Текст книги "Странствия"
Автор книги: Фернан Мендес Пинто
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 53 страниц)
Глава L
О том, что случилось с Антонио де Фарией, когда он стал на якорь в порту Мадел на острове Айнане, где он встретился с пиратом, и что произошло между ними
Мы покинули этот порт и реку Мутипинан и взяли курс на север, так как Антонио де Фариа намерен был идти на остров Айнан, чтобы найти некую реку Мадел и там поставить на якорь сильно протекавшую большую джонку или раздобыть лучшую и более водонепроницаемую в обмен на любой товар.
На тринадцатый день плавания при противном ветре Антонио де Фариа подошел к холму Пуло-Хиньор на Кокосовом острове, но, не услышав там ничего о Коже Асене, которого разыскивал, отправился на южный берег, где захватил несколько хороших призов, и, как мы полагали, справедливо приобретенных.
Ибо в его намерения никогда не входило грабить первого встречного, а только пиратов, убивавших или грабивших многих христиан, посещавших этот залив и побережье Айнана. Пираты эти вступали в сделки с мандаринами соседних портов и давали им изрядные взятки, дабы те разрешали им продавать на суше то, что они награбили на море. Но так как господу нашему всегда было присуще из великих зол извлекать великие блага, он позволил по справедливости своего божественного правосудия, чтобы упомянутое мною разбойничье нападение, совершенное на нас Кожей Асеном в устье Лугора, послужило причиной тому, чтобы в Патане Антонио де Фариа принял решение отправиться на поиски злодея, а благодаря этому оказались наказанными и другие разбойники, которые с лихвой заслужили такое возмездие со стороны португальцев.
Мы уже несколько дней с великими трудами производили поиски в Каушеншинском заливе, когда восьмого сентября, в день рождества пресвятой богородицы, после того как мы зашли в гавань под названием Мадел из страха перед новолунием, которое в этих широтах зачастую сопровождается столь сильными бурями и дождями, что нет такого судна, которое могло бы против них устоять (эти бури китайцы называют тайфунами), и погода уже три или четыре дня стояла пасмурная и ничего доброго не предвещала, так что все джонки спешили укрыться в ближайшем безопасном месте, угодно было господу нашему, чтобы вслед за многими судами, искавшими здесь прибежища, вошел в эту гавань один весьма знаменитый пират по имени Инимилау, китаец родом, но незадолго до этого сменивший язычество на мусульманство. Пират этот, как говорят, по наущению касизов магометанской веры, которую он недавно принял, стал самым лютым врагом христиан и во всеуслышание заявлял, что бог обязан дать ему место на небе за те великие услуги, которые он оказал ему на земле, избавляя ее понемногу от негодной породы португальцев, которая с молоком матери впитала любовь ко всякому злу, чем уподобилась жителям Обители Дыма. Таким вот образом и подобными речами поносил он нас столь постыдным и омерзительным образом, что и представить себе невозможно.
Пират этот вошел в реку на очень большой высокобортной джонке, весь экипаж которой был занят парусами, так как ветер и дождь были очень сильны. Проходя мимо нашей стоянки, он отсалютовал нам на китайский лад, на что мы ответили тем же, так что он не заподозрил в нас португальцев. Не догадывались и мы, что он пират, полагая, что имеем дело с такими же мирными китайцами, как те, что каждый час входили в эту гавань, спасаясь от бури. Но на борту у пирата находились пятеро христианских мосо, которых он взял в плен. Те нас узнали и все в один голос воскликнули три раза: «Смилуйся над нами, господи!»
Когда мы услышали этот крик, все поднялись па палубу, чтобы узнать, в чем дело, даже не предвидя того, что могло случиться дальше. Едва мы увидели, что это христианские мосо, мы строго приказали матросам проходившего судна лечь в дрейф, но они вместо этого в знак презрения к нам ударили и барабан и издевательски крикнули три раза очень громко, размахивая и угрожая нам обнаженными мечами.
Когда они стали на якорь примерно в четверти легуа от нас, Антонио де Фариа захотел узнать, что это за люди, и послал к ним хорошо вооруженную шлюпку; не успела она подойти к борту джонки, как ее забросали таким дождем камней, что находившиеся в ней чуть не лишились жизни. Когда она вернулась назад, все гребцы были в ссадинах, а португалец, находившийся в ней, получил две большие раны.
Увидев, что он возвращается весь в крови, Антонио де Фариа спросил, что случилось, на что тот ответил:
– Я, сеньор, не понимаю, в чем дело, но сами вы видите, как с нами обошлись.
И, показав ему раны на голове, объяснил, каким образом они были получены. Все это привело Антонио де Фарию в великое смущение, и он долго ничего не говорил. Наконец, взглянув на присутствующих, он обратился к ним со следующими словами:
– Слушайте, сеньоры и братья мои! Пусть здесь не окажется никого, кто бы сейчас не приготовился к бою, ибо мы, с помощью Христа, должны узнать, в чем дело. Чует мое сердце, что это не кто иной, как собака Кожа Асен, и, возможно, он сегодня же заплатит за награбленные у нас товары.
С великой горячностью велел он тотчас же выбрать якоря и на трех джонках и лантеа отправился под парусами на неприятеля. Когда мы приблизились на расстояние ружейного выстрела, Антонио де Фариа приказал дать залп из тридцати шести орудий, из которых двенадцать были фальконеты и мортиры, а одно – бронзовая осадная пушка, стрелявшая чугунными ядрами. Неприятель был настолько поражен, что не придумал ничего лучшего, как оставить якоря и попробовать выброситься на берег. Но намерение или желание это ему выполнить не удалось, так как Антонио де Фариа разгадал его и успел перерезать ему путь, взяв его на абордаж соединенными силами всех джонок и лантеа, вместе взятых.
Завязался ожесточенный бой: те, кто был близко, вступили врукопашную, а те, кто подальше, метали друг в друга копьями и горшками с порохом; непрерывно стреляло более ста аркебузов; вся схватка продолжалась почти полчаса, причем никак нельзя было предвидеть, кто одержит верх. Но под конец боя угодно было господу нашему, чтобы неприятель, у которого было много раненых и обожженных, не выдержал, и все побросались в воду, что воодушевило наших, и они с громкими криками устремились занимать неприятельский корабль.
Антонио де Фариа, видя, что неприятель тонет из-за сильной волны и быстрого течения, сел на один из двух баланов, на который посадил гребцов и солдат, и с величайшей поспешностью бросился спасать утопавших, из которых выловил шестнадцать человек, не желая, чтобы они погибли, как остальные, так как ему были нужны гребцы на лантеа, ибо в предыдущих схватках большая часть их была перебита.
Глава LI
Как Антонио де Фариа захватил живьем пирата – капитана джонки и о том, какова была дальнейшая судьба последнего
После того как была одержана описанная мною победа, первым долгом оказали помощь раненым, ибо дело это было самое важное. Затем Антонио де Фариа, убедившись, что один из шестнадцати спасенных тот самый пират, приказал его привести к нему, и когда ему перевязали две его раны, спросил, где находятся христианские мосо португальцев, на что тот нагло ответил, что не знает. Стали ему угрожать, и тут он попросил, чтобы ему сначала дали выпить воды, так как иначе он говорить не может. Когда ему принесли ее, он набросился на воду с такою жадностью, что почти всю ее пролил. И так как он не утолил жажды, то снова попросил пить, сказав, что если он напьется, то клятвенно обещает законом Магомета и всем Алькораном сообщить все, что захотят от него узнать. Антонио де Фариа тотчас приказал принести ему воды вместе с банкой варенья, к которому тот не притронулся, воды же выпил большое количество. Когда после этого его вновь спросили, где находятся христианские рабы, он ответил, что их найдут в носовом трюме.
Антонио де Фариа немедленно отправил за ними трех солдат; те, открыв люк, чтобы вызвать пленников наверх, увидели, что они лежат внизу с отрубленными головами. Солдат это привело в такой ужас, что они страшно закричали:
– Иисусе, Иисусе, Иисусе! Ваша милость, идите сюда и вы увидите горестное зрелище!
Антонио де Фариа со всеми окружавшими его бросился на нос корабля и, увидев сваленные в кучу трупы, был так потрясен, что не мог сдержать слез и, обратив взор свой к небу и воздев руки, произнес громким и скорбным голосом:
– Благословен будь, господь мой Иисус Христос, что по милости и долготерпению своему терпишь столь тяжкие оскорбления!
Когда он приказал поднять их наверх, не было человека, кто способен был бы удержаться от слез или не проявить своего горя каким-нибудь другим еще более сильным образом, ибо среди убитых мы увидели женщину с двумя невинными и хорошенькими детьми от шести до семи лет – они были обезглавлены самым безжалостным образом, а пять мосо, которые звали нас на помощь, лежали выпотрошенные, с выпущенными наружу кишками.
Антонио де Фариа снова сел на свое место и спросил пирата, почему он поступил так жестоко с этими невинными существами. На это он ответил, что наказал их за предательство, ибо они показались на глаза его злейшим врагам – португальцам и призвали на помощь своего бога; относительно же двух детей сказал, что вполне достаточно было того, что это дети португальцев, которых он никогда не любил. С такой же независимостью он отвечал и на другие вопросы и проявлял такое упорство, словно это был сам дьявол.
Антонио де Фариа спросил, христианин ли он, на что тот ответил, что нет, но был им в те времена, когда дон Пауло да Гама комендантствовал в Малакке. А когда Антонио де Фариа пожелал узнать, какие причины заставили его отречься от христианства, которое обеспечивало ему спасение, и принять закон Магомета, неспособный принести ему ничего, кроме гибели его души, он ответил, что стоило ему обратиться в христианство, как сразу уважение, которое питали к нему португальцы, исчезло, и если раньше, когда он был язычником, все разговаривали с ним, сняв шапку, и величали его Киай некода, что значит «господин военачальник», то после того, как он стал христианином, с ним перестали считаться. Поэтому он отправился в Бинтан и принял магометанство, после чего король Жантаны, который там оказался, стал обходиться с ним с большой учтивостью, а все мандарины называли братом. Тогда-то он дал обещание, которое подкрепил клятвой на Книге цветов, что, пока будет жив, будет злейшим врагом португальского народа и всех прочих людей, исповедующих христианскую веру, и что король и главный касиз Моулана весьма его за это хвалили и уверяли, что, если он будет так поступать и дальше, душе его обеспечено блаженство.
Потом его спросили, сколько времени прошло с тех пор, как он восстал против португальцев, какие корабли он у них захватил, скольких человек убил и каких товаров награбил. Он ответил, что случилось это семь лет назад и первое судно, которое он захватил, была джонка Луиса де Павии, на которую он напал на реке Лиампо, и было на ней четыреста баров перца, а других пряностей не было; убил он на ней восемнадцать португальцев, не говоря об их рабах, которым он счет не вел, так как убивать поклялся не их. После этого, благодаря счастливому стечению обстоятельств, ему удалось захватить еще четыре судна, на которых он перебил около трехсот человек, но португальцев среди них было не более семидесяти. А количество товаров, которое он захватил, могло составить от тысячи пятисот до тысячи шестисот баров перца и прочего, из которых король Пана тут же отобрал у него больше половины за право укрыться в его стране и быть в безопасности от португальцев, а ему дал ту сотню человек, которые всюду следовали за ним и повиновались ему как своему властителю.
На вопрос, убивал ли он еще португальцев или разрешал другим их убивать, он ответил, что нет, но что два года назад, когда он находился на реке Шоабокек, в Китае, туда пришла большая джонка с множеством португальцев, капитаном которой был его большой друг, некий Руи Лобо, посланный комендантом Малакки Эстеваном да Гамой торговать. Накупив товаров и расцветив свою джонку множеством флагов на радостях, что плаванье его обогатит, Лобо вышел из реки. Но на шестом дне пути очень большая волна образовала в его джонке пробоину, и так как справиться с течью ему не удалось, он вынужден был вернуться в порт, который он только что покинул. Дул свежий ветер, и Лобо шел под всеми парусами, так как хотел поскорее прийти, но джонка его внезапно пошла ко дну, и из всего экипажа спаслись только Руи Лобо с семнадцатью португальцами и несколькими рабами, которые на сампане добрались до скалистого островка Ламау, не имея ни паруса, ни воды, ни провианта. Рассчитывая на давнюю дружбу, Руи Лобо умолял его, стоя на коленях и обливаясь слезами, взять его на свою джонку, на которой мусульманин в это время направлялся в Патане, и обещал ему за это две тысячи крузадо. Пират согласился и взял его к себе на борт. Но мусульмане посоветовали ему не полагаться на дружбу христиан, если он не хочет лишиться жизни, так как стоит последним набраться сил, как они захватят его джонку со всеми находящимися в ней товарами, как они не раз это делали всюду, где только бывали. Боясь, что опасения мусульман могут оправдаться, он однажды ночью, когда португальцы спали, перебил их всех, о чем впоследствии не раз сожалел.
Антонио де Фариа вместе со всеми окружавшими его пришел по справедливости в такой ужас от столь чудовищного преступления, что, не желая задавать ему больше вопросов, приказал убить его вместе с оставшимися в живых четырьмя пиратами и тела их выбросить в море.
Глава LII
О том, что еще произошло с Антонио де Фарией на этой реке Мадел, о столкновении его с местными жителями и о том, что было после того, как он вышел из реки
После того как пират и его сообщники получили по заслугам, была произведена опись товаров, находившихся на джонке; оказалось, что стоимость их доходит почти до сорока тысяч таэлей в шелках, атласах, штофных тканях, крученом шелке и мускусе, не говоря уже о множестве тонкого фарфора и тканей, которые пришлось сжечь вместе с джонкой, так как не было достаточного экипажа, чтобы управлять ею.
Этот славный подвиг привел китайцев в такой ужас, что они цепенели всякий раз, как слышали имя португальцев. Капитаны – владельцы джонок, находившихся в этом порту, полагая, что и с ними могут поступить таким же образом, решили поэтому собраться на совет, который они называют бишара, и на нем выбрали двух самых почтенных лиц, наиболее подходящих для возлагаемого на них поручения. Последних они направили в качестве послов к Антонио де Фарии, прося его, как повелителя морей, заверить их именем своей религии, что им не учинено будет никаких препятствий в отношении выхода из этого порта и совершения предположенных ими до конца муссонов плаваний и что за такое попечительство о них, его подданных и данниках, они, его рабы, обязуются немедленно выплатить ему, как их сюзерену, двадцать тысяч таэлей серебром.
Антонио де Фариа любезно принял послов и согласился выполнить их просьбу, подкрепив слова свои клятвой, что они могут быть спокойны под его покровительством и что ни один разбойник отныне не осмелится отнять у них что-либо из их товаров. Один из послов остался заложником, а другой отправился за серебром и вернулся через час, привезя с собой еще прекрасный подарок из драгоценных тканей, который Антонио де Фарии решили преподнести все капитаны.
Писать им охранные грамоты Антонио де Фариа посадил одного из своих мосо по имени Коста, назначив определенную цену за каждую бумагу: капитаны джонок должны были платить пять таэлей, а капитаны ванканов, лантеа и баркасов – по два.
И вышло так, что за тринадцать дней, что длилось писание этих грамот, мосо этот, со слов его завистников, заработал более четырех тысяч таэлей только звонкой монетой, не говоря о многих весьма ценных вещах, которые он получал в подарок, чтобы он выдал им поскорее бумагу. А написаны были грамоты по следующему образцу: «Ручаюсь словом своим некоде такому-то, что ему обеспечено безопасное плавание вдоль всего китайского побережья и что ему не будет учинено никаких притеснений со стороны моих соотечественников, если он, встречаясь с португальцами, будет обращаться с ними, как с братьями». Внизу он подписывался: Антонио де Фариа. Обязательства эти соблюдались всеми неукоснительно и с полной добросовестностью.
Отныне Антонио де Фариа так боялись по всему побережью, что даже сам шаэн острова Айнана, иначе говоря, вице-король острова, узнав об Антонио понаслышке, снарядил к нему посла с богатым подарком из жемчуга и золотых пес и написал ему письмо, в котором говорил, что был бы очень рад, если бы Фариа согласился поступить на службу к Сыну Солнца в качестве начальника его морских сил на побережье от Ламау {171}до Лиампо с жалованьем в десять тысяч таэлей в год, и если Антонио де Фариа будет ему верно служить, в чем шаэн не сомневается, по тем сведениям, которые дошли до него, то заверяет его, что через три года Антонио получит повышение и войдет в число сорока шаэнов империи и будет высшим судьей. Шаэн говорил ему также, что такие люди, как Фариа, если они верны своему правителю, становятся из шаэнов тутанами, которых всего двенадцать, и Сын Солнца, Венценосный Лев на Престоле Вселенной {172}, допускает их до своего ложа и стола, словно это члены, пришедшие к его, Сына Солнца, телу, дабы служить ему украшением и выполнять его волю, и что таким тутанам положено вознаграждение в сто тысяч таэлей.
Антонио де Фариа ответил, что весьма благодарен за предложение, но весьма учтиво, пользуясь принятыми у них оборотами речи, отклонил его, говоря, что не считает себя достойным почетных должностей, которые ему предлагают, однако готов, если только его об этом попросят тутаны Пекина, служить их императору безвозмездно.
После этого, выйдя из помянутого порта Мадел, где он простоял четырнадцать дней, Антонио де Фариа снова продолжал свой путь вдоль побережья залива, стараясь что-либо разузнать о Коже Асене, поскольку главной целью все время оставалось его найти, как об этом прежде уже было сказано, и ничего другого у него не было на уме, как искать его повсюду, и эта забота преследовала его денно и нощно.
Поэтому-то, полагая, что он может натолкнуться на него в этом заливе, он, испытывая множество трудов и не раз рискуя своей жизнью, задержался в нем больше, чем на шесть месяцев, к концу которых прибыл в некий весьма великолепный город под названием Куангепару, изобилующий множеством весьма богатых зданий и храмов, и простоял в его порту целый день и следующую ночь, всем видом своим стараясь не отличаться от купца и мирно приобретая товары, которые ему доставляли на судно. Город этот, по подсчетам некоторых, имел более пятнадцати тысяч очагов, а поэтому, как только наступило утро, Антонио де Фариа снялся с якоря, не обратив на себя ни малейшего внимания местных жителей, и, несмотря на противный ветер, продолжал свое плавание, так что за двенадцать дней завершил обход как южного, так и северного побережья этого залива, нигде не обнаружив ничего, чем мог бы поживиться.
На побережье этом встречались небольшие поселенья от двухсот до пятисот домов; некоторые из них были обнесены кирпичными стенками, но с помощью каких-нибудь трех десятков добрых солдат ими можно было легко овладеть, так как народ здесь хилого сложения и не имеет иного оружия, кроме отравленных палок, порой коротких мечей, а также щитов из сосновых досок, выкрашенных в красный и черный цвета. Между тем климат здешних мест и плодородие их наилучшие, которые только можно себе представить, и такого достатка я еще нигде не видал: мы были поражены количеством крупного рогатого скота, столь великим, что не было возможности его сосчитать; обширными равнинами, покрытыми пшеницей, рисом, ячменем и просом, равно как и огородами с самыми разнообразными овощами. Местами виднелись огромные каштановые рощи, сосновые боры и заросли анжелиновых деревьев, как в Индии, из которых можно было бы построить бесчисленное количество кораблей. А по словам иных купцов, с которыми говорил Антонио де Фариа, в стране этой много меди, серебра, олова, селитры и серы, а также огромные пространства плодородной земли, не используемой слабосильными жителями. Если бы всем этим владели мы, то, верно, имели бы куда больший прибыток, чем ныне за грехи наши извлекаем из Индии.
