Текст книги "Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса (СИ)"

Автор книги: Евгений Шкиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

  – Не опоздали, – сказал Степа, – свежих полос от колес нет. Главное, чтоб свидетелей не было. В тысяче шагах отсюда, – знахарь махнул в южную сторону, – на берегу моря стоит селение Сурви. Если бы не деревья, мы бы его увидели.

  – А что если они выйдут встречать хозяев? – байкер подозрительно огляделся.

  – Не выйдут, преграждать дорогу обозу запрещено.

  – Лады! – в предвкушении жесткой зарубы, Ури осклабился. – Тогда все делаем, как договаривались.

  Компаньонам пришлось ждать. Солнце опустилось на треть, прежде чем вдали показались повозки, запряженные четверками быков, каждой управлял безоружный возница. Как и предполагал знахарь, караван охраняли шесть мечников. На головах их красовались шеломы со шпилями. Два воина ехали впереди каравана, два сзади и два по бокам.

  Степа преградил дорогу обозу. В левой руке он держал лук, на правом плече висел колчан со стрелами. Сзади, под ногами в траве пряталась секира. Когда караван оказался на расстоянии десяти шагов знахарь поднял руку:

  – Добрые господа, умоляю вас остановиться во имя всемогущего Элохима! Я обязан сообщить вам важную весть.

  Степа медленно опустил руку. Резкие движения были сейчас ни к чему. Обоз остановился. Два воина с удивлением и негодованием окинули взглядом наглого селюка. Один из них, пышнобородый и чернобровый, произнес со стальной суровостью в голосе:

  – Смерд, как ты смеешь стоять на пути священного каравана, который послан самим архиереем?

  – И почему у тебя лук и стрелы? Разве вам позволено иметь при себе оружие, кроме ножей и малых топоров? Или может ты, тупая деревенщина, решил сразиться с кем-то из нас? – громко и насмешливо произнес второй кольчужник. Был он пухлолиц и курнос. Волосы на его лоснящихся щеках торчали безобразными клочками.

  Воины совсем не насторожились. Уже три десятилетия никто не оспаривал власть Богополя, восстания и бунты остались в прошлом. И случайный, или даже неслучайный, встречный вовсе не казался опасным.

  – Я знахарь племени Степных Псов, – сказал Степа, – сам наместник мне дозволил носить лук и стрелы, и я никогда бы не осмелился встать на вашем пути, благородные господа, если бы не важная весть о событии, которое может ожидать вас.

  Степа отвлекал воинов, он не смел смотреть туда, где к арьергарду из двух конных кольчужников подкрадывался Ури.

  – Что за событие? – нетерпеливо спросил пышнобородый.

  Правая рука была опущена, в левой – лук, колчан – за спиной. Слишком долгие мгновения должны пройти, чтобы выхватить стрелу, вставить ее в тетиву и выстрелить. Колчан – на виду. Знахарь будто бы непроизвольно дернул плечом, и богопольцы перевели взгляд с лица Степы на стрелы, звякнувшие в футляре.

  Знахарь отвлекал кольчужников, чтобы те не заметили Ури, а колчан притянул внимание авангарда, чтобы они не увидели пальцы правой руки, нащупавшие и ловко вытащившие стрелу из длинного заднего кармана на бедре.

  – Это очень важное событие, – сказал Степа и скорчил нелепо смешную, испуганную гримасу, – очень важное, поверьте, славные господа! Я бы никогда не посмел преградить вам дорогу, если бы не...

  Пухлощекий хохотнул. Его явно забавлял безмозглый селюк.

  – Не томи, говори! – рявкнул пышнобородый. – Или ты очень пожалеешь!

  – Это событие, самое важное для любого, – вытянув шею, знахарь, изображая безумца, вытаращился, а руки его начали сближаться, – называется СМЕРТЬ!!!

  Степа вскинул лук, и стрела со свистом вошла в лицо пышнобородого. На миг в глазах пухлощекого отразилось удивление. Он не поверил в происходящее. Такого просто не могло быть. Селюки – трусы и рабы, никогда он не видел их сопротивляющимися, потому что родился уже после последнего восстания. Видел робко перечащими и юлящими, но быстро ломающимися, если на них хорошенько надавить, но чтобы так, в наглую выстрелить в воина господня...

   Степа выхватил из-за спины вторую стрелу, надеясь прикончить и пухлощекого, но тот уже вышел из ступора, потянул поводья на себя, хлестнув лошадь ногайкой по крупу. Кобыла встала на дыбы, и стрела угодила ей в грудь.

  Степа отступил на два шага, рука вновь потянулась к колчану. Лошадь, получив изрядную порцию яда, стала заваливаться, но воин, проявив чудеса ловкости, соскользнул со спины парализованного животного и приземлился на ноги. Прежде чем пухлощекий обнажил меч, знахарь выпалил в третий раз. Никогда еще в жизни Степа не проявлял подобные чудеса скорострельности, но быстрая стрельба отнюдь не подразумевает точность. Стрела застряла в кольчуге богопольца, в левом плече. Ухмыльнувшись, пухлощекий вырвал ее и сломал.

  Знахарь отступил на шаг, выхватил из травы секиру.

  – Тупая деревенщина, – выцедил сквозь зубы пухлощекий, – я буду убивать тебя очень-очень медленно.

  Ури напал на арьергард одновременно с компаньоном. Два всадника, всматриваясь, что за идиот посмел преградить дорогу обозу, находились практически рядом друг с другом. Подкравшись к неприятелю сзади, Ури, мысленно попросив прощения у Небесного Харлея за убийство четвероногих байков, широко размахнулся и отрубил копыто ближайшей лошади и тут же с разворотом вокруг себя обрушил лезвие на круп второй. Обе кобылы буквально взревели от боли и ужаса, и, рухнув, как подкошенные, придавили собой хозяев. Первый кольчужник так и не успел ничего понять, боевой топор снес ему полголовы. Второй воин, попытался вытащить меч, но его нога была накрепко зажата в стремени под бьющейся в конвульсиях лошадью, что не позволило быстро обнажить оружие. Ури проломил ему переносицу остро заточенным обухом.

  Два богопольца, находившиеся в середине обоза, не сговариваясь, развернули лошадей и помчались к более сильному противнику – к байкеру. Ури воткнул секиру в землю, скинул с плеча заряженный арбалет, и, почти не целясь, выстрелил. Толстый болт, проломив кольчугу, вошел под сердце воина. Из шести охранников в живых оставалось теперь только двое. Шансы практически уравнялись.

  Практически.

  Ури, откинув арбалет и вновь схватившись за боевой топор, забежал за телегу, поднырнул под нее, вылез с другой стороны. Богополец, подстегнув лошадь, объехал телегу. Не желая сражаться с конным, байкер вновь поднырнул под нее.

  Ури проделал данную операцию несколько раз, пока кольчужнику не надоели игры в кошки-мышки, и он не спешился.

  – Я убью тебя и так, – сказал воин спокойным, слегка насмешливым тоном, – вылазь, трусливый сын грязной блудницы!

  Ури вышел навстречу неприятелю:

  – С какого хрена ты меня убьешь, скутерастина помойная?

  – Потому что Элохим велик!

  Богополец был, пожалуй, того же возраста, что и Ури, но только выше и стройней. Аккуратно подстриженная бородка, тонкий крючковатый нос в сочетании с презрительным прищуром, сквозь который пробивался острый орлиный взгляд, привлекали особой, нестандартной красотой.

  – Да, неужели? Сегодня ты отправишься в баггерхелл, красавчик. Прямо в объятья адской шлюхи!

  Губы кольчужника искривились в снисходительной улыбке, он поднял меч и категорично, впрочем, без особого фанатизма, отчеканил:

  – Элохим велик! – а затем провел первую ложную атаку.

  Степа выкладывался на полную. Он опробовал все удары и их комбинации, что разучил за последние девять с небольшим месяцев. Он рубил в направлении бедра, корпуса или шеи противника, тут же с накрута обрушивал секиру с противоположной стороны, и сразу же пытался зацепить лезвием меч богопольца. Но пухлощекий будто забавлялся со знахарем, то и дело подразнивая:

  – Давай-давай, тупая деревенщина. Давай-давай...

  Богополец скользил по лежалой траве, кружась в причудливом танце, лишь изредка нанося несерьезные, дразнящие удары, и Степина секира постоянно опаздывала, рассекая воздух там, где только что, мгновение назад, находился противник. Знахарь начал уставать. Движения его замедлились, пот заливал глаза, мышцы рук гудели, но лютая ненависть заставляла вновь и вновь поднимать боевой топор и с хрипом устремляться в очередную безрезультатную атаку.

  Наконец, пухлощекий, решив, что достаточно измотал неприятеля, неожиданно сблизился на короткую дистанцию, рубанув по косой сверху. Степа подался чуть вперед, блокировав меч богопольца еще на стадии замаха. Тогда пухлощекий с силой оттолкнул от себя знахаря, сделав подножку. Не удержавшись, Степа упал в траву. Он успел подняться на одно колено, прежде чем меч воина господня с яростью обрушился на древко секиры и перерубил его. Степа остался без боевого топора, однако у него и в мыслях не было сдаться или пуститься наутек. Ненависть не позволяла. Он, встав на обе ноги, вытащил нож.

  Пухлощекий засмеялся:

  – Тупая деревенщина, сперва я отрублю тебе кисти рук, потом – ступни. А затем, если мне понравится, как ты будешь умолять меня о скорой смерти, я смилостивлюсь и не вспарю тебе живот, а сразу обезглавлю.

  Степа, отступив на несколько шагов, лишь крепче сжал нож.

  Секира Ури ни разу не пересеклась с мечом воина с орлиным взором. Красавчик то и дело проделывал финты, пускался в стремительные ложные атаки и так же проворно отступал. Ури пытался достать ублюдка, но лезвие секиры находило лишь пустоту. Очень скоро байкер сообразил, что противник просто напросто изматывает его. Что ни говори, а воинам Богополя стоило отдать должное. Красавчик знал силу боевого топора, и подставляться под него без щита с одним мечом явно не собирался. Взять измором – такова была его тактика.

  Вытерев пот со лба, Ури просверлил богопольца злым взглядом. Тот лишь криво усмехнулся и констатировал:

  – Элохим велик.

  Сплюнув, байкер замахнулся для нового удара.

  Осклабившись, пухлощекий медленно надвигался на Степу.

  – Смирись, деревенщина, будь тем, кто ты есть на самом деле: рабом, как и все твои предки. Становись на колени и начинай умолять меня о скорой смерти. Я добрый, может, прощу твою дерзость и не буду долго мучить.

  Степа, не зная, что ему предпринять, нехотя отступал. Бой проигран. Но страшна была не смерть, а возмездие, которое учинят богопольцы. За убийство четырех воинов казнят двадцать Степных Псов. Из-за него казнят.

  Пухлощекий сделал еще пару шагов и вдруг отвратительная улыбочка мгновенно сползла с его лица. Рука с мечом сама собой опустилась. На лбу выступила испарина, а взгляд, преисполнившись нечеловеческим ужасом, помутнел. Стрела, застрявшая в кольчуге воина, лишь оцарапала его плечо, и потому парализующий яд подействовал с большой задержкой.

  Богополец попытался вернуть контроль над телом, но руки и ноги его лишь конвульсивно поддергивались, пальцы бессильно разжались, и меч выпал в траву.

  Степа подошел вплотную к врагу, заглянул ему в глаза:

  – Мои предки не были рабами, они погибли, сражаясь. А на колени сейчас встанешь ты.

  Знахарь чуть надавил на плечи пухлощекого, и тот послушно опустился на колени.

  – Я злой, – сказал Степа, – и умолять меня не надо! И умирать ты будешь очень-очень медленно. Будешь истекать кровью, и чувствовать это.

  Знахарь двинул богопольца ногой в грудь, и тот повалился наземь тряпичной куклой. Степа поднял меч, двумя неумелыми ударами отрубил кисть правой руки. Затем то же самое проделал с левой.

  Ури не тратил зря силы. Теперь он экономил на каждом ударе, не спеша работал секирой. Это создавало впечатление, что байкер устает. Еще немного, и красавчик без особого труда одолеет противника. С хрипом выдохнув, Ури рубанул наотмашь, и его повело влево. Ухмыльнувшись, богополец сделал ложный выпад. Байкер шарахнулся от меча, поскользнулся и чуть не упал.

  Ури тяжело дышал. Зарычав, он сделал последний отчаянный рывок, нанес пять или шесть подряд сокрушительных, но слепых ударов в пустоту и окончательно выдохся. По крайней мере, байкер надеялся, что красавчик именно так и думает. Полусогнувшись, кусая губы, с опущенными плечами, Ури затравлено смотрел под ноги неприятелю.

  И богополец купился. Вскинув меч, он ринулся на байкера. Ури молниеносно ушел с линии атаки, пропустив красавчика мимо себя, провел зацеп за шлем и резко дернул в направлении своего движения. Богополец рухнул навзничь с рассеченным лбом. Байкер мгновенно развернулся и со всей силы обрушил секиру на поверженного врага. Красавчик с залитыми кровью глазами подставил меч под удар, но было поздно. Лезвие боевого топора, пробило защиту, проломило кольчугу и раздробило грудную клетку.

  – Ну и где твой баггерский бог? – Ури, кряхтя, не без труда вытащил из убитого секиру.

  Знахарь тем временем, подобрав лук, согнал с повозок перепуганных до смерти возниц, построил их в ряд. Первый обозник был примерно Степиного возраста, маленького роста, с густой смоляной шевелюрой, но жиденькой бородкой, которая подрагивала. Вторым оказался высокий седобородый старик с изуродованным оспинами лицом, он глядел на Степу обреченным, полным тоски взглядом, глаза его, синие как небо, слезились. Третий крестьянин в нелепой, изъеденной молью шерстяной шапке, непонимающе зыркал по сторонам и то и дело шмыгал приплюснутым, скошенным набок носом.

  Степа внимательно осмотрел щеки возниц.

  – Ты и ты, – знахарь ткнул в коротышку и старика, – вы оба из Сурви. У вас в бороде прячется рысь. Трусливо прячется, потому что вы сами трусы и подонки.

  Ури подошел к компаньону, присмотрелся к пленным. Действительно, на правых щеках у двоих из них были вытатуированы кошачьи головы.

  – Каково быть предателем? – резким движением ножа Степа вскрыл коротышке шейную артерию.

  Темная струя прыснула на одежду мужичка, и тот, схватившись за горло, начал медленно оседать.

  – Он еще молод, но ты, – Степа схватил старика за грудки свободной рукой, – ты видел, как убивали моего дядю. Ведь видел же! Вас всех согнали на казнь! Пятнадцативесеннего мальчишку четвертовали ваши люди по приказу Богополя. Может, это ты сделал? Ты? Отвечай!

  – Нет, – хрипло произнес старик, и глаза его загорелись, – не я. Но если бы мне приказали, я бы это сделал. Потому что жизнь людей моего племени дороже. За отказ поплатились бы наши мальчики.

  – Харэ! – прикрикнул Ури. – Просто убей его, у нас мало времени!

  – Мы не побоялись выйти против Богополя, а вы трусливо переговаривались за нашими спинами, – Степа оттолкнул от себя старика, – мы дважды поднимали восстание, а вы были палачами! Это тебе за павшего прадеда!

  Знахарь наотмашь хлестнул старика ножом. Обозник, пошатнувшись, схватился за лицо.

  – А это тебе за моего деда, убитого в первом восстании! – зайдя сзади, Степа полоснул старика по спине, тот упал.

  – Я сказал, харэ! – рявкнул Ури. – Убей его! Просто убей!

  – А это тебя за моего дядю и мою сестру! – знахарь воткнул нож в бедро обозника и прокрутил его.

  Старик, вскинув голову, закричал. Ури, выругавшись, схватил секиру и обухом перебил обознику шейные позвонки.

  – Ты погубишь все дело! Их деревня совсем рядом, сам говорил!

  – Прости, я не сдержался, – в глазах Степы плясало безумие.

  Свершившаяся месть опьянила знахаря, как крепкое вино дурманит голову подростка, впервые дорвавшегося до алкоголя. Степа, зло улыбаясь, извлек из ноги убитого нож, перевел взгляд на последнего возницу.

  Мужичонка посмотрел на капли крови, крапающие с клинка, и заговорил дрожащим голосом:

  – Я не из Сурви, я из Сухого Самбека, из северных владений Богополя. Мы всего-то с пяток лет как под архиереем.

  – Ты не виноват, – согласился Степа, – но ты свидетель. Мы убили шесть воинов, если архиерей узнает, кто это сделал, казнят тридцать Степных Псов.

  – Я никому не скажу, честно, – затараторил мужичонка, – никому, честно!

  – Скажешь, – возразил знахарь, – ты еще не представляешь, какими пытками из тебя это выбьют.

  – Но я не... не... – мужичок запнулся, шмыгнул перекошенным носом и вдруг пустился наутек.

  Степа стянул с плеча лук, вынул из колчана стрелу, прицелился и выстрелил. Стрела попала мужичку в затылок и, раздробив кадык, вышла с другой стороны.

  – Я никогда не был так счастлив! – вымолвил Степа и истерически захохотал, – никогда! Это прекрасно! Прекрасно! Что может быть прекрасней смерти врага!!! Ведь меня теперь ничто не держит! Нет больше ограничений!

  Знахарь снова засмеялся, но байкер прервал веселье компаньона хорошей затрещиной:

  – Успокойся, мать твою за ногу! Ты загубишь все дело! Съедешь с катушек, считай – пропал! Успокойся, ты ведь получил то, что хотел!

  Степа, прикрыв веки, сделал два глубоких вдоха.

  – Да ты прав, – кивнул он, – я сорвался. Я должен успокоиться. Ведь цель еще не достигнута. Цель – уничтожить Богополь. Я затаюсь, и буду ждать столько, сколько нужно. Нельзя останавливаться на достигнутом.

  – Вот и славно, а теперь надо по быстренькому прибраться, – Ури окинул взглядом поле битвы, – вытащишь все стрелы из жмуров, чтобы на тебя не вышли. И секиру свою не забудь. А я пока поменяюсь одеждами с кем-нибудь из бойцов. Вот с тем чернобородым, он вроде схож по комплекции. И голову ему надо отсечь, чтоб не опознали. Голову я где-нибудь по дороге выкину.

  Степа кивнул.

  – Ну, и поздравляю тебя, – сказал Ури, хлопнув компаньона по плечу, – впервые ты окропил руки кровью своих врагов. Это важный день в жизни каждого бойца, важней, чем первая кружка браги и первый перепих с чиксой.

  – Когда-нибудь, – лицо Степы перекосило, – пускай даже через пять, десять или тридцать весен, я окроплю свои руки снова. Кто теперь меня остановит? Кто ограничит?

   Гексаграмма 60 (Цзе) – Ограничение

  Высшее проявление внутренней свободы – это умение распознать нужный момент

  Ровно за месяц до праздника жертвоприношения архиерей снарядил торжественное шествие к священной поляне, что находилась за речкой почти в двух тысячах шагов от стен Богополя. Впереди на белых жеребце и кобыле ехали Юл и Хона, за ними следовали Авраам Шестой, Сара Девятая и главные послушники с хоругвями, а позади конников ползла длинная пешая процессия, состоящая из напевающих гимны и славящих Элохима разномастных людей. По бокам ехали воины в полном снаряжении: в кольчугах и шеломах, с мечами на боках и длинными копьями в руках.

  На поляне – Юл догадался, что именно здесь во славу господа ему перережут глотку – молодожены, преклонив колени, воздали молитву всевышнему. Парень сделал борозду малой лопатой и бросил крохотную щепотку зерна в землю. Затем, после коллективного песнопения, процессия, точно гигантская змея, развернулась и лениво поползла обратно в свое логово.

  – Так мы никогда не сбежим, – шептала Хона поздней ночью, лежа на перине и прижавшись к Юлу.

  – Это только в первый раз так, – успокаивал ее парень, поглаживая порядком подросший животик, – посмотришь, завтра людей будет меньше.

  Младший правнук оказался прав, в следующую ходку на поляну сопровождающих действительно поубавилось. А потом и вовсе с ними выезжали шесть воинов и кто-нибудь из высшего духовенства: Авраам Шестой, Сара Девятая или один из старших послушников. Но Юл все тянул с побегом.

  – Я видел, как упражняются воины, – говорил он Хоне, – мы не одолеем шестерых. Нужно ждать. Терпи, у нас еще есть время.

  – Я хочу на свободу, я не буду рожать среди баггеров, – говорила байкерша.

  – Если мы поторопимся, мы никогда не освободимся, мы погибнем, – возражал парень, – надо все рассчитать и выждать удобный момент.

  Но удобный момент все никак не наступал. Прошла неделя, за ней вторая, а потом – и третья, и вот пришли последние дни перед праздником жертвоприношения.

  – Если ты не решишься, я сделаю это сама, – говорила Хона, – просто рвану на байке куда глаза глядят, и будь что будет!

  – Хорошо, – согласился Юл, – если в течение трех дней ничего не изменится, мы так и сделаем.

  – Если... если... если... – девушка тяжело вздохнула и отвернулась от мужа.

  Утром на голову молодоженов свалилась неожиданная новость. Юл встретил Иеровоама.

  – Знаешь, что произошло? Такого уже тридцать лет не было! Сегодня с тобой поеду только я, Сара Девятая и еще два воина господня, – юный аврамит говорил полушепотом, опасаясь, что его кто-нибудь услышит.

  – Что случилось, Ров?

  – На священный караван, который ехал к Закатному граду за данью, напали безбожники и убили шесть воинов господних и трех рабов рабов божьих.

  – Вот это да! – Юл от удивления цыкнул. – А кто это сделал?

  – Не знаю, – Иеровоам пожал плечами, – люди Закатного града божатся, что не они, и наместник подтверждает, что никто не покидал деревню. Поэтому Авраам Шестой, да благословит его Элохим, собирает всех воинов, разобьет их на отряды и во главе их прочешет западные владения, чтобы найти безбожников.

  – А кто будет охранять Богополь?

  – Послушникам выдадут оружие, а мы быстренько съездим на священное поле, помолимся и быстренько назад.

  Юл открыл было рот, чтобы задать еще один уточняющий вопрос, но Иеровоам, махнув рукой, затараторил:

  – Мне пора, мне пора, потом поговорим, а то мне выговор сделают...

  После утренней молитвы Авраам Шестой объявил о том, что некие безбожники посмели покуситься на караван всевышнего, и Элохим покарает их руками воинов господних. Юл и Хона переглянулись. Наступал момент истины.

  Никогда еще Юл не видел возле дома молитв такого количества всадников. Суета приготовлений воистину завораживала. В глазах воинов мерцали огоньки удалой радости. Сегодня они стали охотниками. Целых три десятилетия у них не было повода повеселить себя настоящей войной. Никто не смел бросить вызов Богополю. Последнее завоевание пять лет назад обошлось и вовсе без крови. На севере, в двадцати тысячах шагов от столицы, деревня на речке Сухой Самбек подчинилась без сопротивления. И вот впервые со времен последнего восстания Степных Псов случилось нечто экстраординарное: шесть воинов господних были убиты среди бела дня. Кольчужники настолько привыкли к покорности податного населения, что сопровождали обоз без щитов и копий, с одними легкими мечами. За что и поплатились, отправившись в рай на винные берега в окружение прекрасных гурий.

  Не имелось ни капли сомненья, за сие злодеяние умрут тридцать недругов. Как и положено по законам возмездия с пытками на глазах у близких и родных, а также с компенсацией в виде рабов, наложниц и товаров.

  Только лицо Иеровоама омрачала печаль. Юнец ехал на скучное задание: сопровождать безобидных и удивительных своей кротостью Исаака и Ревеку, нареченных детей архиерея и господа бога.

  "Тебе тоже будет весело", – подумал Юл, помогая беременной жене сесть на белую кобылу.

  – Действуем по плану номер три, – шепнул он на ухо Хоне.

  Байкерша, нежно потрепав лошадиную гриву, улыбнулась уголками губ.

  Армия в двести с лишним воинов покинула Богополь через западные ворота, Сара Девятая, три кольчужника, каплан и молодожены отправились в противоположном направлении.

  – Нужен ли зверь на священном поле? – спросил Юл Сару Девятую, с опаской поглядывая на большую пятнистую кошку, вносившую неприятный элемент случайности в детально разработанный план бегства за номером три.

  Стареющая женщина улыбнулась омерзительной улыбкой, какая бывает только у религиозных фанатиков, глубоко посаженные глаза ее мерцали темной радостью:

  – Лев господень, детонька, заменяет трех воинов, а нас всегда сопровождали шестеро.

  Приехав на место, Юл, Хона, кольчужники и жена архиерея спешились. Священное поле представляло собой небольшой, размером примерно сто на сто шагов, участок земли. Уже как век каждую весну его засевали рожью. Землю здесь никогда не оставляли под паром, и, тем не менее, плодородность ее не снижалась. Авраам Шестой утверждал, что сие есть чудо господне и подтверждение праведности народа избранного, но Юл из рассказов прапрадеда Олега и односельчан об утраченных зерновых культурах знал: рожь не требует севооборота. Попробовали бы они из года в год выращивать на священном поле кукурузу, вмиг бы истощили почву.

  Юл и Хона вышли на середину поля. Парень держал малую лопату, девушка – бронзовую кружку с зерном. Молодожены опустились на колени. Младший правнук сделал вид, что собирается молиться и вдруг схватился за живот. Поднялся и, полусогнувшись, со взглядом полным стыда обратился к жене архиерея:

  – Матушка Сара, мне неловко говорить об этом, но позвольте отойти вон в те кусты.

  Лицо женщины вытянулось в недоумении. Подозрительно сощурившись, она спросила:

  – Тебе приспичило во время молитвы к всевышнему Элохиму?

  – Я еще не начинал молиться, – Юл широко открыл глаза, – но скрутило, мочи нет. Я быстро, матушка Сара, иначе как же, на священном поле. Грех это перед господом, а так, быстро все сделаю, и помолимся.

  – Ох уж эти детоньки, – мышцы на лице Сары расслабились, она улыбнулась, отдала приказ Иеровоаму и седоусому воину:

  – Ты и ты, идите с сыном господним.

  Хона осталась стоять на коленях спиной к Саре, кольчужнику и саблезубому каплану. Она поставила на землю кружку с зерном и из левого рукава аккуратно вытащила остро заточенную арматурину длиной с ладонь.

  Когда Юл и два сопровождающих его воина оказались за кустами, парень попросил:

  – Славные воители Богополя, отвернитесь, пожалуйста.

  Иеровоам не удержался, с уст его слетел смешок, за что он тут же получил подзатыльник от седоусого. После того, как кольчужники отвернулись, парень, не снимая штанов, сел на корточки и принялся кряхтеть. Он потрогал лезвие, убедился, что лоток по-прежнему остро заточен, затем бесшумно поднялся и произнес скороговоркой:

  – Сейчас-сейчас, славные воители, еще немножко.

  Иеровоам вновь прыснул смехом. Седоусый, стоявший чуть ближе к Юлу, ткнул чересчур расшалившегося юнца кулаком в спину.

  Младший правнук взял лопату, у самого основания черенка, будто это был нож, в два шага оказался возле седоусого, резким движением поддев пелерину, оттянул ему голову и молниеносно вспорол горло. Воин, прежде чем повалиться, издал громкий булькающий звук. Откинув малую боевую лопату, Юл выдернул копье из рук падающего и приставил его к кадыку оглянувшегося Иеровоама.

  – Тихо! – скомандовал младший правнук. – Ров, я даю тебе шанс уйти с нами. Ты не плохой, не такой, как другие. Повернись ко мне, бросай копье и подними руки.

  Иеровоам торопливо выполнил приказание.

  – Что ты наделал! – прошептал он, губы его дрожали. – Ты грешник. Элохим отправит тебя в ад...

  – Вы хотели принести меня в жертву, – перебил юнца Юл, – думаешь, я не догадался?

  – Но это счастье, умереть во славу господа. Ты попадешь на винные берега, и сотни красавиц окружат тебя...

  – А если бы тебя захотели принести в жертву?

  – Я бы согласился, – Иеровоам закивал головой, – согласился. Нельзя перечить Элохиму! Иначе не попадешь в рай.

  – Послушай, вы считаете, что главный над всем Элохим, у нас в деревне молятся Божьей Четверице, а в племени Хоны, которую вы называете Ревекой – небесным коням. Нет истины наверху, она здесь на земле, в нас! Остальное – лишь выдумка, чтобы подчинять глупцов.

  – А разве ты и Ревека не...

  – Нет, мы из разных племен, мы вам врали целый год.

  – А как же игра, в которой по молитве побежда...

  – Это уловка, я позволял тебе выигрывать.

  – Это грех... – с трудом вымолвил Иеровоам.

  – Нет времени на болтовню, Ров! – Юл крепче сжал копье. – Я даю тебе выбор. Или ты становишься на колени, заводишь руки за спину и даешь связать себя, и мы бежим из Богополя, или ты умираешь. Решить нужно прямо сейчас!

  Иеровоаму только что предложили непостижимое. Как можно скрыться от Элохима? Ведь он вездесущ и всезнающ. Но и умирать, по правде говоря, не хотелось. Он не познал еще ни войны, ни женщины, а ведь истинно верующий в своей жизни должен убить хотя бы одного неверного и оставить потомство. Из глаз чернявого юнца выступили две крупные слезы.

  Хона терпеливо ждала. И когда со стороны кустов послышался подозрительный булькающий звук, байкерша схватилась за живот и завопила:

  – Ой, больно как! Там внутри ребенок бьется! Больно! Помогите мне встать! Помогите, скорее!

  Кольчужник, не колеблясь, подбежал к беременной. Опершись на руку аврамита, Хона поднялась и неожиданно с разворота всадила арматурину в кадык воина. Тот, отшатнувшись, захрипел и упал навзничь. Хона, проявив чудеса ловкости, схватила копье только что убитого богопольца и направила его на Сару. Каплан, зарычав, поднялся и встал между байкершой и хозяйкой.

  – Детонька, ты что? – растерянно произнесла Сара Девятая.

  – Я тебе не детонька, старая сука! – прошипела Хона. – Вы хотели принести в жертву моего Юла, а мне отрезать язык, а моего ребенка сделать мерзким баггером, таким же, как вы сами!

  Сара, прикрыла веки, скрестила руки на груди, и, видимо, ощущая поддержку дрессированного хищника, быстро овладела собой, перейдя в наступление:

  – Блудливая тварь, как ты посмела убить воина господня! За это гореть тебе в геенне до скончания времен! Разве ты не знаешь, что от гнева Элохима нельзя укрыться!

  – В степи твоего Элохима никто не знает! – огрызнулась байкерша. – Там чтят Харлея Изначального и Ямаху Первородную!

  Сара вновь прикрыла веки, развела руки в стороны и преобразилась. От гнева на ее лице не осталось и следа.

  – Послушай меня, дщерь господня, – заискивающе сказала женщина, – разве ты не знаешь, что у Элохима тысяча имен, но он един? И если тебе угодно называть господа Харлеем, называй, нет в этом греха. Раскаявшиеся будут спасены. А потому даже убийство воина господня простится тебя, если искренне будешь молить о прощении...

  – Я не раскаиваюсь, – процедила сквозь зубы Хона, – вы хотели зарезать Юла, а меня оставить без языка!

  – Но если Харлей, – Сара развела руки в стороны, – я буду называть всевышнего Харлеем, как называешь его ты, так вот, если Харлей потребовал бы от тебя принести ему в жертву родного сына, разве ты посмела бы отказать своему богу?

  – Если мой бог велит мне убить своего ребенка, значит, это не мой бог! – отчеканила Хона, переводя взгляд с Сары на каплана и обратно.

  Жена архиерея прикрыла веки и снова преобразилась. Глубоко посаженные глаза ее утонули в черной тени надбровных дуг, крючковатый нос будто истончился, а жестокие губы искривились в беспощадной усмешке:

  – Что ж, детонька, ты сама выбрала свой путь. Гореть тебе в геенне, и будь проклят весь твой род!

  Сара Девятая подняла костлявую руку и указала на Хону дрожащим от ярости пальцем:

  – Лев господень, сожри грешницу!

  Саблезубая кошка, тряхнула гривой и подобралась для прыжка.

  Юл посмотрел в глаза плачущему юнцу. Сердце уколола жалость к, пускай глупому и наивному, но все же не плохому парню. Пожалуй, он ничем не хуже друга Темерки. И родись Иеровоам не в Богополе, а в Забытой деревне, они могли бы стать близкими товарищами. Делились бы секретами, болтали бы о девчонках, упражнялись бы бою на малых лопатах, работали бы вместе в кузнице или еще где-нибудь. Однако проблема заключалась в том, что Ров родился не в Забытой деревне.