Текст книги "Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса (СИ)"

Автор книги: Евгений Шкиль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

  Отныне Юл и Хона каждый вечер выходили перед теремом и громогласно произносили молитву во славу Элохиму. И паства, послушно склонив головы, повторяла за ними. Весь этот фарс через какое-то время перестал казаться фарсом, и молодожены подловили себя на том, что мерзость и нелепость их положения стала обыденной, привычной, будто само собой разумеющейся.

  Впрочем, гораздо сложнее им приходилось по ночам. Зная, что теперь их простыни проверяются, Юл и Хона почти две мучительных недели не прикасались друг к другу, но, в конце концов, юность взяла свое.

  – Я не буду рожать здесь, – шептала Хона, – я скорее убью себя, или лучше убью как можно больше этих выродков, прежде чем они убьют меня.

  – Я тоже, – говорил Юл, гладя волосы девушки, – ведь это будет наш ребенок. Мы уйдем раньше...

  Спустя полтора лунных месяца байкерша почувствовала первые признаки беременности. У нее не было менструации, ее слегка подташнивало, и она часто ходила в туалет.

  Это очень обрадовало Авраама Шестого. Теперь к молодоженам относились с особой заботой и трепетом, будто Юла никогда не клеймили в кузнице, и воспротивившуюся насилию Хону не роняли оземь.

  Байкерша понесла глубокой осенью, когда зарядили дожди. Она, вечно раздраженная, не желающая видеть опостылевшие рожи аврамитов, теперь редко покидала терем и выходила только в банный день и на обязательные молитвы, которые пастырь устраивал в любую погоду, заявляя, что дождь и холод – испытания господни, призванные укрепить веру.

  Юл, наоборот, не снижал, а только наращивал свою активность. Он часто ходил в кузницу и наблюдал как привезенную из мертвого города арматуру и прочий металлический хлам перековывали в новые изделия. И несколько раз сам брался помогать кузнецу. Парень это делал не случайно. Ему удалось незаметно стащить два небольших, размером с ладонь прута. Для себя и Хоны. Юл решил, что их можно использовать как оружие.

  Младший правнук приходил к гончару и следил за ловкими движениями его рук. Мерное вращение гончарного круга и чудо трансформации мертвой глины в изящные горшки завораживало, отчего-то дарило спокойствие и ничем не подкрепленную уверенность, что рано или поздно ему и Хоне удастся сбежать из Богополя.

  Юл также бывал в ткацком доме, где досконально изучил устройство угловатых неотесанных станков, веретен и прялок. Часть из них были схожи с механизмами, имеющимися в Забытой деревне, часть парень видел впервые.

  Когда не было дождей, младший правнук частенько выезжал за пределы Богополя, чтобы понаблюдать за тренировками воинов, посетить мельницу или просто взглянуть на посеревшее осеннее море. Его неизменно сопровождали шесть кольчужников. Юл и не думал сбегать. Да и сами охранники привыкли к спокойному нраву парня. Одно расстраивало младшего правнука: в деревню стеклодувов Авраам Шестой его так и не отпустил. Да и занимались там ремеслом только летом и весной, так что процесс превращения песка в стекло Юлу не дано было увидеть.

  Впрочем, и без стеклодувен парень всегда находил себе дело. Особый интерес он проявил к высокой деревянной мельнице, расположенной примерно в трех тысячах шагов севернее Богополя. Она, открытая всем ветрам, стояла на перекрестке, каждая из дорог которого вела в один из вассальных поселков. Из Богополя и из ближайших податных селений сюда везли зерно, а обратно – муку. В Забытой деревне кукурузу мололи на зернотерке и никаких мельниц и жерновов не знали. И даже прадед Олег лишь пару раз упоминал о подобных чудесах техники. Поэтому Юл с большим увлечением принялся изучать механизмы мельницы. Он даже какое-то время помогал мельникам в работе.

  Еще на стыке осени и зимы Юл стал свидетелем крупных учений, на которых присутствовал сам Авраам Шестой. Простолюдинам и чужакам воспрещалось следить за упражнениями воинов, но сын божий был исключением. Три отряда по сорок всадников, облаченных в кольчуги, вооруженных круглыми деревянными щитами и копьями, один за другим устремлялись на условного противника.

  – Велик Элохим! Велик! – кричали они, мчась на всех парах. – Смерть неверным!

  Как объяснил один из седовласых воинов, первый отряд назывался "мучениками господа". Его основная задача – прорвать оборону противника, смешать строй, заставить врага запаниковать и пустится в беспорядочное бегство. Второй и третий отряды налетали на обескураженного неприятеля и учиняли самую настоящую резню.

  – А что если атака первого отряда будет отбита? – спросил Юл.

  – Такого никогда не было, – усмехнулся старый ратник, – да и кто сравнится с нами? Деревенские безбожники? Они-то и сопротивляться организованно не умеют. Был, правда, один случай. Против наших восьмидесяти воинов вышли сто двадцать мужчин из большого поселка, что расположен на окраине Закатного града. Они называют себя Степными Псами. Но только конников у них было с два десятка, и мы их перемололи с первого же налета. Хорошую мы добычу тогда взяли. Теперь они рабы Богополя и добывают для нас арматуру, кирпичи и бетон из руин Закатного града.

  Так через ненавязчивые разговоры Юл расположил к себе сопровождающих его воинов. Однако более всего он сблизился с Иеровоамом, тем самым чернявым безусым пареньком, что в день клеймения отвел молодоженов в кузню. Юный аврамит, державшийся поначалу официально и холодно, вскоре растаял и, когда оставался наедине с младшим правнуком, надоедал ему рассказами о своей тайной влюбленности в Иезавель, внучку предыдущего архиерея Авраама Пятого. Он мечтал о том, что прославится воинскими подвигами в новой священной войне. Ведь рано или поздно она обязательно случится. И тогда Иеровоам непременно вернется с причитающейся долей добычи и приведет рабов в Богополь. Иезавель, конечно же, обратит на него внимание, и они поженятся.

  Юл чаще слушал, но, бывало, подбадривал собеседника, уверяя, что будет так, как тот задумал.

  Однажды, в начале зимы, когда выпал первый снег, младший правнук подозвал к себе Иеровоама и сообщил ему по большому секрету, что ночью явился к нему некто и представился ангелом божьим и говорил, что дано Иеровоаму стать великим полководцем, и за заслуги свои будет он преемником Авраама Шестого, но только сие велел ангел держать втайне от всех, ибо иначе познает весь Богополь гнев Элохима. А в доказательство подлинности чудесного явления вестник божий рассказал Юлу об игре, в которую можно выиграть лишь благодаря молитве.

  – Игры – это грех, – неуверенно произнес Иеровоам, – так Авраам Шестой Праведник говорит.

  – Игра – это грех оттого, что результат предугадать невозможно, то есть через игру сам сатана являет себя людям, – важно и со знанием предмета произнес Юл, – но ведь сказано, что Элохим знает все наперед, а потому игра, которая выигрывается по молитве, и не игра вовсе, а божье предопределение.

  В конце концов, младший правнук убедил сыграть юнца пару партий. Играли они так: раскладывали камешки в ряд и забирали по очереди один, два или три. Кому доставалась последняя фишка, тот и считался побежденным. Сперва Элохиму помолился Юл, а затем без труда облапошил соперника. Перед следующей партией к всевышнему обратился Иеровоам, и Юл позволил выиграть молодому кольчужнику.

  Так Иеровоам незаметно для себя подсел на игру, победа в которой определялась, разумеется, вовсе не чудотворной молитвой и не волей Элохима, а хитростью младшего правнука. Юл строго-настрого воспретил кому-либо говорить об их маленьком увлечении, иначе кара всевышнего неизбежна.

  Когда наступила зима Юл и Хона приготовились мерзнуть, так как в тереме на третьем этаже не было ни камина, ни печи. К их удивлению первые морозы совсем не снизили температуру помещения, но даже наоборот – стало теплее. Оказалось, из отверстий в полу по периметру стен шел теплый воздух. Так Юл узнал о воздушном отоплении. К сожалению, из-за разделения дома на женскую и мужскую половины он не смог обследовать всю систему труб. Впрочем, и в мужской части имелось слишком много потайных комнат, куда младшего правнука не пускали.

  Зима в Богополе была мягче, чем в Забытой деревне, сказывалась близость моря. Однако и здесь случались крепкие морозы. В один из снежных дней, когда завывающий ветер подымал поземку и острые льдинки впивались в побелевшие лица, Авраам Шестой выкрикивал предобеденную проповедь. Из-за непогоды пастве позволили не бухаться на колени, и люди, притоптывая, терпеливо ждали, когда же закончится речь архиерея. И если в спокойные дни аврамиты с благоговением внимали слову божьему, то сейчас – для Юла это было очевидным – богопольцы лишь делали вид, что слушают. Исключением оказался сам младший правнук. В проповеди архиерея он услышал страшное для себя и Хоны. Авраам Шестой напомнил, что буря лишь испытание Элохима и скоро она закончится, и весна, а значит и праздник жертвоприношения, уже близко.

  Погода в приморской степи славится своей переменчивостью. Через неделю после бурана снег растаял и потеплело настолько, что люди поснимали с себя овечьи полушубки, тулупы и валенки. Зима еще не закончилась, но запахи с полей шептали о том, что холода больше не вернутся. Это подвигло Юла на решительные меры. Улучшив момент, младший правнук подошел к архиерею и с печалью в голосе рассказал о своем сне, который беспокоит юное сердце уже много дней.

  Будто он, Исаак, нареченный сын Авраама Шестого, и возлюбленная супруга Ревека молятся в поле с граалем, полным зерна. И парень делает лопатой борозду и кидает в нее семечко. А потом будто слышится чей-то голос: "Посему месяц в посте, а после праздник и рай сыну божьему".

  Юл отлично понимал, что утверждения вроде: "слышал я глас божий и ангелов пение" со стороны пастыря будет воспринято с недоверием и враждебностью, поскольку в Богополе монополия на откровение с небес имелась только у архиерея, и он ревностно охранял ее. Это ведь не глупый Иеровоам, которого можно с легкостью подловить на тщеславии и неразделенной любви. Нет, здесь бить в лоб себе дороже. Авраам Шестой сам должен прийти к нужным выводам. И направлять его нужно осторожно, через смиренные и слезные просьбы. И надавить на главное: на гордыню и на то, что введение нового обряда еще сильней укрепит власть над паствой господней...

  Вечером, греясь под шерстяным одеялом, Юл рассказал Хоне о своем плане. Пастырю понравилась идея каждый день, когда солнце стоит в зените, выезжать на невспаханное поле, где молодожены будут молиться о будущем урожае.

  – Он даже придумал, как это назвать: "Святой дозор", – сказал Юл, поглаживая животик супруги, который только-только начал расти. – А еще я у него мою малую боевую лопату выпросил. Правда, выдавать мне ее будут только на время обряда.

  – Нас не оставят без присмотра, – возразила Хона, – мы не сможем так легко отделаться от охраны. И со своей лопатой ты не победишь целую кучу аврамитов.

  – Да, – согласился Юл, – но за целый месяц хоть какой-нибудь шанс да представится.

  – Этот Авраам – редкая мразь. Всем баггерам баггер. Лучше сдохнуть, чем так жить.

  – Не волнуйся, – прошептал парень, – он просто глупый жестокий старик, на которого смотрят как на бога только те, кто еще глупее. А стоит проникнуть ему в голову, как понимаешь, что он пустышка.

  – Я не уверена, что твое проникновение поможет, но я знаю, одно: мы или сбежим или умрем, – сказала Хона, и в глазах ее мерцала тревожная решимость.

   Гексаграмма 57 (Сунь) – Проникновение

  За большой промежуток времени упорная черепаха способна пройти больше, чем нетерпеливый заяц

   Ури, Урал Громоподобный из клана Дэнджеров, президент клана Дэнджеров, байкер Стальные бедра и герой степных дорог родился под счастливой звездой.

  Угрени, опасные ночные хищники, довольствовались, как правило, одной крупной жертвой. Гигантский сом, напавший на байкеров, по всей видимости, затащил на дно Непа Дальнозоркого. Ури не мог этого точно знать, поскольку потерял сознание.

  Президент Дэнджеров, придя в себя, накрепко вцепился в перевернутую долбленку. Как он не захлебнулся, не утонул, как, гонимый волнами и течением, остался в живых, постичь разумом было невозможно. Здесь, безусловно, имело место вмешательство самого небесного стального коня Харлея Изначального. Провидение дало шанс на выживание.

  Если бы Ури из-за ранения не снял тяжелую кожаную кирасу, он, скорее всего, пошел бы на дно. Значит, стоило сказать "спасибо" выродку из рыбацкой деревни.

  Под утро буря потихоньку начала сходить на нет, а когда взошло солнце, море окончательно угомонилось, тучи ушли далеко на запад, оставив за собой светлое чистое небо, припорошенное блеклыми перьями редких облаков. Ури подумывал отцепиться от долбленки и попробовать перевернуть ее, но мышцы ног то и дело сводила судорога. Его уносило все дальше и дальше на северо-запад. В неизвестность.

  Так он проболтался в море весь световой день. Байкер совсем не боялся смерти. Ведь блажен тот, кто не умер в своей постели. Однако мучиться голодом отнюдь не прельщало. Поэтому все чаще в голову Ури приходили мысли о самоубийстве. Стоит только разжать ладони, нырнуть под воду, сделать вдох, испытать мгновенный пароксизм боли и – все. Небесные поля священного табуна с распростертыми объятиями примут воина.

  "Нет, буду ждать знак, – подумал Ури, – мне нужно знать наверняка, что Харлей Изначальный не посчитает это малодушием и слабостью".

  Наступила ночь – время, когда гигантские сомы выходят на охоту. Байкер мог лишь гадать, обитают ли угрени только рядом с устьем Пагуби или рыскают в поисках добычи по всей акватории моря. В любом случае нападение подводного хищника начинало казаться благом и милостью судьбы. Но, видимо, никто не желал испробовать на вкус уже не молодую человечину.

  Ближе к полуночи Ури стал слышать лошадиное ржание и топот копыт. Странные звуки приходили откуда-то сверху и были чисты и прекрасны. Байкер то и дело запрокидывал голову, вглядывался в черное небо, усеянное миллионами огоньков. Ноги, периодически сводимые судорогой, давно уже плохо повиновались ему, а слабеющие пальцы так и норовили соскользнуть. Где-то в небесах слышался зов священного табуна. Наконец, когда в очередной раз Ури посмотрел в небо, он узрел тысячи звенящих звезд, которые вдруг потекли по широкому руслу Млечного пути, превратились в реку, через которую по Большой переправе можно перейти туда, откуда нет возврата. На противоположном берегу мерцали бесподобной синевой ворота. Они бесшумно отворились, из проема полился мягкий свет, и, кажется, в глубине его проявилась фигура небесного стального коня. Послышалось призывное настойчивое ржание.

  – Я иду к вратам байкпарадайса, – промолвил Ури и с силой оттолкнулся от перевернутой долбленки.

  Пора! Пора в последний путь!

  Ури, готовясь уйти в морскую бездну, отчаянно взмахнул руками, как бы прощаясь с дольним миром, и ступни его оперлись на что-то твердое. Дно. Небольшие, приятно теплые волны окатывали шею байкера. Он оказался на мелководье. Это открытие мгновенно отрезвило Ури. Он удивленно осмотрелся. Небесное видение растворилось в черноте космоса, а над горизонтом возвышался огромный темный массив.

  "Суша! Суша!"

  Рыкнув, Ури сделал шаг, и тут икру левой ноги пронзила очередная судорога.

  – Баггерхелл! – байкер яростно забил по поверхности руками.

  Он приближался к берегу рывками, медленно и неуклюже. Наконец, когда уровень воды спал ниже пояса, судорога отпустила байкера, и он, тяжело дыша, нетвердо зашагал прочь из воды.

  На берегу Ури набрел на старую коряку, залез под нее и, на всякий случай, вытащив нож, забылся глубоким сном.

  Ранним утром байкера разбудил жуткий голод. Ури с трудом поднялся, посмотрел вверх. На посветлевшем небосклоне тухли последние звезды. Пошатываясь, Ури вспомнил о ночных видениях.

  – Рано звонить в колокола, – пробормотал он, смутно представляя, что такое колокол, так просто говорилось в судьбоносных балладах древних, – рано небо тревожить впустую... я еще поживу...

  Ури осмотрелся. Берег был обрывист, и взобраться на него представлялось затруднительным. Особенно ослабевшему человеку. Байкер побрел вдоль кромки воды, надеясь найти какую-нибудь тропинку, ведущую наверх, но вместо этого обнаружил несколько кустов дикой смородины, растущих на склоне и покрытых густыми россыпями зеленых, еще не успевших созреть ягод. Не долго думая, Ури набросился на них. Жадно, почти рыча, он срывал ягоды вместе с кистями спешно пережевывал их и, не успевая как следует проглотить, принимался за новые соцветия. Наесться Ури так и не удалось, он лишь слегка притупил голод. Зато теперь ощутил боль в боку. Рана, нанесенная костяным гарпуном несколько дней назад, болезненно пульсировала. Кожа вокруг нее покраснела и заметно припухла.

  – Загноение... – пробурчал байкер, – только начинается...

  Когда Ури был еще подростком, его дед, Харлей Верномыслящий, рассказывал, что до Великой погибели гноящиеся раны лечили с легкостью. Но теперь любое заражение могло обернуться летальным исходом.

  Ури видел, как мучаются пораженные сепсисом, как зараза медленно, но неуклонно проникает внутрь живого организма. Покраснение вокруг зияющей дыры постепенно расширяется, кожа становится бардовой, а затем черной. Вонючая бледно-розовая сукровица также темнеет. И запахи, запахи! Сладковатые, невыносимо тошнотворные. К ним невозможно привыкнуть. Человека спасает лишь ампутация конечности. И то не всегда.

  – Запускать нельзя... – Ури ускорил шаг.

  Вскоре он набрел не просто на тропу или удобный подъем, а на широкую, уходящую вверх под углом, заросшую травой и небольшим кустарником лестницу. Байкер не сразу поверил собственным глазам. Он срезал ножом гумус с травяным слоем и нащупал гранитную ступень.

  – Каменная лестница, уходящая в море... – тихо произнес Ури, – это же... Таган... город, откуда вышли мои предки...

  Из-за посетившей его догадки байкер даже забыл о ноющей ране. Впрочем, замешательство длилось недолго.

  – Я не сдохну! Нет! – твердо произнес Ури. – Такое стоит рассказать в становищах.

  Байкер решительно зашагал по лестнице. Он не ошибся, наверху действительно оказался мертвый город. Здания, напрочь лишенные окон, были скрыты густо разросшейся растительностью. Ури внимательно осмотрел окрестности. Нужно было заняться самолечением и при этом найти наиболее безопасное место. Ведь, скорее всего, город давно обжило разнообразное зверье, в том числе и хищники. Поразмыслив, байкер ломанулся сквозь молодняк к двухэтажному дому, из крыши которого росло огромное ветвистое дерево.

  Внутри здания Ури нашел сухую траву, собрал хворост и ветки потолще. Все это перенес в несколько ходок на второй этаж в маленькую комнатку. Здесь он с помощью кресала развел костер. Ури осторожно высунулся в окно, прошарил взглядом близлежащие кусты, посмотрел на золотистое от солнечных лучей море, перевел взгляд на одинокое облако в виде конской головы.

  – Помоги мне, Небесный Харлей, – сказал он, – а не поможешь, то катись ты в баггерхелл, в самый анус адской шлюхи Радиации!

  Ури, сжав руку в кулак, оттопырил средний палец. Это был древний знак негодования и бунта. Так, по крайней мере, считалось. Байкер присел возле костерка, снял арбалет и меха, стянул нательную рубаху. Из кармашка рубахи выпали свисток для отпугивания демов и пластиковая книжица.

  – А-а-а, путеводитель, – байкер открыл Канон на случайной странице, сощурился и выдавил из себя:

  – Про-ник-но-ве-ни-е... проникновение.

  Дальше читать Ури не стал. Да и смысл? Зараза, как и говорилось в книжице, уже проникла внутрь. А исход знать наперед не хотелось.

  Ури отбросил Канон и взглянул на рану. Сейчас бы воду, вскипяченную на огне! У кочевников из поколения в поколение передавалось древнее знание, что закипевшая вода убивает инфекцию. А Вир Златорукий утверждал, что спирт, который он привез из Запагубья не только хмелит, но обеззараживает. Но, увы, не было ни спирта, ни кипяченой воды, ни Вира. Приходилось обходиться тем, что есть.

  Морщась и шипя от боли, Ури аккуратно срезал кожу вокруг раны, и почистил ее внутри. Кровь густо залила руки байкера. Ури накалил клинок над огнем, вставил себе в рот палку и засунул нож прямо в центр раны.

  – Ух-х-х-х, баггерх-х-х-х... – Ури перекусил палку пополам, скривившись от боли.

  После трех прижиганий байкер был мокр от пота, руки его дрожали. Но он посчитал это недостаточным и опять накалил нож на костре. После четвертого раза Ури потерял сознание.

  Очнувшись, он подкинул в костер веток и еще дважды прижег рану, но на этот раз не внутри, а вокруг нее. После этого Ури впал в полубредовое состояние. Обливаясь потом, он температурил, ему виделись открытые врата байкпарадайса и чудесные поля за ними. Поля, залитые мягким светом, манили, звали старого воина, говорили о вечном отдыхе от тяжелой жизни.

  – Нет, – возражал байкер, – я еще тут потусуюсь. Погодите, мне еще рано.

  Ури пришел в себя на следующий день. Костер давно потух, а самого байкера мучила жуткая жажда. Зато хворь отступила.

  – Выздоровел. Спасибо тебе, Небесный Харлей! – Ури, потрогав прижженную рану, поднялся, выглянул в окно.

  Небо было безоблачно. Байкер с трудом надел рубаху, грязно-серую от пота и времени, положил в кармашек Канон перемен, взял нож. Арбалет он оставил в убежище, поскольку не имел к нему болтов. Нужно было где-то достать воду, а затем перекусить чем-нибудь более существенным, нежели незрелая смородина.

  Ури не шел, а еле плелся. От голода и жажды его качало из стороны в сторону. Пока байкер спускался по каменной лестнице к морю, он несколько раз останавливался, чтобы пожевать листья деревьев. Оказавшись возле берега, он припал к воде и напился. Вода была почти пресной, но исключительно неприятной на вкус. Ури прекрасно понимал, что пить ее в больших количествах нельзя, но за неимением лучшего пришлось довольствоваться тем, что есть.

  Обратно в город Ури поднимался с трудом, несколько раз падал и, в конце концов, подвернул ногу.

  – Ох... баггерхелл! Я не сдохну! Не сдохну!

  Оставшуюся часть лестницы Ури преодолел на четвереньках. Он полз сквозь густую траву, надеясь найти хоть что-то съестное. И ему повезло. Байкер вспугнул куропатку. Серая птица с тревожными криками, отогнув крыло, забилась по земле, будто раненная.

  – Детишки рядом, – обрадовался Ури и извлек нож.

  Действительно, вскоре выводок выдал себя пиканьем. Ури с быстротой, с какой только ему позволяла подвернутая нога, подался на звук. Куропатка закурлыкала громче и, не отставая от байкера, продолжала стелиться по траве.

  – Не обдуришь, курва пернатая, – Ури раздвинул кусты и напоролся на выводок в десяток цыплят.

  Птенцы, серо-коричневые в черное пятнышко, бросились в рассыпную, но байкер молниеносно среагировал и двумя резкими ударами успел посечь троих. Самка, надрывно закудахтав, вспорхнула, зацепила макушку крылом. Ури не обращал внимания на надоедливую курицу. Он отрезал голову первому цыпленку и начал с жадностью пить горячую и сытную кровь. Сделав несколько кругов куропатка, отстала от убийцы своих детей. Ведь нужно заботиться об оставшихся живых, а не о мертвых.

  Одного птенца Ури съел сырым, даже не ощипав. Двух других он забрал в свое логово. Так байкер обрел свою первую пищу в покинутом городе.

  Рассчитывать на постоянное везение, на то, что каждый день дичь сама собой будет попадаться на пути Ури не мог. Но и ослабленным, с больной ногой особенно не поохотишься. К тому же у арбалета не было болтов, и на их изготовление требовалось время. Толстые стрелы вырезать не составляло труда, да вот только где найти наконечники? Попробовать сделать их из камня? На это уйдет много дней кропотливой работы, а есть хотелось здесь и сейчас.

  Ури смастерил множество силков из лиан, вьюнов, веток, палок и прочих подручных материалов. Они располагались на звериных тропах и деревьях. В сутки хотя бы одна зверюшка да попадалась. Кроме всего прочего Ури нашел плоды дикой вишни. Они были еще зеленые, но у байкера выбора не имелось.

  Впрочем, первое время еды не всегда хватало. Однажды Ури за весь день поймал только одного маленького воробья.

  На берегу моря байкер обнаружил холодные ключи, и проблема с поиском качественной воды отпала. Пару недель спустя, когда нога перестала беспокоить, Ури додумался сделать ловушку для рыбы из двух цепей плотно подогнанных друг к другу валунов, толстой, выглядывающей наполовину из воды коряки, которая разграничивала цепи, и воткнутых в илистое дно остро заточенных палок со стороны моря. Во время прилива, особенно ночью, рыба частенько заплывала на мелководье, в том числе и в ловушку, из которой вода уходила с отливом.

  Ури заботился лишь о том, чтобы собрать добычу раньше чаек. С тех пор он забыл о голоде.

  Ранним летом, когда на деревьях начали созревать первые плоды, байкер осознал необходимость двигаться в обратный путь. Вечерами, перед сном, он часто думал о дочуре. Где она нынче? Может, уже давно блаженствует на светлых лугах байкпарадайса? Где ее теперь искать?

   В любом случае стоило вернуться в становища. Вдруг она уже там?

  И тут же Ури задавал себе иной вопрос: а вдруг ее там нет? Именно поэтому байкер страшился возвращаться.

  Когда-то у него была жена. Бэха Некроткая родила двоих детей мертвыми и еще два ребенка не прожили и одного оборота небесного колеса. Пятая девочка забрала у Бэхи жизнь. Хона, Хонда Молниеносная была единственной дочерью президента клана Дэнджеров. Позже Ури, конечно же, заводил романы на стороне, но чаще с вольными байкершами, похожими на подругу Вира Чезету Хмельную. Может, какая из них и родила ребенка от Ури, но уверенности в этом у байкера не имелось. Такие дети считались общими, сыновьями и дочерьми всего клана. А в последние годы Ури стал терять интерес к противоположному полу и все чаще налегать на брагу да пиво.

  Хона с малых лет отличалась взбалмошностью и излишней самоуверенностью, порой граничащей с глупостью. Вся в мать. В Бэху Некроткую. Ури всегда считал, что позволяет дочери слишком много. Но не позволять он не мог. Даже в поход с собой взял в деревню за данью. Как там она называется... Тварино?

  И вот теперь Хона где-то далеко. Возможно, даже слишком далеко. За Большой переправой.

  Поколебавшись еще несколько дней, байкер решил покинуть обжитое логово. Предварительно он выточил дюжину болтов, насадив на них костяные наконечники. Ури пока еще не встречал хищных зверей, если не считать дикого кота, укравшего из силка белку, но это вовсе не значило, что здесь не могут обитать рыси, волки, вердоги или леопоны. Наконечники из кости, разумеется, не отличались надежностью, но лучше иметь хоть что-то, чем вообще ничего.

  Байкер не спешил. Каждое утро, собрав улов с капканов, он подыскивал себе новое жилье на шестьсот, восемьсот, иногда на тысячу шагов от предыдущего места стоянки. Выбирал он всегда узкие комнаты в еще не разрушенных временем домах. Там он баррикадировал окно и вход. Затем расставлял силки на новой территории, запасался хворостом, спускался к морю и рыбачил. Ури соорудил удочку из побега молодого дерева: сплетенного вдвое вьюна и крючка из бедра убитого кролика. Море было удивительно богато рыбой.

  Часто, наловившись катранов и бычков, байкер прямо на берегу устраивал костер и жарил добычу. Потом, ближе к вечеру, он проверял силки, собирал дикорастущие ягоды и фрукты и отправлялся в новое логово, где ужинал.

  Так, не торопясь, почти безмятежно, Ури продвигался к внешним границам Тагана. Казалось, он нашел рай, байкпарадайс на земле. Погода стояла солнечная, часто дул приветливый ветерок, на всем протяжении побережья то и дело попадались родники, городские заросли и море давали в обилии пищу, и при этом не наблюдалось ни одного крупного хищника.

  Только на девятый день Ури повстречал настоящую опасность. Поздним утром, в поисках нового жилища он напоролся на логово демов. Случилось это неожиданно, байкер углубился в чащобу города, поставил там с десяток силков и теперь продирался назад к морю сквозь молодой боярышник, разросшийся до такой степени, что развалины зданий были практически не видны, и только высокие покосившиеся трубы, построенные древними для какой-то непонятной цели, служили прекрасным ориентиром на местности.

  Неожиданно Ури вышел на открытое пространство. Перед его взглядом предстала дряхлое строение, тем не менее, не потерявшее за сто лет своей красоты. Уж для степного кочевника такое увидеть было однозначно в диковинку. Дом по бокам окаймляли башенки. Левая совсем отошла от основной постройки и в образовавшийся промежуток, пожалуй, мог пролезть ребенок. Правая выглядела получше, выцветший с рыжинкой фасад напоминал о былой пестроте. Само здание увенчивалось шестью треугольными фронтонами, под каждым из которых располагалась вытянутая арка высотой в четыре человеческих роста или даже больше. Весь дом был окружен ветвящимся кустарником с ядовито зелеными листьями в фиолетовую прожилку. Адов плющ. Он торчал отовсюду, из окон и из трещин, вился по своду арок, и даже на крыше жуткое растение тянуло искривленные ветви к солнцу.

  Там, где есть эта дрянь, почти наверняка живут демы. Дневные хищники-кровопийцы, рожденные от случки похотливой шлюхи Радиации с летучими мышами.

  Ури достал деревянный трубчатый свисток, спешно воткнул его в зубы. Когда-то дед байкера, Харлей Верномыслящий, спасся от крылатых бестий благодаря такой вот свистульки. С тех пор у кочевников появилось неоспоримое преимущество перед мерзкими тварями.

  – Лучше обойти, – прошептал байкер.

  Но осуществить принятое решение он не успел. Ветви адова плюща мелко задрожали, и черные тени, разрывая листву, взмыли вверх. Ури готовясь отразить атаку, собрался засвистеть, когда демы подлетят ближе, но стая, сделав полукруг, устремилась в противоположном направлении.

  Значит, мрази напали на кого-то другого. Байкер вышел на пустырь. Бестии кружили над человеком, вооруженным луком и стрелами. Это был молодой мужчина крепкого телосложения. С густой темно-русой бородой, одетый в серо-зеленую рубаху и такие же серо-зеленые штаны.

  – Я иду к тебе! – проорал он и выстрелил из лука.

  Стрела пронзила одну из летучих мышей, и та обрушилась камнем вниз. Тогда сразу четыре дема налетели на человека. Они успели несколько раз цапнуть его ядовитыми клювами, прежде чем мужчина поймал одну из тварей и свернул ей шею. Один укус, от силы два парализовали бы любого, но лучник и не думал обездвиживаться. Он выхватил стрелу из колчана и подстрелил очередного дема. Вторая атака летающих бестий была более сплоченной. Практически вся стая налетела на жертву. Такой наскок мужчина не выдержал и, облепленный чернокрылыми тварями, повалился.