Текст книги "Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса (СИ)"

Автор книги: Евгений Шкиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

  Неп знал, что аэсы промышляют рыболовством, и решил поискать какую-нибудь деревушку, где можно украсть лодку. Байков придется оставить. Жалко, конечно, но...

  "Нет, – решил после недолгого раздумья президент, – одному ехать в деревню выродков – самоубийство. Найду своих, подобью кого-нибудь отправиться со мной. Ведь чаша, это не просто чаша..."

  Верил ли Неп в силу эликсира смерти? Он и сам не мог дать точный ответ. Но он прекрасно понимал, что большинство байкеров в эту силу верит. А значит, обладание артефактом даст дополнительные полномочия и лишнюю власть. Быть первым среди равных, разве это не соблазнительно?

  Неп Дальнозоркий скептически относился к большинству примет и суеверий, но, как и всякий номад, опасался взгляда черного вердога, и где-то в глубине души боялся оказаться в объятьях адской шлюхи Радиации, хоть частенько и посмеивался над страхами других, и, конечно же, хотел после славной смерти обитать на небесных полях священного табуна. Одно дело язвить в адрес небесных стальных коней и кобыл в дни процветания и совсем другое, когда судьба тебя возьмет за яйца. Тут начнешь молиться кому угодно...

  Неп задумался. Скорее всего, сейчас байкеры хоронят павших. Номады не одобрят поступок президента, ушедшего в степь и не попрощавшегося с убитыми в бою. Чего доброго они захотят вернуться в становища, и их не убедить в обратном. Тем более, если ты нарушил традицию. Казалось бы, глупость. Какая разница для мертвых, кто их придаст земле или огню? Они уже пируют на небесных полях, и им не до мелочных заморочек смертных. Но нет! Мнение племени, от самых распоследних шустрил и безотказных давалок из бывших рабынь до вайс-президентов, трежеров и род-капитанов, давит невидимым, но ощутимым грузом на вождя. И вождь, какой бы он крутой и авторитетный не был, ничто против коллективных убеждений окружающих.

  "А что, если нет никакого Харлея Изначального? – закралась крамольная мысль. – Что, если священный табун – это только общий взгляд людей семи кланов на мир и жизнь? И как ему противиться, мнению всех обо всем? Ведь у него нет лица, у этого мнения, но оно везде. Незримо, но имеет власть. Попробуй пойти открыто против его воли!"

  – Прости, небесный стальной конь, – сказал полушепотом Неп, воздев глаза кверху, – это я вопреки, чтобы ты уважал меня.

  Президент засмеялся и, подстегнув байка, помчался галопом на восток. Следом послушно поскакала Стрела.

  Вскоре он увидел одинокого всадника, едущего навстречу ему. Всмотревшись, Неп узнал Урала Громоподобного.

  – Куда это ты? – спросил Неп, когда пути кочевников пересеклись.

  – Хочу поймать дочуру, – угрюмо проговорил Ури, – и вздуть засранку вместе с ее хахалем.

  – Благородная задумка. Они ушли на плоту по Пагуби, вон твоя дочура мне байка в подарок оставила, – Неп ухмыльнулся, – а где остальные?

  – Ушли на север. Решили, что с них хватит. Девять жмуров и все такое. Харэ, мол, и пора возвращаться домой, а из твоих кое-кто и на тебя положил. Сказал, президенты так не поступают...

  – И кто же это?

  – Айронхорс, который Рон...

  – А-а-а... этот может, – Неп усмехнулся. Злости на соплеменника он не имел. В конце концов, каждый играет за себя.

  – Тебе сейчас нужно на северо-восток, к переправам, – Ури медленно вытер лицо, точно хотел избавиться от чего-то невидимого, липкого и противного, – и поспеши, тогда нагонишь наших.

  Неп изобразил задумчивый вид, а потом, как бы между прочим, произнес:

  – А что, если я присоединюсь к тебе? Вдвоем ведь веселей.

  – Чашу хочешь? – с еле заметным укором сказал Ури.

  – Хочу, – не стал отрицать Неп, улыбнувшись, – кто ж ее не хочет?

  – Кажется, мне она больше не нужна, – сощурившись Ури посмотрел вдаль, в сторону Пагуби, – если мы найдем мою засранку, я уступлю эликсир смерти тебе, Днепр Дальнозоркий из клана Вампиров.

  Неп удивился такому повороту событий и резво протянул руку напарнику, чтобы тот не передумал:

  – Идет! Я согласен!

  – Хочешь быть выше других? Попробуй! – бесцветно и устало произнес Ури, пожимая ладонь Непа. – Только смотри, чтоб голова не закружилась от такой высоты!

   Гексаграмма 46 (Шэн) – Высота

  Кто не ставит границ, тот сумеет пройти еще дальше

  Обогнув на плоту большой остров, Юл и Хона перестали переговариваться, будто нечто незримое лишило их дара речи. Левый берег Пагуби, на первый взгляд, ничем необычным не выделялся. Березовые и ольховые деревья отчего-то совсем недружелюбно помахивали густыми ветвями, словно выводя отрицательные жесты, говорили, что беглецы направляются туда, куда им путь заказан. Вдоль кромки мутной воды шелестели зеленые заросли осоки и камыша, а большущие хвощи, размером чуть ли не с человеческий рост, мерно покачиваясь, настойчиво тянули узловатые пальцы к хмурым и тяжелым громадам туч, лениво плывущим на запад. Кое-где среди малахитового разнотравья попадались черные островки рогозы и бёрн-травы, казавшиеся омертвелой плотью на измученном теле природы.

  Правый берег Пагуби ужасал затаенной противоестественностью. Скорбные ивы, склонившись над темной водой, полоскали гроздья бледно-зеленых, выцветших листьев. То тут, то там из заболоченной земли выдавались грязно-серые, обгрызенные дождями, ветрами и морозами бетонные блоки. Из них куда попало торчали ржавые, сгнившие арматурины, а вокруг плавали кувшинки и квакали невидимые лягушки.

  Но нестройный ряд плакучих ив и уродливых бетонных блоков, ощетинившихся изъеденными временем прутьями, был лишь началом бесконечного, нашептывающего странные мысли леса, над которым исполинскими громадами возвышались изувеченные многоэтажные дома предков.

  Прямоугольные черные окна искореженных зданий, точно разинутые пасти неведомых чудовищ, издавали глухой низкий свист, от которого кожа на спине холодела и сжималась.

  – Ростов, – прошептала Хона, вцепившись в запястье напарника, – слышишь, как воет? Это души умерших от безумия. Они истощают живых своим пением.

  У парня в горле стоял колючий ком, но, отогнав от себя нездоровый морок усопшего города, он, стараясь, чтобы голос его звучал твердо, произнес:

  – Это ветер... всего лишь ветер...

  – Ты можешь превратить голоса умерших в ветер? – спросила Хона. – С помощью колдовства? Чтобы их пение не ослабляло нас.

  – Это ветер, – терпеливо повторил Юл.

  – Знаешь, а я ведь боюсь, – тихо проговорила Хона, крепко сжав запястье парня, – я хочу чтобы ты это знал... только ты и больше никто... я иногда боюсь... вот как сейчас...

  – Я тоже, – признался младший правнук.

  Хона благодарно улыбнулась, и, вдруг, увидев что-то в реке, ткнула пальцем:

  – Что это?

  Из воды на приличном расстоянии друг от друга высовывались два высоких столба, наклоненные к правому берегу. От оснований и до самых верхушек они были покрыты мутно-зеленой растительностью, свисающей беспорядочными слезящимися паклями.

  – Здесь, наверное, был мост, – неуверенно сказал Юл, – такая большая дорога, которую древние строили над реками и морями. Я читал об этом.

  – Не может быть, – прошептала пораженная Хона, – чтобы построить дорогу над такой широкой рекой. Это только с помощью колдовства... Хотя... смотри...

  Девушка указала вдаль. Там, примерно в двух тысячах шагов от столбов над Пагубью проходил удивительной, невероятной длины самый настоящий мост. Середина его сильно прогнулась, а сам он накренился, будто готовясь вот-вот рухнуть в реку.

  – Этот разрушился, а тот еще нет, – сделал вывод Юл, – и нет здесь никакого колдовства. Можешь потрогать их, и с тобой ничего не случится. И силы твои не истощаться, а, наоборот, может даже прибавят тебе храбрости.

  Плот проплыл совсем рядом с одним из столбов. Байкерша, потянувшись, коснулась его поверхности и тут же отдернула пальцы. Затем, поколебавшись, вновь дотронулась до покосившейся опоры, захватив немного склизких водорослей. Девушка понюхала их и, сморщив нос, прополоскала руку в воде.

  – Мне страшновато было дотрагиваться, – сказала она, – но я это сделала.

  Младший правнук лишь неопределенно пожал плечами.

  – Честно, мне никогда не было так страшно, даже когда я решила, что тебя зачаровал вердог. Признаться, что тебе страшно, не так страшно, как я раньше думала. Ведь я приплыла сюда не бояться, а преодолеть свой страх. И пусть души умерших от болезни безумия воют, – голос байкерши неожиданно окреп, и она продолжила, – пусть мертвецы восстают из могил и пускай сама адская шлюха Радиация вылезет из Пагуби, я одолею свой страх. Знаешь почему, Юл?

  – Нет, – сказал парень, с удивлением взирая на преобразившуюся Хону.

  Щеки ее загорелись румянцем, она улыбнулась жутковатой улыбкой только что сошедшего с ума человека или, быть может, внезапно получившего откровение свыше мудреца.

  – Потому что древние учили жить вопреки! А еще, знаешь, что говорится в судьбоносных балладах? Там говорится, – девушка резко подскочила, вытянула руки точно крылья и, выпятив грудь, перекрикивая скорбный вой ветра, прокричала:

  – Встань, страх преодолей! Встань в полный рост!

  – Хона, давай ты успокоишься и сядешь, – предложил Юл, – ты сейчас упадешь в реку.

  – И пусть! – байкерша засмеялась. – Это ведь так круто, смотреть страху в глаза! Я достану рукой до звезд!!! Я люблю тебя, Юл! Ведь это так здорово сказать, что любишь, тому, кого ты любишь! А небесный Харлей должен знать, что я не боюсь!

  Девушка плюхнулась на плот, чуть раскачав его:

  – Ты думаешь, я долбанулась?

  – Что сделала? – не понял парень.

  – Что у меня с головой не в порядке, – пояснила байкерша, повертев ладонью возле виска.

  – Очень похоже, – осторожно сказал Юл.

  – Нет, – девушка залилась заразительным смехом, – это я так борюсь со страхом. Я, может, тоже, как ты, колдовать учусь! Я просто, когда дотронулась до столба, вдруг поняла, что колдовство всегда идет изнутри, а не приходит извне... хотя кажется, что наоборот... и если страшно, можно победить страх колдовством, которое выходит из меня самой...

  – Это нервное... – младший правнук с опаской взглянул на напарницу.

  – Не знаю, как это у тебя называется, – произнесла Хона, чуть остыв. – Ты обещал мне желание, помнишь? Когда дощечки из глины в Центре читал?

  – Помню, – Юла кольнуло недоброе предчувствие.

  Хона указала на северо-запад, где три обглоданные скалы-многоэтажки выделялись на фоне остальных своей высотой и особым хмурым величием.

  – Я хочу подняться на какую-нибудь из них.

  – Ты ничего умнее придумать не могла? – спросил парень.

  – Это нереально круто, – девушка перешла на громкий шепот, – никто никогда из байкеров не забирался на такие высокие дома предков. Понимаешь, Юл, никто! А мы сделаем это! Вопреки страху!

  – Это... – парень хотел сказать, что это глупо, но запнулся.

  – Ты обещал! – настойчиво и с нажимом произнесла байкерша. – Ты ведь убеждал меня в Новочек заехать, и мы заехали! А я хочу в Ростов.

  – Ты за мной погналась...

  – Неважно! Мы ведь заехали!

  – Вдруг тут тоже дикари?

  – Послушай, уже почти вечер, нам все равно придется где-то остановиться. Потому что ночью по Пагуби опасно плавать. Ночью здесь охотятся угрени, большущие рыбины. Они нападают на все, что плывет: и на других рыб, и на людей, и на скот, и даже на вердогов с леопонами. Мне Вир рассказывал... – лицо девушки помрачнело.

  – Хорошо, – нехотя согласился младший правнук, – если здесь действительно водятся такие твари, то хорошо.

  Недалеко от моста возвышался холм, подмытый речными водами. Он полностью зарос тонкостволой крушиной, только-только начинающей покрываться невзрачными бледно-желтыми цветками и уже вовсю распустившейся нежно-фиолетовыми красками бузиной. Листья бузины, продолговатые, цвета запекшейся крови, подрагивали, точно грозили многочисленными пальцами. Кое-где обнажался железобетонный скелет холма, как напоминание о бесславной гибели древних.

  Сам же мост, прогнувшийся и искореженный, скрипел под напором ветра, будто жаловался на горькую судьбу, обрекшую его на одиночество и медленную, мучительную смерть. Покосившиеся опоры потрескались, и, казалось, из последних сил держали неподъемный груз. Лопнувшие фермы, выгнувшиеся, будто изорванные великаном плиты и перекрученные балки неумолимо надвигались на беглецов, и, казалось, вся проржавевшая конструкция рухнет как раз в тот момент, когда плот окажется прямо под ней.

  – Туда! – Хона указала на речку, впадающую в Пагубь аккурат за старым мостом.

  Напарники погребли веслами, кое-как сплетенными из березовых веток. Вскоре Юл нащупал шестом дно и погнал плот по неширокой речке. Иногда особенно ветвистые деревья смыкались над беглецами, и тогда создавалось впечатление, что плот плывет по тоннелю.

  Хона молчала. Бравада ее закончилась так же быстро, как и началась, и теперь она походила на маленькую напряженную кошку, следящую за чирикающими на ветвях птицами. А птиц здесь было очень много. Они пели в разнобой и будто не замечали людей, и будто им был нипочем ветер и утробный вой многоэтажек, спрятанных в дремучих зарослях.

  – Непуганые, – сказал Юл, – здесь, наверное, нет людей.

  – И выродков, – добавила Хона.

  Речка была прямой и тянулась на северо-запад, но когда ее русло стало изгибаться, уводя от намеченной цели, путники вытащили плот на берег, схоронили его под свежесорванной листвой и, прорубая себе путь малой лопатой, двинулись в направлении исполинских зданий. Вскоре идти стало значительно легче, густые заросли имелись только возле воды, а дальше кое-где и вовсе проглядывали проплешины, свободные не только от травы, но даже от лишайника и мха.

  Миновав несколько домов, из окон которых росли деревья, спугнув сайгу и стайку мелких птиц, парень и девушка неожиданно вышли на открытую местность. Три многоэтажных гиганта смотрели на путников угрюмо и равнодушно. Сумрачные дома, разбросанные вокруг исполинов, выглядели пустыми ящиками, издырявленными безжизненно черными окнами.

  – Вот они, – с затаенным восторгом прошептала Хона.

  У Юла на мгновение сперло дыхание, но, быстро овладев собой, он произнес:

  – Нам надо войти внутрь их и подниматься по ступенькам. Там должны быть ступени, иначе как бы люди забирались на самый верх?

  – Идем? – вытащив из ножен акинак, Хона вопросительно взглянула на Юла.

  Парень кивнул:

  – Я буду считать ярусы.

  Первые четыре этажа дались труднее всего. Деревца, кустарники и высокие травы мешали продвигаться. И как они только росли на тонком слое земляной пыли, нанесенной ветром? Впрочем, кое-где земли было достаточно для того, чтобы в комнатах-пещерах возле окон пышным цветом расцвели степные цветы. Толстые лианы опутывали рамы и подоконники, свисали с них, а на балконах с давно сгнившими перилами колосились сочные травы, в которых сновали полевки.

  Чем выше поднимались беглецы, тем меньше становилось растений. К восьмому этажу карликовые деревца практически исчезли, кустарники стали редки и только травы беспорядочной щетиной тянулись к свету из всевозможных трещин и щелей. Зато гул ветра усилился. Казалось, выли не только здания, но вся вселенная.

  – Мы ведь все равно дойдем, даже если страшно? – спросила Хона то ли у самой себя, то ли у Юла, когда беглецы оказались на шестнадцатом этаже.

  Стены и потолки здесь были местами гладки, словно их вылизал кто-то, местами покрыты какой-то непонятной бесцветной грибковой плесенью. Редкие пучки травы росли ближе к окнам.

  – Да, – сказал парень.

  Он повелся на блажь байкерши, но теперь ему самому стало жутко любопытно обозреть местность с высоты птичьего полета.

  – Как же воет... – прошептала девушка, – но мы все равно поднимемся.

  Прежде чем путники достигли крыши, Юл насчитал двадцать три яруса.

  Ветер бил в бок, рвал одежду, теребил и спутывал волосы. Осторожно, взявшись за руки, парень и девушка подошли почти к самому краю. Когда порывы резко усиливались, путники, не сговариваясь, синхронно отступали на шаг и тут же возвращались на место. Дома предков теперь не казались сумрачными великанами, большинство из них выглядели маленькими, даже крошечными. Впрочем, многоэтажки отнюдь не растеряли угрюмой обреченности. Утопая в лесных зарослях, они, навсегда покинутые, пели о ни с чем не сравнимом отчаянии, о том, что век назад они радовали глаз, были прекрасными и сильными, а теперь ветер обглодал их, сделал дряхлыми и серыми, пустыми и ненужными. И дома предков медленно, но неизбежно разрушались. Умирали. Каждый день, каждый час, каждое мгновение.

  На юг тянулась навесная дорога. Она то исчезала среди деревьев, то появлялась вновь. В двух местах она обрывалась провалами. Юл сообразил, что прогнувшийся мост, под которым проплыли путники – продолжение этой дороги.

  Да, вон же этот мост! Нелепый, искореженный и совсем не страшный.

  Жалкий – вот какой этот мост.

  За густой растительностью Пагубь почти не просматривалась, а речка, по которой беглецы поднялись к высоткам, и вовсе была невидна. За Пагубью начинались березовые и ольховые заросли, за ними раскинулись поля, а дальше начинался новый лес, скрывающий, по всей видимости, еще какой-то город, правда, гораздо меньший по размерам, чем Ростов. Впрочем, степь доминировала, степь побеждала человеческие поселения, степь, обогнув состоящий из деревьев и умерших многоэтажек оазис, тянулась к горизонту, застланному черными тучами.

  Ухо парня вдруг обожгло горячее дыхание Хоны.

  – Ты, колдун, зачаровал меня, – зашептала она, – и я тоже хочу накинуть на тебя сети. Позволь мне быть тоже колдуньей! Давай принесем клятву любовного побратимства!

  – Клятву? – не понял Юл.

  – Да, – Хона кивнула, – есть такая судьбоносная баллада. Ее произносят, когда посвящают в байкеры или когда двое хотят стать побратимами.

  – Но... побратимы – это как брат и сестра, – озадаченно произнес парень, – а мы с тобой не брат и сестра... уже...

  – Это другое, мы станем побратимами по духу, а не по крови. И небесная степь, на которой пасется священный табун, будет свидетелем нашей клятвы. Есть побратимство между мужчинами, есть между женщинами, а есть разнополое – любовное. Любовное всегда заключается втайне от остальных и никогда не разглашается. Так у нас принято.

  – И что значит быть побратимами?

  – Это одна жизнь на двоих, одна жизнь и одна судьба.

  Юл хотел возразить, не рано ли им для таких клятв, но отчего-то промолчал. Уж слишком искренней казалась Хона, серые глаза ее сияли, а темно-русая косичка трепеталась на ветру. Младший правнук осознал, что не сможет отказать своей спутнице.

  – Первыми любовными побратимами были Бенеллия Подлунная и Адлер Быстролётный, – сказала Хона, – шестьдесят оборотов небесного колеса назад они погибли, бок о бок сражаясь с врагами, когда из-за ливней вода в Пагуби поднялась, и они не смогли перейти по перекату на родной берег.

  – Откуда ты знаешь, что они были любовными побратимами, если этот обряд происходит втайне? – спросил Юл.

  Девушка на стала отвечать на вопрос, она взглянула из-под бровей на напарника и тихо произнесла:

  – Так ты согласен?

  Парень кивнул:

  – Что нужно делать?

  Хона извлекла из ножен акинак, надрезала кожу на ладони, затем сделала то же самое с ладонью Юла.

  – Просто слушай меня и исполняй то, что я говорю.

  Хона закрыла глаза, глубоко вдохнула, затем посмотрела на парня и четко и громко проговорила:

  – Дай руку мне!

  Юл протянул руку напарнице, она сжала его ладонь, и кровь их смешалась.

  – Здесь лишних нет! – продолжила девушка. – Ветру ты кажешься не больше песчинки. Ветер легко собьет с дороги, если в скитаньях ты одинок...

  Она говорила не своим голосом. Громко и мощно, заглушая вой полуразрушенных многоэтажек, точно в нее вселился некто иной, из потустороннего мира, какой-нибудь дух или предок, или даже сам небесный стальной конь Харлей Изначальный. Юл вслушивался в речь Хоны, но отчего-то перестал различать слова. Слова были не важны. А важен взгляд, полный неизъяснимой силы, и тембр, и ритм, и напор, и бесстрашие перед лицом стихии, перед всеми превратностями судьбы и немилостями жизни.

  Хона говорила и говорила, а Юлу, вдыхающему яростный ветер, вдруг открылось знание, что вместе они – сила. Что, помогая товарищу и принимая помощь в ответ, ты становишься значимым в собственных глазах, ты становишься сильней. Работая, делая то, что считаешь правильным, увлекая за собой и увлекаясь за другими, ты можешь обрести настоящее счастье, даже если вокруг кромешная тьма, и ад разверз врата ужаса.

  Все это Юл знал не словами, а единым, нерасчлененным чувством, трансцендентным ощущением общности своего бытия и бытия остального человечества. Душа – одна на всех людей. И судьба – одна на всех. И борьба внутри души все равно приводит к единению и движению вперед...

  Эйфория закончилась, когда Хона произнесла последние слова судьбоносной баллады и поцеловала Юла. В этот миг раздался грохот, и крыша под беглецами сотряслась. Они обернулись, посмотрели туда, откуда исходили громовые звуки и замерли от увиденного. Высотка, стоявшая рядом с той, на которой находились парень и девушка, накренилась, и, исторгая клубы пыли, гремя складывающимися плитами, обрушилась вниз, подмяв под себя заросли низко растущих деревьев.

  Поднявшаяся пыль заслонила солнце, уже почти коснувшееся горизонта, превратила его в тускло-красный гигант. А ветер внезапно стих. Над мертвым городом нависла гробовая тишина, точно остальные здания, ужаснувшись гибели собрата, объявили траурное молчание.

  – Видишь! – прошептала потрясенная Хона. – Клятва побратимства рушит даже дома древних!

  Юл отнюдь не разделял веру напарницы в силу заговора. Он представил, что было бы, если бы они поднялись на высотку, которая только что рухнула, и задрожал, прикрыв веки.

  – Нам лучше спуститься, – сказал парень, чувствуя слабость в ногах, – конструкции слишком старые...

  – Нет, – перебила его девушка, – нет! Мы переночуем в этом доме древних, и тогда наше побратимство уже никто и никогда не сможет разорвать! Ты колдун, а я... я тоже стану колдуньей, если переночую в месте силы. Давай, останемся!

  Юл постоял несколько секунд, и паника вдруг сменилась железным спокойствием. Такое с ним уже случалось, когда он, вцепившись в перекладины плота, вдруг вспомнил, что не умеет плавать. Парень решил, что молния не попадает дважды в одно и то же место, и вряд ли сегодня разрушится еще одна многоэтажка. Что ж, можно заночевать и здесь. Хоть и страшновато, а все же внизу наверняка обитают хищники. Саблезубые капланы, например, или, как их называют байкеры, леопоны. Еще неизвестно, где опасней.

  – Хорошо, только давай опустимся ярусов на десять и разведем костер из сушняка, – сказал парень, не имея никакого желания спорить с Хоной, так как чувствовал себя совершенно истощенным.

   Гексаграмма 47 (Кунь) – Истощение

  Трудности хороши не только тем, что закаляют характер, но и тем, что рано или поздно пройдут

  Два всадника и еще одна лошадь двигались на северо-запад, к Пагуби. Река была уже рядом, но густые заросли ольхи и березы, росшие вдоль берега, скрывали ее.

  – Я вот о чем подумал, Неп, – медленно произнес Ури, – что мы будем жрать? Ведь любой зверь и любое растение Запагубья запретны для нас. Если мы схаваем хоть травинку, нам придется уйти в отшельничество на целый оборот небесного колеса. У нас есть небольшой запас, но его надолго не хватит.

  – Все зависит от того, что считать Запагубьем, – сказал Неп и губы его вытянулись в подобие улыбки.

  – Ты о чем? – Ури потер грудь, которую все еще ломило после позавчерашней ночной атаки выродков на МЭЦ-18. – Запагубье – это то, что находится за Пагубью. Чего ж тут неясного?

  – Древние говорили о том, что запретны территории от Волгодона до Ростова. Так Ростов вот он, рядом, мы б его уже видели, если бы не деревья. Когда мы спустимся вниз по реке, мы сможем удить рыбу, охотится на дичь, и никто не посмеет нас упрекнуть.

  – Пожалуй, ты прав, – удовлетворенно хмыкнул Ури.

  Всадники попали на пересеченную местность. Это был странный, ни на что не похожий ландшафт. Кочевники ехали между невысокими холмами, покрытыми колючими кустарниками. Холмики располагались не беспорядочно, а линиями, часто на одинаковом расстоянии друг от друга. Тем не менее, продвигаться приходилось с величайшей осторожностью, чтобы лошадиные копыта не попали в неглубокие ямы, почти не заметные среди цветущей травы. В конце концов, байкеры спешились и повели байков за поводья.

  – Что это за дерьмо такое? – проворчал Ури. – Когда мы уже к Пагуби выйдем!

  Неп вдруг споткнулся и поднял обломок камня. Камень оказался неприродного происхождения. Он был гладким, будто отшлифованным, с прямыми углами.

  – Наверно, дома предков, – предположил президент Вампиров, – разрушились и превратились в курганы, в большие могилы.

  – Баггерхелл! Дурное место, – Ури ускорил шаг, – побыстрей бы его пройти.

  Вскоре холмы поредели, количество ям-ловушек заметно уменьшилось, а впереди замаячило, переливаясь травяными волнами, поле. Байкеры оседлали лошадей.

  Ветер усилился и откуда-то издалека из-за Пагуби, со стороны Ростова послышался низкий гул.

  – Умершие от безумия, – одновременно произнесли президенты.

  – Своим воем они истощают живых, – добавил Ури.

  – Это просто легенда, – сказал Неп и засмеялся, но смех его получился не таким, как обычно. Не было в нем жесткой и циничной самоуверенности. Даже предводитель Вампиров оказался сейчас не в своей тарелке.

  – Дела... – прохрипел Ури, – сзади курганы мертвых, впереди поют мертвые и некуда податься.

  – Ури, мы байкеры и не нам бояться мертвяков, – тихо проговорил Неп, напряженно озирая местность, – мы живем вопреки, как завещали древние.

  Кочевники еще какое-то время постояли в нерешительности, а затем Неп сказал:

  – Поехали, Ури... поехали...

  – Поехали, – согласился президент Дэнджеров.

  Но байки отказались двигаться. Они испуганно всхрапывали, словно чуя недоброе, будто нечто невидимое опутало им ноги.

  – Давай! – зло и нетерпеливо прошипел Неп, ударив лошадь по бокам. Та, заржав от обиды, медленно пошла вперед.

  Всадники, наконец, покинули курганы, выехали в поле небольших размеров. Перед ними, примерно в пятистах шагах оказалась деревня, состоящая из конусообразных, сложенных из сухих ветвей хижин. Это было поселение выродков. Ури рефлекторно схватился за секиру, а Неп приподнявшись и сощурившись, сказал:

  – Странно, не вижу ни одной живой души.

  Опустевшая деревня стояла на берегу, очищенном от ольховника. Черные воды Пагуби, такие же черные, как и грузные тучи, плывущие на запад, с затаенной враждебностью взирали на путников. А сразу за рекой начинался лес. То тут, то там из него торчали многоэтажные дома предков. И над всем миром разносился утробный вой. Мертвый город издавал жуткие стоны, от которых индевела спина и сами собой сжимались зубы.

  – С тех пор как мы покинули становища, погода сильно испортилась, – заметил Ури. – Айронхорс сказал, что это из-за меня, что на меня разгневался сам Харлей Изначальный и шлет нам предупреждение. Ты тоже так считаешь?

  – Я ничего не считаю, – ответил Неп, – меня интересует, куда подевались выродки. А трудности, пусть даже и с подачи священного табуна, пройдут.

  – Да, – согласился Ури, – ты прав, это не проблема.

  Лошади нервничали. Они встряхивали гривами, шумно втягивали открывшимися ноздрями стылый воздух, фыркали и так и норовили развернуться и кинуться прочь, в степь, подальше от наводящей жуть деревни выродков и угрожающе спокойной полноводной реки.

  Внезапно сзади и сбоку, краем глаза Ури заметил мелькнувшую тень. Он успел выхватить секиру, прежде чем раздался хруст, и байк под ним, надрывно заржав, повалился наземь.

   Гексаграмма 48 (Цзин) – Полные воды

  Когда нет хода ни вперед, ни назад, нужно двигаться в любом другом направлении

  Неп, Днепр Дальнозоркий прозевал нападение. Он всматривался в опустевшую деревню, замечал каждую подробность между убогими хижинами, даже засек легкий дымок, моментально рассеивающийся на быстром ветру – признак потухшего костра. Аэсы определенно были здесь. Были совсем недавно...

   И только когда лошадь Урала Громоподобного рухнула, Неп повернул голову, увидел пять пеших выродков. Враг, оказалось, прятался не на берегу Пагуби, а, сзади, среди курганов предков. Это были местные рыбаки, вооруженные баграми и гарпунами с костяными наконечниками. На них не было боевых платьев из шкур, вся их одежд состояла из набедренных повязок.

  Один из аэсов подкрался сзади к Ури, воткнул в заднюю ногу байка багор, крутанул его и порвал сухожилия. Другой выродок попытался сделать то же самое с лошадью Непа, но та, вовремя среагировав, дала подкованным копытом прямо в мохнатый подбородок. Аэс, издав отрывистый скулящий звук, рухнул в траву и больше не поднялся.

  Тем временем сразу два рыбака налегли на Ури, ногу которого придавила павшая лошадь. Первого выродка байкер изловчился пнуть топорищем в пах. Второй аэс ударил кочевника гарпуном, но костяной наконечник лишь оцарапал толстую кожу кирасы. Рыбак, не удержавшись, упал на Ури, который тут же прижал к себе врага и принялся душить его рукоятью секиры.

  Неп извлек акинак и рубанул сплеча ближайшего выродка. Тот, выронив гарпун, упал с рассеченной мордой. Ури безуспешно пытался передавить сонную артерию, толстошеему аэсу. Выродок, получивший между ног болезненный тычок разогнулся и, злобно ревя, двинулся к борющимся. Неп поспешил на помощь товарищу, но нечто мощное зацепило его за плечо и с легкостью выдернуло из седла. Дальнозоркого стащили с лошади с помощью багра. Молниеносно перевернувшись на живот, Неп увидел волосатую, изрядно поседевшую рожу, обнажившую в победном оскале обрубки щербатых зубов. Поднявшись на одно колено, Неп попытался освободиться от крюка, плотно засевшего в наплечном щитке, схватился за рукоять, дернул ее от себя, но выродок с невероятной силой потянув багор, и предводитель Вампиров, вновь упав, проехался грудью по траве.

  Вдруг Стрела, кобыла, принадлежавшая Хоне, грозно заржала, подскочила к аэсу и, встав на дыбы, обрушила оба копыта на мохнатого дикаря, а затем помчалась быстрым галопом в степь. Байк Непа последовал за ней.

  "А я ее прирезать хотел...", – Дальнозоркий, вырвав крюк вместе с кожаным щитком, подбежал к оглушенному выродку и вогнал ему акинак под сердце.

  Положение Ури было плачевным. Он что есть силы давил на горло выродка и одновременно пытался защититься телом врага от второго аэса, который все никак не мог проткнуть доспехи кочевника костяным наконечником. Наконец, исхитрившись, дикарь пробил просоленную толстую кожу с левого бока. Зарычав, Ури навалил полузадушенную тушу рыбака на рукоять и сломал ее. В этот миг к сражающимся подлетел Неп. Он полоснул мечом по шее нападавшего выродка, а затем воткнул клинок в живот дикаря, лежащего на предводителе Дэнджеров.