Текст книги "Право на счастье (СИ)"

Автор книги: Фаина Гаккель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

Все можно изменить – в который раз твердил ей голос разума – всего-то и надо, что сказать Рикону, что она согласна. Одеться понаряднее, распустить волосы, пристроить на лицо подобающую улыбку и выражение – и в замок как мотыльки на огонь слетятся претенденты, лучшие лорды Севера, если не всех Семи королеств. Лорд Старк и ее кузен-король дадут за родственницей такое громадное приданое, что даже ребенок от первого брака не смутит желающих жениться на ней. Тогда она сможет выбрать из них того, кто ей понравится, выйти замуж и жить спокойной, наполненной приятными хлопотами жизнью замужней женщины. Заботиться о муже, рожать и воспитывать его детей, видеть в его глазах ответную заботу, симпатию, а может быть, даже и страсть. Вот только этот мужчина никогда не будет смотреть на нее так, как будто видит ее насквозь, никогда он не схватит ее твердыми, как железо, пальцами за подбородок, никогда не назовет Пташкой. Когда – если – она вновь выйдет замуж, эту женщину придется похоронить.

Неожиданно от этой мысли на глаза навернулись слезы и Санса заплакала, а потом и зарыдала в голос, уткнувшись лицом в подушку и надеясь, что звуки не разбудят служанку в соседней комнате. Она не просто плакала – она оплакивала. Его, себя, их счастье, которое так и не случилось, свое одиночество, сиротство Неда. Рыдания то отступали, то накатывали снова пока, наконец, запас слез, скопившийся в ней, не иссяк. Чтобы прийти в себя, Санса встала, плеснула в лицо воды из кувшина на столике у зеркала, накинула на плечи теплую шаль, затеплила свечу и вышла в коридор, пока не оказалась в одной из светлых и больших комнат, в ней она когда-то в детстве шила и училась музыке у септы Мордейн. Сейчас половину комнаты занимала рама для вышивания – шесть футов в высоту, шесть в ширину. Санса поставила подсвечник на стоявший рядом стол с обрезками ткани и ниток и подошла к гигантским пяльцам.

Эту вышивку она начала два года назад и уже успела вышить одну собаку почти полностью – на это ушло несколько фунтов лучшей черной шерстяной пряжи, немного красного шелка – для высунутого языка, и горсть агатов для глаза. Еще три-четыре луны уйдет на то, чтобы закончить, а вся работа займет у нее еще пять лет, не меньше, и это если она будет уделять ей столько же времени, сколько сейчас. К совершеннолетию Неда огромный желтый штандарт с тремя бегущими гончими будет готов и его можно будет повесить либо на стене замка, либо в большом зале – как он захочет. Эту работу она когда-то начала, чтобы не сходить с ума от тоски и чем-то разбавлять однообразные дни в Винтерфелле, а потом увлеклась. Воткнуть иглу – протянуть нить – вставить с другой стороны – сделать стежок, и так раз за разом, сотни и тысячи стежков, из которых рождалось изображение. Вышивка была одновременно подарком сыну, приношением его отцу и утешением для нее самой.

Новый муж – новые заботы, новый дом. Возможно, даже, новое счастье, но не будет ли она ощущать себя предательницей – только вот кого? Сандора, себя самой, Неда? Она старалась воспитывать в нем любовь к отсутствующему отцу, рассказывала, как тот спас ее в день голодного бунта в Королевской гавани, как любил ее и заботился о ней, как дрался за нее на поединке в пещере Братства без знамен, о его подвигах на Стене, рассказывала о его храбрости и доблести – достоинства приукрашивала, а недостатки сглаживала, и для Неда образ Сандора со временем стал чем-то вроде героя из сказок и легенд, совершенного рыцаря.

И теперь, если она решит связать свою жизнь с другим мужчиной и родить от него других детей – что он на это скажет? Если лицом Нед пока больше напоминал Джона или ее собственного отца, то нравом – резкий, вспыльчивый, с ненавистью к любой лжи и притворству – пошел в Сандора. На сплетни, которые ходили о ней в Зимнем городке и на Севере, она внимания не обращала, но сможет ли вынести презрение Неда, его горе от ее предательства, настоящего или мнимого, его отдаление от нее? Сможет ли время залечить эту рану? А если он не поладит с ее новым мужем – то захочет ли тот воспитывать пасынка с дурным характером, сына отца, чья дурная слава до сих пор не выветрилась из людских умов, сколько бы ни говорилось о его подвигах в защиту живых? Об этом не подумают ни Рикон, ни мейстер Стеффрон, ни, тем более, Дейенерис Таргариен. Только она. И, что бы она ни решила, тяжесть этого решения ляжет на ее плечи и ей придется нести ее до конца своих дней. С этими мыслями Санса снова окинула глазами вышитую огромную собаку – ей показалось, что в колеблющемся свете свечи та как будто шевелится. «Что мне делать?» – спросила она, обращаясь к ней, а на деле – сама не зная к кому, может быть к богам, а может быть, к той пустоте, которая осталась в ее жизни без Сандора, и которая так и не заполнилась – но никто не ответил.

========== Глава 3. Новый щит ==========

Королевский тракт казался ему бесконечным. Дорога то шла прямо, то вилась широкими петлями посреди полей, лесов, речушек и иногда видневшихся в стороне деревень. Его меринок шел размеренным тихим шагом – на таком только старикам ездить да беременным, но сейчас Сандора больше заботило, чтобы боевой конь, которого он вел в поводу, не устал, пока они доедут до Винтерфелла, а там этого старикана можно и продать. «Звучит так, будто ты не собираешься возвращаться» – сказал он сам себе. С другой стороны – что толку себя обманывать? Вряд ли, увидев Сансу, он уже найдет в себе силы уехать от нее, будь у нее хоть дюжина мужей. Увидеть Сансу… Эта мысль до сих пор казалась ему чем-то странным и почти противоестественным. В первые дни после известия о ее смерти, когда он сходил с ума от горя и гнева, то видел ее почти постоянно, она стояла перед глазами как видение, смотрела на него грустными глазами, точно спрашивая, где он был, почему не спас – и это усиливало его мучения в сотню раз. Потом, уже на Стене, видения стали реже, хотя она продолжала ему сниться, и он каждый раз просыпался в слезах, стыдясь этого и одновременно не желая, чтобы эти сны прекращались.

Почему после войны Льда и пламени он ушел со Стены? Сандор и сейчас до конца этого не знал. После отъезда Джона ему вдруг там все опротивело и потеряло смысл. Одичалые присягнули новому королю, живых мертвецов и их предводителей сожгли и порубили. Дисциплина таяла с каждым днем, и каждый день из Черного замка уходила пара-тройка братьев, да и какой теперь был смысл в Ночном дозоре? Так ушел и он – просто однажды проснулся еще до рассвета, оседлал коня и выехал за ворота. Тот день он хорошо запомнил – стояла ранняя весна, и день был сырым и теплым. Парило, сквозь легкую дымку мутно светило солнце, и впервые после Долины с его глаз как будто спала чернота. Внутри была приятная пустота, и он просто ехал, куда глаза глядят, ни о чем не думая, пока не доехал до Восточного дозора, а там сел на первый попавшийся корабль.

На Тихий остров его привела случайность – в порту Чаячьего города он повстречал обоз с ранеными и увечными, которые собирались туда – говорили, будто глава тамошней общины бурых братьев принимает всех без разбору и никому не отказывает. Они попросили Сандора сопровождать их до острова, и он согласился. А, попав на остров, вдруг захотел остаться на несколько дней – помочь с колкой дров и починкой забора, и, сам того не заметив, задержался там на целую луну, потом еще на одну, и еще – и однажды с удивлением обнаружил, что живет здесь уже год. А с еще большим удивлением – что ему это нравится. Нравится приносить пользу. Нравится запах яблочного сидра, бродящего в огромных чанах. Нравится Старший брат, в котором он легко угадал бывшего воина, и их беседы тоже нравятся. Нравится тишина и одиночество, и то, что здесь никто не знает, кто он такой. К тому же, куда ему было идти? В Клиган-холл? А что ему там делать? За Узкое море, наняться в какой-нибудь отряд наемников, чтобы однажды умереть на чужой войне или сгинуть в пьяном угаре? В столицу, к королю, где все равно все его помнят как Пса Ланнистеров?

***

Старший брат слушал его молча, не перебивая и не задавая вопросов – он просто сидел и спокойно ждал, пока поток слов, перемежаемый ругательствами, не сложится в связный рассказ. Наконец, Сандор договорил и перевел дыхание, словно после бега, а после хмуро уставился на единственного человека, которому он здесь мог доверить то, что было у него на душе. Он старался не подавать виду, но в глубине души с нетерпением ожидал его ответа. Старик, тем временем, не спешил – отпил эля из кружки, пожевал губами, отер пальцами рот, и Сандор не выдержал.

– Ну, что скажешь? Ты, как будто не удивлен.

– Пути, которыми боги ведут нас, порой неподвластны человеческому разуму. И, если хочешь знать, я еще тогда заподозрил обман во всей этой истории.

– Вот как – кисло улыбнулся Сандор. – Что ж не сказал?

– А какой вы этом был смысл? Доказательств никаких у меня не было, а говорить такое убитому горем человеку – только зря его мучить. Теперь я вижу, что был прав.

– Но толку от твоей правоты, как от куска дерьма – не сумев скрыть горечь, бросил Сандор. – Знал бы, так не торчал бы тут три года, слушая твои проповеди. – Он вздохнул, помолчал, ковыряя ногтем выщерблину на столешнице и снова посмотрел на Старшего брата, пытаясь что-то угадать за спокойным изрезанным морщинами лицом и густой пегой бородой.

– Надо полагать, ты хочешь знать, что я обо всем этом думаю – все так же спокойно ответил тот. – Я думаю, что на самом деле, ты уже все для себя решил, Сандор, и советы старика, давно удалившегося от мирской суеты, тебе не нужны. Впрочем, один совет я тебе все-таки дам: не спеши.

– О чем это ты?

– Обо всем.

– Да что я в этом понимаю! – Сандор в каком-то отчаянии махнул рукой и снова заходил по келье взад-вперед. – Ни хера лысого я не понимаю. И никогда не понимал. Сначала она меня бесила. Потом свадьба эта шутовская, выставили нас на потеху как зверей в клетке. Потом я думал, что это просто похоть, и достаточно просто трахнуть ее и успокоиться… А потом, потом… – Он взъерошил волосы пятерней и сглотнул – Как будто начало проклевываться что-то такое, настоящее… И все.

Он искоса посмотрел на старика сквозь упавшие на глаза волосы.

– Мы ведь и года вместе не прожили. И она была тогда почти ребенком – которому я сам не постеснялся заделать ребенка. Но я был готов заботиться о ней как только смогу – его голос дрогнул на мгновение от старой боли – но не вышло. А теперь я узнаю, что она жива, но… Седьмое пекло, я ее не видел семь лет! Семь гребаных лет, понимаешь ты это? Это даже для такого старого пердуна как ты немало, а ей тогда было тринадцать всего, а сейчас сколько – двадцать?.. Я даже не знаю, кого я там увижу!

– Ты боишься – все так же спокойно заметил Старший брат.

– Конечно боюсь, мать твою! До усрачки боюсь!

– Но все равно поедешь.

– Не знаю. Во всяком случае, здесь я не останусь.

– Понимаю – кивнул старик. – Когда?

– Чем быстрее, тем лучше. Завтра на рассвете.

– Хорошо. Возьми себе еды на кухне. И еще – тут Старший брат отошел в угол кельи и открыл сундучок, в котором хранились все его пожитки – надеюсь, ты не откажешься от прощального подарка. – С этими словами он протянул Сандору увесистый кошель.

– Не надо.

– Бери.

– Я сказал, мне не надо.

– Недавно в женской обители в Чаячьем городе скончалась моя вдовая бездетная сестра, и она мне завещала свои деньги. По уставу я не имею права ими владеть, а должен вложить в обитель, но ты много сделал для нас за эти три года, сир Сандор, и к тому же, с тобой было приятно поболтать за вечерней кружкой эля. Так что, пусть этот грех будет на мне, а ты бери деньги и езжай к ней. Тут золото, так что тебе хватит и на хороший доспех, и на коня, и еще останется немало.

Неожиданно для себя Сандор растрогался – это был бескорыстный подарок, едва ли не первый в его жизни. Пташка как-то ему ничего не дарила (да и на какие деньги), а потом стало не до того. Чтобы скрыть свои чувства, он наклонился и крепко обнял старика, затем взял у него кошель, кивнул и вышел, зная, что больше никогда его не увидит.

***

Эти три года слились для него в один бесконечно долгий день – пасмурный, тихий, не холодный и не жаркий. Такой была и его душа – острая боль притупилась, но ее место постепенно заняло равнодушие. Ему было не хорошо и не плохо, не радостно и не больно. Ему было никак. Впрочем, кое-что за эти три года в нем все-таки осталось от прежнего Сандора Клигана. Через несколько лун, когда он наконец, отогрелся после вечно стылой комнатушки на Стене, отоспался и отъелся, к нему вернулась похоть. Он стал ловить себя на том, что невольно заглядывается на живущих на острове женщин – они жили в отдельных домиках и обычно выполняли послушания отдельно от братьев, но он все равно видел их, проходящих мимо – видел хорошенькие лица и груди, колышущиеся под тканью платья, видел очертания их бедер и задов под одеждой. Поняв это, он сначала испытал стыд – как он может, а как же Пташка? Но голос желания становился сильнее с каждым днем – ему стали сниться сны, полные влажной горячей упругой плоти, а наутро он просыпался с болью в паху. И мало-помалу он сдался.

Сначала он удовлетворял себя рукой, оправдываясь тем, что это всего лишь потребность тела, как еда или сон. Он облегчал себе задачу, представляя себе какую-нибудь из островных жительниц в чем мать родила, и это позволяло быстро оправляться и не думать о том, хорошо или дурно он поступает – но, когда однажды вместо очередной бабенки в его воображение ворвалась Санса – такой, какой он запомнил ее во время немногих их страстных ночей – он вдруг дернулся как ошпаренный и весь день проходил мрачнее тучи. А потом его попросили отвезти урожай яблок на ярмарку, там он увидел в окне Сью, вывалившую все богатство на обозрение прохожим, и в нем неожиданно взыграла злость. Да, Пташка мертва, и эту рану ничего не залечит, но он-то, седьмое пекло, еще жив! Он был верен ей, пока она жива, ну так что ж теперь – ему до конца жизни дрочить, точно какому-нибудь жалкому мейстеришке? Нет уж. Это всего лишь похоть. Так что, разложив ящики с яблоками, он свернул к дому Сью, и с тех пор заходил к ней каждый раз.

Теперь эти воспоминания не то что бы заставляли его мучиться угрызениями совести, но все же… Умом Сандор понимал, что ни в чем не провинился, в конце концов, он был честным и верным мужем, и разве что-то дурное есть том, что одинокий мужчина, вдовец, ходит в бордели? Разве он не делал так сам до женитьбы и даже пару раз после, желая избавить Пташку от своей похоти? И, в конце концов, разве это не она сейчас собирается замуж? Вполне возможно, за эти годы у нее были другие мужчины… Но думать об этом спокойно было выше его сил – при одной мысли о том, что какой-то другой мужик лапает и трахает Пташку – его Пташку – его охватывала ярость, какой он давно не ощущал и кровавая пелена заслоняла от него дорогу. И, как бы он не уговаривал себя, что он не имеет права на ревность и, возможно, ему придется заново завоевывать ее сердце, и неизвестно, получится ли, ярость никуда не уходила.

***

До Солеварен он добрался с ранним паромом. У него не было вещей, кроме меча на бедре и заплечного мешка, в котором лежал теплый плащ, еда и мех с вином. Деньги он держал за пазухой. От Солеварен до Королевского тракта было рукой подать, но, прежде чем ехать на турнир, надо еще было превратиться из послушника в потертой робе в рыцаря, а для этого придется сделать крюк – здесь не было ни приличной кузницы, ни шорника, ни конюшни. Так что после краткого размышления за кружкой эля в таверне, Сандор купил у хозяина оставленного кем-то из постояльцев старого мерина со стертыми зубами, заодно разменяв один из множества золотых драконов в кошеле Старшего брата, и, не теряя времени, двинулся по дороге на юг.

После трехлетней жизни на Тихом острове с редкими наездами в захолустный портовый городок, Девичий пруд неприятно поразил его шумом и суетой. Неужели он настолько одичал – это он-то, столько лет проживший в Королевской гавани? Ладно, хрен с ним. Его дело – побыстрее купить все, что нужно, и ехать на Север – времени у него в обрез, если он правильно понял того недомейстера. Из расспросов в единственной таверне «Смердящая гуска» он узнал, что здесь тоже с мастерами тоже не густо, но кое-кто есть. «Ежели хотите все как положено, сир, езжайте хоть в Синий дол, а еще лучше – в Королевскую гавань, а тут у нас есть одна бабенка, щиты расписывает, да доспехами подержанными торгует, найдете ее за три дома отсюда. Брат у нее в городской страже в Доле был, да убили, а она сбежала сюда, когда слух прошел, что город драконами пожечь хотят… Да так и осталась. Может она вам чего подскажет».

«Бабенка» оказалась дома, и на вопрос Сандора ответила утвердительно – да, вот щиты, вот доспехи из тех, что она перекупает, а знакомый кузнец их правит.

– Вот только не знаю, найдется ли у нас что-то на ваш рост, сир. Впрочем, поищем. На турнир едете?

– Да. В Винтерфелл.

– А, слыхала я про него. Так там, небось, будут оружейники получше, не хотите ли у них купить все, что нужно?

– И цены у них будут втрое выше. Нет уж.

Женщина понимающе усмехнулась:

– Что ж, сир, сами видите, у меня цены честные. Что вам нужно?

– Полный турнирный доспех, а еще одежду получше этой, плащ, сапоги… И новый щит.

– Ну, одеждой я не торгую, но, если позволите, посоветую вам одну лавку – там и добротно, и недорого выйдет. А что до всего остального – раз я щиты расписываю, давайте с него и начнем. Что будем рисовать?

Сандор задумался. У него был герб, но еще когда он только узнал о турнире, в голове появилась мысль – странная, смутная, но чем дальше, тем сильнее она им завладевала.

– Нарисуй мне… – тут он замолчал снова. Если он не хочет явиться в Винтерфелл в своих цветах и под своим именем, то за кого ему себя выдать? Сказать, что он из Девичьего пруда? В голове мелькнуло воспоминание – высокая испуганная девочка и озлобленный полный ярости и тьмы мужчина, который презрительно цедит сквозь зубы что-то про песню о дураке и его потаскушке – Вот что. Нарисуй мне шутовской колпак. А сам щит пусть будет белым.

– Как скажете сир. За липовый щит я с вас возьму три оленя, а за дубовый – десять. Какой желаете?

– Из дуба. И покажи, куда идти за одеждой.

Расхваленная мастерицей лавка оказалась – вполне ожидаемо – лавкой старьевщика. Оно и понятно – уважающие себя рыцари и лорды заказывали одежду у портных, а сюда ходили оруженосцы, простые латники и межевые рыцари – как раз им Сандор и собирался на время стать. Хозяйка лавки суетливо-угодливо выкладывала перед ним потертые дублеты, пожелтевшие от носки рубахи и заштопанные плащи, и Клиган не сразу понял, что она его боится. Это его кольнуло – на Тихом острове он привык к тому, что почти все смотрят ему прямо в глаза и не шарахаются от его шрамов. Не считая рубашек, подштанников, пары сапог и дорожного одеяла, вещей на его рост нашлось не так уж много, и все они оказались разных цветов – побитый молью синий плащ с полосами из желтого атласа, наполовину оторванными, темно-зеленые бриджи и вытертый дублет из красного бархата. «Это подойдет к моему щиту» – подумал Сандор. – «От чего убегал, к тому и пришел. Из рыцаря в дураки».

– Я возьму все. А еще – есть у вас капюшон с воротником?

– Есть, сир, как не быть. Вот сейчас посмотрю… – с этими словами торговка принялась рыться в мешках одежды, и наконец, достала оттуда несоразмерно большой шерстяной капюшон грязно-коричневого цвета. – Примерьте, сир, только, как бы он не был вам велик.

Сандор натянул капюшон – тот сползал на глаза, от него пахло пылью и старой лежалой овечьей шерстью. Длинный хвост капюшона падал на спину. Что ж, быть дураком – так уж до конца.

– Беру и его. Заверни. Сколько с меня и где у тебя переодеться?

***

К стенам Винтерфелла он подъехал уже ночью, но капюшон снимать не стал – не то что бы он опасался наткнуться на одного из тех, кого он когда-то выбил из седла, но решил, что так будет лучше. Несмотря на поздний час, в Зимнем городке кипела жизнь – по улицам расхаживали рыцари и оруженосцы – кто горланил песни, кто мочился у стен и подворотнях; в тавернах и кабачках было не протолкнуться, а из распахнутых по случаю теплой погоды окон борделя доносился смех и стоны. Сандор усмехнулся и проехал мимо. О том, чтобы сунуться на постой, и думать было нечего, а стучаться в ворота замка – тем более, поэтому он, спросив дорогу, доехал до большого луга, на котором разбили лагерь все, кому не хватило денег или знатности. Там он нашел свободный уголок, расседлал и стреножил лошадей, расстелил одеяло прямо на земле и крепко уснул.

========== Глава 4. Мальчик с деревянным мечом ==========

На широкой кровати были разложены платья – тонкая шерсть, шелк, бархат, вышивка, бусины. Санса рассматривала все это богатство, слегка нахмурив брови и прикусив губу, ощущая, как ее против воли наполняет предвкушение праздника и веселья. Она попыталась задавить это чувство, но ничего не выходило – точно ручеек, оно упрямо стремилось наверх из-под каменных плит вины и долга. Герта терпеливо стояла позади госпожи, сложив руки на груди и ожидая указаний или вопросов.

Санса прошлась вдоль постели, прикасаясь к каждому по очереди, потом обратно, и спросила, не оборачиваясь:

– А где, то, новое, присланное в подарок королевой?

– Здесь, миледи – Герта проворно достала его из-под другого, похожего по цвету. – Только оно же… Ой!

– Да, Герта – это миэринский наряд. Говорят, теперь такое носят в Королевской гавани и при дворе.

– Боги милостивые. У нас в таком выйдешь, камнями закидают!

Санса легко усмехнулась:

– Знаешь, что? Пожалуй, его я и надену на пир в честь начала турнира. Но ты права – в таком виде у нас на Севере лучше не выходить, боюсь, одну половину лордов удар хватит прямо на пиру, а вторая забудет какой рукой браться за кубок. Достань тот тонкий шелк, что я заказывала из Простора.

– Сейчас, миледи. – Герта метнулась к сундуку и достала аккуратно свернутую штуку ткани – снежно-белой и почти прозрачной.

– Скрои мне из него сорочку – длинную, но узкую, пусть прилегает к телу, и вырез как у платья, чтобы сверху не было видно. Рукава сделай до локтя и тоже узкими. Успеешь?

– Конечно, миледи.

– Конечно, сюда бы еще вышивку белым шелком – но на это уже нет времени. Ну ладно – и так будет хорошо. – Санса вздохнула. – Теперь сложи все обратно.

***

Сандор проснулся вместе с рыцарским лагерем. Это были привычные, почти родные звуки – конское ржание и мужские ругательства, лязг оружия и сбруи, визг точильного колеса, и запахи – мочи, эля и похлебки. Неожиданно это его развеселило, и, лавируя по лугу между палатками, людьми, тележками торговцев и выгребными ямами, он улыбался себе под капюшоном – даже свист или обидные шутки, которые отпускали ему вслед, не задевали его. Во дворе замка он поймал за рукав какого-то мальчишку-слугу и спросил, где записывают участников турнира. Тот ткнул пальцем в сторону и сказал, что сир Теон Грейджой ждет всех желающих в Малом чертоге.

Грейджой, подумал Сандор. Ничего себе! Разве не этот ублюдок сжег здесь все, да еще и убил двух младших братьев Сансы? Впрочем, если Рикон Старк жив, то, видимо, он этого не делал, а остальное ему простили. А что, если?.. Впрочем, увидев Теона Грейджоя, он тут же отмел все сомнения – такого Санса бы не выбрала.

– Ваше имя? – невыразительным тусклым голосом спросил он Сандора.

– Сир… – он откашлялся – Сир Флориан из Девичьего пруда. – Прозвучало глупо, но Теон Грейджой этого как будто не заметил.

– Из какого вы дома?

– Я межевой рыцарь.

– Как угодно – так же безразлично ответил он и записал имя на листе пергамента.

– Скажите, сир – даже столько лет спустя это обращение давалось ему с трудом – где здесь можно купить турнирные копья?

– В этом нет нужды. Лорд Рикон предоставит копья за свой счет. – Грейджой наконец поднял глаза на собеседника – Первый день состязаний завтра, а сегодня после заката лорд Рикон всех просит пожаловать на пир в Большой чертог.

– Благодарю – Сандор кивнул и вышел.

Уходить из Винтерфелла ему не хотелось. Где-то здесь была Санса – может быть, совсем рядом. Он не знал, чего хочет больше – увидеть ее сейчас же или дождаться турнира, где его лицо будет еще более надежно скрыто забралом шлема. За спиной послышался женский голос, он вздрогнул, с трудом удержался, чтобы не оглянуться, и с колотящимся сердцем быстро пошел прочь, не глядя, и остановился, только обнаружив себя на учебном дворе. Промелькнуло еще одно воспоминание, совсем уж смутное – он тогда, чтобы развлечь скучавшего Джоффри наговорил дерзостей сыну Неда Старка. Сандор покачал головой – себе тогдашнему он бы сейчас врезал как следует.

Сейчас здесь было пусто, не считая какого-то мальчишки лет семи-восьми, который неумело наносил удары по кинтане деревянным мечом. Сандор какое-то время наблюдал за ним, а потом заговорил:

– Так у тебя ничего не получится.

Мальчик оглянулся и подошел к нему. Двигался он свободно и спокойно, ничуть не стесняясь присутствия незнакомца в капюшоне.

– Добрый день, сир – вежливо поздоровался он и кивнул.

– Добрый.

– Вы приехали на турнир?

– Да.

У мальчишки загорелись глаза.

– То есть вы настоящий рыцарь? Помазанный?

– Да, я рыцарь – Сандор усмехнулся про себя. – Сир Флориан из Девичьего пруда. А ты…

– Простите, я должен был назваться первым, ведь вы гость. Я Эддард из дома Клиганов. Моя мать леди Санса – сестра лорда Рикона Старка. Я живу здесь, в Винтерфелле.

Сандор стоял и тупо смотрел на него. Темные волосы, голубые глаза, острые черты лица, не такие заметные из-за круглых еще детских щек, высокий рост, одет как лорд… Как же он сразу не догадался? «Проклятая сука» – подумал он с яростью и горечью – «И здесь она мне солгала». Он ощущал себя болваном – беспомощным, безоружным, растерянным.

– Леди Санса твоя мать? – переспросил он, чтобы что-то сказать.

– Да, это она мне подарила меч на именины – сказала, что я уже достаточно большой.

– Тебя кто-то учит сражаться? – это была знакомая почва, и Сандор с облегчением ступил на нее, надеясь, что это поможет скрыть охватившее его смятение.

– Корт Норри, наш начальник домашней гвардии. Но матушка и дядя говорят, что мне понадобится настоящий мастер-над-оружием, чтобы я научился сражаться как рыцарь.

– Покажи, что умеешь – неожиданно предложил Сандор.

Мальчик – Эддард, Нед, его сын, его мальчик, его первенец, их с Сансой дитя – с охотой кивнул и пошел обратно к кинтане. Понаблюдав за ним немного, Сандор понял, что умеет он мало что, хотя двигается быстро и слаженно. «В меня пошел» – от этой мысли внутри у него вдруг стало и тепло, и больно.

– Так не пойдет. Ты неправильно держишь меч, и поэтому удар наносишь неверно. Смотри, как нужно…

Час пролетел незаметно – Нед оказался благодарным и понятливым, хотя временами упрямым учеником. Сандор учил его так же, как когда-то его самого учил отцовский мастер-над-оружием – стойка, захват, замах, удар, поворот. В то время как его ум следил за Недом, объяснял, хвалил, бранил, показывал – его душу распирало от незнакомого, нового еще чувства. Голос со стороны прервал их урок:

– Нед, вот ты где, поросенок! Тебе давно пора быть у мейстера, ты что, забыл? Вот тебе мать уши-то повыкручивает!

Сандор и Нед обернулись – к ним подошел немолодой, крепкий на вид воин.

– Корт! – Нед улыбнулся ему, открыто и радостно, и у Сандора защемило сердце. – Корт, смотри! Сир Флориан меня научил, как правильно делать выпад!

– Молодец, парень! Потом покажешь, а сейчас беги к мейстеру.

– Хорошо. – Нед грустно вздохнул и прислонил меч к стене. – Сир Флориан, благодарю вас за урок. Доброго дня.

– Доброго дня… Милорд.

Мальчик отдышался и побежал прочь. Оба мужчины проводили его взглядами, затем Корт заговорил:

– Хороший мальчонка, да хранят его боги. И воин будет хороший. Ты, наверное, и сам это увидел? – Он посмотрел на Сандора и добавил. – Я Корт Норри, командую домашней гвардией Винтерфелла.

– Сир Флориан, межевой рыцарь из Речных земель. Приехал на турнир.

– Что ж, сир, не пойти ли нам по кружечке эля пропустить? В «Голове лютоволка» для меня всегда найдется местечко.

В таверне их пустили за столик в углу и принесли по кружке недурного эля. Корт оказался разговорчив, и до поры до времени Сандору достаточно было кивать и поддакивать, пока, наконец, тот не начал задавать вопросы:

– Слушай, все хочу спросить – зачем тебе эта тряпка на голове? Почему ты прячешь лицо?

Вот оно, подумал Сандор. Теперь главное сочинить историю покрасивее.

– Я дал обет.

– Что еще за обет?

– Когда-то я был рыцарем-разбойником. Слыхал о Братстве без знамен? Я к ним примкнул, мы сражались вроде бы против Ланнистеров, а на самом деле – просто грабили всех, кого ни попадя. И всех нас посвятил в рыцари предводитель, Берик Дондаррион. Но после встречи с одним праведным человеком Старица осветила мою душу своей лампадой, и я увидел всю глубину своей мерзости и своего падения – Сандор старался говорить как можно более ярко и напыщенно – Я убивал и грабил, обманывал и насиловал, пил и богохульствовал. После этой встречи я решил искупить свои грехи и начать новую жизнь. Септон, которому я исповедался, сказал, что в наказание я должен семь лет не пить ничего, крепче эля, носить капюшон, чтобы никто не видел лица грешника, а еще – не касаться женщин и даже не говорить с ними.

Звучало это все глупо и смешно, и Сандор на миг засомневался, проглотит ли Корт эту историю. Тот слушал его молча, а потом вдруг дернул головой и расхохотался.

– Вот вы, южане – все замороченные какие-то. Ты правда во все это веришь?

– Да.

– И ты правда думаешь, что боги простят тебя если ты будешь ходить в этой тряпке и спускать в кулак?

Сандор пожал плечами.

– Вот у нас все просто – есть боги, мы знаем, что они видят нас и наблюдают за нами. У нас нет ни септонов, ни молитв, и правила простые – не убивай, не воруй, не насилуй женщин, не нарушай своих обетов и клятв, а об остальном они сами рассудят. Впрочем, коли ты так веришь, дело твое. Долго тебе еще исполнять твой обет?

– Год.

– Ну и силен же ты, сир, если за все эти годы ни разу не нарушал запретов. В любом случае – твое здоровье!

***

Вечером Сандор шел на пир со стесненным сердцем. Он и боялся того, что там будет Санса, и желал этого. И весь день у него из головы не шли мысли о Неде. Их встреча изменила все. Он не хотел, чтобы Санса была с ним против воли и был готов отпустить ее, если окажется, что он ей не нужен – но как отпустить мальчика? Как позволить какому-то хрену с горы воспитывать его сына, его плоть и кровь? А еще – и это было страннее и больнее всего – в каждом его движении, в его лице и голосе он видел себя – до того, как Григор сжег его лицо. Когда-то его собственный отец, чтоб ему вечно в пекле гореть, предал Сандора, и он сам не может поступить так же со своим сыном. И что если – мысль была тяжелой и причиняла боль, но деваться от нее было некуда – что если здесь они с Сансой окажутся врагами? Что тогда?