Текст книги "Подъем (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
– Ты… – смутившись, Сергей запускает пятерню в свои волосы, с шумом выдыхая воздух и оглядываясь по сторонам, словно надеясь, что-то кто-то поможет ему подобрать подходящие слова для выражения своих мыслей.
– Знаю, – впервые, не краснею, а лишь улыбаюсь, сильнее сжимая пальцы. – Не вздумай сказать “нет”, иначе я тебя пристрелю.
Он громко смеется, поворачиваясь к миловидной женщине, а я уже вряд ли когда-нибудь вспомню хоть что-то из ее длинной официальной речи… И это тоже правильно – запомнить лишь ощущения, мягкость его кожи и окутавший меня дурман от нашего первого законного поцелуя…
* * *
Сергей
Мы сидим за столом, стоящем на небольшом возвышении, окутанные приглушенным светом, наблюдая, как гости, немного захмелевшие и разморенные этим длинным днем медленно кружат под пение исполнительницы, протяжно затягивающей песню о какой-то неземной любви. Маша откидывается на высокую спинку стула, и, устало вздохнув, с мольбой смотрит мне в глаза, предварительно коснувшись моей руки.
– Я хочу спать, Сереж. Плевать на эту Ульяну и ее программу…
– Скажи прямо, что тебе не терпится утащить меня в номер…
– Вот еще. Мне не терпится снять с себя корсет и упасть на подушку, – смеясь, она делает небольшой глоток шампанского, махнув рукой своей подруге, что, устроившись рядом с моей матерью, оживленно что-то рассказывает.
– Впервые в жизни я опасаюсь за свою мать. Даже ей будет нелегко выдержать болтовню твоей Светы.
– Это кара за ее неуместные комментарии по поводу моего платья, – положив подбородок на мое плечо, Маша довольно растягивает губы, а я касаюсь пальцем ее щеки, до сих пор не понимая, почему эта женщина выбрала меня. – Давай сбежим?
– Я дурно на тебя влияю, – взглянув на наручные часы, все же не могу удержаться и целую ее неприлично долго, останавливаясь лишь тогда, когда воздуха катастрофически не хватает. – Давай.
– Видишь, – приподнимаясь, она довольно грозит мне указательным пальцем. – Я знаю, как тебя уговорить. Вот ты у меня где! – она хохочет и рассекает воздух своим маленьким кулачком, на безымянном пальце которого красуется обручальное кольцо.
– Не воображай о себе много. Просто я изрядно выпил, – хотя с языка так и хочет сорваться признание, что я уже давно в ее власти и принадлежу ей без остатка. Мы прощаемся с гостями, делая вид, что не слышим недовольных речей Ульяны, следующей за нами по пятам с планшетом в руках, и замерев у родительского стола, терпеливо ждем, пока близкие в сотый раз пожелают нам счастья.
– Ты это, – Миша, а он просил называть его именно так, подтягивает пояс брюк, вставая со стула и протягивая руку для пожатия, – береги мою дочь. Иначе, пристрелю, – говорит уже тише, чтобы слышал только я, обняв и похлопывая по спине.
– Я лично заряжу обойму, – говорю серьезно, и он смотрит уже куда приветливее, хоть на глубине взора все еще можно узреть недоверие. Потрепав Сему по приглаженным гелем волосы, я подмигиваю мальчишке, слизывающему крем со свадебного торта, и следую между столиками, желая переброситься парой фраз с матерью.
– Елена Валерьевна, – я целую руку тещи, манерно поклонившись, а она добродушно хлопает меня по руке, по-семейному привлекая к себе.
– Мам, – оставив Машу с родителями, бессовестно прерываю говорящую Свету, устраиваясь рядом. – Руслан тебя отвезет, но лучше бы ты осталась здесь. Я забронировал тебе один из номеров, – стараюсь не смотреть на женщину, так и не сумевшую смириться с моим выбором.
– Нет, я лучше домой. Здесь и так весь отель забит родственниками… Не хочу с самого утра отвечать на вопросы родни. Вы уже уходите?
– Да, устали жутко…
– Ох, сынок…
– Не начинай. Просто порадуйся за меня.
– Это невыполнимая просьба. Ты только посмотри на ее дядю, – шепчет, поворачиваясь к выплясывающему горячие танцы человеку. – Хорошо Парфенов уехал… Иначе, позора не оберешься!
– Мам, это нормально. Тем более у него неплохо выходит…
– Светлана Викторовна, надеюсь, вам все понравилось, – жена кладет руку на мое предплечье, и миролюбиво взирает на выпрямившую спину мать.
– Что ты, это единственный день в моей жизни, который я предпочла бы забыть, – она деланно улыбается, занимая пальцы бокалом с вином, а Маша с облегчением выдыхает.
– Ну слава богу! Вы за два часа ни разу не сказали мне гадости. Я начала переживать, все ли с вами в порядке…
– Пошли уже, – знаю, что они могут цедить сквозь зубы ругательства на протяжении всего вечера и предпочитаю поскорее удалиться, взяв за руку свою супругу, постоянно оборачивающуюся к свекрови, чтобы похвастаться перед ней обручальным ободком.
– Ух! Тебе придется прожить со мной всю жизнь, еще одной свадьбы я не переживу, – скинув с кровати покрывало усыпанное лепестками, Маша валиться на матрац, раскинув в сторону руки.
– Двинься, – я отпихиваю ее в сторону и, быстро скинув ботинки, падаю рядом, не обращая внимания на ее недовольные визги.
– Сереж, – она привстает на локте, нависая надо мной и начиная игриво поддергивать ногтем пуговицы на моей рубашке. – Знаешь, чем занимаются новобрачные, бросив гостей на произвол судьбы.
Я позволяю ей осыпать поцелуями мою скулу, выдавая что-то невнятное, и недовольно ругаюсь, не сумев пробраться к скрытой длинным белым подолом коже.
– Нет, – отстранившись, Маша качает своей головой, и я не могу сдержать улыбку, заметив бесят в глубине ее глаз. – Считают подаренные деньги!
– К черту, пусть этим займется кто-то другой, – и она не сопротивляется, когда потянув ее за руку, я укладываю ее на постель, теперь сверху разглядывая ее счастливое лицо.
– Что? – вмиг становясь серьезнее, Маша зачем-то поправляет прическу, явно смущенная моим пристальным разглядыванием.
– Маш… – мне так много хочется ей сказать, что голова кажется лопнет от вороха мыслей. – Я…
– Не говори, – быстро прикладывая палец к моим губам, она целует мою шею. – Я и так все знаю. Просто обними.
И я обнимаю. Обнимаю так, как никого и никогда не ласкал в своей постели, желая коснуться каждого доступного участка кожи, обжигаю жаром своих губ, снимая с нее сначала платье, а потом кружевное белье не сомневаясь, что даже через тысячу лет буду чувствовать жажду, утолить которую под силу лишь ей…
Маша
– Мама! Возьми Софийку! Встаньте поплотнее! – командую, замерев напротив сбившей в кучку семьи с фотоаппаратом в руках. – Семен! Надень его как подобает!
Сын водружает бумажный колпак на голову, недовольно закатывая глаза, что-то прошептав на ухо Сереже, отчего муж прячет улыбку за поднесенным к губам кулаком, небрежно забрасывая руку ему на плечо, и я, довольная композицией, наконец, делаю несколько кадров.
– Нужно было пригласить фотографа. Уверена, что на твоем снимке я похожа на бегемота! – сетует Света, прикрывая живот огромным плюшевым медведем. – И зачем я послушала тебя на старость лет! – эту недовольную реплику она отвешивает Диме, довольно потирающему усы, которые гордо носит уже полгода, не идя на поводу у жены и не сбривая густую растительность, считая, что они придают ему солидности.
– Машунь, давай выносить торт? Иди к дочке, а я сниму на камеру! – Анна Федоровна торопливо скрывается на кухне, а я послушно устраиваюсь рядом с детским стульчиком, заботливо поправляя бант на голове малышки, и бегло целую усевшегося рядом Сережу, рукав кофты которого перемазан фруктовым пюре.
– Мог бы и переодеться. Это ведь для семейного архива!
– Еще чего. Это пятно придает мне особого шарма.
– Итак! Сережка, зажигай! – моя бывшая свекровь водружает перед нами огромный торт и я едва успеваю словить маленькую пухленькую ручонку, желающую ухватить мастичного зайца, пока мужчина, щелкнув зажигалкой, поджигает свечу. – Вот хулиганка!
Сегодня я счастлива, как никогда. Развеселившиеся родственники, близкие друзья и любимые дети, что еще нужно для ощущения полета и бесконечной феерии?
– Я тебя украду, – коснувшись губами моего виска, шепчет мне на ухо Титов, беззастенчиво прижимая меня к себе.
– Как? У нас же гости…
– Переживут. Здесь же моя мама, уверен, скучно им не будет.
– Какой-то сомнительный аргумент… Она опять что-нибудь отчубучит, – прячу ладони в задних карманах его джинс, и потягиваю носом легкий аромат его туалетной воды.
– Света что-нибудь придумает. С этой своей беременностью, она вконец озверела. Даже я ее побаиваюсь. Слушайте, – говорит уже громче, разворачиваясь к собравшимся за столом. – Мы сбежим от вас на пару часов. Хочу порадовать жену в такой день…
– Боже! Вам что невтерпеж? – смеется Иванова, съедая уже третий кусок бисквита.
– Света! – под дружный хохот я заливаюсь краской, и прячусь от глаз друзей, уткнувшись лицом в мягкую мериносовую шерсть Сережиного пуловера.
– Что? Я же не на детском утреннике? – облизывая десертную ложку, словно не замечая недовольства своей тезки, что, цокнув языком, поправляет жабо своей белой шелковой блузки, ничуть не смущается Светка, игриво вздергивая бровь. – Главное, не соглашайся на еще одного ребенка! Я еле хожу и чувствую себя развалиной!
– Мы приглядим за детьми. Миша, налей-ка Софийке компота, – отпускает нас мама, и мы следуем в прихожую, набрасывая на плечи верхнюю одежду.
– Куда мы едем? – я устраиваюсь на сидении, разглядывая в окно стоящую рядом мазду – новогодний подарок мужа, заставивший меня на время потерять дар речи.
– Не скажу. Это же сюрприз, – он хитро улыбается и заводит двигатель, плавно выруливая с парковки, и я понимаю, что все равно не добьюсь ответа, даже если стану повторять свой вопрос, как заведенная на продолжении всего пути.
– Наденешь повязку мне на глаза?
– Нет уж, хочу чтобы ты запомнила дорогу.
Мне тридцать пять. Через несколько месяцев я отпраздную очередной день рождения, став старше еще на один год, но, несмотря на жизненный опыт, рождение двух детей и погружение в мир предпринимательской деятельности, ощущаю себя куда моложе своего биологического возраста. Наверное, это заслуга Сережи – его жаркие взгляды, порывистые поцелуи и неуемное чувство юмора заставляют меня забывать о течении времени, замерев в пограничном состоянии между куда-то ушедшей юностью и уже хорошо ощутимой зрелостью. Возвращаясь на три года назад, к моменту нашей первой встречи, единственное о чем жалею, так это о потраченных впустую мгновениях, которых лишила себя собственноручно, так долго не замечая его непохожести, его какой-то завораживающей особенности и природного шарма. Нужно было схватить его за грудки прямо в переполненном супермаркете, пока он размахивал в воздухе бумажной купюрой, сдабривая эффект брошенным сквозь зубы: “ Идиотка”, прижать к себе и целовать так долго, пока не поймет, что все остальное – мыльный пузырь, не стоящий убегающих в небытие минут. Нужно было заливать его мать каждый день, а встречая в дверном проеме его наглую физиономию, обезоруживающе улыбаться, чтобы все мысли из его головы улетучивались, оставив лишь единственно верное утверждение – вот она, моя будущая жена и мать долгожданной дочери. Если среди ваших подруг затесалась уверенная в себе блондинка, возомнившая себя великой свахой и знатоком человеческих душ, не спешите отмахиваться от ее предложения присмотреться к тому, кто по ее десятибалльной шкале добрался до верхней отметки. Кто знает, может быть рядом с вами и впрямь притаился лучший из лучших?
– Знаю, что не ответишь, но если не спрошу – упаду в обморок от волнения, – все же позволяю взять над собой верх женскому любопытству.
– Даже не старайся, – отправляя в рот леденец, он лишь качает головой, то и дело бросая взгляды на покоящуюся на приборной доске пачку сигарет.
– Это какой-то мазохизм. Выбрось, чтобы глаза не мозолила, – беру их в руки и заглядываю внутрь, желая убедиться, что их количество не уменьшилось.
– Мне так спокойней. От мысли, что в форс-мажорной ситуации мне будет нечем успокоить нервы курить тянет еще больше…
– Серьезно? Какая это попытка? Седьмая?
– Четвертая. И если ты хоть слово скажешь об отсутствии у меня силы воли, я выброшу тебя из салона, – знаю, что шутит, но все же не рискую читать ему лекции о вреде курения.
– Не выкинешь. Ты без меня пропадешь.
– С чего бы? Я и сам неплохо меняю подгузники, – Сережа морщит нос так, как делает это всякий раз, получая очередной сюрприз от годовалой дочери, с трудом сдерживаясь, чтобы не упасть без чувств от одного вида детской неожиданности. Но мне не в чем его упрекнуть – несмотря на подступающие к глазам слезы и хорошо читаемую на лице брезгливость, он все же стойко держится, спасая нежную кожу Софии от неминуемого раздражения, окажись он хоть на капельку менее выносливым.
– А вот это грубо, Сергей Юрьевич! – опираюсь локтем на пассажирскую дверь, развернувшись вполоборота. – Чтобы ты знал, в мои обязанности входит не только это. Вот ты, что делаешь, когда просыпаешься?
– Иду в душ…
– А я первым делом ставлю молоко на плиту, чтобы успеть приготовить кашу…
– Которую никто не ест, – вставляет шпильку, нагло улыбаясь.
– Да что ты? Пожалуй, можешь забыть и о вареных яйцах. Буду валяться до той поры, пока твоя дочь не навалит в штаны!
– И пожалуйста. Я даже готов составить тебе компанию, – поведя бровью, он недвусмысленно улыбается, устраивая ладонь на моей коленке.
– Ты ведь не снял где-нибудь номер? Я не смогу смотреть Светке в глаза, она меня сразу раскусит!
– Нет. Я сделал кое-что покруче!
Мы едем минут сорок. На улице заметно стемнело и управляющие компании уже успели зажечь фонари, от света которых лужи на проезжей части видны за несколько метров. Мы минуем центр, оставляем позади недавно отстроенный спальный район и движемся, окруженные лесополосой с каждой стороны оживленного шоссе.
– Приехали, – Сергей довольно улыбается, ожидая, пока охранник – усатый седовласый мужчина, довольно крепкий и устрашающий, – поднимет шлагбаум, пропуская нас на территорию поселка. Мужчина неторопливо выходит из своего домика, приветливо махая рукой припозднившимся посетителям, и приоткрыв окно, мой муж здоровается с ним так, словно уже не раз распивал с ним коньяк тихими весенними вечерами.
– Ты меня заинтриговал… – с интересом разглядываю дома, спрятанные за высокими заборами, так и не понимая, для чего он привез меня в это место. Сергей лишь отстукивает пальцами по рулю, довольно кивая головой в такт льющейся из магнитолы музыке, хитро поглядывая на мое увлеченное архитектурными многообразием здешних особняков лицо, а через пару минут, уже просит меня выбираться на улицу, взяв из бардачка увесистую связку ключей.
– Что ты задумал? – не могу сказать, что напугана, стоя перед воротами под тусклым светом одинокого фонаря, но внутри все же поселяется какое-то нервное ожидание.
– Буду дарить тебе свой подарок…
Подтолкнув меня вперед, Титов галантно придерживает дверь, и, пройдя следом, кивает спешащему нам навстречу мужчине – типичному представителю ЧОПа, в черной форме с характерной нашивкой на груди и висящей на поясе рацией.
– Сергей Юрьевич, – небольшой кивок головы и, замерев в паре шагов от нас, мужчина принимается пялиться на верхушки деревьев.
Я уже не слушаю мужа, не замечаю незнакомца, а лишь таращусь на двухэтажную постройку с французскими окнами и пристроенным гаражом, наверняка не на одну машину…
– Это ведь то о чем я подумала? – не могу скрыть возбуждения и, кажется, нетерпеливо подпрыгиваю, вцепившись в руку своего спутника. – Да?
Муж лишь протягивает мне ключи, и едва не падает, когда я как подросток, получивший долгожданный подарок, с диким возгласом висну на его шее, а уже через секунду бегу к двери, от дрожи в пальцах, ни с первого раза попадая в замочную скважину. Мой мечты исполняются под громкий смех Сергея – мелодичный, бархатный, делающий момент еще более сказочным, от осознания, что мой фей настоящий…
– Где этот чертов переключатель?
– Я вымою твой рот с мылом. Ты слишком часто чертыхаешься, – заливая помещение светом, Сережа внимательно следит за моей реакцией. – Прошу…
Я вновь приподнимаю уголки губ, заглядываю в комнаты, провожу рукой по перилам лестницы, ведущей на второй этаж, с наслаждением вдыхая запах этого необжитого помещения, стены которого еще не тронуты краской, а паркетная доска небрежно накрыта плотным полиэтиленом.
– Думаю, ты захочешь сама выбрать цвет… Завтра с тобой свяжется дизайнер, – устроившись на табуретке, стоящей в самом центре гостиной, Сергей вертит в руках сигарету то ли по привычке, то ли сопротивляясь соблазну…
– Это… Это… Я не знаю что и сказать! – машу руками, мысленно ругая себя за то, что не в силах подобрать нужных слов, чтобы описать свои чувства. – Это невероятно!
Не придумав ничего лучше, я оказываюсь рядом с ним, и усевшись на его колени целую, перемежая ласку с глупым хихиканьем.
– Я ужасная жена… У меня для тебя нет подарка… – уткнувшись носом в его шею, делюсь своим упущением.
– Ты уже его сделала. Когда согласилась выйти за меня и родила мне ребенка… – он усиливает объятия, наверняка даже не подозревая, что своими словами лишь больше растрогал меня, и без того с трудом сдерживающую слезы. – Хотя, есть кое-что, чем бы ты могла меня отблагодарить… – и прежде чем я начинаю смеяться, нафантазировав в своей голове сцены своей “благодарности”, отстраняется, заглядывая в мои глаза. – Я покурю?
Андрей
На столе одиноко стоит бутылка виски. Я не включил свет, лишь небольшое настенное бра подсвечивает помещение, позволяя мне не расплескать спиртное каждый раз, когда я решаюсь наполнить стакан. Прикурив сигарету – пагубная привычка, которой я обзавелся пару месяцев назад, я откидываю голову, сползая на сидении, и не поворачиваюсь, когда в прихожей раздается лязг поворачивающегося ключа. Рита не торопится раздевать, и, так же как и я, предпочитает полумрак, и появляется на кухне лишь через пять минут, замирая в дверном проеме. Сегодня на ее голове красуются кудри, в легкой небрежности опадающие за спину, а тело обтянуто черным кожаным платьем, вкупе с вызывающим макияжем, делающее ее образ вульгарным, и у меня начинают зудеть ладони в диком желании хорошенько отмыть ее лицо.
– Зря ты не пошел, – отмерев, женщина берет себе бокал и, достав из бара вино, наполняет его наполовину. – Семенов передавал тебе привет… Что празднуешь?
Меня больше не трогает ее ехидная ухмылка, не приводит в бешенство вздернутый подбородок и приподнятая бровь – я наелся этого по самое горло, и теперь могу лишь ухмыльнуться, устроившись поудобней и прикрыв глаза заброшенной на спинку рукой.
– Что? Не хочешь поговорить? Прочитать мне нотации? – призывно выгибаясь, она присаживается на столешницу, и начинает водить указательным пальцем по ободку бокала. – Неужели, я тебя больше не привлекаю?
Из-под опущенных ресниц, я слежу за тем, как возомнив себя роковой искусительницей, Марго устраивает свои ноги рядом с моими бедрами, и игриво тянется, желая поцеловать мои пересохшие губы. От нее пахнет приторным сладким парфюмом, не тем, что ей покупал я, и вином, а от одежды исходит запах ментоловых сигарет – не один я перестал задумываться о здоровье, травя организм никотином. Я хватаю ее кисть, когда она справляется с пуговицами на моей рубашке и, желая наказать, с нажимом проводит по груди, оставляя на коже красные полосы – следы от ее маникюра – и оттолкнув, встаю, засовывая руки в карманы брюк.
– Что? Разочарован? Кусаешь локти, что предпочел меня своей бывшей?
– Иди спать, – не хочу в сотый раз слушать ее претензии, и подойдя к подоконнику, раскрываю окно, мечтая о глотке свежего воздуха.
– Пойду. Тем более что вечер был очень насыщенным… – опять ехидная гримаса, опять холод в голосе и преследующий ее шлейф ароматов, проникающий в ноздри, едва она оказывается рядом.
– Пойду, потому что плевать хотела на все, о чем ты думаешь… – она застегивает мою рубашку, обхватив мой подбородок пальцами, целует, напоследок прикусывая губу, и, оттолкнув, бредет к двери, не забывая покачивать бедрами…
Теперь, когда громкий хлопок извещает о ее уходе в спальню, я провожу рукой по лицу, ломая голову над тем, когда все пошло по наклонной. Где та женщина, что встретив меня в кафе, смотрела с такой тоской и неприкрытой болью, уверяя, что на протяжении года не могла выбросить мой образ из головы. Где та, что сквозь слезы, осыпала меня поцелуями, уверяя, что от осознания, что я принадлежу другой, она готова выть, но и отпустить уже не в силах? Где женщина, измученная ожиданием и страхом, что я все же не приду к ней, получив смс, что она любит и не представляет жизни, в которой не сможет встречать со мной утро и засыпать на моем плече? Нет в ней той мягкости, пусть и хорошо скрытой за маской высокомерия, но так уверенно сбрасываемой с лица, когда за дверями спальни, мы срывали друг с друга одежду, желая хотя бы немного компенсировать утраченное время… Любила ли она меня, зазывая в новую жизнь и наблюдая, как наступая себе на горло, я планомерно рушу свои устоявшиеся будни и забываю о данных жене обещаниях? Теперь я уверенно могу сказать “да”, но, боюсь, она полюбила лишь сам процесс моего завоевания, а получив, со временем свела на нет развитие чувств, принимая как должное мои ласки и нежность. Нельзя сказать, что я мгновенно погрузился в пучину ада, и нужно отдать ей должное, первый год был наполнен страстью, долгими разговорами и построением планов. Я торопился домой, первым делом целуя женщину, по которой успевал соскучиться, уже не получая удовольствия от монотонной рутины трудового дня. Я мог часами смотреть, как она рисует, постоянно сдувая лезущую в лицо прядь выбившихся из-под повязки волос. Мог слушать ее болтовню, улыбаясь, как школьник, начавший познавать все прелести общения с девушкой…
Когда я поддался на ее уговоры, ничуть не испугавшись начать с нуля, и все же решился на переезд, я и представить не мог, что когда-то буду ругать себя за принятое решение. Теперь, я едва ли похож на счастливого семьянина, упустив самые важные события в жизни сына и похоронив дочь, которую даже не успел узнать. Пережил агонию, наблюдая, как любимая женщина, вместо того, чтобы искать утешения в моих объятиях, отгородилась стеной, улыбаясь лишь в компании избалованных, пресыщенных благами светских львиц и скучающих высокомерных деятелей искусств. До скрежета зубов, я сдерживал негодование, глядя в глаза мальчишки, рассказывающего о мамином друге, который вместо меня научил его самообороне, вместе с ним собирал комод и выбирал подарки для понравившейся одноклассницы. Делал все то, что по логике вещей, должен был делать я… Это еще страшнее краха в моей личной жизни, знать, что кто-то планомерно занимает мое место, и виной тому лишь моя слабость… Вот она ирония судьбы – я причинял боль своим близким, веруя в неминуемое счастье с Марго, а теперь наблюдаю, как женщина, когда-то любившая меня больше всего на свете, воплощает в жизнь мои мечты: выходит замуж, радуется победам Семы и рожает дочь.
– К черту, – вылив содержимое бокала в раковину, я выбрасываю недопитую бутылку в ведро, и включив воду в ванной, сбрасываю с себя одежду. Хотите знать, как выглядит человек, разменявший свою счастливую жизнь на призрачные надежды? Вот он, стоит с изнуренным видом, с заросшими щеками и потухшим взглядом, яростно натирая волосы шампунем. И пусть в моем сердце еще живет любовь к мирно спящей за стеной женщине, осознание накатывает на меня внезапно: есть то, за что стоит бороться, но я не думаю, что наша с Ритой история еще стоит борьбы…
– Андрей, – хриплым севшим голосом зовет меня женщина, когда я устраиваюсь на кровати, устав от самокопаний.
– Что? – все же сердце пропускает удар, когда она касается пальцами моего плеча, и, прижавшись ко мне, трется щекой о еще влажную от воды кожу. Я не делаю ни малейшего движения, чувствуя себя уставшим и как никогда разбитым, а она убирает руку, словно обжегшись о мое тело.
– Ничего… – Рита отворачивается, с головой накрывшись одеялом. Мы молча лежим, два уже ставших друг другу чужими человека, каждый из которых ждет, кто же первым разрубит этот узел…
Андрей
– Я продаю свой пакет акций, – первое, что говорит Рита, появляясь на кухне в своем коротком шелковом халате. Она взбивает волосы пальцами, потягиваясь на носочках, отчего ткань поднимается выше, оголяя ее стройные бедра, и берет с полки чашку, намереваясь разделить со мной завтрак. В окно пробиваются лучи яркого майского солнца, и из открытой створки хорошо различимы автомобильные гудки, вялотекущих по проезжей части машин. Мы не так часто едим вместе, кажется, исчерпав не только темы, но и желание поддерживать беседы, глядя друг другу в глаза. Я откладываю в сторону журнал, брошенный Ритой на тумбе в прихожей, и, звякнув, отставляю бокал с горячим чаем, в недоумении взирая на ее довольное лицо.
– Зачем? – доставшийся от отца бизнес мог бы до конца дней приносить ей солидный доход, и так глупо с ним расставаться мне кажется верхом безумия…
– Я ничего не смыслю в строительстве, а ты не горишь желанием вставать у руля, – она грациозно устраивается напротив, закинув ногу на ногу, и с характерным звуком откусывает печенье, разглядывая его с таким интересом, словно никогда не пробовала прежде. – Разве не логично?
– А как же Карасев? Твой отец всегда выделял его, и он не первый год в этом деле, – со скучающим видом, я вновь возвращаюсь к чтению, не в силах выносить ее надменного обозрения моего внешнего вида.
– За три года он не заключил ни одной стоящей сделки, зато с занятной периодичностью летает на острова и раз в полгода меняет машину. Еще год-другой и он спустит в унитаз многолетние труды моего папы.
– Найди другого…
– Вот, знаешь, что меня не перестает в тебе удивлять? – выдав нервный смешок, она придвигается ближе, вынуждая меня иронично изогнуть бровь, ожидая вердикта. – Твой эгоизм. В этом ты даже мне фору дашь. Тебе не приходило в голову, помочь своей женщине, наплевав на неуместную гордость?
– Периодически. Но каждый раз желание пропадает, когда вернувшись с очередной вечеринки, ты начинаешь лить грязь…
– Мило! Очень мило, Андрей! Теперь ты у нас великий мученик, страдающий от жестокости гражданской жены? – откинувшись на спинку стула, Рита вновь принимается за свой завтрак, и, только сейчас заметив, что именно я листаю, вырывает из рук бульварное чтиво, начиная что-то искать.
– Видел? – с какой-то кровожадностью во взгляде, Марго кладет передо мной статью, над которой красуется фото счастливой семьи. – Они хорошо смотрятся вместе, не находишь?
На протяжении почти семи лет жизни, не было ни минуты, когда бы она не думала о моей бывшей супруге. Может быть, где-то на уровне подсознания, до конца не веря в искренность моих чувств, она боялась, что я опомнюсь, и стремглав помчусь возвращать Машу, а, может быть, вечерами, задумывалась над тем, что когда-то я и с ней поступлю также: встречу кого-то поинтересней и уйду, громко хлопнув дверью… Не знаю, наверное, каждая женщина, связавшая свою судьбу с тем, кто принадлежал другой, был скован по рукам и ногам чувствами, штампом и ответственностью, завладев трофеем, на подсознательном уровне ждет, когда же к ней прилетит “кармический бумеранг”? В последнее время я часто размышляю над нашей с ней жизнью, и прихожу к неутешительным выводам – каждый из нас увлекся картинкой. Рита видела во мне мужчину, который не торопился падать к ее ногам, ведя отчаянную борьбу с собственным сердцем, а я упивался преследующим ее ореолом загадочности, какой-то непознанной внутренней глубины, до которой, увы, так и не сумел докопаться, и, кажется, уже никогда и не доберусь. Она съела себя изнутри, все глубже увязая в ненависти к окружающим, ведя борьбу за первенство с моей бывшей женой, а я потерял самого себя, долго не осознавая, что когда-то держал в ладонях бесценный дар – настоящую семью, любовь и уважение… Я украл у собственного сына беспечное детство с совместными играми на площадке, а Марго… А Марго просто жила, принимая как должное мои тщетные попытки удержать наши чувства – разрушительные, и не позволяющие оторваться от земли.
– Она должна сказать мне спасибо, – вызывает во мне недоумение отправляя чашку в мойку. – Кажется, Маша счастлива…
Я вновь опускаю свой взгляд, натыкаясь на белозубую улыбку женщины, держащей за руку человека, сумевшего дать ей все то, на что я оказался неспособен… Ее глаза светятся, а от природы тронутые волной локоны, теперь не такие длинные, как в студенческие годы, развиваются на ветру, в солнечном свете играя хорошо знакомыми мне переливами. Сема бежит чуть впереди, в распахнутой дутой жилетке, видимо, желая догнать малышку, в ярком желтом платьице и накинутом сверху красном плаще. На ней тонкий вязаный берет, из-под которого пробивается копна черных кудрей, и я задумываюсь, неужели у годовалой малышки могут быть такие густые волосы? Меня пробивает тоска, то чувство, когда разум кричит тебе об упущенной возможности на счастье с человеком, с которым иначе и быть не могло… На его месте, на месте Сергея Титова, мог бы быть я: шел бы рядом с семьей, позируя фотографам и крепко держа в своей ладони пальцы…
– О чем задумался? – вмешивается в мои размышления голос – уже вовсе не нежный, не теплый, а словно тронутый коркой льда… – Жалеешь?
– Уверена, что хочешь услышать правду? – в последнее время мы с ней соревнуемся, кто сделает друг другу больнее, хотя я давно не питаю пустых надежд, уже не веруя, что у нее еще хоть что-то ко мне осталось.
– А сам, как думаешь?
– Думаю, тебе плевать, – я не желаю продолжать этот бессмысленный обмен ядом, и встаю, чтобы обернуться, замерев у двери, когда она бросает мне вдогонку.
– Не хочешь спросить, кому я продаю папин бизнес? – обернувшись, я замечаю ее коварную ухмылку, почему-то предчувствуя, что ответ мне не понравится. – Сергею Титову… Насмешка судьбы, да, милый?
* * *
Я умело втискиваюсь на только что освобожденное место, паркуя свой автомобиль у дверей суши-бара, бросаю солнечные очки на приборную доску, беру кошелек, покоящийся на пассажирском сидении, и нажав на брелок блокировки замка, вхожу в прохладное помещение, в это время заполненное оголодавшими посетителями. Отыскав среди десятка людей знакомую макушку, я уверенно лавирую, улыбнувшись официантке, едва не налетевшей на меня с заставленным посудой подносом. Положив руку на плечо друга, я отвечаю на его приветствие, быстро обняв своего юриста, так, как это делают мужчины, встретившие верного товарища, с которым давно не сидели за одним столом. Было бы правильнее пригласить его к нам, но говорить обо всем, что так давно проситься с языка под чутким контролем остервеневшей Риты, за пару месяцев сумевшей вконец испортить свой и без того несладкий характер – отнюдь не заманчивая перспектива.
