Текст книги "Подъем (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
– Вот, – без проблем отыскав необходимую вещь, протягиваю ему, но не спешу разжимать пальцы, когда он с благодарностью принимает предмет своей одежды из моих рук.
– Не уезжай так, – с мольбой взглянув в его глаза, продолжаю сжимать шерсть, делая шаг ему навстречу. Хочу коснуться его щеки, но что-то сдерживает, не позволяя мне одарить его спонтанной лаской, идущей из глубины истосковавшегося по его нежности души.
– Как? – устало, словно уже месяц не знал сна и отдыха. – Я вернусь через две недели…
– Не уезжай, так окончательно и не померившись. Я не хочу гипнотизировать телефон, гадая, позвонишь ли ты мне перед сном. Потому что сама я вряд ли решусь. Я не знаю, как себя вести, когда ты так холоден…
– Разве я холоден, Маш?
– Маруся. Забыл?
– Тебе же никогда не нравилось, что я так тебя называю, – слабо улыбнувшись, Сергей приподнимает бровь, слегка дернув свитер, который мы так и удерживаем вдвоем. – Отдашь?
– Нет, – уперто качаю своей головой, убеждая, что не намерена сдаваться. – Пока хорошенько меня не попросишь.
– Пожалуйста?
– Пожалуйста, Маруся, – поправляю, приподнимая подбородок. – Перестань вести себя, как баран.
– Господи, – смеется, и, сдаваясь, поднимает руки вверх. – Оставь себе, я возьму другой.
– Нет, – оттесняя его плечом от гардероба, упрямо стою на своем.
– Да что с тобой? – недоуменно наблюдая за тем, как я запихиваю в чемодан его кофту, Титов облокачивается на деревянную дверку.
– Со мной? Это у тебя что-то не так! Сколько еще ты будешь дуться? Знаешь, для бизнесмена это как-то несолидно!
– Знаю. И совсем не дуюсь.
– Тогда, почему ведешь себя так, словно мы с тобой соседи? – немного утрирую, надеясь, что он, наконец, поймет, как я тоскую по легкости в наших с ним разговорах.
– Я жду.
– Чего?
– Жду, когда ты поймешь, что дальше так продолжаться не может. Всерьез считаешь, что я стану и дальше терпеть твоего бывшего мужа в своей жизни?
– Господи! – я, кажется, психую, окончательно обессилев от обсуждения Медведева. – Все, хочешь, я удалю его номер? – достав мобильный из своего кардигана, с трудом снимаю с него блокировку. – Смотри! Все, его нет, видишь? Что мне еще сделать?
– Для начала не кричать, – оттолкнувшись от своей опоры, Сергей подходит к двери, плотнее ее захлопывая. – Детей разбудишь.
– Разве это не абсурд? В чем ты постоянно меня упрекаешь? Я не ищу с ним встреч, никогда не перехожу границ! Это уже смешно!
– Рад, что хоть кто-то получает от этой ситуации удовольствие. Отойди, – он отодвигает меня в сторону, принимаясь складывать свои рубашки, а я, доведенная до грани, вполне готова завыть от бессилия, наплевав на позднее время и непонимающий взгляд, которым меня наверняка наградит супруг. – Ты меня не слышишь!
– Нет, Маша! – с силой захлопнув крышку чемодана, Титов резко оборачивается, и встав в полный рост, начинает покачиваться на ногах, не стараясь запрятать свою злость поглубже. От него словно исходят волны праведного гнева, готовясь смести все на своем пути, и боюсь, я стану первой, на кого выльется накопившаяся в нем ярость. – Сколько можно повторять тебе одно и то же, если ты даже не пытаешься понять, о чем идет речь? Я не против его общения с Семеном, и то, лишь потому, что не имею права чинить препятствия! Но мириться с вашими встречами я не готов! Это ненормально – ужинать с мужчиной, которого ты когда-то любила! Неправильно, поощрять его визиты в твой магазин, позволять ему смотреть на тебя так, словно ты до сих пор принадлежишь ему! И уж точно глупо с твоей стороны не замечать, что он до сих пор тебя ревнует!
– Это неправда!
– Отлично! Считай, что я преувеличиваю! Но будь добра уважать мои просьбы!
– Больше похоже на приказ!
– Понимай как хочешь. Я уеду утром. Вернусь через неделю. И если к этому моменту ты, наконец, не решишь, что для тебя важнее – сохранить лицо перед бывшим или перестать трепать нервы мужу, то… – осекается, заметив, как я шире распахиваю глаза.
– То что, Сережа? – спрашиваю полушепотом, машинально усевшись на прикроватную тумбу, внезапно почувствовав слабость в ногах. – Что?
– Не знаю, Маш… Но вряд ли тебе это понравится, – даже не думает ко мне подходить, и взяв с полки первую попавшуюся футболку, небрежно забрасывает ее на плечо и скрывается в ванной, щелкнув замком на дверной ручке…
Если наша жизнь состоит из мелочей, то я без раздумий могу перечислить, без каких именно мои будни теряют краски. Мне не хватает похрапывания за спиной в темной спальне, ведь Сергей храпит, негромко, но вполне различимо в ночной тишине… Не хватает аромата его духов и даже запаха табака. Я скучаю по стуку его пальцев по клавиатуре, который всегда действует на меня одинаково – усыпляет своим монотонным звучанием. Я тоскую по его голосу, бархатному, проникающему под кожу, когда он, позабыв о своей брутальности, сыплет мне комплименты, делая это настолько неподражаемо, что у меня перехватывает дух. Боже, я просто мечтаю услышать простое «привет» в его исполнении, потому что за прошедший с его отъезда день он так ни разу и не позвонил…
– Сем, ну не делай так! Не дай бог, уронишь! – больше не в силах наблюдать за тем, как мой сын подбрасывает довольную Софийку, делаю ему замечание.
– Мам, я ведь аккуратно! – смешно морщась, жалобно выдает мальчишка, все же прекращая свою игру и устраивая непоседу на своих коленях.
– Кстати, почему ты еще не одет? Руслан заедет уже через двадцать минут, – вспоминаю, что по пятницам у Семена очередная тренировка по боксу – его новое увлечение, в которое он окунулся с головой. Теперь посреди комнаты подростка болтается алая груша, которую он нещадно колотит с семи до половины восьмого вечера, то ли гонясь за подтянутой фигурой, добейся которой, он обречен до конца своих дней купаться в восторженных женских взглядах, толи опасаясь, что в случае опасности не сумеет за себя постоять.
– Сейчас соберусь, – он встает, целует малышку в макушку, и я невольно улыбаюсь, наблюдая за его трепетным отношением к младшей сестре. – Я звонил дяде Руслану. Предупредил, что поеду с папой.
– С папой? – не столько спрашиваю, сколько удивленно повторяю за сыном, пропуская сквозь пальцы свои густые волосы.
– Он хочет посмотреть, чего я добился за месяц.
– Как это мило, – не могу сдержать сарказма, надеясь, что он не заметит моего недружелюбного настроя. Если после развода, поборов боль и, утерев последнюю слезу со своей щеки, я открыла в себе способность ненавидеть этого черствого человека, а он, без сомнений, сухарь, крушащий все на своем пути в угоду собственного удовлетворения, то сейчас, потеряв сон от напряжения в отношениях с мужем, я с удивлением поняла – чувство злости и раздражения на Медведева способно увеличиваться в разы… – Ты уж не подведи.
– Мам?
– Что?
– Папа водил меня в свое кафе… – как-то странно взглянув на меня, бросает Семен, уперевшись рукой в дверной косяк.
– Разве, оно уже работает?
– Нет. Это была экскурсия, – он улыбается, и продолжает сверлить меня своим взглядом.
– Ясно, – я спускаю ноги на паркет и пытаюсь влезть в тапки, при этом строя смешные рожицы хихикающей посреди гостиной дочке.
– Мам, там довольно неплохо.
– Я чего-то не понимаю? Что за реклама папиного бизнеса? – начинаю собирать игрушки, но вдруг осененная догадкой, резко выпрямляюсь, прижимая к груди плюшевого медведя. – Он что, тебя подослал?
– Не совсем. Просто сказал, что хочет подарить его тебе…
– Давай ты не будешь лезть в дела взрослых?
– Я и не лезу. Просто ведь это здорово иметь свое кафе!
– Что за странная страсть к общепиту? Попроси отца попридержать его для тебя.
– Папа хочет уехать, – пожав плечами, Семен принимается разглядывать ногти на своих руках.
– То есть? – удивляюсь во второй раз за последние пять минут. – Насовсем?
– Сначала летит с дедом в Америку. Сказал, что у них мужские каникулы, – улыбнувшись, сын опускает глаза на свои ноги, у которых пес, до этого беззаботно слоняющийся по комнате, принимается грызть сброшенную на пол диванную подушку. – Дюк! – раздув щеки, грозно шпыняет его ребенок.
– Он звал меня с собой, но ты ведь не разрешишь мне прогулять школу?
– Нет, – я качаю своей головой и запускаю в собаку резиновую кость, отчего она подскакивает как ужаленная и проскальзывает в приоткрытую дверь, напрочь позабыв о порче мебели.
– Ладно, – тяжко вздохнув, Семен отталкивает от своей опоры и поправив задравшуюся толстовку, принимает свое поражение: никакие уговоры не помогут ему заполучить мое одобрение. – Пойду одеваться. Папа заедет через пять минут.
* * *
У Маши красивый дом. Даже высокий забор, наполовину скрывающий от посторонних глаз современное строение, не в силах спрятать всего величия и четкости линий добротной постройки. Не знаю, почему в свое время и сам не позаботился о семейном очаге, где моя бывшая жена была бы куда счастливее, могла бы разбить сад и устраивать пикники на газоне… Наверное, причина в моей зацикленности на собственных желаниях – для меня куда важнее было добиться высот в работе, нежели возится с выбором особняка.
– Привет! – запрыгнув в машину, Семен довольно мне улыбается, отбросив назад спортивную сумку. За последнее время он, кажется, стал еще выше.
– Поехали? – я поворачиваю ключ и в последний раз прохожусь взглядом по темной черепичной крыше, не забыв улыбнуться мальчишке, уже вовсю колдующего над магнитолой, в поиске нужной радиостанции.
– Вот это фингал! – потешается над моей физиономией, и я на автомате касаюсь пальцем кожи под правым глазом. – Это ведь дядя Сережа?
Я удивленно взираю на мальчишку, а он лишь бессовестно подмигивает, сверкая белозубой улыбкой:
– У него ссадина на щеке. Не расстраивайся, – приятельски хлопнув меня по плечу, Семен пускается в объяснения. – У тебя не было шансов. Ты хоть и подтянутый, но дядя Сережа боксер. Говорит, в молодости серьезно занимался.
– Отлично. Учту на будущее, – теперь тру свой побаливающий нос, пусть уже не такой распухший, как полторы недели назад, но все еще желтый на горбинке. – Думаю, через пару дней все окончательно сойдет.
– Расскажешь из-за чего вы поругались?
– А должен? Правильнее будет оставить это лишь между мной и Титовым.
– Как хочешь. Хотя, я и так догадался.
– Да что ты? – подозрительно щурюсь, отвлекаясь от дороги, и наезжаю колесом на кочку. – Черт.
– Да. Из-за мамы. С дня рождения бабушки они почти не говорят, хотя, обычно, по вечерам они постоянно о чем-то болтают…
– Так, значит, сейчас все иначе? – сбрасываю скорость, старательно следя за движением.
– Я не спрашивал маму, но мне кажется, что он ей не звонит. Уж очень она хмурая ходит.
– Ясно.
– Пап, он хороший. И очень любит маму. Хоть и говорит, что порой, она ведет себя, как ребенок.
– К чему ты мне это говоришь? – удивляюсь такому замечанию, слетевшему с уст тринадцатилетнего подростка.
– Я не хочу, чтобы они ругались. Если ты сделал что-то нехорошее, из-за чего они теперь они в ссоре, может быть, тебе стоит их помирить?
– Я думал ты на стороне отца! – укоризненно бросаю, остановившись у заправки.
– Я просто не хочу, чтобы мама грустила…
Я замираю изваянием, старательно переваривая услышанное, но единственное, на что меня хватает – легкий кивок головы. Думал ли я когда-то над тем, в какое положение ставлю женщину, несправедливо мной преданную и брошенную в угоду своим желаниям? Никогда. Ни в тот момент, когда бесцеремонно вторгся в ее новую жизнь, и уж точно ни в ту минуту, когда учинил потасовку с ее супругом. В словах Семена есть доля истины – я не имею никакого права во второй раз разрушать многолетние труды той, что за все это время ни разу не поставила меня под сомнение в глазах самого дорого мне человека, сейчас с таким наслаждением поедающего шоколадный батончик, найденный в моем бардачке.
– Я заберу ее часиков в шесть? – передав дочку в руки свекрови, я ставлю на тумбу подарочный пакет, прекрасно зная, что лучше вручить его молча, если не хочу выслушать увесистую порцию ее насмешек.
– Ладно. Когда мой сын возвращается? – интересуется, заставая меня врасплох, и я очень рада, что в эту секунду стою к ней спиной, проворачивая вставленные в замочную скважину ключи. Мне не хочется признаваться, что за прошедшие семь дней он так ни разу меня не брал, предпочитая узнавать у Семена, как обстоят дела в его семьи. Мне стыдно произносить вслух, что я стушевалась и не осмелилась сделать первый шаг, и уже дважды пекла его любимый пирог, надеясь, что сегодня он, наконец, переступит порог нашего дома.
– Господи! Только не говори, что не знаешь! – как-то глумливо, еще выше задрав подбородок, произносит моя свекровь, расстегивая курточку на внучке. – Ты просто эталон женской глупости!
– Светлана Викторовна! – разворачиваюсь, предостерегающе глянув на пенсионерку.
– Что? Разве я неправа?
– Я не хочу ругаться в такой день, – вздохнув, ощущаю, как мое и без того плохое настроение стремительно падает к нулевой отметке. – Не забудьте про витамины. Они в боковом кармане сумки.
* * *
– Вам цветы, – долговязый курьер с акне на впалых щеках, кладет на прилавок букет пионов, протягивая мне ручку для росписи.
– От кого? – чиркнув в нужной строке, я не тороплюсь брать их в руки, чувствуя, как внутри зарождается подозрение: Сергей всегда дарит мне розы…
– Не могу знать, – хитро улыбнувшись, парень прячет в свою сумку планшет, поправляет на голове кепку с логотипом кампании, и, попрощавшись, выходить прочь. Нина наблюдает за мной с интересом, отложив в сторону любовный роман, и теперь в нетерпении переступая с ноги на ногу, видимо, пытаясь разгадать, отчего я заметно поникла, став обладательницей такой красоты. А я так и не решаюсь коснуться благоухающего подарка, продолжая сверлить взглядом торчащую среди бутонов картонку.
– Хочешь, я сама прочту? – явно веселиться девушка, тем самым выводя меня из ступора. Прежде, чем ее пальцы дотрагиваются до послания, я забираю со стола пионы, при этом не забывая одарить работницу легким кивком головы, в знак благодарности за участие. Лишь с грохотом захлопнув дверь своей мастерской, я укладываю цветы на стуле, не желая разбирать заваленный материалами стол, и слегка дрожащей рукой извлекаю на свет открытку, уже заранее зная, кто решил порадовать меня своим вниманием.
«Надеюсь, ты все так же любишь пионы. С праздником, Маша».
Присев на краешек деревянной столешницы, едва не напоровшись на игольницу, я шумно вздыхаю, возводя взгляд к потолку. Все стало слишком сложно. Пропала легкость и беззаботность, сменившись на подавленность и постоянное ожидание очередного удара. Сергей не приехал в субботу. Теперь каждый из нас страдает поодиночке, не решаясь снять блокировку со своего смартфона и, наконец, набрать заветный номер. Он прав. Абсолютно прав во всем, говоря, что я только усугубляю наше с ним положение. Не явное ли доказательство его правоты сейчас лежит перед моими глазами?
– Здравствуй, – делаю то, о чем не помышляла сегодня утром. – Нам нужно встретиться.
* * *
Я вижу, как она выходит из магазина, быстро отстукивая по сухому асфальту, освобожденному городскими службами от снежной насыпи. Она прижимает к себе цветы, и, ожидая, пока поток машин на проезжей части спадет, разглядывает баннер, сообщающий о грандиозной распродаже бытовой техники. Шагнув на дорогу, она едва не падает, зацепившись каблуком за решетку ливневой канализации, и теперь что-то бурчит себе под нос, очищая ладонью задник своего сапога. Вот она выпрямляется, небрежно зажимает букет подмышкой, желая поправить слетевшую сплеча сумочку, и, наконец, спешит к дверям кафе, видимо, до сих пор не замечая моего пристального разглядывания. Едва она оказывается в помещении, мое сердце ускоряет свой ритм, и я прикладываю уйму усилий в попытке скрыть свое нетерпение. Сколько я здесь сижу в ожидании ее появления?
– Здравствуй, – скорее бросив, чем положив, подаренный мной букет на стол, отчего блюдце из-под моей чашки с кофе чудом не падает на пол, холодно здоровается со мной. – Забирай.
– Не стану. Они твои, – одному богу известно, чего мне стоит сохранять спокойствие. – По-моему, в такой день принято дарить женщинам подарки.
– Своим женщинам, возможно. Но в нашей ситуации это точно лишнее. Мне ничего не надо, – сев напротив, она отмахивается от меню, чем явно смущает официантку, растеряно замершую рядом с нашим столиком.
– Повторите кофе, пожалуйста, – я все же перекладываю пионы к окну, и сцепив руки в замок, откидываюсь на стуле, изучая женщину, не потрудившуюся сбросить с себя куртку, тем самым давая понять, что она не предрасположена к долгим беседам.
– Чего ты хочешь Андрей? – смотрит прямо в глаза, нетерпеливо ерзая на сидении, словно готова в любую секунду броситься прочь опрометью.
– Ничего. Лишь поздравить…
– Ты понимаешь, о чем я! Ты прекрасно знаешь, что Сергей злится, но упорно продолжаешь подбрасывать щепки! Хочешь, чтобы в конечном итоге он оторвал твою голову?
– Я и вправду выгляжу таким жалким, что должен трястись, как заяц, от одного его имени?
– Ты не жалок, Андрей, – качнув головой, складывает руки на столе. – Ты испорчен. В погоне за отчисткой своего доброго имени ты не брезгуешь ничем – подговариваешь сына повлиять на мое решение, провоцируешь моего мужа, зная, что в итоге ответ придется нести мне! Господи! Ты рушишь мою счастливую жизнь, только лишь потому, что больше не в силах выносить угрызения совести! Поэтому я спрашиваю еще раз: чего ты хочешь? Чтобы я приняла кафе? Отлично, я подпишу бумаги прямо сейчас, если это станет гарантией твоего исчезновения с моего горизонта!
– Неужели, я настолько тебе осточертел?
– Да, Андрей! До скрежета в зубах! Почему я должна постоянно оправдываться, если мне эти встречи с тобой и самой поперек горла? Неужели так трудно просто исчезнуть? Общайся с сыном, но не смей влезать в мою семью!
– Я не влезаю, Маш.
– Неправда! С того дня, как ты впервые мне позвонил, ты, так или иначе, воздействуешь на мои отношения с любимым мужчиной! Я не прошу многого – просто вычеркни меня, как уже сделал однажды. Иначе… – Маша обдает меня холодом и принимается рассматривать свой маникюр.
– Иначе? Договаривай, – прошу спокойно, нависая над столом. – Нажалуешься мужу?
– Нет, – она резко поднимает свой взор ко мне, и мне не составляет труда понять, что любую угрозу, которую она собирается озвучить, она намерена довести до конца. – Я расскажу твоему сыну, почему все эти годы ты пренебрегал своими отцовскими обязанностями. Пусть знает, что причина вовсе не в твоей работе, а в любви к женщине, чудесным образом ставшей для тебя куда более важной, нежели Семен. Открою ему глаза, почему на девятый день рождения ты так и не доехал до дома родителей, предпочитая утешать Риту, которая вполне бы обошлась сочувствием своей матери.
Мы молчим, не разрывая зрительный контакт. Маша тяжело дышит, и то и дело касается подрагивающими пальцами шарфика на своей шее. Яркого цвета оливы.
– Надеюсь, теперь ты все понял? – тряхнув головой интересуется бывшая супруга, и стягивает со спинки стула свою сумочку.
– Еще бы. Маша, – прошу ее обернуться и не уходить так стремительно. – Еще минуту.
– Что? – она недовольно плюхается на сидение, вконец устав от моего общества, но вместо того, чтобы испытать раздражение от такого явного пренебрежения с ее стороны, единственное, о чем я могу думать – боже, ведь стоя у стола регистрации в местном загсе, я и представить себе не мог, что когда-то мы станем настолько чужими, что этой нежной и всегда такой милой женщине будет невыносимо сама мысль, что мы дышим одним воздухом.
– Я больше не стану тебя донимать. Я купил квартиру. Переезжаю ближе к морю.
– А…
– Семен знает, – не даю ей задать такой очевидный вопрос, стараясь запомнить каждую эмоцию на ее свежем лице. – Он согласен проводить лето у меня, и я надеюсь, что ты не будешь против. Я больше не потеряю своего сына, – невесело улыбаюсь, вспомнив, как долго шел к его прощению. – Буду прилетать на каждый важный матч и дни рождения.
– А бизнес?
– Бизнес, – теперь моя улыбка еще больше походит на болезненную гримасу. – Продаю. Точнее, почти продал. Антон решил отойти от дел, а искать нового управляющего у меня нет желания. Поэтому я прошу не отказываться от кафе. Делай что хочешь – переоборудую и открой магазин побольше, продолжай начатое мной – неважно. Просто прими его, как компенсацию за все то зло, что я успел тебе принести. И прости.
Теперь молчание между нами не кажется таким напряженным… Скорее умиротворяющим, позволяющим каждому подумать о своем. Я стараюсь запомнить каждую ее черту: повзрослевшее лицо, серьезный взгляд из-под длинных густых ресниц, все такие же пухлые губы, целовать которые раньше я мог часами…
– Надеюсь, ты будешь счастлив, Андрей, – отмирает и слегка кивает, словно прощаясь со мной навсегда. Хотя… Кого я обманываю – для многих из тех, с кем я когда-то был близок, теперь я как бельмо на глазу.
– Надеюсь, что так, я облегчу твою жизнь.
– Ты так говоришь, словно я выжила тебя из города, – ухмыльнувшись, Маша отыскивает в кармане ключи от своей машины, видимо, желая поскорее свернуть наши посиделки. – Надеюсь, что ты сдержишь слово и не…
– Маша, – знаю, что выгляжу глупо, порывисто касаясь ее руки, но боюсь, что до конца жизни буду жалеть, если все же не решусь спросить. – Ты бы когда-нибудь смогла согласиться поехать со мной?
– Зачем? – несколько раз моргнув, женщина вырывает свою ладонь, отклоняясь на спинку стула.
– Чтобы попробовать все сначала. Знаю, что это дико, но…
– Не говори ничего, – она выставляет перед собой ладонь, недовольно хмуря лоб, и не обращая внимания на подошедшую с подносом официантку, говорит то, чем вряд ли может меня удивить. – Думаешь, можно вернуться спустя семь лет и предлагать мне такое? Андрей, я не знаю, что твориться в твоей голове, но это уже верх самонадеянности, – она клонит голову набок, складывая руки перед собой, как внимательная старшеклассница, следящая за протеканием очередного опыта. Приоткрывает губы, и мне отчего-то до безумия хочется их коснуться, наплевав на приличия и порядки… Я хочу, чтобы врезалось в память, пустив глубокие корни, видение, как она плавно проводит рукой по волосам, в последний раз награждает меня своим взглядом, качает своей головой, отказываясь принять протянутые мной цветы, а уходя, поворачивается и говорит уже чуточку теплее, отчего становиться еще горше:
– Не знаю, благодарят ли за это людей, но все же… Спасибо, что когда-то предпочел ее. И прощай.
Это как удар под дых. В миллионы раз больнее, чем твердый кулак ее супруга, чем все, что она мне сказала минутой ранее. Я встаю следом за ней, поднимая со стола букет, достаю купюры из бумажника, даже не взглянув на счет, неторопливо покидаю кафе, и лишь оказавшись в салоне своей машины яростно бью ладонью по кожаному рулю. Я упустил лучшую в мире женщину и единственное, что мне остается, утешать себя тем, что где-то, тая в объятьях другого, она воистину счастлива и глаза ее сверкают настоящей любовью, озаряя весь мир своим завораживающим блеском…
Девушки, в итоге встала сегодня с утра и поняла, что все не то! Сидела, переписывала, но и сейчас не довольна результатом. Так что, не удивляйтесь, есть позже чуть подредактирую. Никак книга не хочет меня отпускать)Осталось три главы и эпилог, буду трудиться дальше!
Терпеть не могу перелеты. Каждый раз, когда есть возможность воспользоваться услугами железнодорожной компании, я с удовольствием предпочитаю наземный транспорт, пусть коротким, но все же опасным и повергающим меня в волнительную дрожь самолетам. Когда мне было десять, я на спор залез на высокое дерево во дворе: уже и не помню, хотел ли я утереть нос своему другу или произвести впечатление на соседскую девочку, но факт остается фактом – я взгромоздился на высокую старую березу, и двадцать минут просидел, обнимая тонкий ствол своими ногами. Считайте, что этот страх идет из глубокого детства. Теперь я сижу в проходе, не рискуя повернуть голову к окну, и пытаюсь отвлечься на сюжет детектива, купленного в книжном киоске. Я старательно отгоняю из своей головы невеселые мысли о том, что мы можем попасть в зону турбулентности, и уж точно не хочу представлять, как теплым мартовским днем бригада спасателей извлекает мое бездыханное тело из-под груды обломков. Спросите, к чему мне лишняя нервотрепка? Ответ на поверхности – я сорокалетний болван, обезумевший от своей ревности, и не желающий слушать женщину, кажется, вконец отчаявшуюся бороться с моим взбалмошным характером. Она чересчур мягкая, излишне доверчивая и совершенно неготовая ранить людей, пусть и заслуживающих хорошей оплеухи, хлестким словом. Мне хватило этой недели. Пожалуй, на долгие годы вперед. Нет больше радости, краски потускнели, а приближающая ночь и вовсе способна нагнать на меня уныние. Если не существует способа заставить жену, наконец, разобраться в своих взаимоотношениях с бывшим мужем, значит, пришло мое время вмешаться.
– Здравствуйте, Сергей Юрьевич, – потирая свои усы, Руслан приветливо одаривает меня улыбкой, торопливо сжимая мою ладонь. – Домой?
– Нет, – кинув беглый взгляд на циферблат своих наручных часов, я достаю из кармана куртки пачку, начиная прокручивать фильтр между пальцев. – Поедем на Спасскую. Бизнес-центр на углу с улицей Герцена. Маша сегодня на своей?
– Да, – мужчина кивает и медленно лавирует между рядами автомобилей. – Дала мне выходной. Сказала, что в такой день, мое место рядом с женой.
– Это точно. После подбросишь меня к ней и можешь ставить машину в гараж.
* * *
В его приемной сидит молоденькая секретарша. Точнее, она смотрит в одну точку перед собой, замерев с прижатой к груди фоторамкой, которую, по всей видимости, собирается отправить в коробку, уже доверху заполненную канцелярскими мелочами.
– Андрей Павлович у себя? – интересуюсь, поднимая свалившийся на пол блокнот в бордовой кожаной обложке. Испуганно дернувшись, девушка растерянно благодарит, принимая свою вещь из моих рук, и, опомнившись, кивает, видимо, собираясь спросить, кто решил побеспокоить ее начальника.
– Мне назначено, – беззастенчиво вру и уже не слушаю подорвавшуюся со своего места секретаршу, недовольно дышащую мне в затылок, когда, приоткрыв дверь, я нагло облокачиваюсь на дверной косяк, ожидая, пока владелец кабинета, заметит мое присутствие.
– Я даже сказать ничего не успела! – краснея, пускается в оправдания блондинка, разглаживая невидимые складки на своих бедрах.
– Все нормально, Ксюша. Сделай нам кофе, – кивнув мне на стул, Медведев продолжает перебирать кипы документов, изъятые из стеллажей и теперь завалившие собой длинный дубовый стол, видимо, предназначенный для деловых переговоров.
– Съезжаешь, – ухмыляюсь, небрежно бросив свою куртку на небольшой белый диванчик в углу кабинета. – Решил подобрать себе офис посолидней?
– Нет. Скорее, наоборот, завязываю с предпринимательской деятельностью, – перед тем как ответить, он долго изучает мое лицо, гадая, действительно ли я не знал, что за прошедшую неделю он сумел распродать свое имущество.
– Вот и правильно. Займись чем-то другим. Ты же, кажется уезжаешь? – выдаю себя с головой, не считая нужным скрывать, что прекрасно осведомлен положением его дел. – Разбей виноградник или начни высаживать помидоры. Все лучше, чем мыть чужие автомобили.
– Так, значит все-таки ты? Пожарные, налоговая…
– Нужно лучше следить за своими делами. Меньше тратить драгоценное время на чужих жен, – устраиваюсь на подлокотнике, вытянув ноги и сцепив руки в замок.
– Зря старался. Я уже давно принял решение продать бизнес, – глянув на меня, как на сумасшедшего, Андрей, прикуривает, взяв пепельницу с подоконника.
– Тогда, могу спать спокойно. Ты же не держишь на меня зла? – ехидно бросаю, исследуя убранство помещения. Кто бы что ни сказал, в этом месте нет и намека на какую-то стабильность и высокий доход – простая мебель, серая краска на стенах, невзрачные портьеры на французских окнах. Кто, вообще, завешивает их такими блеклыми шторами, отрезая себе возможность лишний раз полюбоваться открывающимся видом с высоты двенадцатого этажа?
– Зачем пришел?
– Убедиться. Что ты не передумал.
– Угрожаешь?
– Зачем? Не привык тратить время на лишнюю болтовню. Предпочитаю действовать, вместо того, чтобы из раза в раз обсуждать все по десятому кругу.
– Не думай, что напугал меня своими связями. Если бы я хотел бороться за нее, меня не остановил бы даже танк.
– Не сомневаюсь, – смиряю его своим пренебрежением, и оборачиваюсь на появившуюся в дверях помощницу, аккуратно ставящую поднос на край стола. – Так что же тогда не стал? Мне казалось, ты был уверен в своей победе.
– С чего ты, вообще, взял, что я планировал ее возвращать?
– Думаешь, я настолько глуп, чтобы не заметить твоих взглядов. То, как ты смотрел на нее, желая вцепиться в мою глотку? Наверное, тяжело осознавать, что пока ты так усердно выстраивал семейную жизнь с другой, тебя здесь никто не ждал? Она ведь была твоей тихой гаванью – готова была мириться с твоим увлечением, не упрекала, молча переживая свои терзанья. Только не говори, что не сгорал от ревности, узнав, что кто-то сумел вытеснить тебя из ее сердца.
– Сгорал. Ты прав, – потушив окурок о металлическое блюдце, украшенное по кайме витиеватым золотистым узором, Андрей признает очевидное. – И до сих пор злюсь, зная, что у нее теперь есть ты. Скорее всего, инстинкты берут свое – сколько бы лет ни прошло, где-то в глубине души я считаю ее своей. Но в одном ты ошибся – я ни разу не перешел грань. Не в моих правилах соблазнять замужних женщин. Пусть и таких особенных… Хотя, если бы она захотела, я бы, не раздумывая, наплевал на свои принципы. Ты ведь этого боишься, не так ли?
Я не успеваю ответить, когда помещение заливается звонкой трелью его смартфона. Мы не так хорошо знакомы, но мне не приходится сомневаться – он явно растерян, кидает на меня беглый взгляд и отходит подальше, принимая вызов.
– Здравствуй, – коротко, с небольшой хрипотцой в голосе.
– Где? – я интуитивно чувствую неладное, и встаю, пряча руки в карманы брюк.
– Давай, в кафе, напротив твоего магазина.
Во мне что-то щелкает – не нужно обладать дюжим умом, чтобы понять, с кем он беседует, отвернувшись к зашторенному окну…
* * *
Я чувствую ее приближение задолго до того, как по дому разносится звук ее шагов. Делаю глоток обжигающего горло напитка, и терпеливо жду, когда она доберется до гостиной. Начинаю считать про себя секунды, остановившись на тридцати шести, и с нескрываемым недовольством, вперяюсь взглядом в ее растерянное лицо.
– Пришла? – спрашиваю, излишне грубо, под стать ситуации, когда ревнивый муж узнает, что его добропорядочная супруга вовсе не готова прислушиваться к его просьбам и не прочь лишний раз назначить встречу своему бывшему. – Как отдохнула?
