355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фернан Мендес Пинто » Странствия » Текст книги (страница 2)
Странствия
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 15:52

Текст книги "Странствия"


Автор книги: Фернан Мендес Пинто



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 53 страниц)

Мендес Пинто подвергает сомнению не только догматы католической церкви. В его «Странствиях» содержится множество замаскированных выпадов против социальной практики португальской заморской политики, не щадит он и нормы морали, этики и поведения своих соотечественников. При этом Мендес Пинто пользуется весьма разнообразными литературными приемами. Чаще всего он обличает пороки португальского уклада, сопоставляя этот уклад с политическим или общественным строем вымышленных стран, государств-утопий. Убедительности ради он иногда дает этим утопиям точный географический адрес. Северный Китай и Татария действительно существовали на карте мира во времена, когда Мендес Пинто странствовал по азиатским землям, но это страны-фикции, ибо, описывая их, он в соответствии с тайным своим умыслом наделяет их более или менее идеальным общественным устройством. Образцовые порядки мендес-пинтовского псевдо-Китая дают ему возможность высмеять далеко не примерные особенности португальского образа жизни. Лиссабонский читатель, которому знакомы были и нравы королевского дворца, и чудовищные злоупотребления высоких и низких должностных лиц, и адский режим португальских тюрем, и убийственно медленная процедура судопроизводства, и грабительская практика налоговых ведомств, с удивлением узнавал об идеальных государях, идеальных судах, идеальных тюрьмах и идеальных чиновниках квази-Китая. А узнавая, невольно сопоставлял эту удивительную страну со своей родиной.

Из уст фантастического персонажа – татарского императора этот же читатель мог услышать осудительные сентенции в адрес создателей Португальской империи. Этот властитель, выслушав рассказ о великих подвигах португальских завоевателей, приходил к неутешительному выводу. «Много, – говорил он, – у португальцев алчности, мало правды». Другой же, на этот раз вполне реальный властитель, султан Аче, прямо обвинял португальских королей в кровожадности, тиранических помыслах и в захвате чужих земель.

Привлекал внимание читателя этот вопиющий контраст вымышленных и реальных восточных царств, в которых никого не преследуют за инаковерие или инакомыслие, где не пылают костры инквизиции, где чужеземцу, какую бы веру он ни исповедовал и к какой бы нации ни принадлежал, не отказывали в приюте, и страны-спрута, протянувшей свои жадные щупальца в земли далекой Азии, и ее заморских форпостов с алчными наместниками, вероломными комендантами, нетерпимыми слугами господними, жестокими искателями наживы.

«Так и кажется, – пишет Сарайва, – что у Мендеса Пинто португальцы изображены большими варварами, чем подавляющее большинство народов Востока, коим он противопоставляет своих земляков. Португальцы едят руками, вызывая усмешку у чистоплотных китайцев и японцев, португальцы драчливы и крикливы, и эти их качества пугают татар и приводят в негодование китайцев;…португальцы тщеславны и лживы, они несут легковерным иноземцам невероятный вздор о своей родине, о ее богатствах и воинстве своего короля».

В португальской литературе Мендес Пинто занимает место родоначальника совершенно нового направления. Произведения, равного по обличительной силе «Странствиям» Мендеса Пинто, не знала в последующие два столетия европейская литература. В XVII и в XVIII веках «Странствия», перешагнув португальские рубежи, стали образцом для великих возмутителей спокойствия в различных странах Европы. Приемы контрастных сопоставлений реальных и фантастических земель, вымышленных и истинных ситуаций, разработанные автором «Странствий», были использованы Мариво и Лессажем, Свифтом и Монтескье, на этих приемах строится одна из наиболее едких сатир на европейских «цивилизаторов» – вольтеровский «Кандид».

Преемственные связи таких писателей, как Свифт и Вольтер, с Мендесом Пинто еще не достаточно изучены, трудно сказать, оказал ли создатель «Странствий» прямое влияние на этих авторов, но несомненно одно: с этой книгой в историю мировой литературы вошла новая система представлений о той части нашей планеты, которая волей обстоятельств стала землей обетованной для европейских колонизаторов.

Конечно, «Странствия» прежде всего представляют для нас интерес как памятник португальской литературы, как произведение, обличающее юный европейский колониализм. Но есть у этой книги и другой аспект: она была и остается поныне важнейшим источником по истории и исторической географии Южной и Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока.

***

Невозможно оценить историко-географическое значение «Странствий», немыслимо выделить группы совершенно достоверных, полудостоверных и абсолютно фантастических описаний, не представляя себе, что являл в эпоху Мендеса Пинто восточный мир.

Был же он и ту пору мозаично пестрым.

В Индии, точнее, в пределах индостанского треугольника, в полосе западного и восточного его побережий, располагалось множество мелких, яростно между собой враждующих государств. В северо-западном углу индостанского треугольника столь же ожесточенно боролись за первенство три довольно крупных мусульманских державы: Гуджарат, Ахмеднагар и Биджапур. Южную часть Индостана занимало весьма значительное индуистское государство Виджаянагар. Выхода в Бенгальский залив и в Аравийское море Виджаянагар не имел; гирлянда мелких приморских княжеств Малабара и Короманделя (все они были важными центрами транзитной торговли) хотя и состояла в вассальной зависимости от Виджаянагара, но этому государству фактически не подчинялась. А в силу этого создавалось парадоксальное положение: Виджаянагар располагал стотысячной армией, но его вооруженные силы пребывали в полном бездействии, когда португальцы покоряли приморские княжества Малабара.

За семь лет до того, как корабли Васко да Гамы отдали якорь в Каликуте, в 1491 году тайный агент португальского короля Жоана II доносил в Лиссабон, что на индийских берегах португальцы смогут закрепиться без всякого труда, стоит только натравить друг на друга местных властителей. Именно к такой тактике прибегли португальцы, добравшись до индийских берегов, и в самом начале XVI века им удалось овладеть важными опорными пунктами в Малабаре. Первой их базой стал город Кочин (1500 г.). Спустя шесть лет они захватили гавань Коннанур, лежащую чуть севернее Кочина, а в 1510 году португальский наместник в Индии Афонсо Альбукерке овладел городом Гоа, который стал столицей Португальской Индии. Год спустя Албукерке завоевал Малакку, гавань, расположенную в солнечном сплетении южноазиатских морских дорог, на полпути из Индии в Китай. В 1514 году Албукерке штурмом взял город Ормуз, лежащий на небольшом островке у самого входа в Персидский залив. В 1518 году португальцы обосновались на Цейлоне, а в 1535–1537 годах покорили город Диу, сильную крепость, контролирующую побережье Гуджарата.

У португальцев была незначительная армия; в первой четверти XVI века их сухопутные вооруженные силы в Азии не превышали 10–12 тысяч воинов, но зато они ввели в индийские воды могучий боевой флот. Им удалось разгромить на море своих соперников – египтян и турок, а затем утвердить свою абсолютную гегемонию на главных морских путях Южной и Юго-Восточной Азии. Португальцы не имели физических возможностей овладеть в Индии значительными территориями, да и не испытывали и этом нужды. Захватив основные гавани на индийских берегах, они без труда установили контроль над всеми внешними связями Виджаянагара, Биджапура, Ахмеднагара и Гуджарата.

На островах Малайского архипелага картина была примерно такой же, как в Индии. В самом начале XVI века распалась Яванская империи Маджапахит, которая за полтораста лет до этого владела большей частью Малайского архипелага. На Суматре и Яве везде вдоль северных берегов образовались мелкие торговые государства; подобно индийским приморским княжествам, они оспаривали друг у друга первенство в морской торговле и в своекорыстных интересах охотно шли на сделки с сильными иноземными покровителями. На Суматре в XV веке утвердился ислам, религию пророка туда занесли предприимчивые арабские, иранские и гуджаратские купцы, и их торговые колонии имелись во всех приморских государствах. Наиболее могущественной суматранской державой был султанат Аче, в границы которого входила вся северная оконечность этого острова. Во внутренних его областях обитали различные племена, слабо затронутые влияниями индийской и арабской культуры. На Яве в первой половине XVI века возникло несколько довольно значительных государств. Мусульманский султанат Бантам в западной части острова и мусульманское государство Демак в центральной Яве непрерывно воевали друг с другом, а Демак к тому же враждовал с индуистской державой Пасуруан, владевшей обширными территориями в восточной части острова.

На Суматру и Яву португальцы проникли в 1509–1511 годах. Крупных опорных пунктов у них там не было, но зато имелось немало ловких и расторопных агентов, и они постоянно вызывали смуты на этих островах. Бельмом на глазу португальских захватчиков был султанат Аче, держава с довольно сильным флотом.

Португальцев, однако, особенно волновала восточная кайма «бахромы мира». Там, на дальних окраинах Малайского архипелага, лежали Молуккские острова, родина мускатного ореха и гвоздики, пряностей, которым цены не было на рынках Лиссабона, Генуи, Венеции, Лондона и Антверпена. До Молукк португальцы добрались в 1512 году, и маленький островок Тернате, лежавший на подступах к этому архипелагу пряностей, был им дороже городов Малабара и гаваней Суматры и Явы.

Столь же для них важен был Малаккский полуостров. Сама природа уготовила ему роль исключительно выгодного плацдарма на стыке индийских и китайских морей. Овладев Малаккой, португальцы вскоре поставили под свой контроль слабые полуостровные государства и выдвинулись к самой границе Сиама. От Малакки через Малаккский и Сингапурский проливы шел путь к гаваням Китая, и этот путь стал португальским.

Таким образом, в Индии, на островах «бахромы мира» и на Малаккском полуострове обстановка благоприятствовала португальской экспансии, и не случайно за каких-нибудь полтора десятилетия Лиссабон утвердил свою гегемонию в южноазиатских морях.

Иным было положение в Индокитае и на Дальнем Востоке.

К началу XVI века в этой части Азии кое-где уже давным-давно сформировались, кое-где только что народились почти все те государства, которые, показаны на современной карте мира. Их границы проходили примерно там же, где и в наши дни, и на территориях, оконтуренных этими рубежами, шли процессы образования «моноэтнических» государств. Мелкие племена и народности повсеместно группировались вокруг народностей доминирующих.

Мира не знали и эти страны, но войны в них велись преимущественно против различных сепаратистов или небольших государств, которым не по нраву были центростремительные тенденции. Внутренние войны и смуты препятствовали заморской торговле и крупным внешнеполитическим акциям. Поэтому подавляющее большинство этих государств не имело сильного флота. Исключением были Япония и Дайвьет (Северный Вьетнам), но и Дайвьет, по существу, ограничивался лишь эффективной обороной своего побережья, и флот его не выходил в открытое море.

В Индокитае, в пределах нынешней Бирмы, в бесконечных войнах складывалась единая держава. На верховенство претендовала бирманская династия из города Таунгу. Другими претендентами были правители монского государства Пегу на юге и шанско-бирманские государства па севере. Основными же противниками бирманцев были моны – родичи кхмеров, исконных обитателей Камбоджи.

Мендес Пинто принимал участие в жестоких битвах, которыми был отмечен кульминационный момент этой долголетней борьбы. В тридцатых и сороковых годах XVI века молодой и энергичный монарх династии Таунгу – Табиншветхи (1531–1550) повел решительное наступление на монов. В 1535 году он вторгся в дельту Иравади, а четыре года спустя захватил столицу монов, город Пегу. Но на этом борьба монов с бирманцами не прекратилась. Очагами сопротивлении стали западномонский город Проме (современный Пью) и южномонский портовый город Мартабан. Проме, с помощью войск соседнего государства Ава, отбил атаки бирманцев, и тогда Табиншветхи ринулся на Мартабан (в штурме Мартабана участвовал Мендес Пинто), захватил его в 1541 году, а в 1542 году расправился с городом Проме. Объединив Центральную и Южную Бирму, Табиншветхи вторгся в королевство Айютию (Сиам). Тут он потерпел поражение у стен столицы Айютии, после чего его постигла серия фатальных неудач. В 1550 году Табиншветхи был убит восставшими монами, и его государство распалось. На короткое время возродилось монское государство Пегу, которым правил властитель Смимтхо. Началась новая фаза монско-бирманских войн. На этот раз бирманцев вел в бой преемник Табиншветхи – Байиннаунг. В 1551 году Смимтхо был разгромлен, город Пегу пал, и Байиннаунг снова объединил всю Бирму.

Беспрерывные войны шли и в Сиаме. Страну эту населяли народы тайской семьи, которые и по языку и по обычаям резко отличались от своих западных бирманских соседей и от кхмеров и вьетнамцев, живущих на востоке. За верховенство здесь боролись два государства – Айютия в современном Центральном Таиланде и Лансанг в Лаосе. Но, кроме того, было несколько сильных тайских княжеств, которые ни с кем не желали объединяться. Наиболее могущественным из них было княжество Чиенгмай в современном Северо-Западном Таиланде. Опираясь на бирманцев, властитель Чиенгмая вел борьбу с Айютией, в войсках же Айютии успел прослужить некоторое время и автор «Странствий». Он состоял в наемной гвардии короля Айютии Прачая (1534–1546) и участвовал и в боевых действиях, и в придворных заговорах и переворотах. Наблюдения Мендеса Пинто во многом дополняют скудные сообщения сиамских придворных летописцев.

В восточной части Индокитая наиболее могущественное царство Дайвьет с резиденцией в городе Тханг-лаунг (современный Ханой) владело всем Северным Вьетнамом и считало себя сюзереном центральновьетнамского государства Тьямпа. В пределах Северного Вьетнама существовало три феодальных княжества под номинальным главенством общедайвьетской династии Ле. В одном из этих княжеств, центральном, побывал Мендес Пинто. Кроме того, он не раз посещал прибрежные области Дайвьета. Сведении Мендеса Пинто о дайвьетской столице весьма неполны; здесь он был недолго и в качестве гостя. Любопытно, что, предварительно побывав в Южном Китае, он воспринимал дайвьетскую державу глазами жителей Южного Китая. Дайвьет был самым сильным из южных соседей Китая, отсюда и у Мендеса Пинто необычайно уважительное отношение к властителю Дайвьета.

Что касается государства Тьямпа, в котором Мендес Пинто бывал неоднократно, то следует иметь в виду, что в то время его зависимость от Дайвьета была очень слабой. У власти стоили местные правители, торговлю вели местные купцы, а поэтому и Мендес Пинто часто путается в определении статуса Тьямпы, то называя ее вассалом Дайвьета, то самостоятельным государством.

К востоку от индокитайских государств располагалась огромная и богатая Китайская империя, чье политическое и военное могущество, однако, далеко не соответствовало, во времена Пинто, ее размерам. Страна пребывала в состоянии нарастающего маразма. Громоздкий бюрократический аппарат высасывал все соки у бесправного и нищего населения, коррупция разъедала все звенья управления, власть находилась в руках бездарных и заносчивых временщиков. Один из них, некто Ян Сун, получал содержание, которое в несколько раз превышало жалованье всех пограничных войск. Император Ши-цзун (1522–1566) был далеко не лучшим представителем Минской династии, которая пришла к власти в 1368 году на гребне мощного крестьянского восстания. Самим императором правила придворная камарилья, и из сорока пяти лет царствования двадцать он провел в полном бездействии. Сильного флота не было, торговать с чужеземцами воспрещалось. Границы страны, сухопутные и морские, охранялись из рук вон плохо, монголы не раз вторгались во внутренние области страны и доходили до Пекина, на море бесчинствовали японские и португальские пираты. Губернаторы южнокитайских провинций фактически Пекину не подчинялись и в своекорыстных интересах вступали в сношения с иноземцами (в частности, с португальцами), ничуть не заботясь о достоинстве, выгодах и чести своей страны. Губернаторов было несколько, они постоянно между собой враждовали, что позволяло португальцам создавать свои опорные базы во владениях этих наместников. Сперва португальцы угнездились в Нинбо, затем основали свою факторию близ порта Чжэнчжоу. Обе эти базы находились в провинции Фуцзянь. А в 1557 году они урвали клочок китайской территории – полуостров Аомынь и основали на его берегу город Макао, где они сидят и поныне. Португальцы были во времена Пинто наиболее важными клиентами южнокитайских торговых фирм, и обороты португало-китайской торговли достигали ежегодно миллиона юаней.

Совсем иную картину являла Япония. В первой половине XVI века страна переживала бурный подъем. Развивались города и ремесла, процветала торговля, закладывались новые рудники, японские купцы доходили до Сиама и Филиппин, а японские пираты невозбранно хозяйничали в китайских морях и порой разоряли китайские приморские города, Но сильной центральной власти в стране не было. На богатейшем японском острове Кюсю правили князья-дайме, и один из этих княжеских родов, дом Симадзу, иначе называемый дом Сацума, в сороковых годах XVI века вступил в довольно тесные сношения с португальцами.

Португальцы впервые высадились на небольшом острове Танегасима и севернее Кюсю не заходили. Возможно, что с этой первой партией португальцев посетил Японию и Мендес Пинто. Во всяком случае, он, видимо, имел основание говорить, что был одним из первых европейцев, посетивших Японию.

Португальский опыт был необходим японцам, опасность же португальской экспансии они оценили лишь полвека спустя, поэтому японцы на первых порах не препятствовали христианским миссионерам. В глазах японских феодалов и купцов христианство было своего рода символом выгодной торговли с европейскими пришельцами. Христиане учили торговать, стрелять и далеко плавать, а чужеземная религия в Японии уважалась. По части веротерпимости японцы намного превосходили португальцев и испанцев. Этим объясняются и успехи Франциска Ксаверия, которого японцы считали полезным чужеземцем. Торговлю с Японией португальцы вели без посредников, и, естественно, эти коммерческие операции приносили им большие выгоды. А князья-дайме на Кюсю и Сикоку охотно вступали с португальцами в контакт, в надежде на помощь, которую эти отлично вооруженные иноземцы могли им оказать в борьбе за независимость.

Итак, описанные Пинто страны можно условно отнести к двум обширным ареалам: индо-малайскому и восточноазиатскому. В индо-малайский ареал входили Индия, Цейлон, острова Малайского архипелага и Малаккский полуостров, в восточноазиатский – Индокитай, Китай и Япония.

Различия между этими ареалами были весьма четкие и определялись упомянутыми выше внутренними причинами. Но вместе с тем действовали и факторы внешние, среди которых немалую роль играли связи тех или иных стран с португальским миром.

В судьбах индо-малайского ареала португальцы уже успели сыграть довольно значительную роль. Захватив главные транзитные пути, они подорвали одну из основ существования государств этого ареала. Португальцы блокировали межостровную торговлю, лишили местных правителей и купцов возможности вести заморские коммерческие операции, овладели самой прибыльной статьей индо-малайского экспорта – вывозом пряностей. Португальцы ослабили не только экономический, но и военный потенциал государств индо-малайского ареала, и в итоге малаккский форпост Португальской империи выдвинулся в ранг сильнейшей державы на морях Юго-Восточной Азии. По существу, не Лиссабон, и не Гоа, а Малакка определяла «погоду» в южноазиатских и южнокитайских морях. Португальское внедрение в Юго-Восточную Азию вызвало любопытные психологические последствия. Ссорясь и торгуя с малаккскими португальцами, яванцы или суматранцы постепенно привыкли рассматривать этих новых соседей как подданных такого же феодального государства, какими были обитатели Демака или Аче. Португальцев уже не воспринимали как пришельцев из иного мира, а это облегчало контакты между местными жителями и малаккско-португальскими деятелями типа Мендеса Пинто.

Однако в восточноазиатском ареале португальцев считали выходцами из таинственной и непонятной страны. В Южном Китае к ним относились в общем неприязненно, а в Японии, по крайней мере вначале, их принимали как диковинных, но в какой-то мере полезных чужеземцев. В Индокитае португальцы подвизались лишь в качестве наемников и как таковые особого интереса ни у кого не возбуждали.

Все вышесказанное следует учитывать, читая Мендеса Пинто. Для него понятным и доступным был индо-малайский ареал, труднее было ему постичь внутренние коллизии в странах Индокитая, и совсем чуждыми для него были Китай и Япония.

Эти различия в восприятии азиатской действительности оказали решающее влияние на характер описаний стран Востока. На Суматре, Яве, на Малаккском полуострове и в Индии автор «Странствий» сдерживал свое богатое воображение. Описывал эти края он очень точно, любая глава из начальных разделов «Странствий» – истинный клад для историка. Недаром, оценивая достоверность его сведений о Суматре, английский историк XVIII века Сэмюел Марсден отмечал: «Вернее Пинто никто еще не писал». Высоко оценивают Мендеса Пинто также и индологи. Они находят у него обстоятельные описания событий, связанных с борьбой за крепость Диу, им интересны и сообщения Мендеса Пинто о связях португальцев с Гуджаратом и Ахмеднагаром. Степень точности индо-малайских глав «Странствий» во многом определялась и тем, что в этой части Азии Мендес Пинто бродил по следам своих многочисленных соотечественников и пользовался их трудами. Кстати, и в транскрипциях имен и географических названий стран индо-малайского ареала Мендес Пинто следовал той португальской традиции, которая утвердилась в пору завоеваний Албукерке и нашла свое выражение в географических и исторических трактатах Томе Пиреса и Жоана Барроса. Особенно ценны сведения, которые Мендес Пинто собрал на Суматре, Яве и на Малаккском полуострове. Автор «Странствий» в какой-то степени владел малайским языком, а это дало ему возможность получать важную информацию от местных жителей. Он подробно изложил ход аческо-португальских войн 1539–1540 годов и 1548 года и дал представление о политике малаккских комендантов Жоана III в отношении союзных племен и государств Суматры (батаков, страны Ару и т. д.). Более или менее правдоподобно Мендес Пинто описал войну между яванскими царствами Демак и Пасуруан.

Совершенно иной характер носят описания стран восточноазиатского ареала. К северу от перешейка Кра – в Индокитае, Китае и Японии – Мендес Пинто не был связан трудами своих предшественников, земли эти в ту пору были либо малоизвестны, либо совершенно неведомы оседлым португальцам, и перед автором «Странствий» открывались здесь широкие возможности. Впрочем, и в этой, большей, части книги, которая посвящена восточноазиатскому ареалу, сохраняется прежняя линейная последовательность описаний странствований реальных и в гораздо большей степени вымышленных. В изобилии рассеяны реалии и псевдореалии, приводятся координаты некоторых мест, попадаются, хоть и не часто, точные даты. Но все это иногда подобно кустарникам и травам, которыми охотник, маскировки ради, прикрывает волчьи ямы. Вымысел занимает очень большое место в этой части книги, и даже даты порой смещаются по произволу автора, не говоря уже о широтах и долготах. При этом Мендес Пинто всегда стремится сохранить видимость правдоподобия, он постоянно ссылается на те или иные источники информации и обязательно указывает, когда его повествование ведется по личным наблюдениям и когда оно основывается на местных легендах и преданиях.

Попадая в страны-утопии, Мендес Пинто, по-прежнему сохраняя видимость правдоподобия, находит особую манеру изложения. Меняется и язык, и система повествования, появляются явно нереальные существа, действие происходит в псевдомире, созданном воображением автора. Имен становится меньше, те же, что сохраняются в тексте книги, приобретают диковинное звучание. Появляются фразы на немыслимых языках, должностные лица и военачальники награждаются немыслимыми титулами; длинные перечни, таких псевдостей мы находим в главах, где описывается несуществующий в природе Каламиньян. Так выглядят и главы, где речь идет о неведомой стране высокорослых людей, о путешествии к острову императорских могил. Вообще китайские разделы книги особенно фантастичны.

В Северном Китае Мендес Пинто, по-видимому, не бывал, и описание этой части страны и китайской столицы Пекина – смесь полуправды и вымысла, причем крупицы истины совершенно тонут в море фантастических измышлений. Пекин Мендеса Пинто так же напоминает минскую столицу, как резиденция короля Лилипутии свифтовский Лондон. Тут все неверно: и топография города, и облик его улиц и площадей, и конструкция его стен.

Автора подобные метаморфозы совершенно не волнуют. Описывая Северный Китай, он преследовал весьма определенные цели – показать идеальное государство.

Нельзя сказать, что адрес этой чудо-страны выбран удачно. Выше мы уже отмечали, какую горестную картину являл во времена Мендеса Пинто минский Китай, и об этом не мог не знать Мендес Пинто, – ведь он не раз бывал в южных областях Минской империи. Но, поскольку в Европе о Китае знали мало, а доступ туда иноземцам был крайне затруднен, Мендес Пинто счел за благо именно на китайской территории расположить идеальное государство, описание которого неминуемо должно было навести его соотечественников на невеселые размышления о своей родине [3]3
  Описание Китайского государства Пинто дает в главах LXXXVII – СXXVIII. Оно очень растянуто и в художественном отношении слабее всего произведения в целом, поэтому при переводе эти главы опущены и дан их краткий пересказ.


[Закрыть]
. Очевидно, теми же соображениями руководствовались и авторы более поздних обличительных трудов. В пределы бесконечно далекого и неведомого Китая они вписывали царства-утопии, на примере которых и выявлялось несовершенство европейского политического строя и общественного уклада. Подобно Мендесу Пинто, территорией Китая пользовались для этой цели и Бэкон, и Лейбниц, и Вольтер, и выдающийся русский просветитель Николай Новиков.

В меньшей степени преследуя ту же цель, Пинто описывает страну Каламиньян [4]4
  Главы СLIX – СLXIV, посвященные Каламиньяну, даны в кратком пересказе.


[Закрыть]
. Это тоже богатое, могущественное и процветающее государство, и двор его короля ничем не напоминает полумонастырь-полуказарму, в котором сиднем сидел португальский король Жоан III, жалкая марионетка, покорная воле его советников-иезуитов.

Для нас ценны и вполне реальные описания Мендеса Пинто, и его рассказы о странах-утопиях. Запад и Восток предстают в его книге в пору зарождения жестокой системы колониализма, наложившей неизгладимый отпечаток на судьбы народов Старого и Нового Света.

Человек Запада, уроженец страны, которая первая вышла на старт заморских захватов, Мендес Пинто начал свою карьеру на Востоке как искатель легкой наживы и закончил ее искателем истины. Он не нашел ее ни в Гоа, ни в Малакке, ни на пиратских кораблях Антонио де Фарии. Он обрел ее в бесконечных скитаниях по землям Востока и горечь этой истины дал почувствовать читателям своей книги.

«Много жадности, мало правды» – эти слова он мог бы поставить эпиграфом к своим «Странствиям», в них заключена подлинная суть всей деятельности португальских захватчиков в странах Востока.

Почти четыреста лет прошло с тех пор, как в селеньице Прагал он завершил свою беспощадную книгу. Время – лучший судья, оно вынесло свой приговор автору и его замечательному творению, оно показало, что «Странствия» относятся к числу бессмертных книг, навечно вошедших в золотой фонд мировой литературы.

Д. Деопик и Я. Свет.

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю