы просили Антонио де Фарию быть настолько любезным и уплатить обещанные им десять процентов, ибо иначе они не смогут купить у него товары. На что Антонио де Фариа ответил, что согласен, но не столько ради себя, сколько ради них. Купцы были очень ему признательны и обо всем договорились в полном мире и согласии.
К разгрузке товаров приступили с возможной поспешностью, так что за трое суток удалось все взвесить, погрузить в мешки и вручить хозяевам, проверить счета и получить деньги, которых было выручено в общей сложности сто тридцать тысяч таэлей, из расчета шести тостанов на таэль, как я уже несколько раз говорил. Но как бы быстро ни совершалась эта перегрузка, все же известие о том, как мы поступили с разбойником на реке Танаукир, успело дойти до города и вызвать в нем большое возмущение, после чего никто уже больше не хотел приходить к нам на судно. Из-за этого Антонио де Фариа вынужден был поставить паруса и удалиться с поспешностью.
