Текст книги "Владимирские Мономахи"
Автор книги: Евгений Салиас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)
XXV
На другой день, рано утром, Сусанна Юрьевна, которую от имени барина Ильев попросил вниз, нашла у Басанова Змглода, Михалиса и даже коллежского правителя Барабанова. Она выслушала дело, что было накануне порешено. Выслушав все внимательно, она задумалась, и наступило молчание. Но затем она сурово подняла глаза на Басанова и выговорила твердо и холодно:
– Дмитрий Андреевич, я ничего не могу сказать. Я такого важного дела совсем порешить не могу и не хочу. Я на себя ничего такого не возьму. По-моему, ничего не давать знать в наместничество – нехорошо, а писать такое письмо о себе тоже…
Она запнулась и прибавила:
– Не знаю… как-то… тоже кажется мне неподходящим, младенческим поступком.
– Как младенческим? – сказал Басанов.
– Зачем спешишь говорить: я де убил! Приезжайте меня судить.
– Что же делать тогда?.. – воскликнул он смущенным голосом. – Что делать? Совсем уже тогда неведомо, что нам делать!
– Вот и я тоже сказываю! – радостно заговорил Михалис. – Не надо писать! Пускай они сами узнают и приезжают расследовать. Зачем зверю в пасть лезть? Может, по слухам пришлют только какого приказного. Ему Дмитрий Андреевич отвалит тысячу, другую… и конец… А тут он в письме хочет расписывать, как его сатана попутал и как грех вышел. А что написано да подписано, то уж, известно, топором не вырубишь.
– Ну, а ты Денис Иваныч?.. – обернулась Сусанна к Змглоду, сумрачно молчавшему.
– Я это письмо еще вчера сам же и писал, Сусанна Юрьевна! По-моему, сидеть и молчать – беда. Виноватые молчат или прячутся. А правые говорят и сами первые въявь действуют.
Снова наступило молчание.
– Не знаю… Совсем не знаю!.. – выговорила наконец Сусанна. – Хоть до завтра что и обождать, порассудить, хотя бы что другое надумать.
– Что?.. – спросил Басанов.
– Другое! Иначе как поступить. Не молчать и не отписываться.
– Как же так?.. – воскликнули разом и Басанов, и Змглод, и Михалис.
– Не знаю, а так мне сдается… Не молчать, отписаться, известить, да только не так… не расписывать: я, мол, то и то сделал и по таким-то причинам. Зачем это?..
И вдруг Сусанна прибавила резче:
– Дмитрий Андреевич, в такую бедовую пору, как у нас теперь… Знаете. Вот кто, топясь, на дно идет, всегда за соломинку хватаются. В такую пору… поступите, как я вам скажу! Согласитесь на одно, что я вам предложу?
– Что такое? С охотой! – отозвался Басанов волнуясь.
– Позовите сию минуту сюда Гончего…
Басанов сразу сурово насупился и быстро оглянул всех. Все они одинаково насупились, все будто оскорбились. У всякого на лице было написано: «Гончий? Анька? Безрукий? Придет советовать? Довольно начудил уже!»
И среди наступившей тишины и безмолвия Басанов выговорил странным голосом:
– Сусанна Юрьевна, что же нам Гончий скажет? Он не дурак. Но бывает он хуже глупого.
– Воистину так, – подтвердил Змглод.
– Я не прочь звать, кого хотите, – продолжил Басанов. – Тайны же тут никакой нет. Но зачем? Что он нам скажет? Уж если мы сами ничего не придумали, пять человек и не глупых, то что же Анька придумает?
– Как знаете!.. – глухо, но гордо отозвалась Сусанна, как если бы услыхала что-либо для себя обидное.
– Сусанна Юрьевна! Я же, право, ничего против того не имею! – быстро заговорил Басанов. – Если вам угодно, я его сейчас же велю позвать. Что же! – обернулся он ко всем. – Он поступил малоумно, подведя меня на гнев. Но умысла худого у него не было… Он умный! Может, и вправду он надумает что-либо, кое нам на ум не идет. Барабанов, прикажи скорей послать к нему, чтобы был у меня тотчас!
Коллежский правитель двинулся, но Сусанна Юрьевна остановила его.
– Дойди сам. Посылать незачем. Он у меня наверху ждет.
И Сусанна произнесла это с вызывающим оттенком в голосе.
Через несколько минут в комнате появился Гончий и, войдя, тихо, степенно, почти гордо, поклонился одному барину, как бы не видя остальных.
Басанов опустил глаза, будто смущаясь.
– Что прикажете? – холодно произнес Гончий.
Тот в нескольких словах объяснил, в чем дело, и прибавил:
– Скажи ты нам свое слово, как тут быть? По тому, как Михалис сказывает, или по тому, как Денис Иванович сказывает? А Сусанна Юрьевна сама прямо на тебя все свалила, что ты скажешь, то по-её и будет настоящее.
В эту минуту Сусанна взволновалась почти настолько же, сколько в ночь, когда услыхала в доме беготню и отчаянные крики после совершившегося события… Снова теперь всей душой, всем сердцем и помышлением смутилась она… Из-за чего? Из-за пустого: что скажет Анька? Надумает ли он что-нибудь? Удивит ли он сейчас всех своим решением дела? Докажет ли он сейчас им всем, что он первый человек в Высоксе разумом своим, умнее барина и умнее умного Змглода? Докажет ли он, что недаром она его после позорища снова простила, снова приблизила, а теперь души от него не чает, да и не скрывается в этом?
После объясненья Басанова, Гончий стоял неподвижно, сдвинув брови, и глядел куда-то на стену. Но он глядел своим ястребиным взором, упорным, непреклонным, неспособным, казалось, оробеть ни перед чем. И, присмотревшись к лицу Гончего, Сусанна вдруг встрепенулась внутренне, даже сердце слегка колыхнулось в ней радостно… Она поняла, почуяла, что «мой Анька» сейчас скажет свое слово веское, которое сразу все дело порешит.
– Вот что, Дмитрий Андреевич, – заговорил Гончий, – уж коли вы изволили меня позвать и изволили приказывать мне свое решение обстоятельств придумать, то я по совести своей и по разуму своему доложу вам, что писать сейчас куда-либо не надо. Обождем еще сутки! Завтра, хотя бы раненько, можно будет послать гонца к наместнику. А сегодня весь день-деньской ввечеру, да и за ночь, да и завтра утром займемся делом. Надо важное дело делать и спешить. Время не терпит.
– Какое дело?.. Что? – откликнулись все сразу, и в каждом голосе отдельно звучало полное изумление.
– Какое дело?.. – выговорил Анька. – Готовить ответ суду! Суд будет здесь в скорости. Будете ли вы суд звать или совсем не станете, все одно – суд нагрянет. Целая шайка злодейская, именуемая крючкотворами, нагрянет сюда и начнет допрос. Начнет с вас, барина, а там и всех допросит. Не только что нас: барышню, барыню, Дениса Ивановича, их вот, меня, всех приживателей. Суд потянет к допросу всех дворовых, чуть не всех заводских. И вот, все мы – скажу так: вся Высокса, все заводы господина барина Басман-Басанова – все должны этому суду ответ приготовить. Согласный ответ. Ответ в пояснение, как дело было. Все мы, от вас, нашего барина, до последней девчонки, все должны ответствовать суду одно… один ответ должен быть у всех.
Гончий замолчал, украдкой глянул в лицо Сусанны и едва заметно улыбнулся горделиво и самодовольно.
– Что?.. Какой ответ?.. – вымолвил Дмитрий Андреевич едва слышно от внутреннего волнения, так как вдруг ему почему-то показалось, что Гончий вывернул все дело, всех тревожившее, наизнанку. Все событие будто осветилось вдруг иначе, а поэтому как-то иначе представляется разуму.
– Говори же, Онисим! Ответ-то надумал ты или так, зря…
– Нет, – резко перебил Гончий, – я не зря болтаю! Ответ готов понятный… Ответ наш должен быть: знать не знаю и ведать не ведаю!
И Гончий, оглянув удивленные лица всех, прибавил, как если бы ему кто противоречил:
– Да, так: знать не знаю и ведать не ведаю! Все мы любим барина, все ему преданы, все должны за него горой стоять. А уж коли в таком деле не постоим, так когда же в нас нужда будет? На святках, чтобы рядиться да отплясывать, на Пасхе красные яички катать? Нет, теперь-то в нас и нужда, и теперь-то мы все должны, как один человек, не страшась судейской волокиты, так отвечать: князь Никаев, действительно, убит, застрелен, в гробу лежит. Но где был убит, как убит, кто его убил, когда и почему? Знать не знаю и ведать не ведаю!
И в комнате наступило, действительно, гробовое молчание. Слышно было только частое дыхание Сусанны, которая едва владела собой от восторженной радости. Ей казалось, что она должна сдерживать себя, чтобы тотчас же при всех не броситься на шею этого человека, которого сама судьба заставляла ее всякий день любить все больше и больше, всякий день изумляться ему.
– Как же так? – тихо и смущенно произнес Басанов.
– Так-с! – резко отозвался Гончий.
– Это не худо… – робко заметил Барабанов.
– Верно, – раздался вдруг угрюмый голос Змглода. – Верно! Правда твоя! Онисим Абрамыч! Умница ты! Тебе и книги в руки! А сказываю я это по совести. Не думай, что я лукавить стану. Нет! Умница ты, дело сказал! А я около тебя, как младенец, хотел все дело наладить. И хорошо сделала Сусанна Юрьевна, что пожелала за тобой послать! Все, что ты сказал, я сразу понял. Так я понял, что тебе же разъяснить и пояснять все стану. Да, истинно так! – обернулся Змглод к Басанову. – Вся Высокса должна сказывать, что Никаев убит, а кем и когда убит – неведомо! И поди же ты сам, суд судейский, разворачивай распутывай и кашу расхлебывай. Сам ищи виноватого!
– А если предатель найдется, да тайком на допросе покажет, что я убил Никаева? – волнуясь сказал Басанов.
– А мы все заорем, – воскликнул Змглод, – лжет предатель! Видано ли это, слыхано ли это?.. Барин на охоту уехал, на это свидетели есть. А когда он вернулся, то мы… Ну, вот мы же, здесь стоящие, уже видели Никаева в крови на полу. Приехал барин, мы ему и доложили: вот дело какое за ваше отсутствие приключилось в Высоксе, а чьих рук – неведомо.
– Ну, вот! – добродушно выговорил Анька. – Вон как! Я надумал, а ты, Денис Иванович, разукрасил. Ум хорошо, а два – лучше! И коли я не глупо надумал, то ты сейчас того умнее повернул. Именно так: барин на охоте был, а мы тут сбежались и видели убитого Никаева.
– Ну, я приехал, а вы доложили, – заметил Басанов. – Кто же однако убил?
– А сам вот суд и разреши! – ответил Змглод. – Ищи виноватого! Правда, много из-за этого будет безвинных заподозрено и притянуто. Да что же делать!
И по совету Гончего целые сутки ушло на подготовление всех обывателей к ответу. Все от мала до велика, дворяне, дворовые и крестьяне обещали один ответ держать: «знать не знаю, и ведать не ведаю!»
Заявление помещика Басман-Басанова о совершенном в его доме неведомо кем убийстве нахлебника князя было с вечера тоже составлено… По настоянию Гончего оно было краткое, в несколько строк и без единой подробности.
– Не надо себе руки связывать… Не надо тоже языки высокцам связывать… Пускай всякий болтает, что хочет, коли его учнут пытать, – стал объяснять Гончий.
Затем, по его же совету, барин кончил заявление убедительной просьбой не медлить присылкой в Высоксу чиновника для «сыска» по свежим следам, дабы вернее накрыть убийцу.
Подписывая вечером бумагу, Басанов качал головой и на вопрос Сусанны объяснить это ответил:
– Дивлюся Онисиму, – отозвался он. – Сказывается: медный лоб… Вот у него воистину этакий…
– Нетто худо это… – улыбнулась Сусанна. – Для вас же…
– Знаю… Да все-таки дивлюсь. Я же, да прошу поскорее сыск зачинать, чтобы вернее злодея накрыть… Увидим… Что-то еще выйдет?
Утром рано гонец к наместнику, и не простой, а сам обер-рунт Ильев, был уже в пути. Ему было указано ничего от себя не добавлять, если его захватят для опросов, а буде возможно, то, передав пакет, тотчас выезжать обратно…
XXVI
Через сутки по отъезде гонца тело убитого было похоронено с соблюдением всех обрядов церковных, приличествующих его званию дворянина и князя.
Но, кроме сестры и маленького братишки, никого, ни единого человека на отпевании и похоронах не присутствовало… Все в Высоксе открещивались от «осрамителя» барыни и барина…
Одновременно Дарья Аникитична снова пришла наверх к Сусанне Юрьевне с той же просьбой, переговорить с ее мужем о том, чтобы он тотчас отпустил ее, хотя бы просто на жительство в монастырь, если не для полного пострижения. Сусанна сидела за пяльцами. Дарья стала среди комнаты и, опустив голову, говорила глухо.
– Тяжко мне тут… – кончила она глухим шепотом. – Тяжко, Сусанна Юрьевна… Тяжко…
– Скажи мне, Дарьюшка, – решилась та заговорить. – Как все это могло приключиться?.. Как тебя страх и стыд не взяли? Стало, ты по-прежнему любила князя пуще мужа?..
– Нет… – затрясла головой Дарья.
– Как нет?..
– Он мне сначала, что брат был… А потом, подбившись, стал противен… Боялась я, что всего лишит он. Вот и лишил… детей лишил.
Она закрыла лицо руками, но стояла неподвижно и спокойно.
– Зачем же ты пошла на этакое?..
– Пошла, не знаючи того… Он меня перепугом и силою взял.
– Как силою? Не лги, Дарья. Когда мы, бабы, так сказываем, то это только, чтобы себя огородить.
– Вот Господь! – несколько громче произнесла Дарья Аникитична, приняв руки от лица и указывая правой рукой на образ, висевший в углу комнаты.
– Да как? Не верю я! Как силою? – допрашивала Сусанна, глядя на эту маленькую и простоватую женщину с глупо кротким лицом, она верила ей и сама отвечала себе мысленно: «Ленивый этакую не возьмет!»
Помолчав мгновение, Дарья вымолвила:
– Он батюшкой-родителем вырядился и средь ночи пришел и разбудил… Я испугалась, чувства все потеряла… Замертво хлопнулась на подушки… А когда очнулась, он был… Со мной был и молил, ласкал… Молил не сказывать Дмитрию Андреевичу… Говорил, что мало ль какое бывает… что, может, я овдовею в скорости и его женой стану… а пока, говорил, никто не узнает… Я всех из залы испугаю моим ряженьем. Никто не будет отваживаться ходить там по ночам… а кто и придет да увидит, то не меня…
– И ты знала, что он стрелял в Дмитрия Андреевича?
– Нет. И думается мне, не он это…
– Он тебе не сознавался?..
– Нет. Сказывал тоже: надо бы разыскать злодея. И я, мол, разыщу…
– Он и тебя обманывал, не сознавался…
– Думается, не он был…
Наступило молчание…
Сусанна по-прежнему сидела перед пяльцами и задумавшись глядела в окно… Дарья по-прежнему стояла среди комнаты в двух шагах от пяльцев, как бы подсудимая на допросе, понурившись, опустив голову и глядя в пол…
– Не мне осуждать! – вдруг вслух проговорила Сусанна Юрьевна будто невольно и спохватившись прибавила. – Не мое это дело!
«Не мне осуждать! – продолжала она мысленно. – Будь я замужем, и со мной тоже таковое могло приключиться… Так же мой муж распорядился бы… Она один раз виновата оказалась, да и то не по своей воле. А я что делала всю жизнь?»
И вдруг мысли ее приняли совершенно другой оборот. Все происшедшее не есть ли наказание Дмитрия Андреевича за то, как он женился на богатой приданнице после насильственной смерти ее отца… Но ведь не он зачинщик?.. Змглод зачинщик и главный преступник… а за ним – она сама… а ни Змглод, ни она не наказаны Богом! Стало, это не Божья воля. Или же и ей и Змглоду тоже надо ждать возмездия… И более страшного еще… Что Дмитрию Андреевичу?! Один лишь срам… Жену он никогда не любил. От суда, конечно, отбоярится… ее в монастырь отпустит, а сам будет по-старому жить-поживать с вином да картами… А вот, если судьба захочет ее покарать, то казнит много тяжелее… Ведь не промолчи она тогда, то и Денис Иваныч не пошел бы на этакое… То дело было пострашнее да погрешнее, чем убийство Давыда. Тут месть супружеская… А там было простое злодеяние, убийство невинного, да еще старика-благодетеля… Змглод тоже мстил, но не за жену, а за любимую девушку… А я за что? Ждать, стало, мне – сугубой кары Господней?..
Сусанна Юрьевна была как бы разбужена от своей тяжкой думы голосом Дарьи, которая уж третий раз окликала ее тихо, кротко, упавшим и хриплым голосом.
– Сусанна Юрьевна, помогите…
– Да что? Что? – отозвалась она.
– Попросите Дмитрия Андреевича.
– В монастырь отпустить?
– Да.
– Подумай, Дарья… Ты сама не знаешь еще, на что идешь.
– Знаю, знаю…
– Обожди. Пускай он сам заведет речь…
– Тяжко мне здесь… от стыда тяжко.
– А сыновья? Как же без них?..
– Раз в недельку… Ну раз в месяц Матвеевна будет их привозить ко мне.
– Бог с тобой… – удивилась Сусанна. – Это тебе так все зря кажет… Где же этакое вытерпеть?..
– Не вытерплю – помру…
– И помрешь беспременно… измучившись…
– И того лучше…
И после новой паузы Сусанна Юрьевна поднялась и обещала тотчас же иди и объясниться с Басановым.
– Не отпустит… я руки на себя наложу, – заявила Дарья. – Так ему и скажите.
– Ладно. Ладно… Ступай к себе. Успокойся… Я к тебе приду… Не нынче, то в другой раз перетолкую с Дмитрием Андреевичем.
Сусанна Юрьевна спустилась вниз и, дойдя до дверей комнат Басанова, нашла перед ними рунта. Она хотела войти.
– Простите, барышня, – остановил ее рунт. – Приказано как есть никого не пропускать.
– С ума ты спятил! – воскликнула она.
– Барышня, не гневайтесь… Сейчас Онисим Абрамыч опять сказывал: «Никого, говорит, не пускай».
– Онисим Абрамыч?.. Ушел он или тут?
– У барина.
– Вызови его…
Рунт колебался.
– Войди. Скажи, я зову…
Рунт вошел в двери. Сусанна осталась перед ними и невольно улыбнулась при мысли, что Гончий у Басанова, а ее не пускает простой рунт по его приказу.
Через мгновение вышел Гончий и тоже улыбался, глядя ей в лицо.
– Вот как у нас повелося, – сказала она, уже смеясь.
– То и будет, – ответил он тихо и тоже смеясь. – Обождите мало… Будет Дмитрий Андреевич к вам проситься, а вы не допустите. И он меня будет молить, чтобы вас уломать и его допустить к себе.
– Это почему же? Когда же этакое будет? – невольно выговорила Сусанна удивленная.
– А вот… сказать верно когда – не могу. Через полгода, что ли.
– Что ты? Спросонья болтаешь?
– Нет, дорогая моя! – вдруг сурово вымолвил Гончий. – Мне не до сна… Говорю, речку переплываю, а до того берега еще далече… а назад и совсем уже нельзя: убитый Давыд не пускает…
– Ничего я не разберу…
– Обождите… Разберетесь и начнете смеяться не ныне-завтра… Что вам-то теперь нужно от него? Зачем вы?
– Дарья Аникитична все молит… Опять просила сейчас перетолковать, чтобы скорее он ее отпустил отсюда.
– В монастырь? Успеется… Бросьте. Да ему и не до нее… Мы беседуем о деле важнеющем, чем Дарья Аникитична. Что она ему? Тут важнее.
– Что же важнее-то?
– Как от волокиты отвертеться ему. Надо на первых же порах путать начать, чтоб суд с толку сбить.
– Не выгорит это, Онисим. Чует мое сердце, что не выгорит! – вдруг решительно произнесла Сусанна.
– Тем лучше… – шепнул Гончий, улыбаясь.
Она с удивлением взглянула ему в лицо, но, ничего не сказав, пошла обратно наверх, не зайдя к Дарье.
XXVII
На другой день, в сумерки, один из дежурных людей пробежав все гостиные и зал, вбежал в комнаты Дмитрия Андреевича и, забыв всякий страх барина, почти крикнул, докладывая испуганно:
– Приехали…
Басанов слегка смутился, встал с места, подвигался по комнате, будто собираясь выйти, и опять сел…
Лакей стоял, глядя на барина…
– Ступай. Чего торчишь…
Лакей опомнился и быстро вышел…
Наверху Анна Фавстовна также вбежала к своей барышне со словами:
– Видели? Куча! С дюжину… Видели?
– Видела, – ответила Сусанна Юрьевна суровым голосом.
В то и мгновение Гончий вошел в комнату, собираясь что-то сказать, но, глянув на нее, только улыбнулся лукаво.
– Чему? – холодно и сердито спросила Сусанна.
– А тому, что и вы испугались, – ответил он. – Все в доме мечутся, как угорелые. И вы тоже не хуже прочих робеете. А вам бы радоваться, а не пугаться.
– Радоваться? – изумилась она и пристально поглядела ему в лицо, чтобы убедиться, что он не шутит. – Радоваться? – повторила она.
– Прыгать да плясать, как ребята малые делают от радости! – выговорил Гончий серьезно. – А вы-то тоже оробели. Будто, подумаешь, вы из своих рук застрелили Давыдку. Ей-Боту! Будто вы, а не он…
– Что ты чудишь, Онисим… – вымолвила она вне себя от какого-то необъяснимого чувства удивления и усталости вместе. – С тобой, ей-Богу, с ума сойдешь…
Гончий не ответил и, стоя среди комнаты, улыбался самодовольно, но не добродушно, будто замышляя что худое… Сусанна заметила и поняла верно его усмешку.
– Ты скоро и меня тоже… подведешь… – вымолвила она.
– Бог с вами!.. Что вы говорите! Грех вам так сказывать! – укоризненно, но и нежно воскликнул он. – Да. Верно. Я вас и теперь подвожу… Но на хорошее, а не на худое… Добра вам желая, из кожи лезу, а вы этакое говорите. Бог с вами!
Он махнул рукой и быстро вышел.
Между тем в доме была сумятица.
– Приехали! Страсть! Орава! Господи! Чтой-то будет! Сам наместник! Ври больше!.. В тележке, сказывают, мешки с клещами… Пытать ими будут… Два воза плетей идет, к вечеру прибудут. Кто? Плети! Ох, народ! Чего не измыслит! Только накаркает!
И этот говор расходился по дому, а из дому шел по Высоксе.
Между тем в гостиных уже были важные степенные, но какие-то диковинные гости. На вид они были дрянь сущая… Какие-то худолицые, поджарые, будто корчащие из себя важных людей, но знающие сами, что они дрянь. Все кругом в доме сознавали, да и они тоже сознавали, что они важны не сами по себе, а важны только тем, что в этом доме совершено смертоубийство.
По приказанию «главного» с крестом на шее было доложено вновь уже официально барину Дмитрию Андреевичу:
– Отделение верхнего земского суда. Статский советник и кавалер Колокольцев с двумя заседателями.
Басанов, уже успокоившийся и готовый к приему следственной комиссии из наместничества, слегка смутился, услыхав фамилию: «Колокольцев». Он старался что-то вспомнить и не мог… Но эта фамилия ему сказала что-то особенное.
Приезжее отделение суда как-то само собой распалось на три части. Трое чиновников вошли, прошли в гостиную и сели… Главный с крестом на шее достал табакерку, нюхнул и стал странными глазами оглядывать мебель, английские часы на мраморной тумбе, картины, бронзу… Его глаза будто говорили:
«Ничего! Вещи хорошие… Пригодятся…»
Он будто сюда приехал все это купить, но зато дешево…
Двое его спутников были важны, но к нему относились подобострастно вежливо.
В соседней комнате, полуприхожей, остались, сами себя в ней задержав, пять человек, в длиннополых кафтанах с ястребиными лицами…
Наконец, в передней уселись и мирно беседовали с дежурными еще с полдюжины не то приказных и подьячих[27]27
Подьячий – низший чин приказной администрации в России XVI – начала XVIII вв.
[Закрыть], не то простых писцов, по имени: «земские ярыги»[28]28
Земские ярыги – низшие служители в приказах, которые несли полицейские функции.
[Закрыть].
