Текст книги "Политэкономия соцреализма"

Автор книги: Евгений Добренко

Страна как образ страны («На суше и на море»)

Сталинская эпоха была временем расцвета «массовой физкультуры и спорта», а сам вождь – «лучшим другом советских физкультурников». Говоря о «физкультурном движении», будем иметь в виду самый массовый его вид – туризм. Количество туристов в советской стране достигло, по данным Госкомитета по делам физкультуры и спорта СССР за 1938 год, фантастических размеров – миллиона человек: 500 000 человек посвятили свои отпуска так называемому дальнему туризму, 200 000 участвовали в «местном туризме» (в пределах области проживания, на так называемых «оперативных маршрутах местных туристических управлений»), еще 200 000 были «туристами–самодеятельниками». Сюда же следует отнести и 20 000 альпинистов [931]931
  См.: Советский туризм (Редакционная) // На суше и на море. 1938. № 6. С. 4.


[Закрыть].

К числу препятствий, стоявших на пути «широкого развития советского туристического движения», относилась не только плохая организация дела, но и элементарное отсутствие карт. «Сотни тысяч трудящихся Советского Союза, проводящих свои отпуска в туристских путешествиях, – сетует «журнал туристов СССР» «На суше и на море», – испытывают большие неудобства ввиду отсутствия в продаже географических карт. До последних лет наиболее распространенной была так называемая «десятиверстка», составленная в 70–х годах прошлого столетия. Однако листы этой карты, даже частично обновленные, настолько устарели, что в продажу теперь не поступают» [932]932
  Суходрев И.Туристский атлас // На суше и на море. 1939. № 3. С. 11.


[Закрыть].

Перед нами – культурный парадокс: с одной стороны, как пелось в популярной советской песне эпохи перестройки, пародировавшей советский официоз: «Здесь плыть запрещено… Здесь быть запрещено… Здесь жить запрещено… Туда нельзя! Сюда нельзя! Никуда нельзя!»; с другой – «расцвет туризма». Речь идет, разумеется, о «внутреннем туризме» («международного туризма» в 1930–е годы в СССР не существовало). Причем пропагандируется не традиционный вид туризма (посещение «достопримечательностей столицы»), но путешествия по периферии. С одной стороны, «табуирование» пространства и социальные механизмы, резко ограничивающие сами возможности передвижения внутри страны, начиная с середины 1930–х годов (введение паспортной системы, прописки, прикрепление рабочих к «месту работы», невозможность покинуть колхоз и т. п.). С другой стороны, поощрение туризма. Все это формировало своеобразную топографическую шизофрению. Эта «социальная болезнь» была выражением страха пространства, настоящей топографической паранойи, характерной для сталинской культуры. Речь идет прежде всего о культурном моделировании периферийного пространства, противостоящего самодовлеющему Центру (подсознательным выражением этого страха и стало создание в столице ВСХВ, этой модели периферии) и непосредственно граничащего с «враждебным окружением» – внешним миром. Здесь нас будет занимать механизм создания образа периферии.

Прежде всего заметим, что широко известное табуирование пространства в сталинской культуре, воспринимавшееся советскими людьми как привычная особенность «среды обитания» и, напротив, вызывавшее недоумение иностранцев, которым не разрешалось снимать вокзалы, метро или мосты (характерно, что эти «объекты оборонного значения» были прежде всего связаны с транспортом – средством преодоления пространства), было результатом действия сложного культурного механизма. В его основе лежал некий корпус визуальных образов советской страны, подлежащих постоянному репродуцированию. Те же метро, мосты, заводы и каналы постоянно воспроизводились в плакатах, на открытках, почтовых марках, в газетах, в кино, но это были тщательно «сделанные» образы, культурно отобранные репрезентации.

Но ни газеты, ни открытки не дают той полноты «работы с периферией», какую найдем мы на страницах чрезвычайно популярного в 1930–е годы «журнала туристов СССР» «На суше и на море» (его тираж доходил до 45–50 тыс. экз., что превышало тиражи не только «толстых» литературных журналов, но и многих «массовых»). До 1936 года журнал был органом ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ, а после – Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта при Совнаркоме СССР, что было связано с передачей туризма из ведения профсоюзов в ведение государственного Комитета. «Огосударствление туризма» было одним из «мероприятий» по введению массовой инициативы в «организованное русло». Стоит заметить, что туризм в силу неформального характера общения участников «экспедиций и походов» потенциально опасен. Не случайно в 1960–е годы он превратился в форму эскапизма, и именно в туристической среде возникает «неформальная культура», «самодеятельная песня» и т. д.

Будем помнить также, что образ самого туриста амбивалентен. Атрибуты туриста: компас, карта, мобильность, превращающая его в человека пусть временно, но «выпавшего» из режима («паспортной системы»), делают этот персонаж подозрительным. Во–первых, он начинает походить на «бродягу». Отсюда – постоянная борьба с элементами «бродяжничества», «беспризорности» – этих «уродливых форм, в которые нередко выливается туристическое движение», или, например, с «безнадзорностью детского туризма». «Отсутствие достаточной воспитательной работы в ряде школ и неумение направить по верному руслу огромный интерес наших ребят к путешествиям и экспедициям, – читаем в одной из передовиц «журнала туристов», – приводит к многочисленным побегам ребят из дома» [933]933
  Детский туризм беспризорен (Редакционная) // На суше и на море. 1939. № 5. С. 5. См. также: Внимание детскому туризму (Редакционная) // На суше и на море. 1938. № 5. С. 6; Беглецы (Редакционная) / / На суше и на море. 1938. № 12. С. 7.


[Закрыть]. Это «выпадение» из закрепленного социального пространства – знак выхода индивида из зоны нормализации и надзора. Во–вторых, турист – человек, ходящий в горах с компасом и картой, – начинает походить на шпиона. Эта амбивалентность как бы заранее программирует создание «образа туриста» и соответственно процесс репрезентации его «среды обитания» – Периферии.

Когда листаешь комплекты «На суше и на море» за 1930–е годы, возникает ощущение, что находишься в децентрированной стране. Здесь практически отсутствуют упоминания о Москве или Ленинграде. Перед глазами (а журнал едва ли не на треть заполнен фотографиями) – виды гор, речных потоков, экзотических растений и мест. Было бы трудно даже перечислить все эти топосы, которыми оказалась «столь щедра наша родина», если бы не «Туристский атлас СССР», которого так «жадно ждали все любители путешествий по родной стране». Заметим, что атлас этот включал в себя «карты только важнейших туристских районов» и никак, разумеется, не годился для того, чтобы дать целостное представление о Стране. Она рассыпалась на 38 «маршрутных районов», перечень которых давал бы почти исчерпывающее представление о визуальных образах Периферии страны, представленных в главном туристском журнале. Характерно, что чисто пейзажные образы практически отсутствуют. Чаще всего перед читателем – сценический пейзаж: если это бурная река, то на ней – люди в лодках или байдарках, если это покрытые снегом горы, то на первом плане – взбирающиеся по ним альпинисты с рюкзаками, если кручи – то скалолазы и т. д. «Картинки» почти всегда дают образ человека, борющегося с природой, преодолевающего ее. Так происходит формирование «образа советского туриста».

Образ этот вполне литературен, в его основе – соцреалистическое преображение. Кто такие герои Периферии? Познакомимся с первыми попавшимися на страницах журнала:

«Нина и Зоя на станкостроительный завод «Самоточка» пришли еще совсем маленькими – здесь они обучились, выросли, и каждая получила специальность по своему призванию.

Нина Новикова, худощавая, подвижная и бойкоглазая девушка, стала контролером в отделе технического контроля, а Зоя Кузмичева, крепкая, статная девушка с решительным волевым лицом, выбрала профессию фрезеровщицы.

Каждая из них любит свое дело и каждая вдумчиво относится к работе.

Нина, принимая детали, никогда не пропускает продукцию с изъяном или неточных размеров. Свою работу она выполняет так четко и быстро, что всегда имеет свободное время, и ее часто перебрасывают в другие пролеты (отделы) помогать приемщикам.

Зоя Кузмичева – комсомолка–стахановка прекрасно изучила фрезерный станок и мастерски им овладела. Производственный план Зоя выполняет теперь на 160–180 процентов.

Кроме работы в цехе Нина и Зоя ведут большую общественную работу. Комитет комсомола премировал девушек туристскими путевками.

До 1936 года ни Нина, ни Зоя дальним туризмом не занимались. Роскошнее субтропической природы и богатств нашей прекрасной социалистической родины они не видели. В этом году они впервые побывали на Кавказе, на теплоходе проехали по Черному морю.

Комфортабельная обстановка, веселая, живая компания туристов, собравшихся со всех городов страны, изумительной красоты берег и сверкающие на солнце снежные шапки горных вершин, виднеющихся с моря, привели девушек в восторг.

Девушки решили обязательно начать путешествовать и в первую очередь пройти по Военно–сухумской дороге.

Двухнедельное путешествие по Кавказу дало девушкам хорошую зарядку. Они окрепли, отдохнули и обогатили свои знания.

Встречи с иногородними туристами–стахановцами, беседы о стахановских методах работы, новая обстановка и поэтическая природа вызвали жадность к труду и соревнованию» [934]934
  Кузнецов Д.Стахановцы–туристы // На суше и на море. 1936. № 8. С. 15.


[Закрыть].

Перед нами – образец «преобразующего» соцреалистического письма, начиная с портрета («бойкоглазая» становится контролером ОТК, а «крепкая, статная» – фрезеровщицей) и кончая сюжетом (что они могли видеть «роскошнее субтропической природы и богатств нашей прекрасной социалистической родины», если они впервые покинули стены родного завода, и почему «поэтическая природа вызвала жадность к труду и соревнованию»?). Наши новые знакомые Нина и Зоя – настоящие соцреалистические персонажи.

Таким персонажем является и лирический герой многочисленных очерков о туристах на страницах журнала: «Отправляясь в путешествие по нашей великой стране, невольно хочется воскликнуть: «Любимая социалистическая родина! Как хорошо шагать по твоим необъятным просторам с рюкзаком за плечами! Сколько нового и замечательного увидишь, проплывая на лодке по твоим многочисленным рекам!» Леса, горы, реки, озера – все это наше. Новые города, заводы, МТС, рудники, школы, каналы – все это построено нами под мудрым руководством большевистской партии, во главе которой стоит любимый вождь трудящихся всего мира товарищ Сталин. С гордостью путешествуешь по первой в мире стране социализма. Какие радостные чувства охватывают каждого из нас при виде богатства, могущества и величия государства рабочих и крестьян, в котором ты хозяин!» [935]935
  Советский туризм (Редакционная) // На суше и на море. 1938. № 6. С. 4.


[Закрыть]

Эта (под Гоголя) патетика органично сочетается с жанром передовой статьи: «Путешествия на лодке, пешком, на велосипеде, на лыжах воспитывают волевые качества, дисциплинируют человека, прививают ему коллективизм… Наглядное ознакомление с нашей замечательной родиной, с ее природными богатствами, достижениями социалистического строительства, свободной и счастливой жизнью народов – все это воспитывает в туристе беспредельную любовь к социалистической родине, патриотизм. Здоровый отдых в путешествии, эмоциональная зарядка содействуют повышению производительности труда…

Туризм и альпинизм воспитывают физически тренированных и волевых людей. Помимо этого, только они прививают специальные знания, исключительно важные для военного дела: самостоятельные путешествия и горовосхождения учат ориентировке на незнакомой местности, умению пользоваться картой и компасом, наблюдательности, походной жизни, преодолению природных препятствий, технике передвижения в горах и т. д.» [936]936
  Задачи советского туризма (Редакционная) // На суше и на море. 1939. № 5. С. 4.


[Закрыть]

Как ощущают себя сами туристы? Журнал охотно предоставляет свои страницы самодеятельной поэзии покорителей бурных рек и «сверкающих на солнце снежных шапок горных вершин». Например, турист А. Абегауз в стихотворении «Когда…» верно понимает значение альпинизма, его «важность для военного дела»:

 
Когда от Эльбруса к востоку,
Через Баксан, вдоль Адыл–Су,
К ее ледовому истоку
Я вновь рюкзак свой принесу,
Когда над пенною стремниной,
Над морем брызг, над злостью вод,
Пройду с друзьями путь единый
На пламенеющий восход…
Тогда меня там встретит снова
Среди величья высоты
Спокойность чувства, ясность слова
И мир исполненной мечты.
Когда же враг придет опять
И тень войны встревожит горы,
Тогда, Кавказ, твои просторы
Мы будем с честью охранять!
Тогда, послав привет столице,
Мы шхельдой станем у границы,
И луч предутренней зарницы
У нас не обнаружит страх.
Мне подтвердят снега Эльбруса,
Что тот в бою не будет трусом,
Кто не теряется в горах [937]937
  Абегауз А.Когда… // На суше и на море. 1938. № 10. С. 9.


[Закрыть].
 

Какой же предстает Страна перед туристом и читателем журнала «На суше и на море»? Она описывается почти непременно по периферии и распадается на внутренние периферические топосы, но все эти топосы – внутренне–советские. В них последовательно снимается все национально–своеобразное. Например, о Баку сообщается: «Любителям восточной «экзотики» сейчас не надо ходить на окраины. Все восточное перенесено сейчас на центральные улицы города. Чуреки продают в булочных и кондитерских. Кебаб и чахохбили из баранины зажариваются уже не на восточном шумном базаре, а в кухнях ресторанов и столовых.

Теперь не нужно идти и в «духан» (восточную чайную), чтобы послушать тюркскую национальную песню, музыку, увидеть танцы. В клубах, Дворцах культуры, в тюркской опере – всюду процветает национальное искусство.

Если вам захочется познакомиться с бытом Востока, к вашим услугам музей, в котором можно увидеть много картин, изделий из мрамора, ковры лучших восточных мастеров, драгоценную утварь и антикварные восточные украшения…

С высот старой восточной крепости хорошо видна Баиловская тюрьма. В этой тюрьме в 1908 году сидел и писал свои «Письма с Закавказья» тов. Сталин… В ней сидели и нынешний нарком пищевой промышленности т. Микоян и 26 бакинских комиссаров» [938]938
  Ракитин И.Баку // На суше и на море. 1936. № 8. С. 14.


[Закрыть].

Характерно это понимание «восточной «экзотики»» (само слово «экзотика» закавычивается): чуреки, кебаб, чахохбили, духан (требуется даже специальное пояснение) и т. д. оказываются в совершенно преображенном – уже собственно советском – пространстве: булочные и кондитерские, кухни ресторанов и столовых, клубы, Дворцы культуры, тюркская опера, музей («к вашим услугам») и – в числе достопримечательностей – не сохранившиеся памятники древнего зодчества, а… тюрьма, поскольку в ней сидели Сталин, нарком пищевой промышленности (позаботившийся, надо полагать, о том, чтобы кебаб и чахохбили продавались не где попало, а в «ресторанах и столовых») и 26 бакинских комиссаров. Это измененное пространство гомогенно, как в стихотворении туриста Льва Черноморцева «Родина», напечатанном на фоне фотографии «Альпинисты на перевале Джантуган (Кавказ)»:

 
Урал, Сибирь, Кавказ иль Украина,
Где б ни был я, на родине всегда –
Меня встречают, как родного сына,
В пути – колхозы, села, города.
 
 
Не потому ль я, гражданин Советов,
Туристом зорким, радостным иду.
Где б ни был я – всегда слова привета.
Гостеприимство чуткое найду!
 
 
Товарищи! С любовью мы встречаем
Поля страны, и реки, и моря.
Наш компас верен! Мы всегда шагаем
Одним большим маршрутом Октября! [939]939
  Черноморцев Лев.Родина // На суше и на море. 1935. № 2. С. 17.


[Закрыть]
 

Главная особенность описываемого здесь пространства (как и в текстах профессиональных советских поэтов) – самодовлеющая закрытость: «Урал, Сибирь, Кавказ иль Украина» – все эти разные топосы в действительности лишь презентируют один большой («на родине всегда»). Все эти «колхозы, села, города… поля страны, и реки, и моря» принадлежат замкнутому пространству, в котором, оказывается, все шагают «одним большим маршрутом». И «маршрут» этот пролегает по границе.

Здесь – место встречи советского и враждебного топосов. Граница живет особенной жизнью, полной опасностей и подвигов, а значит – героев и врагов. Турист принципиально отличается от врага. Он – почти герой. В любой момент он готов встретить и обезвредить шпиона или диверсанта, поскольку, как объясняет «журнал туристов СССР», «использование путешествия для шпионажа давно практикуется разведками всех стран» [940]940
  Советский туризм (Редакционная) // На суше и на море. 1938. № 6. С. 4.


[Закрыть]. Для пущей наглядности рисуется такая картинка: «Идет сборная группа. Колонна туристов медленно поднимается на перевал. Тяжело дыша, люди преодолевают последние метры крутого склона. И когда первые доходят до перевальной точки… проводник объявляет отдых. Все быстро снимают дымчатые очки, садятся отдыхать. Солнце поднимается к полдню. Хочется есть.

Разбившись по группам, туристы вынимают из рюкзаков хлеб, колбасу, сахар. Начинаются разговоры, знакомства. С приюта туристы вышли до восхода солнца, в темноте, и вот теперь они впервые знакомятся друг с другом.

К одной из групп подсаживается низкорослый блондин. Он одет, как многие туристы и альпинисты, в гольфы, защитную рубашку, на ногах – горные ботинки. Он турист–одиночка, лет пять назад приехал из‑за границы (в этом легко можно убедиться по его акценту), работает в Москве электротехником. Его новые знакомые – альпинисты, идущие из горного лагеря к морю. Большинство из них – рабочие оборонных заводов.

Оказывается, и у ребят и у туриста–одиночки маршрут один…

Спустя некоторое время низкорослый блондин в гольфах и защитной рубашке сидел в кабинете следователя НКВД. Он оказался шпионом одного из западных государств» [941]941
  Советский туризм (Редакционная) // На суше и на море. 1938. № 6.


[Закрыть].

Вот как бывает… Одним словом, граница… Ведь, объясняет журнал, «враг коварен и хитер. Его приемы самые разнообразные… Поэтому нужна бдительность… Путешествуя в горах, по рекам, лесам, мы должны быть начеку!

Нужно навсегда уяснить себе и твердо запомнить, что шпион, действующий под маркой туриста, иностранного или «нашего», выполняет в основном следующие задания. Он собирает сведения военного характера (о продукции оборонных заводов, расположении и вооружении отдельных воинских частей, разработках полезных ископаемых оборонного значения и т. д.), о настроениях жителей. Делает это он путем разговора со своими спутниками, с местными жителями. Шпион фотографирует и обследует местность. Он изучает отдельные стратегические пункты, железнодорожные мосты, новое промышленное строительство.

Помимо «мирной» работы, агенты иностранных разведок подготовляют и пытаются совершить различные диверсионные акты. Они стараются вовлечь в свои ряды неустойчивых и шатких людей. Для этого они прибегают к шантажу, спаиванию, бытовому разложению» [942]942
  Там же.


[Закрыть].

Тут враг, конечно, просчитался: советских туристов не «разложить». Об этом свидетельствуют их отклики на «Приговор народа троцкистско–зиновьевским гадам»: «Родной Иосиф Виссарионович! 25 августа в 13 часов 30 мин. мы, жены начальствующего состава Сталинобадского гарнизона, в количестве 19 человек взяли горную вершину в 4150 метров в районе кишлака Гушары. Наше восхождение совпало с вынесением приговора над врагами народа – троцкистско–зиновьевской группой. Данным походом мы заверяем Вас, дорогой Иосиф Виссарионович, о своей готовности в любую минуту вместе со своими мужьями встать на защиту нашей замечательной Родины… Своим походом мы проверили свою готовность. Несмотря на все трудности нашего пути, протекавшего в условиях урагана с градом и дождем, при встречных лавинах и обвалах, в обстановке суровой природы горного Таджикистана, указанная высота нами взята без отставших» [943]943
  Котельников Борис.Шпионы // На суше и на море. 1936. № 9. С. 4.


[Закрыть].

К «женам начальствующего состава» присоединяются экскурсанты, проживающие в Московском Доме туриста: «Нет пределов нашему возмущению и нет слов для выражения презрения к троцкистско–зиновьевским гадам – агентам фашизма… Карающая рука пролетарского правосудия пресекла гнусные попытки презренных бандитов. Путешествуя по нашей великой родине, мы всюду встречаем гигантские стройки, новые города, рабочие поселки, школы, процветающие совхозы и колхозы, созданные под гениальным руководством тов. Сталина. Смерть убийцам и фашистским отпрыскам, пытавшимся из‑за угла убить того, кто уверенно ведет нас от победы к победе!» [944]944
  Там же.


[Закрыть]

Итак, наши опасения относительно того, что обитатель периферийных пространств – турист – может быть подозрителен, как подозрительна сама среда его обитания, оказались напрасными. Пройдя горнило соцреалистического мимесиса, этот персонаж вместе со средой представлен очищенным, отразясь в магическом зеркале соцреалистического письма. Результатом стало полное преображение опасного топоса. Причина происшедшей на наших глазах пересемантизации периферии лежит, как представляется, в сфере иррациональной. Это своего рода заклинание. Преображенный топос перестает быть опасным, а турист становится своеобразным отражением главного героя 1930–х годов – пограничника.

И хотя граница в действительности не стала безопаснее, а турист не перестал быть подозрительным, культурного значения это уже не имеет. Идеальный образ Страны вне рассмотренных вербальных актов просто не может состояться: Страна не может стать самой собою. Только слившись со своим идеальным образом, она обрела статус «реальности». Полный цикл соцреалистического преображения завершился: преобразившись в Слове, Страна становится другой. И, наконец, самой собою.

Пространство–Слово: «Над картой Родины»

Одно из наблюдений, сделанных Вальтером Беньямином в 1927 году в Москве, заслуживает особого внимания: «Географическая карта, – писал он в своем «Московском дневнике», – близка к тому, чтобы стать центром нового визуального культа, подобно портрету Ленина» [945]945
  Беньямин Вальтер.Московский дневник. М.: Ad Marginem, 1997. С. 75.


[Закрыть]. Позже в центре «нового визуального культа» окажется Сталин, а еще точнее, Сталин над картой – любимый образ советских кино и живописи. Карта – настоящий домен власти. Она – объект совершенно секретный: диверсанты, шпионы и, разумеется, советские разведчики охотятся чаще всего почему‑то за ней. Именно в карте содержатся самые секретные сведения: не в каких‑нибудь технических документах, не в каких‑нибудь протоколах, не в каких‑нибудь списках – в картах. Довженко рассказывал, как во время обсуждения в сталинском кабинете фильма «Аэроград» Сталин, заинтересовавшись идеей строительства нового города на берегу Японского моря, попросил Довженко показать ему облюбованное место на карте. Для этого, вспоминал Довженко, Сталин провел его через свой кабинет в запертую комнату, где висели карты, завешенные специальными шторами. Святая святых. Эту тайну пространства нельзя понять вне контекста отношения к картам самого Сталина. Как известно, с конца 1920–х годов до конца жизни вождь никуда, кроме своих крымских резиденций, из Москвы не выезжал. Кремлевский отшельник почти всегда находился в Москве – либо в своей кремлевской резиденции, либо на «ближней даче». Знаменитое сталинское окно в Кремле было всегда освещено. Оно было освещено и во время коллективизации, и во время индустриальной революции 1930–х годов, и во время войны (как известно, Верховный Главнокомандующий лишь раз выезжал на подмосковный фронт), и во времена «великих сталинских строек коммунизма». Сталин руководил самой большой страной мира, преобразовывая ее исключительно по картам. Настоящие, находившиеся в сталинском кабинете карты были эквивалентом власти.

Но без карты страна не знает себя. Тем более страна, о которой в мире прежде всего известны ее небывалые просторы. Тем более страна, главной гордостью которой на протяжении всей сталинской эпохи было слово «преобразование». Сталин не случайно получил титул «зодчего коммунизма». Но что может «зодчий» без чертежа–карты? И что могут делать рядовые строители, когда им не показывают карту? Что им строить и чем гордиться? А если нечего видеть, остается слышать. Значит, вместо карты нужны слова. Оказалось, что карту вовсе не обязательно показывать – ее можно рассказывать. К тому же обычное разглядывание карты бесполезно – оно не вызывает никаких чувств и ничему не учит. Карту надо уметь читать. В буквальном смысле – как историю (ведь с картой все время что‑то происходит). Оказалось, что карта – вовсе не визуальный объект, но вербальный ряд. Описание в состоянии заменить карту. Оно селективно и имеет определенную стратегию. По сути, эта дескриптивная стратегия и создает некое виртуальное пространство. Назовем его «пространство–слово».

Преобразования по карте требуют не только прозорливости, но и изощренности в чтении карты. Сталин переделывал карту, рационализировал ее не только в соответствии с экономическими, политическими или военно–стратегическими нуждами, но и в соответствии со своими эстетическими представлениями. Согласно им строился и советский медиум.

Само это строительство началось в 1920–е годы, но именно в 1930–е оно приобрело все черты последовательного идеологического проекта. Огромная роль в нем принадлежала горьковским «Нашим достижениям». В созвездии имен его авторов (а для журнала писали Константин Паустовский и Михаил Пришвин, Лев Кассиль и Иван Катаев, Иван Жига и Михаил Кольцов, Иван Вольнов и Ефим Зозуля, А. Зорич и Т. Тэсс, Виктор Финк и Евгений Габрилович) имя писателя–географа Николая Михайлова кажется совсем неприметным.

Когда Горький привлек Михайлова к работе в журнале, у двадцативосьмилетнего автора был за плечами бесценный опыт путешественника: с научными и литературными целями он объездил всю страну – от Каракумов до полюса, участвовал во многих экспедициях и походах – на Памир и Тянь–Шань, побывал во многих странах мира. Именно на страницах горьковского журнала рождалась одна из самых признанных книг советской научно–популярной литературы – книга Михайлова «Над картой родины». В «Наших достижениях» печатались его «занимательные статьи» – «Города, которых не было на картах» (1933, № 7), «Новая география» (1933, № 10), «Исправление природы» (1934, № 2). В 1936 году в горьковском альманахе «Год XIX» был напечатан очерк Михайлова «Почерк истории», из которого через год выросла книга «Лицо страны меняется». Интерес к «новой географии» к концу первой пятилетки был связан не только с «рекламой» «наших достижений», но и с естественным отражением нового пространственного ощущения жителей Страны в момент, когда миграционные процессы приобрели небывалый масштаб. Ответом на этот запрос стало майское 1934 года постановление ЦК ВКП(б) о пропаганде географических знаний среди молодежи и необходимости издания серии книг по «занимательной географии» [946]946
  «О преподавании географии в начальной и средней школе СССР»: Постановление ЦК ВКП(б) // Комсомольская правда. 1934. 16 мая.


[Закрыть]. Не случайно после смерти Горького в 1936 году, когда издание журнала «Наши достижения» было прекращено, подхваченной осталась именно эта – «географическая» – линия горьковского издания, нашедшая свое продолжение в журнале «Наша страна» (1937–1941 годы).

Вышедшая в 1937 году книга Михайлова «Лицо страны меняется» была лишь первой ласточкой. За ней последовали книги «Земля русская» (1946), «Просторы и богатства нашей родины» (1946) и, наконец, «Над картой родины» (1947), книга, принесшая Михайлову Сталинскую премию (среди сталинских лауреатов Михайлов был единственным «научно–популярным» автором), выдержавшая не одно издание и переведенная на многие языки мира. Книги Михайлова вряд ли в состоянии объяснить что‑либо в географии одной шестой части суши, но по ним, несомненно, можно изучать советскую культурную топографию. Впрочем, разница эта была не всегда ясна современникам: выходившие массовыми (полумиллионными) тиражами книги Михайлова, переписываемые от издания к изданию («лицо страны меняется»!), действительно показывали советскому человеку Страну, в которой он живет.

Не то чтобы здесь было много карт. Можно было бы сказать, что их тут не было вовсе: книга была снабжена контурными «картами», демонстрировавшими в раме силуэта советской страны то основные районы добычи нефти («прежде и теперь»), то основные центры машиностроения («прежде и теперь»), то образцы приближения промышленности к крупным источникам сырья, то размещение автомобильных заводов и т. д. Все это было связано стрелками, указывающими направления грузов, связей, обменов между городами и промышленными регионами. Каждый раз перед нами – два силуэта, на одном из которых мало точек и стрелок («прежде»), а на другом – много («теперь»). На современном силуэте все выглядит действительно более рационально, тогда как на прежнем, известное дело, нет почти ничего. Карта стала внутренне цельной, а с тем – и замкнутой. К примеру, до революции топливо было в основном завозным, не считая Донбасса и Кавказа, зато в эпоху сталинских пятилеток включились и Кузбасс, и Караганда, и Урал, и Воркута, и дальневосточные Сучаны, и Печорский бассейн, и Экибастуз. Все это внутренне связано стрелками, живет, кипит, работает, как мотор. Как двигатель внутреннего сгорания. А главное, с каждым годом карта становится все более нагруженной новыми и новыми промышленными объектами. Это, конечно, никак не значит, что картой этой можно пользоваться.

Эта география начинается с истории (первая глава книги «Над картой родины» и называется «Поступь истории»), Михайлов называет это ««четвертым измерением» того, что нам раскрылось: не широта, не долгота, не отметка над уровнем моря, а годы человеческих усилий»: «Человек преображает земную поверхность смелее и быстрее, чем игра горообразовательных сил, действие вод или смена климатов. Он роет, бурит, взрывает, насыпает, строит. Лик земли приобретает все новые и новые черты, условностью знаков и красок передает их географической карте, – и карта своим языком повествует нам о творческом труде народа. Карта отзывчива, как светочувствительная пластинка. Она запечатлевает перемены в судьбе народов и государств. История чертит на карте свой путь, и карта выступает перед нами живым свидетелем, умным и вдохновенным рассказчиком» (С. 4).

Но рассказывать от имени «карты» приходится автору. От издания к изданию «карта» в его книге становится все «живей». Издание 1949 года начинается красиво: «Географическая карта на стене. Подходим к ней, как к распахнутому окну: сквозь легкую сетку меридианов и параллелей за окнами видна страна. Ее очертания знакомы нам с детства – как родной дом, как лицо матери. Значок Москвы, ветвистое дерево Волги, уральские складки, серпик Байкала… Мысль просвечивает карту, и перед нашим внутренним взором за цветной ее плоскостью в трехмерном пространстве ложатся равнины, громоздятся хребты. Синие пятнышки разливаются в широкие озера, извилистые линии оборачиваются буйными реками, маленькие кружочки вырастают в города, полные жизни. Слышно, как на севере холодные льдины шуршат у бортов корабля, а на юге горячий песок тонкой струйкой стекает с бархана. Окно распахнуто настежь – будто ветер с далеких просторов ворвался и ударил в лицо. Вся необъятная Советская страна перед нами!» [947]947
  Михайлов Н.Над картой Родины. М.: Молодая гвардия, 1949. С. 3–4. Далее ссылки на это издание в тексте с указанием страниц в скобках.


[Закрыть]Всего этого – распахнутых окон, буйных рек, внутренних взоров и прочих красивостей в прежних изданиях не было.

Но во всех изданиях оставалось главное, с чего и начинается описание советского пространства, – Граница. Граница эта внутренняя. Она маркирует карту мира изнутри советского пространства: «Красная черта на карте говорит: на земле возник новый мир – мир социализма. Государство, в котором власть у людей труда. Страна, где нет порабощения человека человеком. На старой карте – царская империя. На новой – социалистическая держава, сложный организм равноправных, добровольно объединившихся свободных государств… И весь этот комплекс сверкающих многими гранями кристаллов образует цельное гармоническое сочетание, чудесный узор, в котором сплелись счастливые судьбы десятков народов, мудрость освобожденного труда, щедрость природных богатств, разнообразие ландшафтов… Незыблем священный рубеж советской земли. Твердо нанесена на карту мира красная черта» (С. 4). Как видим, важно не столько начертание, «форма», сколько «содержание»: там – «империя», тут – «держава». Карта стара лишь «по форме», но нова по содержанию. А содержание нужно рассказывать. И еще, она предмет эстетический, заключающий удивительную гармонию, что в особенности видно при сопоставлении с картой капиталистического мира («Печать неравномерности и стихийного развития лежит на географии капиталистического мира» (С. 5)).