355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фернан Мендес Пинто » Странствия » Текст книги (страница 36)
Странствия
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 15:52

Текст книги "Странствия"


Автор книги: Фернан Мендес Пинто



сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 53 страниц)

Глава CLXXII

Как из Индии я отправился на Сунду и что произошло со мной за зиму, что я там провел

Сев в Гоа на джонку, принадлежавшую Перо де Фарии и направлявшуюся с товаром в Сунду, я прибыл в Малакку как раз в тот день, когда скончался комендант крепости Руи Ваз Перейра Маррамаке. Отправившись оттуда на Сунду, я через семнадцать дней прибыл в порт Банту {309}, где португальцы обычно занимаются своей торговлей. Но так как в это время года в продаже оказалось очень мало перца, за которым мы приехали, мы вынуждены были там перезимовать, решив весной отправиться в Китай.

Мы уже почти два месяца находились в этом порту, мирно торгуя своими товарами, как в город по приказанию короля Демы императора островов Явы, Анжении, Бале, Мадуры {310}и других этого архипелага прибыла некая семидесятилетняя вдова по имени Ньяй Помбайя. Привезла она письмо от императора к королю Сунды Тагарилу {311}, который являлся его вассалом так же, как и остальные короли этой монархии. В письме короля Тагарилу предлагалось в полуторамесячный срок явиться в город Жапару, где в это время готовился поход на королевство Пасарван {312}. Женщину эту, когда она прибыла в порт, самолично вышел встречать король на калалузе {313}и с большой торжественностью проводил ее в свой дворец и поселил вместе с королевой, своей женой, а сам перешел в удаленные покои, ибо таким образом он хотел оказать ей величайшую честь, на какую был способен. А для того чтобы было ясно, почему письмо это было доставлено женщиной, а не мужчиной, следует знать, что с самых давних времен у королей этих стран заведено договариваться по самым важным вопросам, где требуется мир и согласие, при посредстве женщин, и это не только касается личных отношений между сюзереном и вассалом, как в данном случае, но и в сношениях между отдельными государями, когда они направляют друг к другу посольства. Объясняют они это тем, что господь бог наделил женщин большей мягкостью, учтивостью, способностью убеждать и другими качествами, вызывающими к ним больше уважения, чем к мужчинам, ибо последние сухи, а поэтому менее приятны тому лицу, к которому их посылают.

Что же касается женщины, которую каждый из этих королей имеет обыкновение отправлять для переговоров по важным вопросам, то она, по их мнению, должна обладать качествами, обеспечивающими наиболее успешное решение дела, по которому ее посылают. Так, например, она не должна быть девицей, ибо, если она девица, ей грозит опасность утратить это состояние, а если к тому же красота ее привлекает всех, а девичество свое она может подарить только одному, то это может стать причиной раздоров там, где как раз необходимы мир и согласие. Она должна состоять в законном браке или хотя бы быть вдовой законного супруга, и, если она имела от него детей, должна документально доказать, что вскормила грудью все свое потомство, ибо та, говорят они, которая родила, но не вскормила чад своих, будучи в состоянии это сделать, скорее женщина для наслаждения, как любая продажная и распутная тварь.

Обычай этот весьма строго соблюдается среди дворян этой страны, и, ежели какая-нибудь дворянка родит ребенка и по той или иной причине не может его вскормить грудью, она ради своей чести обязательно выправляет в том свидетельство, как если бы речь шла о деле первостепенной важности. А если она теряет мужа еще в молодые годы, ей необходимо, чтобы проявить в полной мере свою добродетель, пойти в монастырь, ибо этим она доказывает, что вышла замуж не для того, чтобы получать от брака чувственные наслаждения, а чтобы иметь детей с той чистотой и целомудрием, которые являли наши прародители, соединенные господом в земном раю. И чтобы брак ее был совершенно чист и не нарушал заповедей господних, жена, едва почувствовав беременность, должна, как они говорят, прервать сношения с мужем, ибо тогда брак становится уже не чистым и честным союзом, а чем-то чувственным и грязным. К этим условиям они присовокупляют еще и другие, излагать которые я воздержусь, ибо считаю, что погрешу многословием, если буду останавливаться на предметах, не заслуживающих внимания.

Ньяй Помбайя, привезшая послание, как я уже об этом говорил, к королю Сунды, по окончании переговоров немедленно оставила город Банту, король же деятельно принялся за приготовление к походу и вскоре двинулся из города с армадой в тридцать калалуз и десять журупангов, взяв с собой достаточное количество провианта и боевых запасов. На этих сорока судах шло семь тысяч воинов, не говоря о гребцах и сорока португальцах из сорока шести, которые здесь находились. За участие в походе король обещал нам всяческие льготы в торговле и открыто изъявил свое удовольствие, что мы идем с ним, так что оснований уклониться от похода у нас не было.

Глава CLXXIII

Как Пангейран Пате {314}, император Явы, пошел с большим войском на короля Пасарвана и о том, что произошло, когда он подошел к Пасарвану

Король Сунды отбыл из порта Банты января пятого дня 1546 года и прибыл девятнадцатого числа в город Жапару, где король Демы, император Явы, готовил к походу войско в восемьсот тысяч человек. Узнав о прибытии короля Сунды, бывшего одновременно и шурином его и вассалом, он выслал навстречу ему короля Панаруки, адмирала флота. Судно последнего сопровождала флотилия лузонцев с Борнео из ста шестидесяти гребных калалуз и девяноста ланчар. Вся эта свита проследовала с королем Сунды до того места, где находился император, который принял его весьма сердечно и с большим почетом. На пятнадцатые сутки со дня нашего прибытия в Жапару король Демы вышел с флотом в две тысячи семьсот судов, среди которых была тысяча высокобортных джонок, прочие же – гребные суда, и взял курс на Пасарван. 11 февраля он подошел к реке Хикандуре {315}и остановился у бара. Король Панаруки, адмирал флота, убедившись, что крупные корабли не смогут подойти к городу из-за подводных скал и отмелей, приказал их командам сойти на берег, а гребным судам подняться вверх, стать на якорь против города и сжечь суда противника в порту, что и было выполнено. С этой флотилией пошел лично и сам император в сопровождении всех вельмож королевства. Король сундский, который был назначен командующим сухопутными силами, двинулся к городу, с большей частью войска. Когда они подошли к месту, где надлежало разбить лагерь, а именно, к городским стенам, то первым долгом занялись возведением укреплений и расположением артиллерийских позиций, чтобы огнем пушек поражать наиболее важные районы города. На эти приготовления ушла большая часть дня. Ночь же была проведена в пирах и увеселениях, но за осажденными было установлено надежное наблюдение. Когда наступило утро, каждый военачальник занялся своим делом, а все войско продолжало возводить укрепления согласно указаниям инженеров. В этот же день город окружили очень высокими валами с насыпями, укрепленными при помощи толстых балок. На насыпь были втянуты весьма тяжелые орудия, среди которых было несколько орлов и львов из пушечного металла, отлитых в свое время турками и ашенцами под руководством одного ренегата из Алгарвы {316}, называвшего себя после своего вероотступничества Кожа Жейналом, какое же имя он носил, будучи христианином, он скрывал, чтобы не бросить тень на свой род, так как был он отнюдь не низкого происхождения.

Осажденные, отметив беспечность своих военачальников, допустивших, чтобы враг целых два дня спокойно трудился над укреплением лагеря, и не попытавшихся помешать ему в этом деле, сочли это за великое себе оскорбление и попросили своего короля разрешить им в ближайшую ночь испытать силы противника, ибо весьма вероятно, что люди, утомленные тяжелой работой, будут хуже владеть оружием и не выдержат первого решительного натиска.

Король Пасарвана был молод и отличался качествами, за которые подданные его ценили и любили, ибо, как нам рассказывали, он был очень великодушен, не был тираном, сочувственно относился к мелкому люду, был великим другом бедняков и вдовиц и проявлял к ним такую щедрость, что, едва узнав об их нуждах, немедленно приходил к ним на помощь, давая им даже больше того, что они просили. Кроме этих прекрасных качеств, были у него еще и другие, столь соответствовавшие чаяньям народным, что в государстве его не нашлось бы человека, который не отдал бы охотно за него жизнь. Следует добавить, что при нем находился весь цвет его королевства, люди молодые и отважные, не говоря уже об иностранцах, которых он также щедро одаривал и оказывал им всяческие милости и почести, сопровождая все ласковыми словами, – наилучший способ завоевать расположение как малых, так и великих и сделать из кротких овец неустрашимых львов, между тем как иное обращение угнетает души, а порой из неустрашимых львов делает кротких и робких овечек.

Король поставил вопрос, разрешить или нет эту вылазку, на совет старейших и осмотрительнейших, и после того как изрядное время проспорили о том, к чему может привести такой шаг, пришли к единодушному выводу, что даже если счастье совершенно не будет благоприятствовать этому предприятию, все же лучше и менее позорно будет потерпеть поражение в честном бою, чем отсиживаться и безучастно взирать, как их короля будут окружать войска низкого и подлого народа, против всякого здравого смысла и справедливости желающего силой понудить его отречься от веры, в которой воспитались их отцы, и перейти в другую, которую их противники недавно приняли по совету и наущению фаразов {317}, единственный путь к спасению видящих в омовении зада, в воздержании от свинины и в браке с семью женами, из чего всякому разумному человеку ясно и очевидно, что бог не может не быть врагом таких людей и вряд ли будет помогать осуществлению их замысла насильно обратить короля в магометанина и вассала, если, прибегая к самым нескладным доводам, они такой срам объявляют религией. К этому совет присовокупил еще много других соображений, которые показались настолько убедительными как королю, так и всем присутствующим, что все в один голос воскликнули:

– Доброму и верному вассалу так же следует и приличествует отдать жизнь за своего короля, как добродетельной супруге сохранять верность своему мужу, данному ей богом, а посему негоже откладывать столь важное предприятие, напротив, всем вместе и каждому в отдельности необходимо успешно проведенной вылазкой показать, какую любовь мы питаем к нашему доброму королю, который, безусловно, высоко оценит кровь, пролитую за него лучшими бойцами, ибо память о нашей преданности мы хотели бы оставить в наследие своим потомкам.

Глава CLXXIV

Как из города вырвалось двенадцать тысяч амоков и какой урон они нанесли неприятелю

Так как возбуждение в городе в связи с предстоящей вылазкой было чрезвычайно велико, народ не стал дожидаться назначенного королем часа и уже в два часа пополуночи собрался на дворцовой площади, где местные жители имели обыкновение устраивать ярмарки и празднества по случаю храмовых праздников их пагод. Король, весьма обрадованный таким пылом и решимостью, из семидесяти тысяч мужчин, бывших тогда в городе, отобрал для вылазки двенадцать тысяч человек и разбил их на четыре отряда по три тысячи каждый. Во главе в качестве генерала он поставил своего дядю, брата матери, по имени Киай Панарикан, человека на деле показавшего свою приверженность этому плану. Под начало Панарикана же был поставлен и первый отряд. Капитаном второго был назначен другой важный мандарин, по имени Киай Анседа; третьим стал некий иностранец, шампа с острова Борнео {318}, по имени некода Солор, а последнего – другой некода, называвший себя Памбакальюжо. Все они были прекрасные военачальники, весьма храбрые и сведущие в военном деле.

Когда все были готовы, король произнес речь, в которой кратко напомнил воинам, как надеется он на них, и заверил, что сердцем он с ними и что внутри его сердца заключены сердца четырех капитанов, а также сердца всех братьев его – верных вассалов, идущих с ними в бой. После этого, чтобы вселить в них еще более мужества и еще сильнее убедить их в его любви, он взял золотой кубок и собственноручно дал всем из него испить, а у тех, кому он не смог оказать этой милости, он попросил прощения. Подобными речами и проявлением любви все были так воодушевлены, что значительная часть воинов тут же пошла и умастила себя душистым маслом, называемым миньямунди, которым они натираются, обрекая себя на смерть. И этих людей, умащающих себя подобным образом, народ называет амоками.

Когда наступил назначенный для вылазки час, из двенадцати ворот, имевшихся в городе, распахнулось четыре, и из каждых вышло по отряду во главе со своим капитаном. Впереди шли шесть разведчиков из самых смелых воинов, которые были у короля и которым он по этому случаю пожаловал новые титулы и осыпал множеством милостей и подарков, что всегда придает мужество робким, а смелых доводит до дерзости. Четыре капитана, следуя за шестью разведчиками, собрались в определенном месте, откуда должны были напасть на врага. Движимые непреклонной решимостью, они набросились на противника так яростно, что меньше чем за час двенадцать тысяч пасарванов уложили более тридцати, тысяч врагов, не говоря уж о раненых, число которых было много больше и значительная часть которых не выжила. Во время этой схватки взяли в плен трех королей, восемь пате – титул, соответствующий нашим герцогам, – а король Сунды, которого сопровождали мы, сорок португальцев, спасся лишь ценою жизни четырнадцати из наших и тяжелых ранений у остальных, получив три раны копьем. Лагерь был приведен в полнейшее замешательство, и битва была почти проиграна. Сам Пангейран Пате, король Демы, был пронзен копьем и едва не утонул в реке, так как никто не приходил ему на помощь. Вот чего можно добиться внезапным нападением на беспечных людей, ибо прежде чем последние успели собраться с силами, а их начальники построить своих воинов, они дважды были обращены в бегство. Когда наступило утро, стало ясным истинное положение вещей; пасарваны вернулись в город, потеряв всего девятьсот человек и имея две или три тысячи раненых. Удачный исход боя придал осаждаемым столько самонадеянности и надменности, что из-за этого они в дальнейшем потерпели несколько неудач.

Глава CLXXV

Как король Пасарвана сделал новую вылазку во главе десятитысячного войска, о схватке между ним и неприятелем и чем она кончилась

От этого разгрома король Демы испытал величайшее огорчение и досаду, ведь осаждаемые не только осрамили его и лишили значительного числа воинов, но с самого начала осады, подорвали в войске уверенность в победе. Нашему сундскому королю пришлось выслушать от императора немало язвительных намеков, да и прямых обвинений в том, что он, будучи начальником сухопутных войск, так дурно обеспечил наблюдение за неприятелем; его же он считал виновным в сумятице, охватившей весь лагерь.

После того как раненым была оказана помощь, а поле боя очищено от трупов, император велел собрать всех королей, герцогов и военачальников, как морских, так и сухопутных, и объявил, что торжественно поклялся Магометом на Коране, их священной книге, не прекращать осады до тех пор, пока не сровняет город с землей, даже если ему самому при этом придется потерять все свое государство, а всякого, кто станет даже по искреннему убеждению возражать против этого, он велит казнить.

Слова эти внушили такой ужас присутствующим, что никто из них не только не посмел противоречить ему, но все в один голос принялись хвалить императора за мудрое решение. После этого он велел спешно построить вокруг лагеря дополнительные укрепления, прорыть рвы, возвести из бревен и щебня валы и бастионы, снабженные насыпями, на которые он приказал втащить много бронзовых орудий, отчего лагерь оказался лучше защищенным, чем город. Все это вызывало насмешки осаждаемых, которые дразнили ночью часовых противника, крича им, что крепость их лагеря говорит лишь о слабости их духа, ибо, вместо того чтобы напасть на город как отважные люди, они сами окружили себя стенами, как слабые женщины, а потому пусть они лучше возвращаются и прядут кудель, раз они ни на что не способны. Такими и подобными шутками они осыпали осаждающих, которые были этим очень уязвлены.

Во время этой осады, продолжавшейся почти три месяца, Пасарван подвергался пять раз штурмовому обстрелу и трем приступам, но осажденные защищались с неизменным мужеством и на месте пробитых стен возводили подстенки, используя балки, извлеченные из домов, так что всему огромному войску Пангейрана, состоявшему, как я уже говорил, из восьмиста тысяч человек (количество это, правда, несколько уменьшилось после понесенных потерь), оказалось не под силу захватить город. Главный инженер осаждающих, ренегат с острова Майорка, видя, что осада не идет так успешно, как он обещал императору, решил взять город иным способом. Он принялся возводить новый кавальер из щебня, земли и фашин, укрепив его шестью рядами бревен, и за девять дней поднял его почти на брасу выше верхней кромки городской стены. На этот кавальер поставили сорок тяжелых орудий, а также множество фальконетов и каморных пушек и стали обстреливать город ураганным огнем, что наносило осаждаемым весьма чувствительный урон. Король Пасарвана, видя, что такие обстрелы могут перебить все население, согласился с предложением десяти тысяч заговорщиков, получивших за это от короля почетное звание тигров мира, совершить нападение на кавальер. План свой заговорщики хотели привести в исполнение немедленно; король, желая вселить в них еще более мужества, вызвался пойти с ними за начальника, хотя операцией этой заправляло уже четверо панариканов, участвовавших в первой вылазке.

Однажды утром, незадолго до восхода солнца, они с таким бесстрашием набросились на укрепления, защищавшие батареи противника, что за несколько мгновений большая часть пасарванов оказалась наверху и, бросившись на неприятелей, которых, верно, было тысяч тридцать, менее чем за четверть часа обратила их в бегство. Пангейран Пате, видя разгром своих войск, лично с двадцатью тысячами амоков устремился к ним на выручку и попытался взойти на кавальер, который занимали уже пасарваны, но те обороняли его так отчаянно, что слова бессильны описать этот кровопролитный бой, продолжавшийся почти до вечера, когда король Пасарвана, поняв, что большая часть его людей полегла, отступил в город через ближайшие к кавальеру ворота, предварительно приказав поджечь кавальер в пяти или шести местах. Огонь перекинулся на бочки с порохом, которых было здесь великое множество, и они начали взрываться, так что подступить к ним ближе, чем на выстрел из арбалета, представляло опасность. Этого было достаточно, чтобы разъединить враждующих, и город еще раз избавился от угрожавшей ему опасности. Успех этот, впрочем, обошелся пасарванам не так уж дешево: из десяти тысяч заговорщиков шесть тысяч осталось на кавальере. Что же касается неприятеля, то, как говорят, в этом бою погибло более сорока тысяч человек, в том числе три тысячи чужеземцев, принадлежащих к различным народам, по большей части ашенцев, турок и малабарцев, далее, двенадцать герцогов, пять королей и множество военачальников и знати.

Глава CLXXVI

Как случайно был захвачен в плен португалец-язычник и о том, что он нам о себе рассказал

Всю эту печальную ночь обе стороны провели в жестоком плаче, криках и причитаниях, ибо им обеим было кого оплакивать. Отдохнуть никто не смог, так как и осаждающие и осажденные заняты были перевязкой раненых и стаскиванием трупов в реку. На следующий день Пангейран Пате, видя, как плохо удается ему выполнение его замысла, но тем не менее упрямо не желая от него отказаться, в чем его пробовал убедить кое-кто из приближенных, приказал снова собрать все свое войско на приступ города, полагая, что у осажденных недостанет сил защищаться, ибо большая часть стен города была сровнена с землей, боевые припасы израсходованы, большое количество защитников перебито, а король, по слухам, опасно ранен. Для того чтобы убедиться в этом, он приказал поместить своих людей в засады у дорог, по которым, как ему сказали окрестные жители, доставляли яйца, кур и другую провизию раненым. В ту же ночь, еще до рассвета, ему привели в лагерь девять пленников, среди которых оказался один португалец. После того как первые восемь были замучены до смерти пытками, дошла очередь и до португальца. Последний, надеясь, что, если он признается, кто он такой, его отпустят, при первой же пытке закричал, что он португалец. До сих пор ни он не знал о присутствии в лагере соотечественников, ни мы о нем ничего не слышали. Наш сундский король, узнав, что пленный объявил себя португальцем, велел прекратить пытку и немедленно нас позвать, желая выяснить, правду ли говорит этот человек. Шестеро из нас, наименее тяжело раненных, через силу отправились к нему в палатку, куда добрались с великим трудом. Стоило нам взглянуть на пленного, как мы сразу признали в нем соотечественника и, бросившись ниц перед королем, попросили выдать нам его, ибо человек этот был такой же португалец, как и мы. Король без труда дал нам свое согласие, и мы в благодарность еще раз простерлись перед ним ниц.

Из королевской палатки мы увели пленника туда, где лежали наши раненые товарищи, и стали его спрашивать, на самом ли деле он португалец. Он, окончательно придя в себя, рассказал нам, заливаясь слезами, следующее:

– Я, сеньоры и братья мои, христианин, хотя по одежде моей вы этого не скажете, и португалец по отцу и по матери, родина моя Пенамакор, и зовут меня Нуно Родригес Таборда. Прибыл я из Португалии с армадой маршала в 1513 году {319}на корабле «Святой Иоанн», капитаном которого был Руи Диас Перейра. Так как я пользовался уважением и вел себя всегда порядочно, Афонсо де Албукерке, да прославит его господь, сделал меня капитаном одной из четырех бригантин, которые тогда были в Индии. На ней я принимал участие во взятии Гоа и Малакки и помогал Афонсо де Албукерке основывать Каликут и Ормуз. Присутствовал я при всех славных делах, совершавшихся как в его время, так и позднее, при Лопо Соаресе, Диого Лопесе де Секейре, равно как и при прочих губернаторах вплоть до дона Энрике де Менезеса, который сделался вице-королем после смерти дона Васко да Гамы. Энрике де Менезес в самом начале своего правления назначил Франсиско де Са командующим армадой из двенадцати судов с тремястами человеками экипажа, которых он должен был использовать для постройки крепости в Сунде, так как опасались столкновения с испанцами, ходившими на Молуккские острова новым путем, который открыл им Магеллан. В этой армаде я командовал бригантиной «Святой Георгий» с двадцатью одним человеком экипажа, народом чрезвычайно храбрым. На этом судне я вместе с другими, снявшись с якоря у бара Бинтана в тот день, когда Педро Маскареньяс его разрушил, последовал на юг. На траверзе острова Лингуа на нас налетел такой шторм, что мы не смогли удержаться в дрейфе, и нас понесло к берегу острова Явы, причем из семи гребных судов наших погибло шесть, в том числе, за грехи мои, и то, на котором я находился. Разбилось оно о берег как раз здесь, в этой стране, в которой я нахожусь уже двадцать три года. Из всего экипажа бригантины спаслось только три человека, из которых я один остался в живых, хотя лучше было бы, если бы господь бог даровал мне смерть. Дело в том, что эти язычники уже давно досаждали мне уговорами перейти в их веру, я до поры до времени уклонялся, но так как плоть наша немощна, голод терзал меня жестоко, а бедность еще пуще и надежда на освобождение была потеряна, грехи мои заставили меня уступить требованиям, за что отец теперешнего короля вознаградил меня многими милостями. Но вот вчера меня вызвали из деревни, где я жил, лечить раны двух здешних самых знатных дворян, и господу нашему было угодно предать меня в руки собак мусульман, дабы таким образом я сам перестал быть собакой, за что да будет благословен всевышний.

Мы были крайне поражены рассказом португальца, что, принимая во внимание невероятность истории, было вполне естественно. Наудивлявшись вдоволь, мы принялись, как умели, утешать рассказчика, подбирая слова, которые нам показались наиболее подходящими к случаю, и предложили ему, если он не возражает, отправиться с нами в Сунду, ибо оттуда ему нетрудно будет добраться до Малакки, где, как мы надеялись, господу нашему будет угодно дать ему закончить жизнь как христианину, на что он ответил, что это самое его заветное желание. Мы немедленно позаботились о том, чтобы снабдить его одеждой, более напоминающей христианскую, нежели та, что на нем была, и все время, пока длилась осада, держали его при себе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю