355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Федор Тютчев » Том 6. Письма 1860-1873 » Текст книги (страница 34)
Том 6. Письма 1860-1873
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 01:14

Текст книги "Том 6. Письма 1860-1873"


Автор книги: Федор Тютчев


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 48 страниц)

Плетневой А. В., 10 февраля 1872*
212. А. В. ПЛЕТНЕВОЙ 10 февраля 1872 г. Петербург

Ce jeudi

Merci de votre sollicitude, – non, certes, votre présence ne me fatigue pas, pas plus que l’air extérieur ne m’aurait fatigué, si j’eusse été en état d’aller le chercher. Mais lorsque vous vous donnez la peine de monter mon escalier, je veux au moins avoir tout le bénéfice de ce généreux effort, et jouir en plein sans diversion et tiraillement de votre chère présence. Ce qui est si difficile à réaliser pour un pauvre diable de malade qui, à moins d’être entièrement reclus, se trouve forcément livré à la charité de tous ceux qui viennent le visiter. Il est un peu dans la position des détenus le jour où le public est admis à visiter les prisons…

Depuis hier, il y a un mieux sensible. Mais la débilité dans les pieds est encore telle que je ne puis encore appuyer le pied à terre, les muscles ont perdu tout leur jeu. Ma pauvre Marie n’est pas mieux, hier elle a même eu plus de fièvre. C’est là le point noir, grossissant sur mon horizon…

Les Aksakoff nous quittent aujourd’hui. Ils dînent chez nous et partiront ce soir.

N’est-ce pas hier qu’ a dû avoir le bal des étudiants. J’aime à croire que tout s’est bien passé. Eh bien, encore cette fois, à l’occasion de ce bal, la tenue de votre fils m’a beaucoup plu*. J’aime en lui cette première inspiration, toute spontanée, toute de science, de sens droit et d’équité… C’est là ce qui pare le mieux la jeunesse et témoigne le plus en sa faveur, surtout de nos jours. – Et à titre d’échantillon du contraire je n’ai pas manqué de raconter à quelques personnes les procédés de votre fameux Петя* qui vous somme de continuer à lui rendre service, tout en vous déclarant qu’il s’affranchit de la reconnaissance, comme étant contraire à ses principes. Quel parfait idiot.

Et l’enfant malade, comment va-t-il?

Et le flot de la vie coule toujours, emportant pêle-mêle tout ce qui nous occupe, nous inquiète ou nous rassure, nos espérances et nos terreurs, le deuil d’aujourd’hui et la fête de demain, – l’incident de la semaine et une histoire de plusieurs siècles. Ce serait à en avoir le vertige, si l’on n’était pas emporté aussi avec tout le reste. – Dieu vous garde.

Перевод

Четверг

Благодарю за вашу заботу, – нет, ваше присутствие меня ничуть не утомляет, как не утомил бы меня вольный воздух, будь я в состоянии по нему прогуляться. Но раз уж вы не почитаете за труд взбираться по моей лестнице, мне хотелось бы, по крайней мере, извлечь всю выгоду из этого благодетельного усилия и вволю насладиться вашим милым присутствием без того, чтобы меня то и дело отвлекали и дергали. А это так трудно осуществить несчастному больному, который, не будучи затворником, поневоле зависит от милости тех, кто заходит его навестить. Его положение сродни положению узников в тот день, когда к ним допускают посетителей…

Со вчерашнего дня мне заметно лучше. Однако в ногах еще такая слабость, что я не могу ступить на пол, мышцы совсем перестали действовать. Моей бедной Мари не легчает, вчера ее даже еще сильнее лихорадило. Вот черная точка, разрастающаяся на моем горизонте…

Аксаковы сегодня нас покидают. Они обедают у нас и вечером отбудут.

Вчера, мне помнится, должен был состояться студенческий бал. Надеюсь, все прошло хорошо. В связи с этим балом хочу, кстати, повторить, что мне очень понравилось, как держится ваш сын*. Мне импонирует в нем это юное воодушевление, столь непосредственное, все дышащее знанием, прямотой и справедливостью… Это то, что прежде всего украшает молодежь и свидетельствует в ее пользу, особливо в наше время. – А для иллюстрации обратного я не преминул рассказать кое-кому о вашем пресловутом Пете*, который требует от вас бесконечных услуг и при этом заявляет, что освобождает себя от благодарности, ибо она противна его принципам. Сущий идиот.

Как там больное дитя, поправляется ли?

А поток жизни мчится и мчится, унося с собой без разбора все, что нас занимает, беспокоит или успокаивает, наши надежды и наши страхи, сегодняшнее горе и завтрашний праздник, – происшествие недели и историю многих веков. От этого голова могла бы пойти кругом, если бы и мы не неслись вместе со всем сущим. – Да хранит вас Господь.

Аксаковой А. Ф., 11 июля 1872*
213. А. Ф. АКСАКОВОЙ 11 июля 1872 г. Петербург

Pétersbourg. Ce 11 juillet

C’est aujourd’hui, comme tu le sais, le 40ième jour depuis la mort de Marie et le 2d anniversaire de la mort de Dmitry*. C’est beaucoup de besogne que la Destinée a faite en peu de temps. Sans compter les autres morts qui se sont succédées dans l’espace de ces deux dernières années… Dans toute existence vient ainsi le moment de la grande liquidation, et quand elle a commencé, on ne sait jamais où elle s’arrêtera.

Je viens de passer quelques jours à Tsarskoïé, où, grâce à la sollicitude vraiment admirable de Daria, maman a été aussi bien qu’on pouvait le désirer, ce qui ne l’empêche pas, hélas, de s’y sentir malaisée – là comme ailleurs, et peut-être plus qu’ailleurs, grâce à cette maladive disposition de son esprit qui lui fait toujours appréhender d’être trop en vue, de s’imposer trop aux autres, etc. etc., grâce à cet excès de discrétion qui finit par dégénérer dans son contraire. Hélas, elle ne se doute pas, combien cette manière d’être, inhérente à sa nature, cette Menschenscheu a exercé d’influence sur la destinée de la pauvre Marie. C’est cette insociabilité invincible de sa mère qui lui a rendu, à un certain moment, son existence dans la maison paternelle si parfaitement insipide – malgré toute l’affection dont elle y était entourée, – que pour y échapper elle a sauté à pieds joints dans le plus absurde des mariages. Mais c’est ce que ma pauvre femme n’a jamais pu comprendre et ne comprendra jamais, tant il est vrai que l’homme, même le meilleur, le plus sincère pour lui-même, n’est pas fait pour se voir lui-même, pas plus que sans l’aide d’une glace il ne saurait voir sa propre figure.

Nous voilà pour le moment rentrés en ville qui est impossible. Aussi je me flatte qu’elle ne tardera pas à retourner à Tsarskoïé. Daria, encore une fois, met toute la bonne grâce imaginable à l’entourer de soins, et cependant j’aspire à la voir recouvrer au plus tôt la liberté de ses mouvements et l’entière disposition de sa personne… Ah oui, la position n’est pas facile, et je n’ai eu que trop raison de dire, que tout malheur est en même temps un désastre…

J’ai été [66]66
  Пропуск в автографе; восстанавливается по смыслу.


[Закрыть]
d’apprendre par ta dernière lettre que le 15 de ce mois Mr Федя allait être réintégré au Lycée* – il en était temps et pour lui, et pour toi, car je ne comprends que trop bien, combien dans ton état de santé sa turbulente présence devait peser sur tes nerfs, en même temps que cette prolongation de dissipation et d’indiscipline lui était préjudiciable à lui-même… Ce qui me satisfait moins, c’est ton voyage à Samara, avec ses fatigues et ses privations de tout genre. Je ne comprends même pas que, les ayant une fois expérimentées, tu commettes l’imprudence de t’y exposer derechef dans ton état actuel de santé. Et que deviennent donc toutes ces idées de rafraîchissement et de repos qui se rattachaient pour toi à celle de la possession de Tourovo*. Je te supplie de te ménager… et après ce qu’il vient de m’arriver, tu me dois bien cela. – Mille amitiés à ton mari.

Перевод

Петербург. 11 июля

Сегодня, как ты знаешь, 40-ой день со смерти Мари и 2-ая годовщина смерти Дмитрия*. Судьба за короткий срок собрала богатую жатву. Не считая прочих смертей, следовавших одна за другой в эти два истекших года… Так в любом существовании наступает пора великого опустошения, и если уж это началось, одному Богу известно, где конец.

Я провел несколько дней в Царском, где, благодаря поистине чудесной заботливости Дарьи, бедной мама́ было настолько хорошо, насколько это возможно, что не мешает ей, увы, чувствовать себя там неловко – как и везде, а может быть, более, чем где-либо, в чем виновато ее болезненное состояние духа, заключающееся в постоянной боязни выставиться, навязать другим свое общество и т. д. и т. п., ее чрезмерная скромность, переходящая, в конце концов, в свою противоположность. Увы, она и не догадывается, до какой степени эта присущая ее натуре обособленность, эта Menschenscheu[67]67
  нелюдимость (нем.).


[Закрыть]
повлияла на судьбу несчастной Мари. Ведь именно из-за непоколебимой замкнутости матери жизнь в родительском доме сделалась для нее в определенный момент настолько бесцветно унылой, – несмотря на всю любовь, какой она была в нем окружена, – что, дабы вырваться на волю, она очертя голову бросилась в нелепейшее из замужеств. Но этого моя бедная жена никогда не могла понять и никогда не поймет, ведь верно, что человек, даже самый лучший, самый беспристрастный к себе самому, не наделен способностью наблюдать за собой со стороны, как не наделен он способностью видеть без зеркала собственное лицо.

В настоящий момент мы в городе, где просто невыносимо. Поэтому я льщу себя надеждой, что она не замедлит вернуться в Царское. Дарья, замечу еще раз, со всей вообразимой готовностью окружает ее заботами, однако я жду не дождусь, чтобы она как можно скорее вновь обрела свободу движений и полную самостоятельность… Да, положение непростое, и я был более чем прав, когда сказал, что всякое несчастье – это одновременно и стихийное бедствие…

Я с удовлетворением узнал из твоего письма, что 15-го числа Федя будет вновь водворен в Лицей* – время приспело, и для него, и для тебя, ведь я прекрасно представляю, каково тебе было, при твоем нездоровье, переносить его неуемную резвость, да и ему самому вредно столь продолжительное безделье и отсутствие дисциплины… А вот что меня устраивает куда меньше, так это твоя поездка в Самару с ее тяготами и всевозможными неудобствами. Просто не понимаю, как ты, единожды их испытав, не остерегаешься вновь проходить через все это в твоем теперешнем состоянии. И что сталось со всеми твоими надеждами отдохнуть душою и телом, которые ты связывала с приобретением Турова*. Умоляю, береги себя… после того, что выпало на мою долю, ты просто обязана делать это для меня… – Самый сердечный привет твоему мужу.

Аксаковой А. Ф., 7 февраля 1873*
214. А. Ф. АКСАКОВОЙ 7 февраля 1873 г. Петербург

Ce 7 février

Je fais un effort suprême pour t’écrire de ma main et te léguer ainsi un dernier autographe. – Ce matin il y a eu un progrès constaté. J’ai pu me lever et aller me laver dans mon cabinet, mais c’est déjà beaucoup. Mais enfin cela me permet d’espérer de réaliser mon désir qui est, si je dois finir, d’aller mourir sur ta terrasse à Tourovo, en vu d’un immense horizon, et de là aller directement donner de tes nouvelles à qui de droit, – non sans regretter beaucoup ce que j’aurai quitté ici. Ecris-moi.

T. T.

Перевод

7 февраля

С невероятным усилием пишу собственной рукой, чтобы оставить тебе свой последний автограф. – Нынче утром произошло очевидное улучшение. Я смог подняться и пойти умыться к себе в кабинет, а это уже немало. Как бы там ни было, это позволяет мне надеяться на исполнение моего желания: отправиться умирать, если уж жизнь моя на исходе, на твою террасу в Турове, глядящую на необъятные просторы, и прямо оттуда перенести весть о тебе кому следует, – не без глубокого сожаления о том, что я здесь покину. Напиши мне.

Ф. Т.

Тютчевой Д. Ф., 1 апреля 1873*
215. Д. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 1 апреля 1873 г. Петербург

Hier j’ai eu un moment d’émotion poignante par suite de mon entrevue avec la Comtesse d’Adlerberg, ma bonne Amélie Krüdener* qui a voulu me revoir une dernière fois dans ce monde et qui est venue prendre congé de moi. C’est le Passé de mes meilleures années qui dans sa personne est venu me donner le baiser d’adieu.

Перевод:

Вчера я пережил минуту жгучего волнения при встрече с графиней Адлерберг, моей чудесной Амалией Крюденер*, пожелавшей в последний раз повидать меня на этом свете и приезжавшей проститься со мной. В ее лице то Былое, что связано с самой светлой порой моей жизни, явилось подарить мне прощальный поцелуй.

Комментарии

«…В любом существовании наступает пора великого опустошения, – писал Ф. И. Тютчев, – и если уж оно началось, одному Богу известно, где конец». У Тютчева эта пора упала на 1860-е – начало 1870-х гг. За смертью Е. А. Денисьевой последовала целая вереница смертей дорогих поэту людей: двух его детей – Елены и Федора, матери, затем еще двух детей – Дмитрия и Мари, брата. После кончины Денисьевой Тютчева уже не оставляло ощущение гнетущей тревоги, предчувствие очередной страшной утраты. Неудивительно, что тютчевские письма этого последнего периода его жизни исполнены невероятного нервного напряжения, изливающегося то слезами, то желчью. Глубоко волновала Тютчева не только судьба его близких, но и судьба России. Поэтому даже в минуты самых тяжелых душевных переживаний поэт вновь и вновь возвращался к обсуждению проблем политики. Но это не делало его письма однообразными. В них отразилась жизнь во всех своих проявлениях – простых и величественных, смешных и драматических, будничных и поэтических. Сообщения о событиях дня перерастали у Тютчева в философские размышления, воспоминания, юмористические, иронические и даже саркастические обобщения.

Тютчевская эпистолярная проза этих лет не только основной и незаменимый источник сведений для его биографии, не только ценный материал для истории политической и общественной жизни России и Запада, но и замечательный памятник художественного слова. Еще в молодости показав себя выдающимся мастером эпистолярного стиля, в преклонные годы Тютчев довел свое мастерство до совершенства.

И по содержанию, и по приемам художественной изобразительности тютчевские письма 60-х годов все более и более перекликаются с его стихами, отличаясь такой же смелостью образов и отточенной афористичностью словесной формы. Неожиданные и смелые сравнения – один из излюбленных Тютчевым приемов – характерны не только для лирики, но и для эпистолярного языка Тютчева.

Многие строки тютчевских писем, соотносясь с его стихотворными строками (например, письма к Георгиевскому и так называемый «денисьевский» цикл), становятся их самым проникновенным комментарием.

Большинство писем Тютчева написано на французском – классическом языке эпистолярной прозы XVIII–XIX вв. Однако в 60-е гг. поэт все чаще и чаще обращается к родному языку. Письма к Аксакову, Анненкову, Георгиевскому, Ламанскому, Майкову, Полонскому, Погодину написаны по-русски. Письмо к М. А. Георгиевской от 16 августа 1865 г. даже начинается шутливым упреком: «Благодарю вас, милая Marie, за письмо ваше, хотя и французское, но зачем же французское».

Круг адресатов Тютчева в 1860-е – начале 1870-х гг. свидетельствует о том, что хоть он порой и проводил целые недели на кушетке, страдая от «самого неизбежного из унижений – дряхлости…», но в отшельника отнюдь не превратился. Среди его корреспондентов – поэты (А. Н. Майков, Я. П. Полонский), публицисты (И. С. Аксаков, М. Н. Катков), общественные деятели (Ю. Ф. Самарин, В. А. Черкасский), ученые (В. И. Ламанский, М. П. Погодин), издатели (П. И. Бартенев, А. А. Краевский), государственные деятели (А. М. Горчаков), светские знакомые (А. Д. Блудова, Е. Э. Трубецкая), близкие родственники. И для каждого из них Тютчев находит особую интонацию. С Аксаковым он самозабвенно обсуждает политические проблемы, с Трубецкой ведет серьезную, но салонную беседу, с женой и дочерьми говорит искренно и непринужденно.

Завершающая том предсмертная записка к дочери Дарье как бы подводит черту под жизнью гениального поэта рассказом о прощальном свидании с женщиной, которая была его первой и неизбывной любовью и послания к которой, писанные не прозой, а стихами, выделяются среди шедевров мировой любовной лирики.

Все французские письма печатаются на языке оригинала и в русском переводе: К. В. Пигарева (№ 3, 7, 9, 11, 13, 26, 28, 29, 31, 37, 38, 46, 63, 67, 130, 136, 163, 165, 166, 169, 184, 202–206, 208), М. К. Тюнькиной (№ 10, 12, 15, 20, 25, 30, 39, 47, 72, 85, 87–89, 92, 100, 101, 104, 106–109, 111, 114, 118–120, 131–135, 138–142, 145–150, 155, 161, 167, 171–175, 177, 179, 185, 188, 192, 195, 196, 198, 200, 201, 209, 210, 212–215), Н. И. Филипович (№ 5, 17, 18, 21, 24, 32, 70, 93, 94, 110, 178, 182, 186, 191). Переводы М. К. Тюнькиной выполнены для настоящего издания. Ранее публиковавшиеся переводы К. В. Пигарева и Н. И. Филипович заново сверены с французскими оригиналами и уточнены М. К. Тюнькиной.

1. Е. П. КОВАЛЕВСКОМУ

Е. П. Ковалевский – государственный и общественный деятель, прозаик, путешественник. Деятельность Ковалевского, – писал М. Е. Щедрин, – «как литературная так и служебная, была слишком разнообразна и поучительна». Он принимал «немаловажное участие в сношениях России с Востоком и славянскими племенами» (Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1970. Т. 9. С. 455). Ковалевскому принадлежит ряд трудов по истории России и ее взаимоотношений с другими странами: «Четыре месяца в Черногории» (1841), «Странствователь по суше и морям» (1843–1849), «Граф Блудов и его время» (1866), «Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853–1854 гг.» (1868), «Восточные дела в двадцатых годах» (1868). В этих трудах отразилось мировоззрение их автора, близкое к воззрениям Тютчева и прежде всего – к его представлениям о роли России в славянском вопросе. Памяти Ковалевского Тютчев посвятил стихотворение:

 
И вот в рядах отечественной рати
Опять не стало смелого бойца —
Опять вздохнут о горестной утрате
Все честные, все русские сердца. <…>
 

Печатается по автографу – РНБ. Ф. 356. Ед. хр. 348. Л. 1–2.

Первая публикация – ИзвОЛЯ. 1991. № 4. С. 364–365.

1 Парижский трактат 1856 г., заключенный после падения Севастополя в Крымской войне, был верхом торжества Наполеона III, ставшего арбитром в решении всех международных вопросов. Заключив союз с Сардинией, Наполеон III в 1859 г. помог ей одержать победу над Австрией, но сепаратно от Сардинского королевства заключил с Австрией Виллафранкское перемирие, по которому только Ломбардия передавалась Сардинии; Венеция оставалась под австрийским господством. Савойя и Ницца были присоединены к Франции.

В 1860 г. Наполеон III добился преобладающего влияния на дела Турции, предприняв специальную военную экспедицию в Сирию, входившую в состав Турецкой империи. Этому событию предшествовали следующие обстоятельства. В июне 1860 г. христианское население Сирии подверглось погрому со стороны местных мусульман. В Париже была созвана международная конференция, которая должна была подготовить и подписать протоколы конвенции о вмешательстве в сирийские дела. 22 июля/3 августа 1860 г. протоколы были подписаны, и суть их сводилась к следующему. Двенадцатитысячное войско направлялось в Сирию, его половину составляли французские войска, которые могли отплыть незамедлительно. Но в протоколе было отмечено, что это обстоятельство не могло служить основанием для вмешательства в дела Турции в будущем (МВ. 1860. № 163, 26 июля – известия из Парижа и Лондона).

Как сообщалось в английской печати 12/24 июля, правительство Англии недоверчиво относилось к намерениям Франции, более того, было высказано предположение, что сирийская экспедиция придумана Францией для того, чтобы отвлечь внимание Европы от итальянских дел. Реакция французского правительства последовала незамедлительно. В «Morning Post» 18/30 июля было объявлено, что из Франции получена официальная депеша, в которой французское правительство предлагало Англии придерживаться общей политики и в Сирии, и в Италии, приняв за основание этой политики целость Турецкой империи и невмешательство в итальянские дела. В разделе «Иностранные известия» «Московские ведомости» опубликовали сообщение о том, что и английское правительство, и газета «Morning Post» были удовлетворены этими предложениями (см.: МВ. 1860. № 161 и 162, 22 и 24 июля). У английского правительства отпали опасения относительно того, что сирийская экспедиция Франции усилит ее влияние на Сирию и Египет в ущерб Англии. Поддержка Англией и Францией целости Турецкой империи давала возможность избежать ее распада, который усилил бы ее соседей. Интересам России протоколы конвенции не отвечали потому, что они не давали оснований для пересмотра Парижского трактата 1856 г., ограничивавшего ее права на Черном море.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю