Текст книги "Странствия"
Автор книги: Фернан Мендес Пинто
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 53 страниц)
Глава LXXXI
Как мы прибыли в селение, где находился этот странноприимный дом, и что там с нами произошло
Было, верно, уже час ночи, когда мы прибыли в небольшую деревушку, где находился этот дом. Мы немедленно направились туда и нашли там четырех мужчин, содержавших его, которые встретили нас весьма гостеприимно.
Утром, когда мы встали, они спросили, кто мы такие и каким образом оказались в таком положении. На это мы ответили, что мы чужестранцы, уроженцы королевства Сиам, а шли из Лиампо на рыбные промыслы под Нанкином, но две недели назад попали в бурю, судно наше потерпело крушение, и из всех людей спаслись только эти голые и покрытые язвами несчастные, которых они видят перед собой. Тогда они спросили нас, что мы собираемся делать и куда думаем направиться. Мы ответили, что хотим идти в Нанкин, чтобы наняться гребцами на лантеа и спуститься оттуда в Кантон или Конхай, где наши соплеменники с разрешения пекинского айтау {202}занимаются торговлей под верховным покровительством Сына Солнца, Венценосного Льва, Восседающего на Престоле Вселенной. А посему мы умоляем их, из любви к всевышнему, разрешить нам пробыть в этом доме еще некоторое время, покуда мы не поправимся и не наберемся сил, чтобы выдержать предстоящий нам путь, а также просим дать нам какую-нибудь одежду, чтобы прикрыть свою наготу. Все четверо ответили нам:
– Милосердие требовало бы дать вам то, что вы так жалостливо просите, – одежду для вашей наготы. Но дом наш сейчас так беден, что выполнить это у нас нет возможности. Однако мы с большой охотой сделаем все то, что в наших силах.
С этими словами они провели нас нагими, как мы были, по всей деревне, в которой было не более сорока или пятидесяти дворов, и, поскольку мы могли судить, всё очень бедных людей, живших своих трудом. Милостыней нам собрали два таэля деньгами, полмешка рису, немного муки, бобов и луку, а также немного старого платья, которым мы кое-как прикрылись. Из денег, отпускаемых на питание паломников, они выдали нам, кроме этого, два таэля серебром, но жить у себя дольше не дали, сказав, что бедным положено здесь оставаться от трех до пяти суток и исключение допускается лишь для больных мужчин и беременных женщин, поскольку невозможность передвигаться всегда принималась у них во внимание; нарушить же это правило они ни под каким видом не могут, ибо установлено оно было еще в древние времена мужами учеными и набожными. Но что в трех легуа от них, в большом селении под названием Салейжакау, имеется весьма богатый дом, где призревают всякого рода неимущих и где нас будут лечить много лучше, чем в этом доме, который невелик и беден, как и деревушка, в которой он находится, а в тот дом они дадут нам подписанное членами братства {203}рекомендательное письмо, благодаря которому мы будем немедленно приняты.
За это мы их очень поблагодарили, сказав, чтобы они сделали это из любви к всевышнему. На что один из четверых, старик, ответил:
– Лишь ради любви к всевышнему делаем мы это, а не ради чего-либо мирского, ибо божеское и мирское – вещи весьма различные, это явствует и из самих дел, и из тех побуждений, ради которых они совершаются. Мир никогда не дает человеку чего-либо ценного, ибо мир сей беден и скуден, а бог весьма богат и дружит с бедняками, которые смиренно и терпеливо возносят ему хвалу среди тягот своей нужды; мир мстителен, а бог – долготерпелив; мир испорчен, а бог весьма хорош; мир прожорлив, а бог воздержан; мир бунтует и готов роптать, бог миролюбив и терпеливо выносит страдания; мир лжив и обманчив с теми, кто предан ему; бог правдив и чист, ласков и благостен ко всем, кто сосредоточен в своей молитве; мир предан чувственности и скуп, бог щедр и ясным светом своим превосходит солнце, звезды и другие светила, которые вечно присутствуют перед его лучезарным ликом и намного превосходят те, что мы видим здесь. Мир исполнен изменчивых мнений и опьянен лживым фимиамом тщеславия; бог безгрешен и никогда не отступает от истины, для того чтобы все смиренные и чистые сердца обрели через него славу вечную; мир безумен и невежествен, бог являет собою чистое познание истины во всей ее полноте. А посему, друзья мои, хоть вы и очутились сегодня в теперешнем вашем состоянии, верьте обещаниям всевышнего и не отчаивайтесь, ибо говорю вам, что, если только вы не заслужите его гнева, он не обманет вас, ибо он всегда остается верен себе, хотя есть в этом мире люди слепые, не верящие в это, ибо горести, в которые непрерывно ввергает их жалкая нужда, сломили их дух, а мир окружил их своим презрением.
После этого он вручил нам рекомендательное письмо в странноприимный дом, и мы пустились в путь незадолго до полудня и добрались до селения за час или за два до захода солнца. Мы сразу же направились в дом отдохновения для бедных – таково название, которое дают такому учреждению китайцы, хотя я, чтобы быть понятым, и предпочитаю называть этот дом странноприимным, как это заведено у нас. Мы вручили данное нам письмо танигорам {204}братства, которые как раз собрались все вместо за столом, разбирая нужды бедняков; они приняли его с новыми проявлениями учтивости и велели писцу прочесть его вслух. Последний встал и звучным голосом прочел всем собравшимся нижеследующее:
«Мы, беднейшие из бедных, недостойные служить господу нашему, творения которого столь же чудесны, сколь и светила небесные, свидетельствующие о славе его в самой глубокой ночи, избранные предшественниками нашими управлять домом Буатендо, расположенным в селении Катишорау, обращаемся со всей почтительностью и благоговением к вашим смиренным личностям, допущенным до служения господу, поелику милосердные заботы ваши направлены на неимущих, и просим приютить и оказать возможное содействие сим четырнадцати чужеземцам, трем смуглым и одиннадцати более светлым, обнаженная плоть и великая бедность которых дадут вам возможность воочию убедиться, сколь основательна настоящая наша просьба в отношении этих лиц, потерпевших кораблекрушение и потерявших свое достояние в свирепых волнах морских, каковые с присущей им неистовостью осуществили на них веление всемогущего, справедливая десница которого часто является грозной, чтобы каждый воочию мог убедиться, как велик должен быть страх перед его судом, от коего да избавит он нас всех в смертный час, дабы не довелось нам видеть разгневанный лик его».
Когда письмо это было прочитано, нас велено было тотчас поместить в очень чистый дом, и котором стояло четырнадцать хорошо постланных кроватей и большой стол, окруженный стульями, на который нам поставили отличную еду.
На другое утро к нам явился писец и, по приказанию танигоров, спросил нас, кто мы такие, какого племени, где потерпели крушение, равно как и все остальное. На все эти вопросы мы ответили то же, что говорили и раньше, дабы нельзя было нас уличить во лжи. Затем он спросил нас, что мы собираемся делать, и мы сказали, что хотели бы остаться в этом доме, если нам это разрешат, пока не излечимся, ибо все мы сейчас очень больны и не в силах передвигаться. Нам ответили, что нам охотно разрешат это, ибо их странноприимный дом и служит богу тем, что дает приют таким людям, как мы. Мы поблагодарили его со слезами на глазах, и внешние проявления нашей признательности оказались столь убедительными, что и у писца навернулись слезы.
Он велел немедленно прислать к нам врача и наказал ему лечить нас как можно лучше, ибо мы настолько бедны, что у нас нет ничего, кроме того, что даст нам дом. Тем временем он занес наши имена в книгу, в которой мы все расписались, и сказал нам, что это необходимо для того, чтобы отчитываться в потраченных на нас средствах.
Глава LXXXII
Как мы покинули селение Салейжакау и о том, что с нами случилось после ухода оттуда
После того как мы провели восемнадцать дней в этом странноприимном доме, получая в большом количестве все то, что нам было необходимо, угодно было господу нашему, чтобы мы совершенно выздоровели. Почувствовав в себе силы для продолжения нашего пути, мы отправились в селение под названном Сузоагане, находившееся в пяти легуа от Салейжакау, куда и прибыли после захода солнца.
Так как мы очень устали, мы присели у источника, расположенного у входа в деревню, и просидели там некоторое время в смущении и нерешительности, не зная, каким путем нам следовать дальше. Те, кто приходил за водой, увидев нас, останавливались, не решаясь подойти к нам ближе; многие так и ушли с пустыми кувшинами и подняли тревогу среди местных жителей.
Чуть ли не вся деревня вышла с великой поспешностью посмотреть на нас. Весьма удивленные нашей наружностью, ибо никогда еще им не приходилось видеть похожих на нас людей, крестьяне собрались в кучу и стали совещаться. Потом, после долгих пререканий, так как мнения их разделились, они послали очень ветхую старуху спросить у нас, кто мы такие и что мы делаем, сидя у источника, воду из которого они пьют.
Мы ответили, что мы бедные чужестранцы, уроженцы королевства Сиам, что потерпели крушение в море во время жестокой бури и господь спас нас от гибели, но оставил в том положении, в котором они нас теперь видят. На это она сказала:
– Что же вы от нас хотите и что намереваетесь делать? Ведь здесь нет странноприимного дома для бедных, где мы смогли бы вас приютить.
На что один из наших со слезами на глазах и всеми внешними признаками смирения, долженствовавшими послужить нам на пользу, ответил, что всевышний, по великой милости, не лишит нас своей защиты, размягчит их сердца и побудит их пожалеть нашу бедность, а что намерены мы идти в город Нанкин, чтобы там, нанявшись гребцами на купеческие лантеа, следующие в Кантон, добраться до порта Конхай, где было множество джонок из нашей земли, на которых мы сможем вернуться на родину.
На это она ответила:
– Теперь, когда я знаю, кто вы такие, я пойду поговорю со своими людьми и узнаю, что они решат.
И, вернувшись к своим, которых к этому времени набралось уже больше сотни, долго спорила с ними, после чего снова подошла к нам с каким-то их священником, облаченным в очень длинную накидку из фиолетового штофа, каковая, говорят, является у них признаком самого высокого сана; у человека этого в руках был пучок пшеничных колосьев. Приблизившись к источнику, он подозвал нас к себе, и мы немедленно подчинились со всеми должными выражениями почтительности, на которые он обратил мало внимания, ибо видел в нас только бедных.
Тут он бросил в воду колосья, которые держал в руке, и велел нам прикоснуться к ним рукой, что мы и сделали, ибо нам показалось, что так именно надо поступить, если мы желаем показать, что хотим установить между ими и нами мир и согласие. Когда мы положили руки на колосья, священнослужитель сказал нам:
– Поклянитесь передо мной святой клятвой на двух священных веществах – воде и хлебе, кои небесный создатель всего сущего сотворил для питания земнородных в их житейских странствиях, и подтвердите, что все, сказанное вами этой женщине, истинная правда. Ибо, если это действительно так, мы окажем вам гостеприимство, как повелевает милосердие, которое, по законам разума, надлежит проявлять к божьим нищим. Но если вы сказали ей неправду, предупреждаю вас и объявляю вам, что вы должны немедленно покинуть эти места, иначе вы будете покусаны и растерзаны в пасти прожорливой змеи бездонной бездны Обители Дыма.
На это мы ответили ему, что все сказанное нами сущая правда и мы ни в чем не отступили от истины. Ответ наш удовлетворил его, и он сказал:
– Теперь, когда я знаю, что вы не исказили истины, идите со мной и не бойтесь, ибо порукой вам будет моя правда.
И, направившись к своим, сказал, что они могут подать нам милостыню, ибо он это им разрешает. Они же взяли нас с собой в селение и поместили под навесом своей пагоды, куда вскоре доставили еду и две циновки, на которых мы улеглись.
Когда наступило утро, мы пошли от дома к дому просить милостыню и собрали таким образом четыре таэля серебром, каковые деньги были потрачены на удовлетворение некоторых насущнейших наших нужд.
Отсюда мы пошли в другое селение, под названием Шиангуле, находившееся в двух милях, с намерением, перебираясь таким образом, добраться до города Нанкина, от которого нас отделяло еще сто сорок легуа. Нам казалось, что оттуда мы сможем отправиться в Кантон, где в это время наши суда занимались торговлей, если обстоятельства им в этом не препятствовали.
В Шиангуле мы прибыли, когда уже смеркалось, и решили отдохнуть под сенью дерева, находившегося на некотором расстоянии от деревни. Там мы увидели трех пастушков, стерегших стадо. При виде нас они тотчас бросились наутек, вопя:
– Разбойники! Разбойники!
На крики немедленно высыпали жители села, вооруженные самострелами и пиками, и начали кричать:
– Navacarangee! Navacarangee! – что значит: «Держи вора! Держи вора!»
Они погнались за нами, так как мы бросились бежать, и отделали нас камнями и палками так, что поранили всех, а одного из трех наших, мосо настолько тяжело, что он умер. Они забрали нас и, связав руки за спиной, отвели пленными в село. Там, угостив нас оплеухами и затрещинами, они бросили нас в водоем, где было по пояс воды и где кишели бесчисленные пиявки. Там нас продержали двое суток, показавшихся нам целой сотней лет адских мук. За все это время у нас не было ни минуты покоя от пиявок и нас ни разу не покормили.
Через два дня в село прибыл человек из Сузоагане, откуда мы пришли, и тот, узнав, что они с нами сделали, поклялся им великими клятвами, что мы отнюдь не разбойники, за которых они нас приняли, а чужеземцы, потерпевшие крушение в море, и они совершили великий грех, схватив нас и подвергнув такому наказанию. И угодно было господу нашему, чтобы, поверив словам этого человека, они вытащили нас из водоема, мы вышли, обливаясь кровью, словно водой, из-за пиявок, высосавших из нас ее столько, что, пробудь мы там еще сутки, мы, без малейшего сомнения, испустили бы дух.
Из этого села мы вышли уже на закате и в тяжкой обиде оплакивали в пути наши злоключения.
Глава LXXXIII
Как мы прибыли в поместье к одному знатному человеку, страдавшему тяжелой болезнью, и какое у нас было с ним свидание
По дороге из селения Шиангуле мы встретили несколько бедных лачуг, где трое мужчин трепали лен. Увидев нас, они побросали все, кинулись в сосновый бор, находившийся рядом на пригорке, и оттуда стали кричать прохожим, чтобы они держались от нас подальше, так как мы разбойники.
Опасаясь, как бы с нами не повторилось то же, что мы уже испытали (ибо дела принимали, по-видимому, угрожающий оборот), мы постарались возможно скорее выйти из деревушки, хотя ночь почти наступила, и пошли дальше, не зная в точности, куда мы идем. И так вот в великом огорчении, ибо не были уверены в дороге, прибыли мы в глубокой тьме под проливным дождем к каким-то хлевам, где расположились на нескольких кучках навоза, пока не рассвело, после чего отправились разыскивать оставленную нами дорогу.
Когда солнце уже взошло, с вершины холма мы увидели долину, покрытую высокими деревьями, и посреди нее, на берегу реки, несколько великолепных домов с множеством башен, на которых были шпили с золотыми флюгерами. Дойдя до них с именем Иисуса на устах, мы уселись на закраине водоема, расположенного у входа в усадьбу, ибо до сих пор не встретили еще живой души.
Так провели мы часть дня в великой нерешительности, ибо не знали, как нам поступить, пока внимание наше не привлек юноша семнадцати – восемнадцати лет. Он ехал на лошади, а за ним следовало четверо пеших, один из которых нес двух зайцев, а другие – пять птиц, похожих на фазанов, и ястреба на руке. Позади их бежала свора из шести или семи собак.
Подъехав к нам, юноша придержал своего коня и спросил, кто мы такие и чего желаем, и мы довольно пространно рассказали ему о нашем крушении. Он, насколько можно было судить по его выражению лица, почувствовал к нам сострадание и, входя во двор, сказал:
– Подождите, сейчас я пришлю вам кое-кого, в ком вы нуждаетесь, а сделано это будет из любви к тому, кто в славе великого богатства царствует на высочайшем из всех небес.
Вскоре он выслал к нам старуху в длинной одежде, с четками на шее, такого вида, как у нас бывают святоши, и она сказала:
– Сын того, кто здесь хозяин и поддерживает жизнь нашу рисом, велел вас позвать. Идите за мной смиренно, да не покажется тем, кто вас увидит, что вы предпочитаете жить подаянием, а не трудом.
С ней вместе мы прошли во второй двор, много более роскошный, чем первый, окруженный со всех сторон двухъярусными галереями вроде тех, что бывают у нас в монастырях; были они изукрашены картинами охот, в которых участвовали женщины на конях, держащие на руке ястребов. В передней части этого двора, где находилась лестница, по которой поднимались в покои, была весьма богато изукрашенная большая каменная арка, с середины которой свешивался наподобие хоругви щит с гербом на серебряной цепи {205}. На нем посредине круга был изображен человек, похожий на черепаху, ногами вверх и головой вниз. На щите была надпись: «Ingualec finguau potim aguarau», что значило: «Все то, что во мне, таково».
Чудовище это, как мне объяснили, должно было означать наш мир, который китайцы изображают вверх ногами, дабы показать, что все в нем обманчиво, и разубедить тех, кто выше всего ценит мирские блага, и этот мир говорит им: «Все то, что во мне, таково», – как если бы он этим хотел сказать – всё вверх тормашками – ноги наверху, а голова внизу.
Оттуда мы поднялись по очень широкой лестнице из хорошо обработанного камня и вошли в большой дом, где находилась женщина по виду лет пятидесяти; она сидела на возвышении, а по обе стороны от нее сидели две красивые девушки и богатых одеяниях и с ожерельями из жемчуга на шее. Между ними находилось ложе, на котором покоился мужчина преклонных лет. Одна из девушек обмахивала его веером, юноша, который велел нас позвать, стоял подле него. Рядом с возвышением сидели девять девушек, одетых в красный и белый штоф, и вышивали на пяльцах.
Как только мы подошли к возвышению, где лежал старик, мы опустились на колени и приготовились просить подаяния. Перед тем как начать говорить, мы пустили слезу, и едва успели произнести два или три слова, наиболее подходящие к данному случаю и нашему положению, как старуха прервала нас движением руки:
– Хватит, хватит, мне больно видеть, как вы плачете, и я уже догадываюсь, что вы попросите милостыни.
После этого с нами заговорил лежавший на ложе старик и спросил, нет ли среди нас человека, способного излечивать лихорадку. На что опахивавшая его девушка, которая оказалась его дочерью, улыбнувшись матери, сказала отцу:
– Поистине, государь мой, более срочное дело велеть излечить этих людей от голода, который они испытывают, нежели расспрашивать их о том, сведущи ли они во врачевании, коему, весьма возможно, их никогда не обучали. А посему не лучше ли удовлетворить их самые насущные нужды и лишь потом говорить о менее важном?
Слова эти вызвали неудовольствие матери:
– Вот сорока! И всегда-то готова вмешаться в разговор, когда ее не просят! Уж я как-нибудь заставлю тебя бросить эту привычку!
Девушка возразила с улыбкой:
– Пусть ваша милость заставит их лучше забыть о голоде. Ибо свои дурные привычки я бросаю всякий, раз, как это бывает вам угодно.
Но старик, как человек, которому наскучила его болезнь, не хотел уняться и стал расспрашивать нас, кто мы такие, из какой страны, куда держим путь и тому подобное. Мы отвечали ему так, как это нам было нужно, объяснили ему, как и где потерпели крушение, сколько народу при этом утонуло и что мы бредем теперь, словно потерянные, не в состоянии ни в чем разобраться.
На это он, подумав немного, сказал своему сыну:
– Каково твое мнение о том, что ты услышал сейчас из уст этих чужестранцев? Прошу тебя, запечатли это в своей памяти, чтобы ты мог познать и оценить милость божью и возблагодарить его за отца, которого он тебе дал и который, чтобы избавить тебя от подобных бед и многих других, коими изобилует мир, своею жизнью и знанием приобрел для тебя три самых драгоценных сокровища, которые имеются в этом крае, из коих наименее дорогое стоит более ста тысяч таэлей. Но ты из тех, кто предпочтет всему этому подстрелить зайца!
На это молодой человек ничего не ответил, а только улыбнулся сестрам.
Между тем хозяин приказал принести еду и велел нам есть в своем присутствии, что мы и сделали с величайшей готовностью, а он, как человек больной и потерявший вкус к пище, выражал своим видом, как радостно ему видеть у нас такую охоту к еде. Но наибольшее удовольствие от этого зрелища получили обе сестры, ибо все время, пока мы ели, они обменивались шутками и остротами с братом, видя, что мы едим руками. Дело в том, что во всей Китайской империи не существует обычая есть руками, как у нас, а с помощью двух палочек, напоминающих веретена.
После еды мы произнесли благодарственную молитву, на что старик обратил особенное внимание и, воздев руки к небу и с глазами, полными слез, сказал:
– Тебе, господи, живущему в покое своей великой мудрости, воздаю я хвалу в смирении сердца моего за то, что позволяешь, чтобы чужеземцы, рожденные на краю света и незнакомые с твоим учением, по мере своих слабых сил воздавали тебе благодарность и хвалу, которые ты, по великой милости своей, воспримешь как богатое музыкальное приношение, сладостно звучащее в твоих ушах.
После этого он велел выдать нам три штуки льняной ткани и четыре таэля серебром и пригласил провести эту ночь под его кровом, ибо было уже слишком поздно, чтобы пускаться в путь. Все это мы приняли с благодарностью, выразив ее на китайский лад, что доставило ему видимое удовлетворение и чему были очень рады его жена и дочери.
