Текст книги "Подъем (СИ)"
Автор книги: Евгения Стасина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)
– Нет. У меня другая причина – я закончил ремонт кафе.
– И? – хоть и понимаю, куда он клонит, но все же желаю убедиться в верности своих суждений.
– И хочу, чтобы ты согласилась взять его в свои руки.
– Я? Мне казалось, мы с Антоном прекрасно поняли друг друга. Я не горю желанием с ним связываться.
– Теперь все иначе. Тебе не придется заниматься ремонтом, рекламой и менять оборудование. Можешь начать хоть завтра…
– Ты всерьез думаешь, что я отказалась, только лишь потому, что не хотела возиться с отделкой? Помниться, ты очень им дорожил, так что, дерзай!
– Оно твое. По праву. И я должен был отдать тебе его еще при разводе.
– Во время развода ты не должен был заставлять меня усомниться в своей порядочности. И дело вовсе не в твоем нежелании делиться, а в неспособности расстаться по-человечески, – мне хочется верить, что я не выгляжу жалкой, говоря ему это, но искаженное болезненной гримасой лицо, заставляет меня усомниться, что в моем голосе не читались надрывные нотки. Мужчина быстро берет себя в руки, слегка поддаваясь вперед, и, сцепив руки в замок, устраивает их на полированной поверхности прилавка, после чего невыносимо долго вглядывается в мои глаза. Что он хочет там увидеть? Неважно. Важно, что я не собираюсь прятаться от его пронзительного взгляда, отводя глаза в пол, хотя бы потому что мне нечего стыдится. Это не я заставила свою семью страдать, не я предала чужие ожидания, и уж точно не я бросилась за первой юбкой, поманившей меня изгибом стройных упругих бедер.
– Знаю. И сейчас хочу все исправить.
– Как? Переписав на меня свой бизнес? Да, брось, Андрей! Тебе ведь не пятнадцать, и ты должен понимать, что моего мнения о себе ты уже никогда не изменишь. Ты можешь стать заботливым отцом, внимательным сыном, прекрасным предпринимателем, но для меня навсегда останешься предателем, который растоптал мои чувства и надежды на будущее.
– Значит, не возьмешь?
– Нет.
– Даже для Семы?
– Здесь я препятствовать тебе не стану. Он твой сын, и, если ты видишь его управленцем, ничто не мешает тебе дождаться, пока он подрастет.
– А ты? Что сделать, чтобы меня простила ты?
– Ничего. У всего есть срок давности, и момент, когда я жаждала справедливости, давно упущен. Просто не трогай меня. Не звони и не приходи, если вопрос не касается нашего ребенка. Я не хочу, чтобы моя семейная жизнь полетела в тартары.
– Разве я чем-то угрожаю вашему спокойствию?
– Андрей, давай сойдемся на том, что я оценила твой порыв, а ты услышал все, что я тебе только что сказала? Прости, – почувствовав вибрацию мобильного в своем кармане, отворачиваюсь от бывшего мужа.
– Ты меня убьешь, – от истеричных интонаций в голосе Нины по моему позвоночнику ползут мурашки, сигнализируя, что ничего хорошо я от нее не услышу. Она, кажется, не дышит, и я уверенно сбрасываю с деревянного короба чистящие средства, устраиваясь на низком ящике и обхватывая колени свободной рукой.
– Что?
– Я затопила Титову, – шепчет и замолкает, наверняка ожидая нецензурной брани. Почему? Почему среди всего многообразия сюжетов, в которых моя квартирантка могла спалить кухню или уничтожить мою коллекцию любовных романов, которые я так и не забрала, должно было случиться именно это? Я громко вздыхаю, закатывая глаза и сжимая пальцы в кулак, вымучено поднимаю свой взор к потолку и, вставая, сообщаю, что буду через двадцать минут. Я слышу, как по ту сторону динамика моя свекровь обрушивает на голову женщины гневную тираду, ничуть не гнушаясь приправить речь звучными ругательствами, и, заранее сочувствуя бедолаге, которой предстоит узнать о себе много нового, вновь смотрю на Андрея, притихшего и сейчас с интересом изучающего пол этого небольшого торгового помещения.
– Мне нужно ехать, – сбрасывая вызов, сообщаю бывшему мужу, и торопливо скрываюсь за дверью своей мастерской, а уже через несколько секунд появляюсь вновь, на ходу наматывая шарф на еще не застегнутое пальто.
– Ты ведь не на машине? – пропуская меня на улицу, интересуется он, ожидая, пока я закрою свой магазин. – Твоего автомобиля нет на парковке…
– Да. Меня привез Руслан, – и заметив его удивление, поясняю, – наш водитель. Он частенько возит Семена на хоккей.
– Да, я видел, – замешкавшись на тротуаре, он отходит к стене здания, пропуская толпу школьников. – Давай, я тебя подвезу?
– Спасибо. Я возьму такси, – замирая у бордюра с выброшенной вперед рукой, я очень надеюсь, что хоть кто-нибудь остановится.
– Мне нетрудно. И это будет быстрее, чем стоять и голосовать в снегопад.
Я сбрасываю вызов Светланы Викторовны, проклиная вселенную за свою тяжелую участь, и бросив в последний раз взгляд на проезжую часть, нехотя соглашаюсь, надеясь, что мне не придется всю дорогу выслушивать, как глупо Андрей разменял свою счастливую жизнь на призрачные перспективы беспечного быта с красавицей Ритой.
– Здесь все изменилось, – устав от молчания, он решается на разговор, неотрывно следя за дорогой.
– Смотри, – продолжая удерживать руль, Медведев устремляет указательный палец в виднеющийся впереди торговый центр. – Ведь раньше здесь был кинотеатр. Помнишь, как мы ходили туда, после сданного тобой с десятого раза термеха?
– С седьмого. И да, многое недавно отстроили. Кстати, вот эти дома строила фирма Сережи, – с гордостью отвлекаю водителя и сама отворачиваясь к боковому окну.
– Ясно, – сухо отзывается он, прочищая горло. – Я смотрю, без него тут ничего не происходит.
– Что за сарказм в голосе? – не могу не возмутиться, заметив, как он иронично изгибает бровь. – Он трудяга, каких поискать. И да, ко многим новостройкам он приложил свою руку.
– Гордишься?
– Конечно. Было бы глупо не хвастаться достижениями любимого мужчины.
– Любимого, – невесело усмехнувшись, Андрей качает головой, лениво крутя баранку. – Когда-то ты и мной так восхищалась.
Я игнорирую его высказывание, нетерпеливо постукивая пальцами по коже своей сумки, покоящейся на коленях, и лишь поджимаю губы, надеясь, что он и сам поймет какую глупость сморозил. К чему теперь эти философские разговоры, если наши жизни уже сложились и никого не тянет вернуть назад утерянное?
– Так, значит, ты сдаешь квартиру?
– Да.
– Своей кассирше? – улыбается, словно это вполне ожидаемо.
– Да. Жаль, чтобы такое жилье пропадало.
– Могла бы продать.
– Зачем? Хороший район, большая квадратура. Семен подрастет и сможет жить отдельно.
– Конечно, если твоя Нина не разнесет ее до Семкиного восемнадцатилетия, – смеется, въезжая во двор. – Можно, зайду?
– Зачем? – замираю, удерживая пальцы на ручке двери.
– Просто. Я не был там семь лет… – смотрит на меня так, будто это весомый аргумент. – Может быть, смогу чем-то помочь. Забыла, у меня золотые руки.
– Не нужно. С трубами там полный порядок, – говорю, и замечаю женщину, поджидающую меня у подъезда. – Спасибо, что подвез.
– Маш, – окрикивает меня, когда я не дохожу десяти шагов до недовольной свекрови, чей подбородок, как и всегда высокомерно вздернут. – Подумай насчет кафе.
Я ничего не отвечаю, уже не выпуская из виду металлическую дверь, потому что смотреть на недовольную физиономию Светланы Викторовны не испытываю ни малейшего желания. И остановившись, жду, когда она, наконец, приступит к моей инквизиции.
– Кто это? – в голосе сталь, а руки излишне крепко придерживают шаль на ее плечах.
– Зайдем в подъезд? Не хватало, чтоб вы еще простудились и заставили меня бежать за лекарствами, – оставляю без внимания ее вопрос и прикладываю магнитный ключ к домофону. – Надеюсь, Нина жива?
– Я что, похожа на зверя? Почему ты не сказала, что у нее дочь? – встав у почтовых ящиков, она смотрит на меня с укором.
– А это важно? Тем более что ваши радары вас никогда не подводят. Не вы ли спец по определению топота детских ног над вашей головой?
– И что с ней?
– Ничего. Она милая улыбчивая девочка…
– Ты же понимаешь, о чем я! – зло шипит на меня женщина, нервно отстукивая каблуками по плитке в сторону лифта. – Я довела ее до истерики! Не знала, что в квартире еще кто-то есть, и не сдерживалась в выражениях.
– Ну, не думаю, что знай, вы бы поступили иначе, – вздыхаю, пропуская ее первой в кабинку.
– А сколько ей?
– Одиннадцать, кажется… Я не сильно расспрашивала, – я опираюсь на стену, расстегивая верхнюю одежду, и устало тру переносицу.
– Так, она больна?
– Уже нет. Правда, немного отстает от сверстников и часто простужается… Да какая разница?
– Никакой, – вновь нацепляя на лицо невозмутимую маску, дама начинает меня разглядывать.
– Хотите знать, кто будет возмещать ущерб? – ухмыляюсь, собираясь выйти в раскрывшиеся створки.
– Нет. Пытаюсь решить для себя, стоит ли мне предупредить сына о твоих ухажерах, – заставляет меня вздрогнуть и с победной улыбкой на губах жмет на кнопку своего этажа, оставляя меня наедине с витающей в воздухе угрозой…
* * *
Порой, мы бездумно совершаем поступки, способные ранить дорогих нам людей. Таимся, недоговариваем, увиливаем от ответа, ошибочно полагая, что тем самым стараемся защитить близкого человека от лишних нервов и душевных терзаний. Я не сказала Сереже о разговоре с Медведевым. Промолчала, вместо того, чтобы поведать ему, что он подвез меня к дому свекрови. К дому, где я когда-то встречала утро и провожала рассветы, чувствуя на теле горячие пальцы Андрея. В череде совершенных мной промахов, этот станет роковым. Но сейчас я не задумываюсь о последствиях, не пытаюсь предугадать, во что выльется Сережино негодование, если Светлана Викторовна все же поведает ему о незнакомом брюнете, из чьей машины я вышла к ней навстречу. Я просто сижу на диване, забросив гудящие ноги на колени супруга, и закрыв от удовольствия веки, наслаждаюсь его бархатным голосом и стуком пальцев по клавиатуре его рабочего ноутбука. С недавних пор он надевает очки, жалуясь, что от бликов монитора к вечеру его глаза нещадно режет, словно кто-то бросил ему в лицо горсть сухого песка.
– Сереж, – вяло шевельнув пальцами своей руки, заброшенной на диванную подушку, обращаюсь к нему немного хриплым осипшим голосом. – Как думаешь, твоя мать предъявит ей счет?
– Не знаю, – прокручивая колесико мышки, он бегло изучает какой-то документ, отражающийся в оптических стеклах оправы. – Это ее вина, так что было бы правильно возместить.
– Мне ее жаль. И потом, это Катя набрала ванну…
– Зачем она, вообще, оставляет ее одну?
– Обычно, с ней сидит Нинина сестра. И потом, Катя вполне вменяемый ребенок. Просто немного рассеянная. Даже не представляю, чем Нина будет оплачивать ремонт. Может быть, дать ей кредит и удерживать какую-то часть зарплаты?
Сергей отвлекается от дел, поворачивается ко мне и внимательно смотрит, при этом поглаживая мою ступню. Он красив. С каждым годом его черты все больше и больше завораживают меня своим магнетизмом, и я неосознанно улыбаюсь, желая коснуться пальцем его переносицы, чтобы разгладить ненавистную складку между бровей, возникающую всякий раз, когда мой муж задумается над чем-то серьезным.
– Знаю. Я слишком добра, милосердна, наивна, – присаживаюсь и загибаю пальцы перечисляя все то, в чем он не раз меня упрекал. Пользуясь отсутствием в комнате детей, уже мирно спящих в своих кроватях, я отставляю в сторону компьютер, чтобы забраться на колени мужа. – Давай, устроим отпуск? Оставим детей бабушкам и хотя бы неделю поживем для себя?
– Удивительно это слышать от женщины, которая по десять минут торчит у двери спальни, наблюдая, как спят ее дети. Наверное, ты простудилась, пока помогала квартирантке вытирать полы…
– Нет, я просто устала. Хочу ни о чем не думать, лежать на солнце и читать книги. Старею?
– Нет уж. Мне нравится думать, что моя жена еще ничего, – целуя мои губы, Сергей улыбается, и, устало вздохнув, зарывается лицом в мою шевелюру. – А вот я, кажется, сдаю. Ты замечала, что мои волосы на висках поседели?
– Где? – отстраняюсь и начинаю судорожно перебирать пряди, в надежде развеять его страхи о маячащей на горизонте старости. – Ничего нет. Разве, что только один, – сверкая улыбкой, демонстрирую ему свою находку.
– Твой мужчина разваливается, дорогуша. Так что не время для твоих ужимок…
– Для меня ты будешь самым красивым, даже с проплешиной на затылке, – обхватив его щеки руками, утыкаюсь своим лбом в его. – Такой невероятный мужчина хорош в любом своем проявлении.
И это действительно так. Оглядываясь назад, я жалею лишь об одном: на протяжении долгих лет я растрачивала свою нежность совсем не на того, кто был этого воистину достоин…
Хотите знать, когда наступает переломный момент? В день, когда собравшись за большим круглым столом, мы всей семьей празднуем день рождения моей свекрови. Сергей молчалив с самого утра. Я честно старалась его разговорить, но где-то в час пополудни оставила эту затею, позволив мужу самостоятельно справиться с грозовыми тучами, поселившимися на дне его взора. Он то и дело хмурится, кажется, даже не прислушиваясь к разговору, и все чаще поглядывает на Андрея, словно специально усевшегося напротив, не реагирует на мои легкие касания и поглаживание ладони правой руки. Мама что-то спрашивает у именинницы, Семен болтает со своим дедом, Софийка гордо оглядывает помещение с высоты своего трона – детского стульчика для кормления, любезно предоставленного официантом – а мой муж словно выстраивает стену вокруг себя, оставаясь безразличным к царящему за столом веселью. Трудно наслаждаться кухней, буквально кожей ощущая, как в воздухе повисает предчувствие неминуемого краха, и я нервно тереблю кулон на своей груди, смущаясь еще больше, когда бывший муж цепляется взглядом за мое украшение и ухмыльнувшись, приподнимает бровь, теперь смотря прямо на меня. Это его подарок на одну из годовщин – небольшой ключик из белого золота, инкрустированный россыпью бриллиантовых камней. Задумывалась ли я, когда подбирала украшение под свой сегодняшний наряд? Определенно нет, иначе отдала бы предпочтение одной из драгоценностей, подаренных мне Титовым, и не была бы вынуждена терпеть испытывающий взгляд, под которым когда-то плавилась, как ванильный пломбир.
– Сергей, – обращается к моему супругу Волков, сегодня пришедший в компании своего сына. Петя немного поправился, распрощался со значительно частью волос на макушке, но остался на редкость привлекательным даже при всех своих незначительных недостатках. Неважно, красив ли ты как божественный идол, если ты обладаешь природным шармом – ты просто обречен на успех у женщин. – Правда, что ты заключил контракт с немцами? Слышал, они затеяли масштабную стройку.
– Да, – даже не думая отворачиваться от вальяжно устроившегося по ту сторону стола Андрея, сухо отзывается Титов.
– Я не успеваю за тобой следить! – адвокат добродушно смеется, приятельски хлопая его по плечу. – Вот мальчики на кого нужно равняться! – обращается к сыну и поворачивает голову к крестнику, желая удостовериться, что он расслышал заданный им ориентир.
– У нас и так все неплохо, – делая небольшой глоток виски, Медведев забрасывает руку на спинку соседнего стула, и я с удивлением отмечаю, что теперь и он сам не торопится разрывать зрительный контакт с моим супругом.
– Да что ты? – если бы взглядом можно было убивать, Сергей бы явно не пощадил Семкиного отца, сквозь зубы процедив свой вопрос.
– А разве нет? Я, конечно, не настолько богат чтобы скупать строительные фирмы, но и от нищеты далек. Кстати, как там твое последнее приобретение? Надеюсь, покупка того стоила?
Я с трудом понимаю о чем идет речь, но интуитивно вцепляюсь пальцами в предплечье мужа, на скулах которого уже заметно играют желваки.
– Сереж, – шепчу ему на ухо, надеясь, что со стороны мы похожи лишь на милых голубков, а не на опьяненного злостью мужчину, которого старается сдержать миниатюрная брюнетка. – Да что с тобой сегодня?
– Ничего, – так и не ответив на вопрос Медведева, Сергей встает из-за стола, лишь бегло скользнув взглядом по моему лицу. – Пойду, покурю.
Вот она – фатальная ошибка. Я киваю, снимаю ладонь с его плеча и молчаливо смотрю вслед удаляющейся фигуре. Внутри не звенит тревожный звоночек, когда минутой позже из зала выходит Андрей, а несмолкаемая болтовня Дмитрия Арсеньевича настолько отвлекает меня от происходящего, что я не замечаю, как неприлично долго отсутствуют за столом два человека, которым пришлось столкнуться на жизненном пути, благодаря моей персоне…
* * *
Даже спустя десять лет я не смогу объяснить зачем иду на улицу, осознавая, что мне не избежать разговора с Машиным мужем. Не имеет значения, сколько времени утечет, даже умудренный старостью и внушительным багажом пережитых событий, я никогда не сумею понять, для чего остановился в паре шагов от человека, неспешно выдыхающего дым в пространство. Люди не меняются. В этом я сегодня убедился на собственном опыте. Чтобы я ни говорил о выводах, осознаний и принятии собственной неправоты, внутри я все тот же эгоист, жуткий собственник и ревнивец, терзаемый жгучей обидой на себя самого и судьбу в целом, что вынужден наблюдать, как женщина, которая когда-то всецело мне принадлежала, теперь с такой теплотой смотрит на другого. Я не имею права желать стереть его в порошок, ведь она уже давно не моя, но совладать с учащенным сердцебиением, возникающим сразу же, как только она касается своего мужа, я не в силах. Тошно и невыносимо видеть, как ее губы касаются его щеки, как волосы, все так же отдающие золотом на свету, спадают на его плечи, невесомо скользя по его щеке.
– Сигарету? – видимо, я слишком долго молчу, смеряя Титова тяжелым взглядом, чем вызываю недобрую ухмылку на его лице.
Я не отвечаю, лишь увереннее расправляя плечи, и лениво достаю из пиджака пачку, наверное, излишне театрально прикуривая.
– У тебя какие-то проблемы? – беру инициативу в свои руки, пока Сергей отбрасывает бычок в урну, и спрятав руки в карманах брюк, режет меня сталью во взгляде.
– Ты моя проблема, – отвечает спокойно, не двигаясь, лишь немного склонив голову набок.
– Интересно. Что-то не помню, чтобы наши интересы пересекались. Или ты решил освоить автомобильный рынок?
– Не делай вид, что не понимаешь, о чем я. В бизнесе я бы тебя раздавил, даже не потрудившись узнать твое имя.
– Да что ты? Тогда, для меня большая честь осознавать, что пусть и не в рабочих вопросах, но ты признал во мне достойного конкурента, – саркастично выгнув бровь, я вновь подношу сигарету к губам.
– Конкурента? – отмерев, Титов поднимает голову вверх, смеясь, и заставляет меня вздрогнуть от металла в голосе. – Ты скорее моя головная боль. Лезешь во все щели, раздражая своим присутствием. Звонишь моей жене, ходишь в ее магазин, как на работу, подвозишь…
– Так, тебя это задевает? Прости, но тут я твоего разрешения спрашивать не стану, – завожусь от неприкрытой угрозы в его взгляде. Не думая, подхожу ближе, бросая слова, которые слетаю с губ скорее от безысходности, от невозможности все исправить и отмотать пленку назад, чтобы никогда не терять семью. Из желания, глупого, эгоистичного, заставить его помучатся так, как я терзался пятью минутами ранее. – Боишься? Вдруг она решит уйти ко мне? Ведь первая любовь, она самая сильная, не так ли? Переживаешь, что вспомнит, как хорошо ей было со мной?
Сергей меняется на глазах. Крепче сжимает челюсть, делает шаг и, глядя в мои глаза с нескрываемым презрением, бросает:
– Нет. Боюсь, что она забудет с какой легкостью ты предаешь своих близких, как в погоне за юбкой плюешь на собственного сына, оставляя женщине, которая помогла тебе подняться вверх жалкие объедки.
Я бью его раньше, чем успеваю осмыслить сказанное, а спустя какую-то жалкую секунду, оказываюсь прижатым к каменной кладке фасада дорого ресторана, от дверей которого к нам уже мчатся охранники. Чувствую, как из носа льет кровь, но от этого лишь сильней завожусь, поддаваясь первобытным инстинктам. Ни один участник драки не сможет вам рассказать сколько времени он потратил на схватку с соперником, но в деталях сумеет поведать сколько ударов успел нанести. Я смог ударить его только дважды, кажется, разбив лишь губу на его разъяренном лице. Когда два огромных амбала с золотистыми бейджиками на пиджаках, едва сдерживая разгоряченного мужчину, умудряются с трудом оттащить его в сторону, я сплевываю на асфальт кровавую слюну, отчетливо расслышав предупреждение:
– Если еще раз ты к ней подойдешь, я тебя убью.
Мне не двадцать. Черт, мне даже не двадцать пять, а я кидаюсь с кулаками на человека, вызывающего во мне дикое чувство брезгливости. Это нелепо, спускать всех собак на того, с кем не имеет смысла бороться. Я знаю, что отныне он участник совместных семейных праздников, знаю, что не должен вести себя так, как веду, но есть что-то, не поддающееся контролю. Что-то, с чем ты не в силах совладать… Его ухмылки, его взгляд с поволокой превосходства, его беззастенчивые разглядывания моей жены, и странная убежденность, что он сумел уверить каждого в своем намерении поменять жизнь к лучшему. Я не верю ни на секунду, что он способен изменится, даже на сотую ее долю не допускаю мысли, что он встал на путь исправления. И знаю наперед, что он не просто так обхаживает Машу, прикрываясь желанием наладить отношения с той, что когда-то подарила ему ребенка. Неважно, понял ли он уже, кого так глупо променял на симпатичную обертку, но в том что рано или поздно в нем зародится желание вернуть пущенную под откос жизнь, сомневаться не приходится.
– Что ты устроил? – с порога, бросив шубу на кресло, Маша зло сверкает глазами, огонь в которых не составляет труда разглядеть даже в темной гостиной. Я отставляю бокал на стол, потирая ссадину на скуле, после чего начинаю разглядывать потемневшие костяшки, что довольно трудно сделать, когда комната погружена во мрак, и лишь свет с улицы льет в окно.
– Сережа! – щелкнув выключателем, жена нервно произносит мое имя, и едва зажженные лампы прогоняют прочь липкую темень, впивается взглядом в мое лицо. – Вы подрались?
– Зачем спрашиваешь, если уже знаешь ответ?
– Это был день рождения его матери! Там были дети! Чем ты, вообще, думал? – я никогда прежде не видел ее такой, и с удивлением подмечаю, что даже ругая Сему за тяжелую провинность, она не выглядит настолько устрашающей.
– Ты, вообще, соображал, что делаешь?
– Да. Как и твой Андрей. Его ты тоже отчитала?
– А должна была?
– Наверное. Вы же теперь приятели? Вместе разъезжаете по городу…
– Так вот в чем дело? – не дает мне договорить, недовольно качая своей головой. – Светлана Викторовна постаралась?
– Заметь, тебя постоянно кто-то опережает. Ты ведь за две недели, так и не нашла свободной минутки, чтобы рассказать, как твой бывший муж тебя подвез, – я сбрасываю с пиджак, морщась от ноющей боли в запястье, и теперь наблюдаю за сменой эмоций на лице супруги.
– Да это глупость! Какая разница с кем я приехала?
– Большая. Или я теперь могу смело подвозить своих сотрудниц? Или бывших любовниц?
– Ты мне не доверяешь, ведь так? Считаешь, что я способна на предательство? Что ты молчишь? – явно балансируя на грани, она с трудом сдерживает слезы, пока я, пялясь в пол, допиваю свой коньяк. – И что же мне делать, Сергей? Вычеркнуть его из Семкиной жизни? Увезти на край света и пресечь их общение?
– Я лишь просил прекратить ваши встречи.
– Ты говоришь так, словно я провожу рядом с ним все свое свободное время!
– А я уже и не знаю! – встаю, засунув руки в карманы, и говорю слишком громко, отчего она вздрагивает и неуверенно потирает оголенные плечи. – Не знаю, чем ты занимаешься. Не знаю с кем видишься. Ведь ты у нас независимая, не считаешь нужным делиться со мной подобным!
– И что дальше? Что будет дальше, если ты так на все реагируешь? Будем из раза в раз устраивать мордобой, а потом с пеной у рта доказывать свою правоту? Он мне не нужен! – подойдя ближе, она вцепляется в мою рубашку, словно разговаривает с умалишенным, до которого никак не может достучаться. – Я ведь с тобой! И я счастлива, так как никогда в своей жизни. Да, я его любила. Да, я прожила с ним девять лет и родила ему сына. И отмотай время назад, я все равно села бы в его машину, и плевать, что в конце мне пришлось страдать. Потому что в итоге я бы встретила тебя, Сергей!
Я касаюсь своими пальцами ее нежной щеки, неспешно вытираю соленую дорожку, оставившую влажный след на разрумянившейся коже, и с шумом выпускаю воздух, устыдившись своей несдержанности. Она впервые плачет из-за меня: смотрит не мигая, до боли закусив губу, и все так же не выпускает ткань из побелевших от напряжения рук.
– Так нельзя, ты не понимаешь?
– Я по-другому не умею, – качая своей головой, говорю откровенно, не удивляясь, что от моих слов ее подбородок лишь сильнее начинает дрожать. Сказать, что постараюсь не допускать подобного впредь? Поклясться, что никогда не упрекну ее, если узнаю, что он вновь появился на пороге? Я ревную! Ревную эту хрупкую женщину, отказывающуюся понять, что мирится с незримым присутствием третьего, выше моих физических и душевных сил.
Я не держу ее, когда она обиженно, словно ребенок, столкнувшийся с несправедливостью, размазывает по лицу тушь, убирает мою руку со своего плеча и поправив материю на моей груди, выходит из гостиной, беззвучно удаляясь в спальню. Я возвращаюсь в кресло, но больше не притрагиваюсь к спиртному, откинув голову на мягкую спинку. Последняя мысль, мелькнувшая в моем сознании перед тем, как я окончательно проваливаюсь в сон, откинув голову на мягкую спинку, проста и вполне предсказуема: чтобы она ни решила, анализируя мой поступок, она обречена терпеть меня до конца своих дней, ибо я никогда не смогу отпустить женщину, ставшую для всем, без чего жизнь уже никогда не станет прежней…
У человеческой подлости много личин. Неважно, как и в чьем обличье она пробралась в вашу жизнь, результат всегда будет разрушительным, и вам все равно придётся бороться с последствиями в одиночку. Могу ли я винить свою свекровь за неуемное желание очернить меня в глазах мужа? Нет, определенно нет. Если говорить откровенно, отбросив в сторону мое знание и твердую убежденность, что я ни единым словом не поставила под сомнение свою верность и чувства к Сергею, отчетливо расставив приоритеты в разговоре с Медведевым, осуждать мать, узревшую меня в компании с другим, я не имею права. Скорее я осознаю, что причиной для нашей ссоры была вовсе не Светлана Викторовна, а моя неспособность вовремя делиться с любимым супругом тем, что он считает важным. Имей я возможность отмотать пленку назад, я бы никогда не села на пассажирское кресло черного внедорожника…
– Я так больше не могу, – хлопнув ладонью по столешнице, недовольно выдает Иванова, начиная щелкать пальцами перед моим лицом. – Ты здесь? Вернись на Землю, пожалуйста!
– Я все слышу. Но ничего не соображаю, – честно признаюсь, отодвигая в сторону разложенные передо мной листы.
– Видишь? – направляя в меня указательный палец, подруга морщит свой лоб. – Это черная неблагодарность, Мария Михайловна. Когда ты стояла на пороге новых свершений, я честно выслушивала, где, как и когда ты собираешься открывать свое дело!
– Знаю, знаю! И мне, правда, стыдно. Но в голове полнейший бардак…
– Хочешь, я лично отверну ему голову?
– Сереже?
– Андрею, – закатывая глаза, женщина качает головой, сетуя на мое тугоумие. – Нужно послать его далеко и надолго, пока он во второй раз не испортил твою жизнь. Вот скажи мне, почему всех униженных и оскорбленных тянет к тебе, как магнитом?
– Не знаю, Свет, – теперь моя очередь поднимать свой взор к потолку. – Да и дело не столько в нем, сколько в самом Сергее. Он обезумел. Сошел с ума на почве ревности…
– И имеет на это полное право! Кому понравится, что его жена приветливо улыбается своему бывшему? Где, вообще, твои мозги? Как можно, после всего, что тебе пришлось пережить, так мило с ним ворковать?
– Я не воркую! И я уж точно не мила! Чего вы все от меня хотите? Чтобы я бросилась на него с кулаками и выставила за дверь?
– Да, если это поможет сохранить мир в твоей семье. Я же тебя знаю! Хочешь, расскажу, как проходят ваши с ним разговоры?
– Не вздумай меня парадировать! – угрожающе зыркаю на нее из-под ресниц. – Разве я похожа на человека, способного предать?
– Нет, – говорит уверенно, опираясь локтями на стол и устраивая подбородок на своем маленьком кулачке. – Зато твой Медведев да. И глазом моргнуть не успеешь, как он в пух и прах разнесет твое благополучие.
– Да с чего вы взяли, что ему это нужно?
– С того, что он как паразит – вцепится и тянет соки из окружающих. Кому он нужен в свои сорок два с таким непомерным эгоизмом? Зачем начинать что-то новое, если под боком гуляет Маша, готовая спустить ему с рук все прегрешения?
– То есть, ты тоже считаешь, что он намерен меня вернуть?
– Конечно, ведь проще уйти с головой в прошлое, где все знакомо: борщи, заглядывания в рот, сын, в конце концов!
– Он же не настолько глуп, чтобы не понимать, что я уже давно отпустила его на все четыре стороны!
– Маш, – придвигаясь ближе, Света смотрит на меня с теплотой, – Разуй глаза! Нельзя быть хорошей для всех в ущерб собственному счастью. Семену не три и тебе вовсе не нужно терпеть его папашу, опасаясь, что своей холодностью ты испортишь их и без того нестабильные отношения. Дай ему понять, что поезд уже уехал. В один конец.
– Господи, – сжимаю пальцами виски, ощущая, как на меня наваливается усталость. Усталость от чужих ожиданий, проблем, свалившихся на мои плечи, и от обстановки в собственной семье, в последнее время ставшей просто невыносимой… – Давай сюда свои макеты.
Иванова вновь раскладывает листы, и я честно стараюсь помочь подруге определиться, какое из помещений лучше подойдет для открытия салона красоты.
* * *
– Тебе помочь со сборами, – устраиваясь на кровати, интересуюсь у своего хмурого мужа, чьи улыбки в последнее время предназначены лишь для детей. Холодок между нами с каждым днем становиться все ощутимей, температура падает, грозясь сковать льдом все-то, что мы выстраивали на протяжении четырех с половиной лет. Нет он, конечно, не ходит по дому молчаливой тенью, иногда интересуется моими делами, касается, пусть и не так часто, как прежде, и все так же делит со мной постель, но мы оба знаем, что нынешнее положение дел слишком далеко от идеала. Если раньше я могла начать возмущаться, когда Сергей, вернувшись с работы, отвлекал меня от выполнения очередного заказа, теперь я мечтаю отбросить в сторону все заботы, чтобы укрыться от невзгод в его горячих объятиях.
– Я почти закончил. Не знаешь, где мой бежевый джемпер? – замерев перед раскрытым шкафом, мужчина оглядывает содержимое полок, кажется, отчаявшись найти любимую кофту.
