355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фернан Мендес Пинто » Странствия » Текст книги (страница 18)
Странствия
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 15:52

Текст книги "Странствия"


Автор книги: Фернан Мендес Пинто



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 53 страниц)

Глава LIX

Как Антонио де Фариа сражался с пиратом Кожей Асеном и что при этом произошло

Поднимаясь вверх по реке с попутным ветром и приливом, которые угодно было господу нашему нам даровать, мы меньше чем через час оказались на месте, где стоял неприятель, доселе о нас не подозревавший. Но так как это все были разбойники, боявшиеся местного населения, которое они каждый день донимали насилиями и грабежами, они были начеку и держали добрых дозорных, так что, едва завидев нас, поспешили ударить в колокол, от звона которого поднялся такой переполох и крик как на кораблях, так и на берегу, что человеческий голос нельзя было расслышать.

Видя это, Антонио де Фариа крикнул:

– Эй, сеньоры и братья мои! Вперед во имя Христа, прежде чем их лорчи придут к ним на помощь! Сант Яго!

Тут мы выстрелили из всех наших пушек и, волею господней так метко, что большинство наиболее отчаянных пиратов, успевших уже забраться на надстройки, попадало вниз, разорванные на куски, что показалось нам добрым предзнаменованием в нашем предприятии.

Вслед за этим по сигналу Антонио де Фарии открыли огонь из всех аркебузов и наши стрелки, которых было человек сто шестьдесят, после чего из толпы, за мгновение до этого покрывавшей верхние палубы обоих судов, не осталось ни души, ибо неприятель уже не отваживался показаться наружу.

Между тем две наши джонки взяли на абордаж обе джонки противника, и между ними завязался такой бой, что, откровенно признаюсь, я не отваживаюсь дать подробное описание того, что там творилось, хоть я при нем и присутствовал. Ибо еще не вполне рассвело, наши и неприятель смешались в одну кучу, а грохот от барабанов, тазов и колоколов вместе с ударами ядер и пальбой ружей, умноженный эхом окрестных долин и холмов, стоял такой, что я дрожал всем телом от ужаса.

Бой длился уже с четверть часа, когда на помощь противнику стали подходить отвалившие от берега лорчи и лантеа со свежими подкреплениями. Видя это, некто Диого Мейрелес, находившийся на джонке Киая Панжана и заметивший, что пушкарь при мортире так обезумел от страха, что не попадает в цель уже ни одним выстрелом, пришел в крайнее негодование, и когда тот собирался еще раз выстрелить из своей пушки впустую, оттолкнул его с такой силой от орудия, что тот провалился в находившийся поблизости люк, между тем как Мейрелес кричал ему вдогонку:

– Чтоб духу твоего здесь не было, мерзавец! На что ты годен? В такое время из пушки этой стрелять надо настоящим мужчинам, как мы, а не таким, как ты!

И, нацелив мортиру с помощью клиньев, пользоваться которыми он умел, выстрелил из нее ядрами и картечью по первой лорче, шедшей впереди четырех других, попал ей в правый борт и снес на ней все от носа до кормы по самую ватерлинию, после чего она немедленно пошла ко дну, и никто с нее не спасся. Картечь же, пролетевшая над ней, ударила о палубу другой лорчи, шедшей сразу за ней, и убила на ней капитана и шесть или семь человек, стоявших рядом с ним. Это привело в такое смятение остальные две, что в попытке повернуть назад к берегу они запутались горденями парусов так, что более не могли распутаться и так и остались на месте, не в силах идти ни вперед, ни назад.

Это увидели капитаны наших двух лорч (имена этих капитанов были Гаспар де Оливейра и Висенте Мороза), и, найдя мгновение подходящим, для того чтобы выполнить свои замыслы, они, горя доблестным духом соревнования, напали одновременно на лорчи противника и, засыпав горшками с порохом, подожгли их обе, и они, таким образом связанные, догорели до ватерлинии. Экипажи их побросались за борт, а наши прикончили их копьями, и никто из них не остался в живых.

Только на этих трех лорчах погибло более двухсот человек, а та, на которой был убит капитан, тоже не смогла спастись, так как Киай Панжан устремился за ней на сампане, служившем шлюпкой на его джонке, и захватил ее уже прибитую к берегу, но без единой души команды, так как вся она кинулась в воду, и из этих людей большая часть погибла, разбившись о береговые скалы. Видя все это, пираты, находившиеся еще в джонках, которых могло быть человек сто пятьдесят, все мусульмане – лузонцы и борнейцы с несколькими яванцами, начали робеть, и многие уже побросались за борт.

Между тем собака Кожа Асен, которого до этого времени не было заметно, видя разгром своих, устремился им на помощь, одетый в панцирь из железных пластинок на красном атласе с золотой бахромой, который он забрал у португальцев, и, возвысив голос, так чтобы все его услышали, прокричал три раза:

– La hilah hilah lah Muhamed ro?ol halah! {180}О мусульмане и праведные последователи святого закона Магомета! Как даете вы себя побеждать столь слабосильному народу, как эти собаки, в которых не больше смелости, чем в белых курицах и в бородатых бабах? Смелее бросайтесь на них, ибо в Книге цветов пророк Ноби дал твердое обещание насытить радостями дервишей его обители в Мекке. Так он поступит и сегодня с вами и со мной, если мы искупаемся в крови этих дикарей, не признающих нашей веры.

Своими проклятыми словами дьявол этот довел их до неистовства, и они так отчаянно ринулись на нас, что страшно было смотреть, как они кидаются на наши мечи.

Между тем Антонио де Фариа тоже кричал своим:

– О христиане и сеньоры! Если эти приверженцы дьявольского учения обрели такую отвагу, не посрамимся и мы во имя господа нашего Иисуса Христа, распятого за нас, который не оставит своих, какими бы грешниками они ни были, ибо мы все же его чада, не то что эти псы.

И, со святым рвением бросившись навстречу Коже Асену, словно он его лучший друг, нанес ему мечом, который держал обеими руками, такой удар по голове, что рассек ему наголовник из кольчуги и поверг его мгновенно на землю. После этого, обернув меч другой стороной, Фариа перерубил ему обе ноги, чтобы тот не мог больше подняться. Видя это, люди Асена громко вскрикнули, и пять или шесть из них напали на Антонио де Фарию с такой отчаянной отвагой, словно окружавшие его тридцать португальцев не шли ни в какой счет, и нанесли ему две раны, так что он едва устоял на ногах. Наши в ответ устремились на выручку, и господь наш вселил в их души такую смелость, что за несколько мгновений было сражено, кроме Кожи Асена, еще сорок восемь человек, между тем как мы потеряли всего четырнадцать, из которых только пять было португальцев, остальные же рабы – мосо, – всё прекрасные христиане и весьма нам преданные.

К этому времени те из мусульман, кто остался в живых, начали падать духом и отступать в беспорядке к кормовой надстройке с намереньем там обороняться. Но тут двадцать солдат из тридцати, находившихся на судне Киая Панжана, атаковали их с фронта, прежде чем они успели завладеть ею, и потеснили их так, что всем им пришлось броситься в воду с такой поспешностью, что одни падали на других.

Наши, воодушевляемые именем господа нашего Иисуса Христа, которого они беспрерывно призывали, и сознанием одержанной победы и приобретенной таким образом славы, покончили со всеми, за исключением пяти, которых они забрали живьем. Этих последних, перевязав им руки и ноги, бросили в трюм, чтобы потом допросить их под пыткой, но они перекусили друг другу горла из страха перед казнью, которой их могли подвергнуть.

Наши разрубили их на куски и выбросили за борт вместе собакой Кожей Асеном, их капитаном, главным касизом короля Бинтана, «проливателем и кровопийцей португальской крови», как он титуловал себя в начале своих посланий, внушая всем мусульманам желание стать такими же, как он, за что, по суеверию этой проклятой секты, он пользовался у них великим уважением.

Глава LX

О том, что еще сделал Антонио де Фариа, после того как одержал эту победу, и о щедрости, с какой он одарил португальцев из Лиампо

О ходе этой жестокой и кровопролитной битвы, увенчавшейся столь славной победой, я решил написать весьма кратко и немногословно, ибо, примись я повествовать о ней во всех подробностях, расписывая как подвиги, совершенные нашими, так и великую отвагу, с которой защищался противник, описание мое, не говоря уже о том, что для него у меня не хватило бы необходимого умения, заняло бы слишком много места и история моя получилась бы несравненно более растянутой. Между тем в намерения мои входит касаться этих вещей лишь бегло, и я старался быть сколько возможно кратким во многом том, в чем другие, превосходящие меня талантом, возможно, усмотрели бы значительно больше заслуживающего внимания и о чем рассказали бы гораздо более пространно, случись им быть свидетелями этих событий или писать о них. А посему я, касаясь лишь тех вещей, которых нельзя обойти молчанием, продолжу свой рассказ.

Первой заботой Антонио де Фарии после одержанной им победы было заняться ранеными, которых оказалось девяносто два, по большей части португальцев или наших мосо. Затем он подсчитал убитых и, узнав, что их сорок два, из коих восемь португальцев, выразил по этому поводу величайшее сожаление.

Противников убито было триста восемьдесят, из них лишь сто пятьдесят погибли от огня и меча, остальные же утонули. И хотя все немало ликовали по поводу этой победы, было пролито много слез, и явных и тайных, над павшими товарищами, которых предстояло похоронить, причем у большинства головы были разрублены тесаками, которыми орудовал неприятель.

Антонио де Фариа, хотя сам был трижды ранен, поспешил высадиться на берег со всеми теми, кто в состоянии был его сопровождать, и первым долгом занялся похоронами убитых, на что ушла большая часть дня. После этого он обошел весь остров, чтобы узнать, нет ли на нем каких-либо людей, и нашел в весьма приятной долине деревню в сорок или пятьдесят одноэтажных домов, окруженную многочисленными огородами и фруктовыми садами с великим разнообразием плодовых деревьев. Деревню эту разграбил Кожа Асен, убив некоторых жителей, которые не успели спастись бегством.

На расстоянии арбалетного выстрела от этой долины вниз по течению чистой реки с пресной водой, где было множество кефали, форели и морского окуня, находился большой и прекрасный дом, по-видимому, храм этой деревни, наполненный больными и ранеными, которых Кожа Асен отправил туда на излечение. Среди них было несколько мусульман, его родственников, а также несколько других мусульман из почетных лиц, которые состояли у него на службе, общим числом девяносто шесть. При виде Антонио де Фарии все они подняли великий крик, как бы прося у него пощады, но он не пожелал внять их мольбам, сказав в объяснение, что нельзя даровать жизнь тем, кто умертвил столько христиан, и приказал поджечь здание с шести или семи сторон; последнее, будучи сложено из просмоленных бревен и покрыто сухими листьями пальмы, вспыхнуло так, что смотреть было страшно, а отчасти и жалостно из-за ужасных криков, которые испускали несчастные, когда пламя стало подступать к ним. Кое-кто из них пытался выброситься из слуховых окон, которые были в этом здании, но наши, ожесточившись и не желая простить им наши потери, уже были наготове и принимали их на копья и пики.

Покончив с этим жестоким делом, Антонио де Фариа отправился на берег, где находилась джонка, которую Кожа Асен двадцать шесть дней назад отнял у португальцев из Лиампо, и распорядился, чтобы ее спустили на воду, ибо к этому времени она уже была полностью починена. Когда она оказалась на воде, он ее передал ее владельцам, то есть Мену Таборде и Антонио Анрикесу, о которых я уже раньше упоминал.

И, заставив их обоих положить руку на молитвенник, который он держал, он обратился к ним со следующими словами:

– От имени моих братьев и товарищей, как живых, так и погибших, которым ваша джонка стоила стольких жизней и столько пролитой крови, как вы сами в этом могли сегодня убедиться, я, как христианин, жертвую вам ее, дабы господь наш и вседержитель принял нас за это дело в царство свое небесное, в этой жизни даровал нам прощение грехов, а в грядущей – его славу, как, уповаю, дарует он ее нашим братьям, кои нынче пали как добрые и стойкие христиане за святую католическую веру. Но наказываю вам, прошу и предостерегаю вас не брать больше того, что составляет ваше имущество, иначе говоря, лишь то, что вы вывезли из Лиампо, как ваше собственное, так и принадлежащее тем, кто вошел с вами в пай, снаряжая эту джонку. Ибо ни я вам больше не даю, ни у вас нет права брать больше, и если бы мы поступили иначе, то уклонились бы от долга, я – давая вам, а вы – принимая то, что вам не положено.

Мен Таборда и Антонио Анрикес, не ожидавшие, возможно, такой щедрости от Антонио де Фарии, бросились к его ногам и со слезами на глазах попытались отблагодарить его за оказанную им милость, но слезы мешали им говорить, и таким образом возобновился печальный и жалостный плач об убитых, которые здесь были погребены и засыпаны землей, еще залитой их свежей кровью.

Оба купца принялись тотчас же собирать свое имущество и отправились разыскивать его по всему острову в сопровождении пятидесяти или шестидесяти мосо, которых хозяева их дали им в помощники. Мокрый шелк их еще просушивался, и все деревья были им завешаны, кроме этого, уже высушенным или находившимся в лучшем состоянии товаром были наполнены два дома. На все это имущество, как они уже говорили, потрачено было более ста тысяч таэлей, взятых взаймы, в каковом предприятии участвовало более ста человек, как те, кто остались в Лиампо, так и другие, находившиеся в Малакке, которым шелк этот должны были привезти. Добра же, которое эти двое собрали, было на сто тысяч крузадо с лишним, ибо остальное, составлявшее примерно треть купленного, погнило, испортилось от воды, было побито или раскрадено, а кем, так и осталось неизвестно.

После этого Антонио де Фариа отправился к себе на судно и, так как уже стемнело, не стал больше ничем заниматься, только навестил раненых, позаботился об их нуждах и разместил на ночлег солдат. На другой день, едва рассвело, он пошел на захваченную им большую джонку, которая еще полна была телами убитых накануне. Он приказал всех их бросить за борт, как они были; только собаке Коже Асену оказано было больше внимания, так как лицо это было видное, и хоронили его с большими церемониями: он приказал взять его в одежде и броне, как он лежал, и четвертовать, а потом выбросить в воду, где могилой ему стали, как и он и дела его заслуживали, пасти ящеров, которые в великом множестве сновали вдоль бортов джонки в надежде ухватить брошенный за борт труп. При этом вместо молитвы за упокой его души Антонио де Фариа произнес следующее:

– Отправляйся-ка поскорее в ад, где твоя помраченная суеверием душа будет нынче вкушать все услады, обещанные Магометом, о которых ты вчера так громко кричал остальным своим собакам!

И, приказав привести к себе всех рабов и пленных, как здоровых, так и раненых, которые были в отряде, велел также позвать их хозяев и всем им произнес речь истинного христианина (которым он на самом деле и был) и в ней просил последних, чтобы из любви к всевышнему они всем рабам даровали свободу, ибо это он обещал им перед началом боя, а он, со своей стороны, вознаградит хозяев за убытки, так что никто не останется в обиде. На это все ответили, что, если его милость почла это за благо, никто не собирается возражать, и объявляют рабов отныне вольными и свободными. Тут же была составлена грамота, которую все подписали, ибо пока что большего сделать было нельзя, а затем в Лиампо всем рабам были выданы вольные.

После этого приступили к описи имущества, которое можно было продать, за исключением того, которое были должны вернуть португальцам, и было оно оценено в сто тридцать тысяч таэлей как в японских деньгах, так и в красном товаре – атласе, штофе, шелке, тканях из крученого шелка, тафте, мускусе и упакованном в соломе очень тонком фарфоре, потому что пока еще не подсчитали остального, что этот разбойник награбил на Сумборском побережье {181}до Фушеу, где он орудовал уже более года.

Глава LXI

Как Антонио де Фариа вышел из реки Тинлау в Лиампо и о несчастном происшествии, случившемся с ним в пути

После того как Антонио де Фариа простоял на реке Тинлау двадцать четыре дня и за это время все раненые выздоровели, мы пошли в Лиампо, где он решил перезимовать, чтобы оттуда с наступлением лета предпринять поход к копям Куангепару, как он договорился со своим спутником Киаем Панжаном.

Когда судно наше дошло до мыса Микуй, находящегося на широте двадцати шести градусов, с норд-оста налетел сильный противный ветер, и, чтобы не терять пройденного пути, по совету штурманов было решено лечь в дрейф. Погода к вечеру еще ухудшилась, полил дождь и волны стали такими, что две гребные лантеа, будучи не в состоянии с ними бороться, направились, когда стало уже почти темно, к берегу, намереваясь укрыться в реке Шилендау, находившейся от этого места в полутора легуа.

Антонио де Фариа также, опасаясь несчастья, пустился как можно быстрее за ними в кильватер, держа всего пять или шесть пядей парусов, чтобы их не обогнать, а также потому, что напор ветра был очень силен и вынести его не было возможности. А так как темнота ночью была очень велика, а от ветра все валы были покрыты пеной, он не заметил, что между островком и концом рифа имеется мель, и, проходя над ней, так ударился дном, что кильсон треснул у него в четырех местах вместе с кормовой частью киля.

Видя это, начальник его пушкарей решил выстрелить из фальконета, чтобы дать знать другим джонкам, что начальник их терпит бедствие, но Антонио де Фариа воспротивился этому, заявив, что, если уж господу нашему угодно, чтобы они тут погибли, он не хочет, да и нет никакого смысла, чтобы и другие гибли из-за него на этом месте, но что он обращается ко всем с просьбой и увещанием помочь ему явно – трудом своих рук и тайно – прося у господа прощения за все свои грехи и умоляя помочь им исправиться, ибо, если они помолятся так, от всего сердца, они выйдут целыми и невредимыми из этого испытания.

Тут он приказал срубить грот-мачту на уровне пяртнерсов второй палубы, благодаря чему судно немного успокоилось, но это стоило жизни трем матросам и одному мосо, ибо, падая, мачта раздавила их насмерть. После нее Антонио де Фариа приказал рубить еще бизань и фок-мачту и сровнять все надстройки, чтобы ничто на судне не возвышалось над верхней палубой. Все это было сделано с величайшей быстротой, хотя погода этому препятствовала, ибо шторм был необыкновенно жестокий, море кипело, темнота была непроглядная, волнение свирепое, дождь лил как из ведра, а напор ветра был столь невыносим и порывы его столь бешены, что никто не мог устоять на ногах.

В это время четыре остальные джонки тоже подали сигнал о бедствии; тогда Антонио де Фариа, обратив глаза к небу и сложив вместе руки, произнес во весь голос, так что все его услышали:

– Господи Иисусе Христе, подобно тому как ты, мой боже, по великому милосердию своему, взял на себя грехи наши и искупил их на кресте, так и я прошу тебя по милости твоей разрешить, чтобы наказание, наложенное твоим божественным правосудием на этих людей за все, чем они оскорбили тебя, понес один я, ибо я был главной причиной того, что люди эти погрешили против твоей божественной доброты, и пусть не окажутся они в эту страшную ночь в том положении, в каком за грехи свои оказался я. А посему, господи, в скорби души своей прошу тебя во имя всех, хоть и недостоин я того, чтобы ты меня услышал, отвратить глаза свои от меня и обратить их на себя и на то, как много тебе пришлось претерпеть за нас по бесконечному твоему милосердию.

Едва прозвучали его слова, как все с великой силой воскликнули: «Господи, смилуйся над нами», – и не было человека, который не оцепенел бы от горести и печали. Но так как всякому человеку свойственно в подобном положении делать все возможное, чтобы сохранить жизнь, и ни о чем другом не думать, у всех было только желание спастись, и они помышляли лишь о том, как этому способствовать, а посему, забыв всякую жадность, решили как можно скорее облегчить судно, бросив все товары за борт. Человек сто, как португальцев, так рабов и матросов, бросилось немедленно в трюм, и меньше чем за час груз был выброшен в море, так что на судне ничего не осталось. Безумие этих людей дошло до такой степени, что даже двенадцать сундуков, наполненных слитками серебра, которые в недавнем бою были отобраны у Кожи Асена, они тоже выбросили в море, и никто и не подумал о том, что в них было, не говоря уже о других весьма ценных вещах, которые вместе со всем остальным отправились по этому печальному пути.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю