Текст книги "Владимирские Мономахи"
Автор книги: Евгений Салиас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 37 страниц)
Но старший Басман-Басанов был уже трупом.
XXVIII
На заре в Высоксе было столпотворение Вавилонское.
Не только заводские рабочие, но и крестьяне, приписные к деревням, все поднялось на ноги и забушевало. Толпы народа повалили отовсюду к барскому дому и осадили его. Казалось, что бурное серое море разлилось и заливает палаты.
Два враждебных лагеря сказались тотчас. «Бариновы» обвиняли «братцевых» в убийстве и грозились, не дожидаясь суда, расправиться с ними сами.
Начались драки между самыми отчаянными. Перед полуднем случилось уже несколько страшных драк, стенка на стенку, в разных местах Высоксы. Ввечеру все стихло, но едва занялась заря, как начались уже целые побоища. Разумеется, нападающими были «бариновы», а «братцевы» только защищались.
Однако дальнозоркие люди поняли, что дело вовсе не в любви к покойному и не в мести за него, a просто отчаянный заводский люд придрался к случаю побушевать безнаказанно.
На второй день, когда тело Олимпия Дмитриевича было уже положено в гроб и стояло в углу зала, и надо было готовиться наутро к похоронам, – по всем заводам был настоящий бунт. Уже не «бариновы» дрались с «братцевыми», а пьяные орды разбивали кабаки, а затем бросились разбивать и лавки с красным товаром на базарной площади.
В доме все были перепуганы… Гостей, конечно, уже не оставалось давно ни единого человека, так как они все еще в ночь и на заре после злодеяния умчались в разные стороны. Но нахлебники, служащие в коллегии и в канцелярии, и вся дворня – все струхнули, ибо не на кого было положиться…
– Будь зарезан Аркадий Дмитриевич, а жив Олимпий Дмитриевич, – говорили все, – тогда иное дело! И бунта бы не было!
Аркадий действительно сидел, как потерянный, в своих комнатах, не спал от волнения две ночи и не знал совершенно, что предпринять. Посоветоваться было не с кем. Единственный человек в эти минуты неоцененный, на которого можно было положиться, был Платон Михалис, первый друг покойного брата и, конечно, всегда относившийся к Аркадию враждебно, хуже, чем кто-либо другой из лагеря бариновых.
Однако теперь сам Михалис уже раза два-три являлся к Аркадию, умоляя его принять какие-либо меры. Он опасался, что пьяные толпы кончат тем, что ворвутся и в барский дом.
Наконец, из-за пьяных бунтов даже похороны могли бы ознаменоваться каким-нибудь прискорбным обстоятельством, какой-нибудь дикой выходкой.
Наступил день, в который по-настоящему следовало хоронить покойника, но сделать этого было невозможно. Побоища усилились повсюду, даже близ дома, даже в саду. Было уже несколько десятков тяжелораненых и около десятка убитых.
От пролитой крови заводская чернь как будто рассвирепела еще пуще. Толпы народа, окружавшие дом, бушевали и кричали, что не дозволят хоронить Олимпия Дмитриевича, прежде чем не приедет суд из губернии и не разыщет, кто смертоубийца.
– Довольно злодейств на Высоксе! – ревели голоса.
– Буде! Буде вам смертоубийствовать!
– Что за разбойное место!
– Больше не допустим!
– Пущай судят самого Аркадия Дмитриевича!
– Пущай нас в казну берут!
– Хотим быть государственными!
– Царскими будем! Царскими! А не злодеевскими Басановскими!
И пока Аркадий метался в своих комнатах, не зная, что делать, Михалис по собственному почину, как лукавый человек, стал совещаться с Сусанной Денисовной, единственной личностью, которая в эти минуты сохранила полное присутствие духа и решимость. И совершенно незаметно, как бы само собой, Змглодушка стала распорядительницей… так как Михалис, не добившийся ничего от Аркадия, на второй же день легко убедил Сусанну послать самовольно гонцов к наместнику от имени Басанова. Михалис хлопотал, опасаясь отчасти и за себя. Лагерь «бариновых», который страшно увеличился «братцевыми», иначе говоря, просто-напросто бунтующие заводские требовали, чтобы Михалис, как первый и главный наперсник убитого барина, стал их коноводом.
– Коноводом чего?! – восклицал Михалис вне себя. – Разграбления коллегии и барского дома?!
На четвертый день, однако, все приняло несколько иной вид. Слух ли добежал до губернского города о волнениях, или Змглодушка дослала к наместнику гонца от себя, но по распоряжению властей на заводах появилась команда солдат. За нею через несколько часов явился целый напольный полк с пушкой. Командир полка имел приказание усмирить все в двадцать четыре часа, хотя бы пришлось действовать оружием и пользоваться пушкой.
Действительно, в одни сутки все стихло и отрезвилось поневоле, так как кабаки были заперты, и к каждому приставлен караул, с приказом стрелять в тех, кто явится за вином. И, наконец, вслед за солдатами явился и суд, уже в третий раз!..
Но на этот раз во главе чиновников приказных и подьячих был сам губернаторский товарищ. Приехавшая комиссия имела грозный вид. Пошел слух по всем заводам, что якобы наместник послал уже донесение в Петербург, и будет доложено самому царю, что есть такое разбойное гнездо, которое надо или разорить, или взять в казенное управление. Иначе, мол, конца не предвидится смертоубийствам.
На пятый день, позже чем повелевал обычай, произошли похороны четвертого Басанова за каких-нибудь неполных двадцать пять лет. Похороны эти имели странный вид, потому что при выносе из дома и шествии во храм повсюду были команды солдат. Даже вокруг церкви расположилась целая рота, так как ходил слух, что после отпевания «бариновы» бросятся на «братцевых» и что самому Аркадию Дмитриевичу грозит беда. Однако отпевание и погребение в склепе под большим храмом прошло обычно, порядливо и без какой-либо беды. Затем ввечеру все было тихо.
И в Высоксе толковали уже о строжайшем приказе губернаторского товарища, чтобы все заводы были немедленно пущены в доход и чтобы тотчас всяк был на своем месте. Непослушным грозили огулом, заковав в кандалы, на канат гнать в город на расправу.
Разумеется, на следующий же день Высокские заводы пришли в такое положение, как если бы никогда ничего не случалось. Все заводы запыхтели и застучали…
XXIX
Между тем в доме было спокойно. Суд заседал в большом зале и чинил спрос. Все обитатели, однако, настолько уже привыкли к появлению волокиты в дом, что не казались вовсе испуганными.
Что касается убийства молодого барина, то из всех таких злодеяний, совершенных в Высоксе, оно было самое темное и самое диковинное. Был убит барин среди кучи пировавших и танцевавших гостей. Кто убил, было совершенно невозможно не только доказать, но даже и предположить.
Пущенный слух, что якобы Иван Змглод, отлучившийся из-под ареста, явился тоже ряженый в дом и зарезал Олимпия Дмитриевича, казался всем бессмыслицей. Еще если бы явился Денис Иванович, то можно было бы заподозрить, что это дело его мести, но старик после своего ареста от волнения лишился окончательно способности ходить и не мог двинуться из полицейского дома. А Иван Змглод, припутанный к делу отца, к такому делу, которое совершилось, когда его, Ивана, и на свете еще не было, не имел никакого повода мстить, зная, что этим отцу не поможешь.
Сначала суд почти уже склонялся было к мнению, что виноваты Змглоды, но когда председательствующий товарищ наместника узнал, в каких отношениях состоит к семье Змглода высокский владелец, то совершенно переменил мнение. Вдобавок, едва только совершились похороны Олимпия Дмитриевича, как Аркадий приказал объявить по всем заводам важную новость, как пройдет сорок дней со смерти брата, он будет венчаться с Сусанной Денисовной Змглод.
Однако, пока суд заседал и тщетно старался раскрыть преступление и уличить преступника в коллегии происходило нечто, пожалуй, худшее. В ней появились поверенные и ходатаи, а главное появился приезжий из Москвы чиновник, не имеющий ничего общего с владимирским отделением.
Дело было в том, что казна, а равно и кредиторы заводов сразу появились, каждый по своему делу. Если бы теперь посторонний умный человек заглянул в Высоксу, то понял бы, что тут началось столпотворение, и начиналось разрушение. То, что создал старик Аникита Ильич Басман-Басанов, теперь приходит к своему концу.
Волокита в доме, команды солдат около заводов и по заводским улицам и целая стая воронья в коллегии, небольшая, но роковая. Солдаты уйдут восвояси, приказные крючки, не добившись ничего, не добившись даже и взятки, тоже уйдут, но те, что орудуют в коллегии, останутся.
Молодой Басман-Басанов, высокский барин, владелец всего по закону, в действительности смутно всем представлялся как бы последней спицей в колеснице. Кто будет завтра на его месте барином-помещиком, – было совершенно неизвестно. Перейдет ли вся Высокса с заводами в одни руки? Или распадется на куски, будет разорвана на клочья? Или, наконец, будет все отобрано в казну?
Давно ли был долг в девятьсот тысяч, а теперь прибавилось еще по недавним документам двух братьев, и вся сумма перевалила за миллион. И вдобавок из-за чего? Чтобы якобы знать, своей ли смертью умер Аникита Ильич!..
Ко всем бедам прибавилась еще одна, которая, случись прежде, всех бы переполошила, но теперь эту новую беду все встретили безучастно, даже без особого любопытства.
Барышня Сусанна Юрьевна, давно становившаяся все страннее, окончательно сошла сума. Теперь в этом уже не было никакого сомнения.
Равнодушие, с которым она встретила известие об убийстве племянника, ее последовавший затем смех, и затем даже радость, ясно свидетельствовали, что она почти умалишенная. Но затем, вскоре же после похорон убитого, Сусанна Юрьевна начала вести себя, как совершенно помешанная. Она стала ходить по ночам по всему дому, врывалась ко всем, пугая дикими, бессмысленными речами спящих, или уходила и бродила по улице, по саду, заходя Бог весть куда.
Горничная и двое рунтов, приставленные к барышне, ничего не могли сделать. Когда ее останавливали силой, она начинала бороться, драться и страшно кричать на весь дом, как если бы ее резали.
А Аркадий Дмитриевич по совету многих убедился, что оставлять в доме тетушку опасно и для всех, да и для нее самой.
И однажды утром Касаткину посадили силой в карету и увезли в Москву, чтобы сдать в дом умалишенных.
XXX
Несмотря на всеобщее смущение и удрученное состояние, в котором находились все обитатели Высоксы, все-таки через десять дней похорон покойного Олимпия Дмитриевича в доме в нижнем этаже пировали гости. Было маленькое празднество в комнатах Платона Михалиса.
Бывший первый друг и наперсник покойного, не считаясь с родством, а только дружбой, счел возможным отпраздновать свадьбу своей сестры с ее давнишним нареченным, князем Абашвили.
В Высоксе все давно догадывались, что князь – жених Платониды Михалис, что он, ничего не имеющий, не прочь жениться на ней, имеющей свое состояние. Когда прошел слух, что Михалисы потеряли все деньги на каком-то купце, то все решили, что князь не женится на Тоньке. Но затем почти одновременно и за несколько дней до страшного злодеяния Михалис поведал всем, что его должник снова появился и ликвидирует свои дела и что, благодаря Бога, ни единого гроша у них не пропадет на нем.
Поэтому теперь не удивлялись и свадьбе Абашвили. Удивлялись только тому, что невеста, которая должна была бы ликовать, что выходит за давнишнего своего жениха, напротив того, какая-то диковинная, похудевшая, печальная.
Впрочем, все знали, что Платонида Михалис за последнее время сильно хворала и от каких-то болей внутренних плакала по целым дням и ночам: немудрено похудеть и печально глядеть.
После брака, князь и княгиня Абашвили вместе с Михалисом простились с барином Аркадием Дмитриевичем и выехали с Высоксы, чтобы никогда не возвращаться.
Но перед выездом своим Михалис передал председательствующему губернаторскому товарищу письмо в несколько страниц, которое он, укладывая свои вещи, случайно нашел у себя. Письмо это было адресовано к Олимпию Дмитриевичу, но никем не подписано.
Михалис объяснил, что это письмо пришло не из другого какого города, а было писано в высокском доме одним из гостей, которые были приглашены на праздник совершеннолетия. Назвать писавшего Михалис не мог за полным незнанием. Олимпий Дмитриевич не захотел ни за что ему назвать человека, от которого это письмо получил.
А между тем письмо это имело огромное значение. Писавший объяснял Олимпию Дмитриевичу, что он приехал на праздник, но денег с собой не привез и уплатить свой прошлогодний долг Олимпию Дмитриевичу не может не только теперь, но даже и через года два-три. И он просит его обождать уплату. А если Олимпий Дмитриевич будет, ввиду собственных стесненных обстоятельств, требовать эти деньги, то пишущий предупреждал, что он отомстит… и самым лихим образом. Олимпий в ответ потребовал, по словам Михалиса, немедленной уплаты. И вот этот гость и мог совершить и преступление, будучи в маске на бале, как и все прочие. Временное отделение приняло это письмо, как важный документ. И оно только еще более затемнило все дело.
Прошел сороковой день поминок Олимпия Дмитриевича, и через три дня в большом храме было торжественное венчание молодого барина Аркадия Дмитриевича с Сусанной Денисовной.
Этого все ждали и не удивились. Удивлялись только несказанно все от мала до велика, что накануне бракосочетания Денис Иванович и его сын Иван были освобождены из-под стражи по приказанию из губернии, куда ездил гонец с письмом от имени Аркадия Дмитриевича к самому наместнику. Их обязали только не отлучаться из Высоксы.
Через месяц уголовное дело о таинственной смерти старика Аникиты Ильича, тому назад без малого двадцать пять лет, было постановлено предать воле Божией. Одновременно было решено и дело об убийстве молодого Басанова. Злодей не был открыт, а первоначальное подозрение, что Иван Змглод виновен в этом злодеянии, уничтожилось само собой. Было нежданно вполне доказано нахлебниками, что в ту минуту, когда раздались крики о помощи, а Олимпий Дмитриевич, пораженный насмерть, лежал в крови на полу, Иван Змглод, действительно отлучившийся из-под ареста в машкерад, стоял около буфета и, сняв маску, пил прохладительное. Его видели в это мгновенье человек пять, и все единодушно показали это… На вопрос, зачем они прежде молчали, все ответили, что боялись впутываться в страшное дело.
Конечно, вся родня молодой барыни Сусанны Денисовны Басман-Басановой тотчас переехала на жительство в дом.
Но медовый месяц прошел почти печально, потому что было очевидно и молодым новобрачным, и всей семье Змглода, что Высокса в действительности уже не принадлежит Аркадию Дмитриевичу. Распутать дело было нельзя, а надо было спасти хоть что-нибудь и удалиться.
XXXI
Прошел год, и в красивой усадьбе на берегу Оки жила совершенно счастливая семья Басман-Басанова с родственниками. Аркадий Дмитриевич был все-таки богатый тульский помещик, владея двумя тысячами крестьян. Разумеется, это были крохи от прежнего состояния деда.
Высокса была продана для удовлетворения главных кредиторов, но казна согласилась ждать свой долг, так как покупателем явился важный сановник, наместник и покровительствуемый в Петербурге… князь Темнишев…
Однако через десять лет князь, запутавшись в мудреных заводских делах, чуть не потеряв свое прежнее большое состояние, сам попросил спасти его покупкой всего в казну.
И Высокса стала процветающим государственным имуществом, понемногу достигнув ценности в два миллиона с лишком. От прежнего не осталось и следа…
Но слава злодейского барского гнезда, где грозно царили и страшно погибали Владимирские Мономахи, далеко прошла и до сих пор жива!
