Текст книги "Право на счастье (СИ)"

Автор книги: Фаина Гаккель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

– …К слову сказать, добрые сиры – вклинился в беседу кандидат – если вы ищете подвигов, славы и в особенности, благосклонности прекрасных дам, в следующую луну будет большой турнир в Винтерфелле.

– Винтерфелл! – презрительно протянул один из юношей – Какой может быть турнир в этой глуши. Да эти северяне даже не знают, что такое настоящее рыцарство и молятся деревьям.

– И тем не менее – настаивал кандидат – хранитель Севера решил исправить этот недостаток и собрать столько рыцарей и лордов, сколько не собиралось с конца войны. Будут и пиры, и менестрели, да и главный приз неплох – тысяча драконов.

Услышав сумму, оба рыцаря только сглотнули да присвистнули. Сандору не надо было смотреть на них, чтобы видеть эти лица, озаренные восхищением собственной воображаемой смелостью пополам с честолюбием, жадностью и похотью. Дураки. Молодые и неопытные. Он сам в их годы уже убивал людей – и не на турнирном поле, а на войне. Да уж, цвет гребаного, мать его, рыцарства. Что ж, сир Сандор Клиган мог бы много рассказать им о том, что это такое. Но сир Сандор Клиган скончался от ран в Черном замке, а могильщик с Тихого острова знает свое место и не лезет с советами к знатным господам.

Разговор, между тем, продолжался:

– Откуда же у них на севере такие деньги?

– Вы, сир, кажется, забыли, что лорд Винтерфелла – кузен самого короля, а тот не оставляет помощью и заботой свою родню. Кроме того, ни для кого не секрет, в чем настоящая цель турнира.

– Так я надеюсь, вы нас просветите? – второй рыцарь говорил более спокойно и пить умел явно лучше своего приятеля.

– Разумеется. Конечно, никто не объявляет об этом во всеуслышание, но всем известно, что турнир устраивается для его старшей сестры. Последний день турнира придется как раз на ее день наречения. Предполагается, что леди должна взглянуть на собравшихся и выбрать из них достойнейшего себе в супруги.

– Вот как? Но зачем такая морока? Если у женщины нет мужа, ей распоряжается брат, отец или опекун. Выдали бы за кого надо и дело с концом.

– Очевидно, на севере другие порядки. Вы, может быть, и не знали, но там есть целый остров, где правят только женщины, и власть передается от матери к дочери, а детей они приживают невесть от кого.

– Ну уж это враки, кандидат! В жизни не поверю, чтобы бабы правили целым островом, да еще и постоянно.

– Придется вам мне поверить, сир – будущий мейстер откровенно смеялся над пьяным лордиком, не забывая подливать себе вина.

Сандор против воли прислушался. Лорд Винтерфелла? Кто? Старков в живых не осталось, значит, Джон отдал замок какой-нибудь дальней северной родне.

– Вы явно не все рассказали нам об этой девице. Если ее нельзя выдать замуж обычным способом, и приходится прибегать к таким сложностям и расходам, значит, дело тут нечисто. Наверное, она уродливая или чересчур стара для брака?

– Напротив, сир. Год назад мне случилось быть в столице по делам Цитадели, когда леди приезжала в гости к королевской чете на праздник в честь наречения долгожданного наследника. Я тогда смешался с толпой, которая следила за праздничной процессией, и видел ее. Сестра лорда Рикона – молодая женщина в самом расцвете лет, и красавица, каких поискать.

– Ну точно! Красива, молода, но нрав дурной и злющая – с такой никто не уживется, вот и сидит до сих пор в девках. А то и больна чем или неспособна родить детей.

– Вы и тут ошибаетесь, сир. Когда я видел ее – она бросала монетки нищим, а те целовали стремена ее лошади и призывали на нее семь благословений. Она же ласково улыбалась просителям – и от ее улыбки точно от солнца расходились лучи. Более цветущей леди я давно не видел.

Сандор вздрогнул, а пальцы до хруста сжали пивную кружку. Рикон. Лорд Рикон. Это может быть только Рикон Старк – король Джон говорил ему о своих убитых младших братьях. Но, если мальчишка жив и стал лордом Винтерфелла, то его сестрой может быть только Арья Старк. Маленькую волчицу он помнил смутно – так, невзрачное тощее создание, вечно растрепанное и одетое как мальчик-конюх, а не как дочь великого лорда. Выходит, она тоже не умерла. Прямо вечер живых мертвецов, копье им в задницу. Кто бы мог подумать, что она станет красивой женщиной. Впрочем, кто сказал, что этот недомейстер говорит правду, а не привирает для красного словца, отрабатывая серебро, заплаченное за то, чтобы завлечь как можно больше народу на турнир в удаленный замок.

Собеседники замолчали. Сандор бросил на них еще один мимолетный взгляд. Кандидат, лукаво улыбаясь, пил, а двое рыцарей глядели в огонь с глупыми и мечтательными лицами. Не иначе как уже вообразили себя с увесистым кошелем в одной руке, и богатой молодой невестой – в другой. Как же. Бывший гвардеец посмотрел на них еще раз – цепким, внимательным взглядом. Тот, что постарше, полноват, но крепок, а молодой – тощий, но это тоже может быть его преимуществом. Все равно, самое большее, на что могут надеяться эти молокососы – это удержаться в седле хотя бы в первые несколько поединков да не свалиться сразу же в общей схватке. Разговор этих троих по непонятной причине тревожил его, и вместо того, чтобы снова отвернуться к стене, Сандор развернулся на скамье так, чтобы видеть их лица, оставаясь почти невидимым в полутьме скудно освещенной комнаты.

– Ну, тогда я ничего не понимаю – протянул пухляк – если эта леди молода, здорова, прекрасна как южная роза, добра и милостива как сама Матерь, добродетельна как септа и богаче любой другой невесты в Семи королевствах – какого беса она еще до сих пор не замужем?

– Вот это-то и есть самое интересное – кандидат аж причмокнул от удовольствия. – Вы называете леди Старк девицей, но на самом деле она вдова, которая много лет блюла траур по своему умершему мужу, отвергая даже саму возможность повторного брака. Именно за это барды прозвали ее Леди Бессердечной. От того для лорда Рикона это такой большой праздник – его сестра наконец-то оставляет вдовью скорбь для радостей семейной жизни – не без пользы для дома Старков, разумеется.

– Что ж это был за счастливчик, которому так повезло? Должно быть, какой-нибудь толстосум или знатный лорд родословной на целую книгу?

Кандидат рассмеялся – высоким звонким смехом.

– В чем дело? Разве мой друг сказал что-то смешное? – младший рыцарь достиг того порога опьянения, когда благодушное веселье сменяется на гнев и желание подраться.

Отсмеявшись, мужчина глотнул еще вина и продолжил:

– Ваши слова действительно рассмешили меня, сир, но только потому, что вы невольно описали человека, на которого покойный муж этой леди походил не больше, чем моча на вино. Все было ровно наоборот – это был нищий мечник без денег, земли и титулов. Дезертир, осужденный за государственную измену, да к тому же жестокий и уродливый как сам грех. Слыхали ли вы о семье Клиганов?

– Как не слыхать! – я сам из Западных земель, так у нас няньки непослушных детей стращают Григором-Горой. Так это за ним бедняжка была замужем?

– Нет, не за ним. За его братом, Сандором по прозвищу Пес.

– А-а. Про младшего, как я помню, говорили, будто он не так жесток, как брат, зато нрав у него был просто бешеный. Но я не понимаю одного – как девица из великого дома могла так себя уронить?

– Неужто вы думаете, будто это был брак по доброй воле или того больше – брак по любви? О, нет. Это было давно, еще во время Войны пяти королей. Леди Санса тогда была заложницей короля Джоффри Бастарда и он, чтобы унизить ее и посмеяться над ней, устроил этот позорный союз. К счастью, продлился он недолго. Я слышал, что Сандор Клиган быстро куда-то сгинул навсегда, успев, впрочем, сделать леди ребенка.

– Тогда к чему этот странный многолетний траур? Если, как вы говорите, это был насильственный брак, то леди Старк должна была быть только рада избавлению.

– Верно. Но я полагаю, что эта несчастная так настрадалась даже за то короткое время, что ей приходилось терпеть подобного мужа, что это породило в ней страх перед браком, а траур был удобным способом избегать его. Теперь же, когда ее окружают родные, друзья и о ней печется сам король, она может больше не бояться и выбрать супруга по своей воле…

Глухой звон заставил всех троих оглянуться. Рядом с пустой скамьей валялась разбитая вдребезги кружка, пиво растекалось по каменному полу. Мгновение спустя хлопнула закрывшаяся дверь.

– Кто здесь сидел? – спросил один из рыцарей.

– Не все ли равно – равнодушно пожал плечами второй. – Какая-нибудь неуклюжая деревенщина, для меня они все на одно лицо.

***

Сандор бежал, не разбирая дороги. Тяжелые сапоги чавкали по грязным улицам. Солеварни остались позади, но он даже не заметил этого. Перемахнув межу одним прыжком, он оказался на свежевспаханном поле. Ноги начали вязнуть в раскисшей от дождей земле, он споткнулся о забытый кем-то камень, хотел пнуть его, поскользнулся, едва не упал, но выпрямился, и, подняв лицо к небу, заорал:

– Ублюдки! Гребаные ублюдки! Чтоб вам всем сгореть в седьмом пекле! За что? За что? За что вы… – последний крик захлебнулся отчаянным воем, который он попытался подавить, затолкать в себя, но крик комом засел в груди. Ком рос, дышать становилось все тяжелее, он глотал и ловил ртом воздух, но вой победил. Сандор Клиган рухнул на колени, и, судорожно, толчками, а потом во весь голос – зарыдал.

Уткнувшись лицом в землю, Сандор ощущал, как его боль льется как кровь из открытой раны и впитывается в холодную полужидкую грязь, а на ее место приходит покой – но не тот мертвенный полусонный покой, в котором он жил последние три года, а какой-то другой. Он перевернулся на спину и позволил дождю смыть со своего лица грязь и слезы. Потом поднялся, попробовал кое-как отчистить грязь со своей одежды, но, убедившись, что это невозможно, махнул рукой и неторопливой, но легкой походкой зашагал обратно в город.

Старуха терпеливо ждала его, сидя на козлах. При виде своего возницы она только недовольно поджала губы, но ничего не сказала – как и все на Тихом острове, она его побаивалась. Раньше его это злило и радовало одновременно, теперь ему было все равно. Когда паром с легким стуком причалил к маленькой пристани на острове, Клиган, не глядя по сторонам и не отвечая на приветствия, быстро прошел мимо септы, амбаров, конюшен и других строений к своему домику, стоявшему на отшибе. Войдя внутрь, он захлопнул за собой дверь, запер ее на засов, достал из укромного места мех с вином. После того, как он залпом осушил его наполовину, голова прояснилась достаточно, чтобы он был способен думать.

Санса жива. Это было невозможно, как восход солнца на западе, но, тем не менее, это была правда. Услышанная в таверне история была слишком правдоподобной и содержала слишком много подробностей, которых человек, не знавший ее, не смог бы выдумать – к тому же, он сам не мог назвать ни одной причины, по которой этому недомейстеру было бы выгодно соврать. Сандор расхаживал по маленькой комнатушке, точно зверь в клетке, пытаясь уложить в голове эту безумную, невозможную правду и не дать боли, которую она с собой принесла, лишить его разума как в тот раз, когда ему сказали, что Санса мертва.

Несмотря на все усилия, внутри него бушевала буря: в одно мгновение его корчило от боли, в следующее – глаза застилало кровавой пеленой гнева, и тут же его начинали пронзать ядовитые иглы ревности. Его Санса, его Пташка живет в столице или в Винтерфелле роскошной беззаботной жизнью знатной леди, каковой она всегда и была. Да и может ли он теперь называть ее своей? По словам кандидата, она собиралась вступить в новый брак – а это значит, что верховный септон признал ее вдовой и освободил от обетов, которые она когда-то дала ему перед алтарями Отца и Матери. От этой мысли боль снова стала настолько невыносимой, что Сандор несколько раз саданул кулаком о прочные бревенчатые стены. Содранные костяшки кровоточили, но телесная боль отвлекла его от душевной, и он вновь и вновь заставлял себя думать и размышлять о том, что ему делать теперь.

Может быть, ему отправиться в Винтерфелл и там перед всеми предъявить на нее свое право – право мужа? Посмотреть, что она при этом почувствует – радость, восторг – или страх и тоску, и все же заставить ее покориться? Но мысль о мести владела им недолго – даже не зная ничего о нынешней Сансе, теперь он гораздо лучше знал себя самого, и ему не нужна была покорность из чувства долга или от безысходности, покорность, внутри которой зреет ненависть и отвращение. А что, если – от этой мысли снова накатила боль – что, если она просто разлюбила его? Или того больше – не любила никогда? Была привязана, была довольна им как любовником и защитником – но не любила? Поэтому, подождав достаточно долго, чтобы все приличия были соблюдены, она устроила так, чтобы его объявили мертвым, а теперь радостно предвкушает турнир, на котором лучшие рыцари и лорды Семи королевств буду сражаться за ее благосклонность.

Сразу за этой мыслью Клиган ощутил внутри противный липкий плевок страха. Ему было насрать на любые указы королей и септонов, главное – это ее сердце, и что ему делать, если оно больше не принадлежит ему? А что стало с его сыном? Парень о нем не упомянул. Возможно ли, что та девка и Мизинец по крайней мере в этом сказали ему правду? А если нет – и ребенок жив, то, выходит, его будет растить чужой мужчина как сироту? Что же ему делать? Может быть, поговорить со Старшим братом? Но к этом он был не готов – во всяком случае, сейчас. Нет, ему нужно подумать самому, прежде чем вываливать все это на старика.

Сандор поскреб пальцами шрамы и с размаху рухнул на узкую постель – она скрипнула под его весом. Какое-то время он тупо смотрел в потолок, а затем огляделся. Как так вышло, что он застрял здесь на три года неизвестно зачем? На самом деле, он, конечно, знал, зачем: ему нужен был смысл. Что-то, ради чего стоит жить. Смерть Григора уничтожила цель, которую он лелеял многие годы, но дала другую – ускользнуть из-под власти Ланнистеров, уберечь Пташку от их жадных хищных лап – но и этого он не достиг, хуже того – он потерпел поражение, хотя теперь муки совести в нем сменились лютой злостью и гневом на тех, кто солгал ему и превратил его жизнь в пытку. Потом на Стене он увидел новую цель – умереть, но умереть с пользой. Он не умер и долгое время считал это неудачей, очередным поражением, но действительно ли он всей душой хотел умереть тогда? Разве что в первые несколько лун после смерти Сансы и его ребенка – мнимой смерти, напомнил он себе в очередной раз – когда боль была настолько сильной, что смерть представлялась избавлением, тогда она почти превзошла ту боль, которую подарил ему старший брат, сунув головой в камин. Теперь ему опять было больно, и Сандор уже знал, что от такой боли средств не бывает, кроме одного – уничтожить ее причину.

Но как? Он снова и снова возвращался к этому вопросу. Он может воскреснуть из мертвых, может предъявить свои права на землю, замок, титул и женщину, отданную когда-то ему в жены, но, если сердце Сансы больше ему не принадлежит, толку от этого всего будет не больше, чем от куска дерьма. И что ему делать тогда? Впрочем, эти вопросы могли и подождать – гораздо важнее было решить, что ему делать прямо сейчас, потому что бездействие – и это он тоже понимал – очень скоро обернется для него пыткой едва ли не худшей, чем эти годы, когда он ежедневно и ежечасно заставлял себя жить в то время как единственная любовь его жизни умерла.

Сандор снова начал ходить по своему домику взад-вперед, но теперь уже более спокойно – размеренные повторяющиеся движения помогали ему думать. Посторонний наблюдатель мог бы увидеть, как он то хмурится, то криво усмехается, то покусывает ноготь большого пальца – но здесь никого не было, и, после того, как Клигану показалось, что он уже протоптал борозду в каменном полу, – решение было найдено. Оно было несовершенным, и он подозревал, что может пожалеть о нем, но, теперь уже было поздно сомневаться и колебаться. Как будет, так и будет – что толку сейчас изводить себя мыслями о будущем. Один хороший урок на Стене он усвоил – не думать о завтрашнем дне, пока не увидишь рассвета, а значит, все, что остается – постараться не сдохнуть сегодня. С этими мыслями он вздохнул, вышел из домика и отправился ужинать – в животе урчало просто зверски.

========== Глава 2. Пяльцы ==========

Леди Санса Клиган сидела у окна своего солярия и, чуть повернув голову, молча любовалась Джейни, мерным голосом читавшей вслух «Возлюбленных королевы Нимерии». В далеком прошлом подруга ее детства, самая близкая и задушевная, теперь Джейни была ее наперсницей, компаньонкой – и по-прежнему подругой, хотя прежняя детская откровенность и непосредственность их дружбы осталась в прошлом. Они обе слишком много пережили, и взаимная сдержанность была знаком не отчуждения, но деликатности. Вопреки пыткам и пережитым лишениям, Джейни была если не самой красивой, то одной из самых очаровательных женщин в замке – стройная фигура, тонкая талия, не испорченная родами, высокий рост, густые и блестящие каштановые кудри, которые прикрывали выжженные проплешины на голове. И все же она отказывала всем, кто предлагал ей замужество, хотя таких находилось немало – все знали, что леди Винтерфелла даст за ней хорошее приданое.

А кого увидела бы Джейни, если бы оторвалась от книги? «Соломенную вдову» – ответила сама себе Санса. На самом деле в ее облике не было ничего траурного – платье густого темно-красного оттенка с вышивкой по вороту, волосы уложены в замысловатую косу, на шее – изумруд на золотой цепочке, подарок короля на очередной день наречения. И тем не менее, хоть ее и представляют, как сестру лорда Старка, хозяйку и госпожу Винтерфелла, на самом деле она «ни вдова, ни мужняя жена», как говорят в народе.

Чтение прервал осторожный стук в дверь. В комнату вошел мужчина неопределенного возраста – наполовину седые, наполовину сивые волосы резко противоречили молодому лицу, а оно, в свою очередь, не соответствовало хромоте и вороватой пугливости движений.

– Миледи – глухо произнес Теон Грейджой, глядя в пол – лорд Рикон просит вас и леди Джейни пожаловать к столу.

– Конечно. Спасибо, сир, что взяли на себя труд пригласить нас сами.

Теон пробормотал что-то невразумительное о том, что ему, мол, это только в радость, и все так же глядя в пол, протянул руку. Джейни поднялась с подушек, подала руку рыцарю, и отступила в сторону, пропуская госпожу. Та, чуть пожав плечами – появившаяся у взрослой Джейни привычка фанатично следовать приличиям и условностям ее смешила и сердила одновременно – прошла вперед.

Ужин подали в малом чертоге – когда после пожара Винтерфелл отстраивали заново, Санса приказала прежде всего позаботиться о месте, где могут обедать члены семьи и немногочисленные в то время обитатели замка и старшие из слуг. В то время они не могли позволить себе роскошь отапливать и освещать большие помещения. Позднее восстановили и большой чертог, и даже резной трон, на котором сидели когда-то короли Зимы, сумели воспроизвести почти таким же, но лорду Рикону малый чертог полюбился, так что в дни, когда не было пиров, они обычно ужинали там.

Санса неторопливо ела тушеную со сливами и вином утку и время от времени улыбалась брату – тот ел быстро, запихивая в себя куски один за другим, и то и дело забывая пользоваться салфеткой. Да, годы жизни с одичалыми не прошли для него даром, и у него уже никогда не будет манер лорда, воспитанного в замке. Но это не страшно – на Севере ценится не умение изящно держать вилку, а храбрость, верность, честь, забота о людях – качества, за последние годы изрядно позабытые. Ничего, он им напомнит – юный лорд Винтерфелла уже сейчас завоевывает уважение своих знаменосцев и простых людей. У него твердый, закаленный лишениями и страданиями характер, и у него такое же глубинное чувство чести и справедливости, каким обладал их отец. Одновременно с этим лицо у него мягкое, с чертами Талли – мальчик уже сейчас хорош собой, а когда совсем вырастет, будет красивым мужчиной. Словно в ответ на ее мысли, брат оторвался от кубка с элем и улыбнулся сестре, ощерив крепкие, точно у волка, белые зубы. Закончив с едой, она уже собиралась было выйти из-за стола, но Рикон жестом привлек ее внимание:

– Останься, сестра. Я хотел бы поговорить с тобой и мейстером Стеффроном наедине – Присутствующие послушно поднялись и вышли.

– Так о чем ты хотел поговорить? – спокойно произнесла Санса, и вновь села на скамью, сложив руки на коленях и ожидая, что он скажет.

– Миледи Санса – начал разговор мейстер – мы с лордом Риконом и сиром кастеляном недавно поделились друг с другом мыслями по одному весьма щекотливому вопросу и пришли к выводу, что наши мнения на этот счет сходятся. Иначе говоря…

– Тебе пора снова выйти замуж – перебил его Рикон, со свойственной ему прямотой.

– Да-да, – подхватил мейстер с облегчением, самое сложное уже позади – вы в самом привлекательном возрасте, ваше происхождение, и ваше приданое, которое может дать за вами лорд Старк, делает вас одной из самых привлекательных невест Семи королевств, к тому же ваш брак может укрепить связи Винтерфелла с другими домами…

– Мейстер и мой лорд-брат забывают, что я уже замужем.

Рикон в раздражении тряхнул головой:

– Сандор Клиган пропал семь лет назад. Неужели ты думаешь, что он еще жив?

– У меня нет оснований полагать, что он мертв. Я не получала никаких достоверных сведений о его смерти, не видела его тела или его могилы. А значит, он может быть жив.

– При всем уважении, миледи, но в Вестеросе несколько лет полыхала война: драконий огонь жег страну с юга, Белые ходоки превращали ее в ледяную могилу с севера. Многие тысячи людей погибли.

– Сандор Клиган – один из лучших воинов Семи королевств. Он не из тех, кого легко убить.

– Но он ведь и не бессмертен, Cанса. А кроме мечей и копий есть еще болезни, дикие звери, несчастные случаи.

– Все равно – пока у меня не будет доказательств его смерти, я считаю себя связанной брачными клятвами, а значит, не могу выйти замуж за другого мужчину.

– При всем уважении, миледи, но подобные доказательства могут никогда и не найтись. В этом случае можно обратиться к Верховному септону, который, несомненно, освободит вас от брачных обетов.

– Похоже, вы твердо намерены убедить меня в том, что я должна выйти замуж против собственной воли и желания.

– Нет-нет, сестра, даже не думай о таком – Рикон быстро сжал ее руку. – Никто не будет принуждать тебе. Мы хотим, чтобы ты была счастлива и выбрала мужчину себе по душе. Но Северу не помешают союзники. Кроме того – Рикон вдруг замялся, и осмелевший мейстер подхватил:

– Мы получили письмо из столицы, миледи. От Тириона Ланнистера. При дворе ходят слухи, что королева Дейенерис хочет устроить несколько браков между дворянами Вестероса и своими подданными из Миэрина, чтобы укрепить связь между Семью королевствами и своими заморскими владениями. Упоминали и вас. Конечно, это пока только разговоры, но…

– Будет лучше, если ты выберешь себе мужа по сердцу, прежде чем королева выберет его за тебя.

– Вот как. – Санса надолго замолчала и добавила – Благодарю вас за заботу. Я должна подумать.

– Разумеется, миледи – с полупоклоном ответил мейстер.

Ноги сами понесли ее в богорощу. Странно, ведь в детстве она не любила туда ходить: тишина и древность этого места как будто давили на нее, она ощущала себя здесь неуютно. Куда больше Санса любила маленькую материнскую септу – мягкий желтый свет свечей, полированное дерево, аромат благовоний. Сейчас она редко ее посещала, но все же септон иногда приезжал из Белой гавани, а за чистотой и порядком в ней следили. Богороща – другое дело. Санса стала приходить сюда после возвращения, этот клочок прежнего Винтерфелла казался ей нитью, связывавшей между собой прошлое и настоящее, она напоминала ей об отце. Старым богам она тоже молилась редко, но любила посидеть здесь в тишине. Санса опустилась на новую деревянную скамью, поставленную у чардрева, и погрузилась в глубокую задумчивость. Разговор за ужином невольно взволновал ее сильнее, чем она хотела показать брату и мейстеру. Он пробудил к жизни все те потаенные мысли и сомнения, которые жили где-то там в глубине под ежедневными рутинными заботами и скромными развлечениями – обычно у нее не было ни времени, ни желания давать им волю, но, после того, что она узнала о возможных намерениях королевы, отмахнуться от них уже не получится.

За эти три с лишним года в Винтерфелле она – с помощью Рикона, Джейни, мейстера и даже Теона Грейджоя (прикрыв глаза, она легко могла вспомнить день его возвращения – как он появился словно бы ниоткуда, как Джейни на коленях умоляла простить его, и как Рикон, с молчаливого одобрения Сансы, согласился на это – несмотря на все свои преступления в самом страшном он все же был неповинен; а еще оба они помнили, что Теон был частью их прошлого, осколком их погибшей семьи, к тому же, была весна, Север возрождался к жизни, и они все устали от смертей) – превратила его из грязных обугленных развалин почти в тот же Винтерфелл, что она помнила. Конечно, его восстановление еще шло, но в целом он приобрел очертания того древнего мощного замка, каким был тысячи лет до этого. В Зимнем городке вновь закипела жизнь, в других замках и селениях – тоже. И, глядя на это, она начинала ощущать себя почти счастливой. Вот он – плод ее трудов, его можно увидеть и пощупать руками. Но в последнее время в ней появилась усталость – и сомнения. Все чаще в ее голову закрадывалась мысль, там ли она, где должна быть. Когда король и королева назначили ее леди Винтерфелла и хранительницей Севера, считалось, что она последняя из Старков. Теперь же в замке был законный лорд мужского пола, еще несколько лет – и Рикон станет совершеннолетним, будет править самостоятельно с помощью мейстера, потом женится – и кем она тогда будет здесь? «Приживалкой» – жестко подытожила Санса. Она будет вынуждена не просто отойти в сторону и снять с себя хотя бы часть тех бесконечных забот, которые лежали на ее плечах все эти годы, но уступить другой женщине – и кто знает, какой будет новая леди Старк, как они уживутся вместе? И что тогда? Бросать все, уезжать?

Конечно, у нее – точнее сказать, у Неда – есть Клиган-холл. После войны Джон объявил сиру Сандору Клигану, живому или мертвому, полное помилование, а к его землям прибавил солидный кусок, увеличивший владения более чем вдвое. Сама Санса так ни разу и не съездила туда – все как-то было не до того, а может быть, она просто неосознанно избегала бывать там, где для нее не было ничего, кроме воспоминаний, которые были слишком свежи и слишком кратки, чтобы боль потери перетопилась в светлую грусть о том, что было когда-то. Клиган-холлом управлял один из домашних рыцарей Рикона, мейстер Стеффрон раз в год ездил туда, проверяя все ли на деле так же, как в его письмах – и, по его словам, поместье процветало. Что ж, тут она определенно показала себя хорошей матерью – ее сын получит хорошее наследство.

Санса вздрогнула и обняла себя руками, чтобы унять неожиданный озноб. Неужели она впервые за много лет действительно допустила мысль, что Сандор и правда может быть мертв? Последний раз она получала известия о нем от Джона четыре года назад, да и то он сказал только, что, покидая Стену, оставил Клигана умирающим от многочисленных ран. Уже после войны, когда страна успокоилась, последние отряды недобитков были разбиты Безупречными, и на стенах Красного замка вновь повесили черные штандарты с алым трехголовым драконом, новоиспеченный король, по просьбе кузины посылал воронов и гонцов на Стену, единственной вестью, которую они принесли, была та, что Сандор Клиган по прозвищу Пес выжил, но, сразу после того, как оправился от ран, ночью покинул Черный замок и исчез в неизвестном направлении, и больше никто ничего о нем не слышал. Джон не успокоился на этом и даже посылал поисковые отряды по всему Вестеросу – но все они вернулись в столицу ни с чем. Клиган исчез, как будто провалился сквозь землю. «Если я сама в это не верю, то какой смысл делать вид?» – с горечью спросила она саму себя. Закрыв глаза, Санса попыталась вызвать в памяти его образ – раньше это всегда придавало ей сил. Но неожиданно для себя поняла, что не может – нет, она помнила Сандора, но как бы обрывками, из которых никак не складывался цельный образ.

Это так напугало ее, что она встала и заходила по богороще, пытаясь успокоиться. Если Сандор действительно мертв, то все эти игры в верность мертвецу никому не нужны и только заставляют ее до времени стареть и чахнуть, в то время как она могла бы иметь свою собственную семью, дом, родить еще детей… «Это и так с тобой произойдет. Думаешь, королеве Дейенерис есть дело до того, во что ты веришь, а во что нет? Верховный септон скажет все, что ему велят, и ты не успеешь опомниться, как окажешься замужем за каким-нибудь незнакомым чужеземцем». Как ни тяжело это признавать, но Рикон прав, и мейстер Стеффрон тоже – если она не хочет лишиться свободы, то должна быть игроком, а не фигурой. Санса огляделась – вокруг уже совсем стемнело, пора ложиться спать, завтра еще один день, полный забот.

***

Но заснуть ей так и не удалось. Санса вертелась с боку на бок или, не моргая, смотрела в темные складки полога над ее кроватью, словно пытаясь углядеть в пыльной ткани свое будущее. Она в очередной раз перевернулась на другой бок: гладкая, несмятая соседняя подушка на широкой кровати в лунном свете казалась голубовато-серой. Сколько лет они уже в разлуке? Сколько лет она спит одна? Не напрасна ли была эта жертва? Есть ли в ней смысл, если Сандор – тот, кто всегда был верен своему слову – в конце концов солгал и не вернулся за ней, как обещал когда-то?

Иногда Санса жалела, что у нее не осталось от Сандора никакого подарка, никакой памятной вещицы, которая хранила бы его прикосновения и запах. Белый плащ королевского гвардейца в пятнах вина и крови, который он когда-то оставил в спальне испуганной девочки, она забрать не успела, а в тот страшный день, когда ее похитило Братство, на ней была ее одежда, и только. К тому же, Сандор никогда ничего ей не дарил – это было не в его привычках. Да она и не требовала подарков – после Красного замка Санса хорошо знала им цену, и, кроме того, ей не было нужды просить что-то у того, кто был готов отдать ей всю жизнь без остатка. Жаль, что она поняла это, только оставшись одна…

А теперь у нее остались одни воспоминания. Иногда Сансе казалось, что память начинает подводить ее, что она сходит с ума и все выдумала, что никакого Сандора Клигана в ее жизни не существовало вовсе. Тогда она лихорадочно оживляла в памяти картины их жизни, пыталась вызвать в своей голове его голос, похожий на скрежет металла о камень, его грубый смех, его жесткие и нежные руки, его поцелуи и глаза цвета грозового неба, то ощущение единства, которое она только-только начала узнавать вместе с ним. Но эти воспоминания таили в себе опасность – они пробуждали давно укрощенные, подавленные желания плоти, и заставляли мучительно желать недостижимого.