Текст книги "Подъем (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)
– Маша, – имя срывается с моих губ раньше, чем я успеваю подумать, резко останавливаясь в паре шагов от женщины, спешащей перейти через дорогу. Она сияет, растерянно озираясь, складывает губы в улыбке, наверное, даже не подозревая с кем ей сегодня суждено было столкнуться в этом переполненном прохожими городе.
Легко отводит распущенные волосы за ухо, на мгновение хмурит лоб, но быстро берет себя в руки, лишь шире распахивая глаза, которым не дано скрыть секундное замешательство.
– Привет, – получается слишком тихо, хрипло и неожиданно для меня самого, и я цепляюсь глазами за кем-то брошеную обертку от шоколадного батончика, сейчас покоящуюся рядом с ее ботинком.
– Здравствуй, Андрей, – она спокойна, плечи расправлены, и кажется о чем-то думает, внимательно меня разглядывая. Не знаю, допустимо ли это после всего, что когда-то сотворил, но с жадностью впитываю в себя малейшие детали – лицо, с годами, кажется, ничуть не изменившееся, разве что взгляд теперь более уверенный, волосы, которых когда-то я мог коснуться при желании, стройную фигуру, которую невозможно скрыть даже этим бежевым пальто мужского покроя.
– Как ты? – не думаю, что ей действительно интересно, скорее пытается хоть чем-то заполнить эту неловкую паузу, ведь почти уверен, что ее уже давно не волнуют мои жизненные перипетии.
– Нормально, работаю… А ты?
– Все замечательно, как видишь, тоже тружусь, – кивнув головой на яркую вывеску, она довольно улыбается, и не пытается скрывать своей гордости за собственную реализацию. Она другая, совсем не та девчонка, одиноко бредущая по проселочной дороге. Не та, в которую я когда-то влюбился, ведь, чтобы кто не говорил, но я все же любил эту женщину, сейчас горделиво вздернувшую подбородок и обернувшуюся на огласивший улицу сигнал автомобильного клаксона.
– Прости, мне нужно идти.
– Да, конечно…
– Ну тогда, пока, – торопливо прощается и устремляется к мужу, выбравшемуся из машины и теперь смотрящего на меня с каменным лицом. Она не оборачивается, идет к своей цели громко отстукивая каблуками, и целует Титова, что-то говоря ему с теплой улыбкой на своих губах. Глупо, но меня словно бьет током от увиденного, и я продолжаю стоять, словно окаменев. Когда-то она смотрела так на меня, также нежно одаривала поцелуем, задерживая ладонь на щеке…
– Боже, – горько усмехаюсь и запускаю пальцы в волосы, подопнув ногой камешек.
– Какой богатырь, – выдаю с придыханием, любуясь лежащим на пеленальном столике малышом.
– Мне стыдно это признавать, но иной раз, просыпаясь с утра, я надеюсь, что мне все приснилось и в комнате меня ждет лапушка-дочка, – смеется подруга, ловко смазывая детскую кожу кремом и натягивая ползунки. – Это был последний шанс. Теперь уж точно никаких бантиков, рюшей и повязок в стиле “солоха”.
– Может быть, у тебя великая миссия выпустить в свет достойных мужчин? В наше время с ними, действительно, напряженка, – я усаживаюсь в кресло и недовольно хмурю лоб, взяв в руки неизвестного науке плюшевого зверька. – О чем думают производители?
– Зато Максимке нравится! – Света отбирает игрушку и устраивается напротив, прикладывая младенца к груди. – Скажи правду, я ужасно выгляжу?
– Что ты, могло быть и хуже…
– Маша! Где моя верная подруга, всегда готовая успокоить добрым словом?
Я улыбаюсь, следя за Софийкой, которая с сосредоточенным видом выуживает влажные салфетки из упаковки и раскидывает их вокруг себя. Сегодня был очень длинный день, полный неожиданностей и нервов.
– Я видела Медведева, – решаюсь поделиться с Ивановой последними новостями.
– Да ладно?! – она мгновенно выпрямляется, в изумлении приоткрывая рот, и ребенок на ее руках недовольно морщится, пытаясь отыскать выскользнувший из губ сосок.
– Прости, прости, – Света целует младенца и вновь занимает удобную позицию, кажется, поборов кратковременное удивление. – И как он?
– Не очень. Похож на… даже не знаю с кем и сравнить, – глупо хихикаю, но мгновенно становлюсь серьезной и сама испугавшись своего злорадства. – Боже, я ужасна, да?
– Да, если не додумалась плюнуть ему в лицо! Все-таки в мире есть справедливость, раз его неплохо поистаскало. Я схожу в церковь. Такие ситуации заставляют поверить в высшие силы!
– Светка, – смеюсь теперь уже над подругой, устраивая дочку на коленях.
– Так как это было? У тебя сперло дыхание? Затряслись руки?
– С чего бы это?
– С того, что ты – это ты!
– Нет, – признаюсь, на мгновение задумавшись и удостоверившись, что ничего подобного со мной не произошло. – Он стал другим. От таких мужчин мурашки по коже не бегают…
– И слава богу! Так, значит, завтра он явиться на Семкин праздник?
– Не думаю. Семен настроен категорично. По телефону с ним не говорит, когда Анна Федоровна пытается повлиять на него, молча уходит в комнату… Если честно, он немного меня пугает. Нельзя в тринадцать быть таким…
– Справедливым? Я никогда тебе этого не говорила, но лучше бы ты еще семь лет назад открыла парню глаза на его папашу. Рос бы и не питал иллюзий. Тем более рядом есть достойный пример для подражания. Уж не знаю, как его мать это сделала, но Сергей – просто конфетка.
– Эй, – притворно ужасаюсь, бросая в нее распашонку в яркий синий горох, – я скоро начну ревновать!
– Я не опасна, – она добродушно улыбается, поправляя халат, – я глубоко и безвозвратно замужем. Так, он надолго приехал?
– Не знаю. Мы толком и не поговорили…
– Маш, – я оборачиваюсь к Сергею, просунувшему голову в приоткрытую дверь, обрываясь на полуслове. – Поехали? Я с ног валюсь.
– Да, – взяв на руки дочь, улыбаюсь и дождавшись, когда он оставит нас добавляю. – По мне, так лучше бы он не возвращался.
* * *
– Дядя Сережа, – парень устраивается на соседнем стуле, отодвигая тарелку с куском праздничного торта. Гости уже разошлись, оставив после себя гору посуды и разбросанного по полу конфетти. Я сбрасываю с рукава блестящий кругляшек, недовольно цокая языком, и улыбаюсь, заметив, с каким интересом мальчишка наблюдает за моими манипуляциями.
– Мама, как всегда, переборщила. Теперь целый год парни будут припоминать мне эти воздушные шарики и серпантин, – подперев щеку рукой, Семен подводит итог торжества, хоть и не выглядит раздосадованным детской вечеринкой с растянутой на стене поздравительной гирляндой.
– Обещаю, в следующем году, я запру ее в комнате и не позволю собственноручно украшать дом.
– Да уж, иначе, друзья меня не поймут, – Семен натыкается взглядом на внушительную коробку, перевязанную красным бантом, задумчиво сводя брови на переносице.
– Откроешь? – спрашиваю, но уже наперед знаю ответ: подбородок поднят, глаза горят, а руки сжаты в кулаки.
– Нет.
Мне хочется улыбнуться, глядя на этого маленького мужчину, уже знающего себе цену, но ситуация неподходящая. Будь этот подарок от друга, с которым он поцапался, не поделив мяч или любую другую мелочь, я бы, наверное, прыснул от смеха, видя такую недетскую упертость…
– Что, даже не станете говорить, что так нельзя? – Семен удивленно взирает на меня, громко вздыхая, словно безумно устал от невзгод, свалившихся на его голову.
– Зачем? Ты уже не ребенок и можешь сам решать с кем общаться, а кого держать на расстоянии.
– Ну, он ведь мой папа…
– Тем более. Не думаю, что я вправе вмешиваться в ваши отношения.
– А будь вы на моем месте? Вы бы простили?
Я молчу. Молчу, не спуская взгляда с его лица, не находясь с ответом, а Сема, тряхнув головой, протягивает мне спасительную соломинку, переводя тему.
– Маму в школу вызывают. Завтра. В пять.
– Что натворил?
– Разбил окно.
– Как?
– На большой перемене играли с одноклассниками в вышибалу.
– Отлично. Ну и пусть сходит. Не убьет же она тебя за это.
– И по физике…
– Что?
– Три двойки. Контрольную завалил. У доски не ответил.
– А третья?
– Болтал с Викой.
– Ну ты даешь… Рано мы прекратили твои занятия с моей мамой.
– Да… – соглашается Семен, опуская голову на сложенные на столе руки, когда в кухню входит Маруся, извлекая на ходу шпильки из своей прически. Я, как завороженный, слежу за россыпью ее волос, плавной волной покрывающей плечи, за игрой света в ее локонах, и блаженно улыбнувшись, откидываюсь на спинку стула.
– Софийка спит. О чем секретничаете?
– Обсуждаем твои оформительские способности. Ему не три, Маша, и скатерти с Молнией Маккуином явный перебор.
– Вообще-то, в детстве он его обожал.
– Мам, теперь все тащатся от Железного человека или Халка…
– Да что вы? Раз ты так стремительно повзрослел, – сев рядом с сыном, делиться своими соображениями, – может быть, в следующий раз снимем шахматный клуб? Солидно и по-взрослому…
– Наверное, для начала обойдемся шашками…
– Думаешь, не потянет?
– Думаю, что пора нам ложится. Тем более что на завтра у меня запланировано много дел, – я потягиваюсь, встаю из-за стола и, словив вопрошающий взгляд Семена, добавляю:
– Завтра ужинайте без меня, я задержусь на пару часиков.
Задаюсь ли я вопросом, почему он оказал мне такое доверие? Лестно ли мне, что именно ко мне он обращается с просьбой, хотя рядом
есть отец, из которого сейчас можно вить веревки? Да. Я реалист и прекрасно знаю, что место Андрея Медведева в сердце подростка мне никогда не занять, но отказываться от того кусочка детской души, который так старательно завоевывал, не собираюсь.
– Спокойной ночи, дядя Сережа, – махнув рукой, кричит Семен, приоткрывая дверь своей спальни. – И спасибо, – шепчет еле слышно, и я скорее читаю эту благодарность по его губам, сейчас тронутых легкой улыбкой. Кивнув, я еще долго стою посреди коридора, прислушиваясь к звукам заснувшего дома: шуму льющегося за окном дождя, тиканью старинных настенных часов, купленных Машей на блошином рынке, наслаждаюсь сопением пса, устроившегося на верхней ступеньке лестницы…
– Пошли, – подкравшись, Маша обнимает меня за талию, подталкивая к комнате. – Поможешь мне в решении одного вопроса…
– Надеюсь, интимного?
– Конечно, – отвечает, сверкнув довольными глазами, и не дает мне разбудить детей своим громким смехом, быстро закрывая мне рот обжигающим поцелуем…
Дорогие девушки! Большое спасибо за отзывы! Для меня важно каждое мнение и критика только приветствуется! Не могла всем ответить лично, но постараюсь исправиться!!!
Мне нравится быть хозяйкой огромного двухэтажного дома. Это как смотреть любимый сериал по телевизору, восхищаясь планировкой комнат, всегда собранной, одетой с иголочки, героиней, но при этом иметь возможность прикасаться к декорациям и чувствовать себя действующим персонажем. Люблю отдающиеся эхом шаги в коридоре, нежность цветов, использованных в отделке, люблю свои клумбы, пусть сейчас и выглядящие заброшенными, даже чистить листву во дворе – непередаваемое удовольствие. Многим кажется, что в жизни супруги обеспеченного человека главное хорошо подобранный персонал, а для меня вся соль во взаимодействии с бытом, если так вообще принято выражаться, напрямую, без ненужных посредников. Чтобы каждая вещь была пропитана нашей энергетикой, чтобы на моей кухне не собирались служанки, перемывающие нам кости за чашкой чая, чтобы, возвращаясь домой, моя семья ела еду, приготовленную моими руками. И пусть я теперь раньше встаю, позже ложусь и каждый мой день проходит в бешеном ритме, я никогда не впущу в свой сокровенный мирок постороннего.
Сегодня среда. Обычная, немного серая из-за царящей за окном непогоды, ничем не примечательная и как всегда со мной бывает в первой половине дня, насыщенная моими сонными тяжкими вздохами. Я старательно работаю над очередным заказом, но всякий раз остаюсь недовольной результатом, из-за чего перевела уже уйму шерсти, теперь грудой скопившейся на столе.
– Да, – отвечаю на телефонный звонок не глядя, и, услышав голос говорящего, вздрагиваю, уколов палец иголкой.
– Привет, – я впадаю в ступор, недоверчиво отводя телефон от уха и, косясь на горящий экран, желаю убедиться, что слух меня не подвел. Он не звонил мне с той памятной ссоры с сыном, а я уже слишком устала читать ему нотации и взывать к благоразумию, чтобы проявлять инициативу и набирать его номер, лелея в груди надежду, что все, наконец, устаканится. Не знаю, что же конкретно случилось между ним и Семеном, тщательно оберегаемая своими мужчинами от лишних переживаний, но думаю, он превзошел себя, раз ребенок с такой непреклонностью избегает общения.
– Здравствуй, – что мне еще сказать? Удивительно, насколько когда-то близкие люди способны отдалиться друг от друга…
– Могли бы мы встретиться?
– Встретиться? – переспрашиваю и откладываю свою работу, начиная грызть указательный палец. Неловкий разговор на тротуаре, это одно, а целенаправленно ехать на встречу с человеком, которого не видела столько лет – неимоверно трудная задача.
– Я могу подъехать к тебе…
– Не надо, – резко отрезаю, выпрямляясь, и быстро добавляю. – Давай встретимся в парке. У нашего старого дома. Через час. Мне как раз забирать дочь от свекрови.
– Ладно. Буду ждать.
Я, не мигая, пялюсь в стену перед собой, даже не замечая, как в дверь небольшой каморки, которую я переделала под свой кабинет, заглядывает миловидная девушка, и что-то спрашивает, уже не раз повторяя вопрос.
– Что?
– Звонила Фролова. Интересовалась возьмешь ли ты заказ…
– Да. То есть, нет. Нин, я сама ей перезвоню, – суетливо бросаю в сумку мобильный и ключи от машины, но вновь сажусь, извлекая из косметички зеркало. Вот он час моего триумфа. Как бы мы ни расстались, какой бы размазней он меня ни считал, памятуя мои тщетные попытки сберечь наш брак, сегодня я не имею права выглядеть серой молью.
– Ладно… Приедешь к закрытию?
– Нет. Справишься?
– Конечно…
Я сбрызгиваю духи на запястья, прохожусь расческой по волосам и, сбросив туфли, переобуваюсь в сапоги. Самое трудное – гордо держать голову и идти навстречу мужчине, сидящему в деревянной беседке, с маской холодного равнодушия на лице. А я ни так собрана и холодна, как может показаться на первый взгляд. Я помню все: помню, как долго мучилась ночами исследуя потолок отрешенным взглядом, пока мирно спящий мужчина за моей спиной мечтал о чужих губах, ни о моих поцелуях и не пылал от желания чувствовать на себе мои руки. Вижу его и вспоминаю, как вырядилась в пеньюар, желая соблазнить собственного мужа, как зудели кончики пальцев от тяги прикоснутся к его щеке и раствориться в его объятьях. Помню, как он разбил мое сердце признанием, что перешел все грани, проводя ночи со своей новой любовью. Сажусь на скамейку, придерживая рукой ворот пальто, чтобы хоть немного спастись от порывистого ветра, и снова вижу перед глазами заплаканного шестилетнего мальчика, в сотый раз вопрошающего, почему папа не приходит домой. Он не улыбается, не торопится поприветствовать, но и глаза уже не опускает… Я замечаю, как он сжимает пальцы в кулаки, как крепче сцепляет зубы, как ходит кадык на его шее, и мечтаю залепить пощечину за каждую горькую каплю, скатившуюся по щеке моего ребенка. Сегодня он собран. Брюки, рубашка, черный шарф, серое пальто, кожаные перчатки, начищенные ботинки… Если не обращать внимания на изменившуюся прическу и гладко выбритые щеки, в нем легко теперь можно узнать мужчину, без которого я когда-то и дышала-то с трудом…
– Если ты собираешься и дальше молчать, то я, пожалуй, пойду, – и сама удивляюсь, как спокоен мой голос, хотя внутри кипят, казалось бы, уже позабытые, гнев и обида.
– Прости, – Андрей качает головой, словно проснувшись, и достает сигарету, отворачиваясь от ветра, чтобы щелкнуть зажигалкой. Сергей тоже курит. И каждый месяц принимает попытку бросить. Тщетно. Стойкий, сильный, уверенный в себе, он слаб перед тягой к никотину. Но он удивительно гармоничен в этом своем пагубном пристрастии. Титов, медленно подносящий к губам сигарету и выдыхающий дым в пространство – воистину завораживающее зрелище…
– Куришь? – спрашиваю очевидное, сдвигаясь в сторону, чтобы не вдыхать пары тлеющего табака.
– Да. Не нравится запах? – видимо, собирается затушить, но я успокаиваю мужчину, словами:
– Кури. Мне без разницы, – Андрей вновь смотрит на меня, вновь качает головой, усмехаясь собственным мыслям, и все же тушит окурок. – Ты перевела Семена в другую школу?
– Да, – подтверждаю, отставляя сумку на лавку.
– Зачем? Ведь гимназия хорошая…
– Знаю. Но с физикой у него беда. Мы, конечно, занимались дополнительно, но Сема явный гуманитарий. Теперь делаем уклон на языки. Как ты узнал?
– Хотел встретить его после уроков. Но в канцелярии сообщили, что с первого сентября он у них уже не числится.
– Ясно.
– Я звоню ему, но безрезультатно… Мама говорит, он даже подарок мой не открыл…
– Она не врет.
– Может быть, дашь мне его расписание? Раз уж в ваш дом мне ход закрыт…
– Это его желание. И я склонна его уважать. Если мой сын посчитал нужным не пускать тебя на свой праздник, значит, так и будет.
– Маш, я… Черт, – потирая переносицу, он долго подбирает слова, – помоги. Он все, что у меня есть.
– Ни поздно ли ты спохватился? – впервые говорю что-то с таким ехидством. – Хочешь, чтобы я вновь отбелила тебя в его глазах, и ты мог поиграть в порядочного отца до тех пор, пока не встретишь очередную любовь всей твоей жизни? Ему не шесть и
что бы я ни сказала, он уже в состоянии сделать выводы.
– Знаю. Мне нужен один разговор, – он говорит так быстро, придвигаясь ко мне и опираясь локтями на свои колени. Лихорадочно глядит по сторонам, то и дело 1тормоша волосы. – Помоги. Помоги в последний раз. Я сам себя наказал и знаю, что в том, что сейчас происходит есть лишь моя вина. Только одна встреча, Маш…
– Андрей, – вырываю из его пальцев свою ладонь, недовольно морщась. – Я не могу его заставить!
– Черт… Предупреди охрану, чтобы они впустили меня в ваш дом. Я же… – он замолкает, опуская глаза на дощатый пол беседки, перемазанный осенней грязью и почерневшей листвой. – Только один разговор, Маш.
Видела ли я его таким? Нет. Но какая-то часть моей души все же реагирует едва ощутимым уколом сочувствия, который я притупляю усилием воли, вставая и одергивая полы пальто. Он никогда меня не жалел. Даже тот год, что он потратил на борьбу с возникшим желанием обладать другой, он планомерно меня убивал своей отстраненностью и потухшим взором. Боролся не за меня и нашу семью, а за свое доброе имя, даже не пытаясь помочь мне разжечь затухающий уголек страсти между нами…
– Я не буду ничего делать. Телефон тебе в помощь, Андрей, – смотрю в его лицо и отчетливо осознанию, что вряд ли смогу когда-то поверить в его раскаяние. – Я устала исправлять твои промахи. У меня своя семья и свои проблемы. И я уж точно ничего тебе не должна…
Я ухожу с прямой спиной, чувствуя, как напряженные до предела мышцы ощутимо ноют, но даже не думаю пойти на уступку организму, хоть немного расслабив плечи. Наверно, стоило бы улыбнуться, позволить чувству удовлетворения разлиться по венам и расслабленно поблагодарить небеса за мое, пусть и запоздалое, отмщение. Но я все та же Маша, принимающая близко к сердцу чужие переживания. С той лишь оговоркой, что в этой ситуации мое сердце болит не за оставшегося позади человека, а за собственного сына, слишком рано познавшего на себе человеческое бессердечие и эгоизм…
* * *
– Здравствуйте, – прохожу в квартиру Светланы Викторовны, замирая на пороге. – Собрали игрушки?
– Вообще-то, ты рано. Софийка еще спит, – женщина проходится по мне взглядом, даже не пытаясь скрыть свое неодобрение, но отдает дань хорошим манерам, гостеприимным взмахом руки предлагая пройти в кухню. Я терпеть не могу бывать у нее, но не вижу смысла будить ребенка, мысленно настраиваясь на очередную словесную перепалку.
– Чаю?
– Не откажусь, – я неторопливо мою руки, усаживаюсь на стул, раз за разом прокручивая в голове разговор с Медведевым.
– Господи, где же ты находишь эти безвкусные кофточки? – брезгливо подцепив пальцами ткань моего рукава, начинает женщина, уже выставившая на стол свой фарфоровый чайный сервиз.
– Вы становитесь предсказуемой, – произношу, а сама думаю совсем о другом. Вот окажись на моем месте моя свекровь, она бы по стенке размазала нерадивого папашу, напрочь отбив ему охоту причинять сыну боль.
– С тобой иначе нельзя. Я просто верю, что чем чаще я буду тебя стыдить, тем скорее ты приведешь себя в порядок. Твой муж – уважаемый бизнесмен! А ты вырядилась как…
– Светлана Викторовна, – прерываю ее отповедь, внимательно разглядывая тронутое морщинами лицо. – Как вы пережили развод? В смысле, смогли ли вы с мужем сохранить дружеские отношения?
Свекровь замирает, глядя на меня так, словно за моей спиной выстроилась очередь из психиатров, желающих исцелить мою голову от недуга. Прикусывает губу, слегка склоняет голову набок и, сощурив глаза, интересуется:
– Ты нездорова? С чего ты вдруг решила, что я стану с тобой откровенничать?
– Ну, мы ведь не чужие, – добродушно пожимаю плечами, облизывая ложку с вареньем. – Я ваша любимая невестка, – делая акцент на слове “любимая”, сверкаю улыбкой, не прекращая бесцеремонно изучать собеседницу. Все же она красива. Могла бы и покорить соседа с первого этажа… Если бы не ее ядовитый язык.
– Что ты, от моей любви к тебе у меня сводит зубы. Вот уж, действительно, подарочек от сына на старость лет! Кстати, ты решила сделать из своей квартиры притон?
– С чего такие выводы? – удивляюсь, замерев с поднесенным ко рту пирогом.
– Я видела Нину. Хочешь, чтобы на твоей кровати она ублажала очередного депутата?
– Меня не интересует, чем она занимается в спальне. И уж тем более с кем…
– Замечательных подружек ты себе завела: одна – блаженная тихоня, вторая – хабалка, каких поискать. Теперь еще и с содержанкой дружбу водишь!
– Мне что, приносить вам на одобрение личное дело каждого, с кем я решусь выпить кофе? Не слишком ли вы торопитесь, вешая на людей ярлыки?
– Здесь не нужно быть семи пядей во лбу. Профурсетка, она и в Африке профурсетка! Сначала дала ей работу, потом сдала квартиру, а завтра? Станешь выводить ее в свет?
– Знаете, Светлана Викторовна, – вытираю пальцы салфеткой и, скомкав ее, оставляю лежать на столе, со скрипом отодвигая стул. – Что-то София разоспалась. Пойду-ка я ее разбужу.
– Поешь?
– Что-то не хочется, – не смотрю на мать, прикрывая глаза рукой. В своей старой комнате, сейчас уже ничем не напоминающей скромную обитель советской семьи, я дрейфую на волнах своей памяти, перебирая самые яркие воспоминания. Матрас подо мной до того жесткий, что изнуренное тренировкой тело никак не может расслабиться.
– Сема сегодня к вам не придет?
– Почему же? Но на ночь оставаться отказался.
– Из-за меня? – горько усмехаюсь, но все же радуюсь, что все сложилось настолько удачно. Не знаю как, но я должен заслужить его прощение. Даже если придется молить о пощаде, ползая в его ногах.
– Андрюш, пообещай на него не давить. Не хочу, чтобы из-за вашей ссоры, он перестал к нам наведываться. Он ведь уже взрослый и слушать наши старческие разговоры ему неинтересно. Приходит ни так часто, пропадая во дворе с друзьями.
– Как думаешь, он станет со мной говорить?
– Не знаю. Упертый он.
– Ладно. Приму душ.
Я долго стою под ледяными струями, отстукивая зубами от пробирающего тело озноба. Ломать – не строить. Я познал эту истину слишком поздно. Когда я наспех обтираюсь полотенцем и натягиваю на себя футболку, то и дело липнущую к влажной коже, Семен уже громко спорит о чем-то с дедом. Смеется, и что-то рассказывает своим слегка хрипловатым голосом. То ли ломка, то ли банальная простуда, но не знай я, что за стеной мой сын, подумал бы, что к нам наведался незнакомец – до того его интонации изменились, не оставив и следа от детского голоска.
– Привет, – заполняю собой дверной проем, оперевшись рукой на косяк и продолжаю сушить волосы болтающимся на шее полотенцем.
Сын молчит, надувая губы, и складывает руки на груди. Демонстративно отворачивается к окну и вставляет в уши наушники, давая понять, что здесь мне не рады. В чем-то он стремительно повзрослел – научился наказывать равнодушием, но скрывать свои эмоции ему пока не под силу. Я кивком голову прошу папу оставить нас наедине и, усевшись на подлокотник кресла, стоящего перед Семой, не свожу глаз с ребенка. Пять минут, десять, пятнадцать… У меня затекают ноги, но я не спешу вставать, продолжая и дальше сверлить его глазами. Раньше все было проще. Достаточно было одного доброго слова и он забывал обо всем на свете, вовлекая тебя в игру или заставляя в сотый раз смотреть с ним один и тот же мультик. Не было льда во взгляде, обиды в голосе…
– Может, уже поговорим? – подцепив тоненький проводок пальцем, достаю наушник, игнорируя недовольный блеск его глаз. – Нельзя же и дальше меня избегать.
– Это еще почему? Разве ты сам так не делал?
– Делал. И сожалею об этом больше всего на свете. Я тебя подвел, сын. Не раз и даже не два. Все эти семь лет я думал только о себе. Считал, что денег и редких встреч достаточно. Я виноват перед тобой. И сам себя за это корю. Дай мне шанс все исправить, наверстать все то, что я успел упустить. И я обещаю, что ты никогда об этом не пожалеешь.
– Ты всегда обещаешь. Но никогда не делаешь…
– Сем…
– Больше не жди меня у школы. Надо мной уже друзья смеются, – вставая, отрезает, застегивая олимпийку, быстро прячет в карман смартфон и бредет к дверям. – Я тебе больше не верю.
– Так, дай шанс мне тебя переубедить! Прости и перестань игнорировать, – иду следом, наблюдая, как он быстро натягивает кроссовки, даже не потрудившись завязать шнурки.
Щелкнув дверным замком, сын натягивает шапку, и выходит в подъезд.
– Семен, – желаю, чтобы он перестал гипнотизировать взглядом двери лифта и все же обернулся, но парень все так же молчаливо скрывается в кабинке, не позволяя мне пробить его броню.
* * *
– Что ты делаешь? – переступая через сваленные в кучу мешки со шпаклевкой, огромные банки с краской и уложенные ровными стопками коробки с напольной плиткой, Антон недоверчиво обводит взглядом помещение, брезгливо отряхивая пыль с ладоней. Я спускаюсь со стремянки, вытираю руки об изрядно испачканную футболку и довольно разглядываю стену, где еще несколько дней назад красовалось цветочное панно. Мебель вынесена в подсобку, холодильники накрыты плотной пленкой, а бригада рабочих уже вовсю занимается отделкой барной зоны.
– Крашу, – я горжусь проделанной работой и только сейчас понимаю Риту, каждый раз испытывающую восторг, любуясь своим шедевром. От меня не требовалось изобразить лес и вазу с фруктами, но в покраске стены в нежный голубой цвет, я превзошел самого себя. – Красиво, неправда ли?
– Что? Стена? Андрей, ты, вообще, соображаешь, что творишь? Я прождал тебя в офисе два с половиной часа и в итоге один отправился на встречу с поставщиком. По-твоему, друзья так поступают? – он явно недоволен и пребывает не в том расположении духа, когда может по достоинству оценить масштаб моих трудов.
– Ты же мой управляющий. Разве, я не предупреждал, что беру паузу?
– Я думал, что по возвращении, ты вновь все возьмешь в свои руки!
– Я и взял. Видишь, провожу модернизацию… Кстати, который час?
– Два. Ты куда? – следует за мной, и растерянно следит за моими действиями. Я снимаю забрызганную краской футболку и, обтерев ей взмокшую спину, натягиваю свитер, пытаясь руками привести прическу в порядок.
– Домой. Нужно успеть принять душ.
– Душ? Да что, черт возьми, с тобой происходит! – спрашивает так громко, что я невольно морщусь.
– В четыре у Семы игра. Шел бы и ты домой. Жену в ресторан своди или фильм посмотрите…
– Андрей, – Павлов плюхается в кресло, с серьезным видом вглядываясь в мое лицо. – Ты решил угробить дело всей твоей жизни? Хочешь остаться в одних штанах?
– Не думаю, что мне это грозит. И порой полезно взять передышку.
– Передышку? Да ты уже и не помнишь, когда в последний раз интересовался бумагами!
– Я интересуюсь. Каждый твой отчет я детально изучаю. Я и так банкрот – я потерял всех, кто был для меня важен. Мой сын со мной не говорит. Я, как маньяк, караулю его у Ледового дворца. Стою и каждый раз надеюсь, что сейчас он заметит меня и подойдет. А он всегда замечает. Полтора месяца я наблюдаю, как он делает вид, что мы незнакомы, и, демонстративно отворачиваясь, садиться в машину к водителю Титова. Я дурак. Никакие деньги не смогут заменить и минуты в компании собственного ребенка, – и, подняв вверх руку, жестом, прошу Антона дослушать. – Не повторяй моих ошибок. Бизнес – это лишь способ обеспечить семье достойную жизнь. Не позволяй работе отодвинуть на задний план дорогих тебе людей.
* * *
На улице снежно. Пушистые хлопья валят и валят, вынуждая меня включить дворники и двигаться со скоростью черепахи. Я немного опоздал и теперь слышу недовольное ворчание людей, вынужденных меня пропускать, вжимаясь в пластиковое кресло всем телом, отвлекаясь от происходящего на льду. Маша сидит двумя рядами ниже. Рядом устроился ее муж, и сейчас поглаживает ее шею, забравшись пальцами под ворот расстегнутой куртки. Мама, словно почувствовав мое присутствие, оборачивается, награждая легким покачиванием головы и теплой улыбкой подкрашенных губ. Это странно. Странно видеть тех, кто когда-то считал меня частью своей семьи, но не иметь возможности подойти, спросить бывшего свекра о рыбалке, поинтересоваться у Елены Валерьевны, как идут ее дела с пошивом одежды на дому. Смотреть, как женщину, которая родила тебе сына и когда-то была твоей, ласково касается посторонний. Посторонний лишь для меня.
Мне стыдно это признавать, но за семь лет я ни разу не видел Семена в деле. Не имел возможности восхититься его скоростью, ловкостью движений и невероятным талантом, который заметен даже такому несведущему зрителю, как я. Мне не довелось горделиво следить за его игрой, делить с ним радость победы, краснеть от удовольствия и переполняющих душу эмоций, когда на его шею надевали очередную медаль и вручали похвальную грамоту. Теперь я лишь зритель, сторонний наблюдатель, которому осталось лишь ругать себя за невозможность сказать собственному ребенку лично, что он лучший…
Он замечает меня в самом конце матча, когда, пересекая коробку, подкатывает к ограждению, снимая с головы шлем. Кто-то из друзей кладет руку на его плечо, попутно подбрасывая вверх клюшку, и Сема, улыбаясь, проходиться взглядом по рядам болельщиков. Не знаю, ищет ли он меня, хочет ли видеть, что я все же пришел, или делает это бездумно, но когда наши взгляды пересекаются, парень замирает, в мгновение становясь серьезным. Он поджимает губы, уже не слушая своего товарища и словно не чувствуя, что столпившиеся позади игроки подгоняют его сойти льда. Задерживается в проходе, все так же сверля меня глазами, размышляя о чем-то своем…
