Текст книги "Ветер прошлого"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)
12
Вдали забухал тяжелый колокол, потом к его бронзовому звону присоединились колокола поменьше, торопившиеся возвестить начало очередного часа. Все колокольни города, позолоченные лучами утреннего солнца, заливались звоном.
Веселый перезвон и раздражающий кожу зуд разбудили Саулину.
– Блохи! – воскликнула она, почесываясь, но ничуть не встревожившись: эта житейская беда была ей хорошо знакома.
Она села на засаленной кровати. Незнакомая комната, грязная и голая, была совсем непохожей на ее прелестную спаленку в доме Джузеппины Грассини, да и на большую общую спальню в сыроварне ее отца в родном селении тоже.
Звон колоколов становился все громче. В голове Саулины возникали смутные и мрачные образы, которые ей хотелось бы стереть из памяти: ее покровительница в объятиях французского генерала, лихорадочное бегство через незнакомый город, лекарь (как его звали?) с его странными снадобьями и пугающими инструментами, путешествие в сумерках по грязным переулкам и, наконец, эта ужасная таверна.
Саулина протерла глаза, осмотрелась кругом, потом схватилась рукой за пояс, но не нашла того, что искала.
– Моя табакерка! Сердце подпрыгнуло у нее в груди, в глазах потемнело. Комната стремительно закружилась, затягивая ее в страшную бездонную воронку.
Очнувшись от обморока, Саулина заплакала – сначала беззвучно, потом громко, с рыданиями, разрывавшими грудь. Сквозь щели в грубых шторах из плетеного волоса пробивался дневной свет, шум в переулке мало-помалу становился оглушительным: лаялись между собой торговки, уличные продавцы и глашатаи пронзительно выкрикивали какие-то призывы, ржали и блеяли животные, надрывались в плаче дети, молоты стучали по наковальне. Не хватало только скрипа каретных колес, но ничего удивительного в этом не было: даже самый скромный экипаж не смог бы проехать здесь.
Саулина встала и подошла к стулу. В голове шумело. Она взяла в руки свой прекрасный бархатный пояс, распоротый по шву.
Бродячий лекарь украл у нее самое ценное: ее сокровище, ее амулет, подарок генерала Бонапарта. А потом сбежал, и она даже не могла вспомнить, как его зовут, этого мерзавца, этого отъявленного мошенника. Его никак нельзя было сравнить с веселым и благородным бандитом Рибальдо, который хотя бы честно и открыто называл себя вором, в то время как этот притворялся порядочным, а сам украл у нее то, что было ей дороже всего на свете.
Саулина ничего не ела со вчерашнего дня. Кроме того, выпитое ею сонное зелье оставило неприятную тупую тяжесть в голове.
Она стояла посреди убогой и гнусной комнатенки, но, как ни старалась, не могла сообразить, что же ей теперь делать. Продолжая всхлипывать, Саулина вновь подпоясала свое красивое, но уже испачканное и кишащее блохами платье.
Она вышла из таверны, никого не встретив, даже старика-сторожа нигде не было видно. Она понимала, что расспрашивать о мошеннике-лекаре бесполезно и вообще лучше держаться подальше от людей.
Как ни странно, в эту минуту больше всего ей хотелось есть. В противоположном от таверны «Медведь» конце переулка располагалась пекарня, откуда доносился дразнящий запах свежего хлеба. Разносчик с веселым и плутоватым лицом поправлял на плечах огромную плетеную корзину, доверху наполненную горячей выпечкой: тут были и длинные французские батоны, и большие караваи желтого хлеба, и кругленькие миланские булочки.
Саулина глаз не могла оторвать от содержимого корзины. Она уставилась на круглую булочку, и мысленно приказала ей выскользнуть из корзины, и даже просила об этом бога, но он так и не услышал.
Парнишка до того ловко управлялся с тяжелой, благоухающей свежим хлебом корзиной, что мечта Саулины Виолы, так и не осуществившись, растворилась в солнечной дали, как раз в том месте, где пыльный и грязный переулок пересекался с более широкой дорогой.
Сперва проголодавшаяся девочка вознамерилась было последовать за разносчиком, но ее отвлек шумный скандал в доме по соседству. Две женщины, еще молодые, но уже изрядно потрепанные безжалостной дланью нищеты, полуодетые, простоволосые и растрепанные, высунувшись из окна, выкрикивали оскорбления и выбрасывали на улицу предметы одежды, причем стремились попасть непременно в голову молодому человеку в исподнем, тоскливо озиравшемуся по сторонам.
– Потаскухи! – кричал молодой человек, задирая голову вверх.
Вокруг него уже начала собираться небольшая толпа. Подобные сцены здесь случались нередко, но неизменно привлекали зрителей, всегда готовых насладиться бесплатным зрелищем.
– Голодранец! – в один голос ответили женщины.
– Вы самые грязные шлюхи во всем Боттонуто! – вопил он, подбирая с земли панталоны и рубашку.
Одеваться ему пришлось прямо на глазах у благодарной публики.
– Хотел за спасибо обмакнуть свой сухарик в соус? – надрывалась более молодая из женщин. – Надо денежки платить, а без денежек ничего не бывает!
– А свои шесть грошей можешь забрать назад, на них даже хлеба не купишь! На, подавись! – крикнула вторая, но деньги на землю не бросила.
– Я полицию позову! – пригрозил молодой человек, застегивая панталоны. Прикрыв срам, он уже чувствовал себя увереннее, и даже голос у него стал не таким пронзительным.
Мимо проходил седой, но крепкий старик, толкавший перед собой тележку с песком.
– Оставь ты этих шлюх, – посоветовал он, задержавшись на минутку. – Ты не местный, стало быть, не знаешь, как делаются дела в Боттонуто. Возвращайся домой, тебе же лучше будет.
– Нет, я иду в полицию! – упрямо повторил молодой человек, чувствуя себя оскорбленным в лучших чувствах.
– Домой, домой иди, – сказал старик, добродушно поглядывая на него снизу вверх.
– Они у меня деньги взяли, а взамен ничего! Я позову жандармов.
– Кого ты позовешь, дурень! – усмехнулся старик. – Посули ты им хоть золотой скудо, жандармы сюда носу не сунут. Послушайся доброго совета: возвращайся домой.
Саулина стояла в толпе, следившей за этой сценой. Она так и не поняла, в чем причина разгоревшейся ссоры, но догадывалась, что речь идет о каком-то жульничестве, и инстинктивно сочувствовала молодому человеку, который показался ей одиноким и беззащитным. Таким же, как она сама. Надо было поскорее выбираться из этой части города, где все выглядело грязным, подозрительным и непонятным.
«Да что же это за место такое – Боттонуто?» – подумала и вдруг вспомнила, как однажды дон Джузеппе проповедовал с амвона про Содом и Гоморру, про грехи, гнездящиеся в больших городах. Вот тогда-то он и упомянул именно это название: Боттонуто. По его словам, это был рассадник всякой нечисти. Ей стало страшно.
– Святая Мадонна! – прошептала она. – Ну и попала я в переделку.
На порогах открытых лавок и на подоконниках лежали, растянувшись, сонные коты. Белые, черные и рыжие куры клевали корм среди отбросов, не давая проходу изможденному старому псу, тоже тыкавшемуся носом в мусорную кучу в надежде добыть себе пропитание. В стенной нише устроилось семейство кроликов. Толпа разошлась.
Саулина опять ощутила голод, заглушивший все остальные чувства. Тут она увидела курицу, обыкновенную курицу с пышным рыжеватым оперением, усевшуюся на пучок травы у обочины дороги.
«Да она же вот-вот яйцо снесет!» – обрадовалась Саулина.
И в самом деле, вскоре рыжая курица издала хорошо знакомое деревенской девочке кудахтанье и поднялась. На земле в двух шагах от Саулины лежало тепленькое яичко. Оставалось только наклониться и взять его. Саулина так и сделала, даже не оглянувшись по сторонам. Обхватив ладонью безупречно гладкий живой овал, она вытащила шпильку из волос, проколола скорлупу и принялась жадно высасывать содержимое. Саулина даже глаза закрыла от наслаждения. Девочка нисколько не чувствовала себя виноватой: она была вправе позаботиться о себе.
Удар, пришедшийся между ухом и затылком, оглушил ее. В первое мгновение Саулине показалось, что ее огрели камнем или дубинкой, но крепкая затрещина была нанесена мозолистой и тяжелой, как лопата, рукой.
– Гляньте на эту воровку! – раздался грубый голос у нее за спиной. – Мало нам своих бед, так еще пришлые будут воровать мои яйца!
Саулина закашлялась: последний глоток попал ей не в то горло. Она в ужасе оглянулась и увидела женщину с толстыми, растянутыми в злобной ухмылке губами, между которыми виднелся один-единственный и, как со страху показалось Саулине, длинный, словно кабаний клык, зуб.
– Я не воровка, – пролепетала девочка.
– А кто ж ты такая? – усмехнулась женщина, одетая чуть лучше остальных обитателей Боттонуто: ее мятое и покрытое пятнами платье по крайней мере было целым, без единой дырки или заплатки.
– Яйцо лежало на улице, – оправдывалась Саулина.
– Ну и что? – Женщина грозно нависла над девочкой всем своим массивным телом.
– Улица не ваша. Она для всех, – еле слышно продолжала Саулина.
– Ах вот как? – переспросила хозяйка курицы, продолжая грозно наступать на нее.
Попятившись, Саулина заметила в ушах у женщины золотые сережки и решила, что она богата.
– Я не хотела красть.
– Ты должна мне грош! – завизжала женщина.
– Где же я возьму грош? – Саулина растерянно оглядывалась по сторонам.
– С тебя грош! – повторила женщина, протягивая к ней костлявую и сильную руку, ту самую, что нанесла Саулине страшный удар, словно ожидая, что девочка положит ей на ладонь монету.
Вокруг уже начала собираться обычная толпа равнодушных зевак. Женщина прекрасно поняла, что имеет дело с деревенской девчонкой, правда, одетой почему-то по последней городской моде и неизвестно как забредшей в Боттонуто. А Саулина, имевшая за плечами богатый опыт, поняла, что сейчас ее будут бить, и, поскольку силы были неравны, решила, что лучше всего удрать.
Будь она среди родных полей, никто не смог бы за ней угнаться. Но здесь, пожалуй, придется трудновато.
Ну да выбирать не приходится – и Саулина кинулась наутек, как заяц от стаи гончих. Ноги несли ее быстрее ветра в направлении широкого перекрестка, залитого солнцем, за которым скрылся разносчик из пекарни. Выбежав на перекресток, Саулина огляделась в поисках какого-нибудь укрытия: ее преследовательница была не похожа на тех, кто легко отказывается от своих прав. Саулина увидела телегу, груженную сеном, в которую были впряжены громадные и терпеливые длиннорогие волы, не обращавшие никакого внимания на все попытки жилистого и крепкого крестьянина-возницы заставить их двигаться живее.
Без долгих раздумий Саулина бросилась прямо в сено и зарылась в него с головой, как в деревне, когда хотела укрыться от безудержного гнева отца. Она прекрасно умела прятаться в сухом, душистом, приятно шуршащем сене так, чтобы со стороны ничего не было заметно. Она оставила только совсем незаметное окошко, чтобы можно было наблюдать за тем, что делается снаружи.
Она увидела, как хозяйка рыжей курицы, разгоряченная и запыхавшаяся, выскочив на перекресток, в бессильной ярости вертит головой в поисках Саулины. Потом она стала останавливать прохожих, видимо, пытаясь выяснить, куда девалась воровка.
Девочка чувствовала себя в относительной безопасности, но облегченно перевела дух, лишь когда хозяйка курицы, смирившись с поражением, повернулась и отправилась восвояси.
Телега остановилась, крестьянин-возница опять начал на чем свет стоит поносить своих волов, а Саулина попыталась сообразить, куда же ее занесло. За новым перекрестком, кишевшим людьми, возами, телегами и тележками, открывался вид на водоем с пристанью, возле которой были пришвартованы три крупные баржи. Вокруг одной из них, груженной мрамором, суетились люди.
– Раз-два, взяли! – раздалась команда, и от баржи к пристани медленно поплыла огромная глыба белого мрамора, опутанная толстыми пеньковыми канатами.
Теперь Саулина начала кое-что припоминать. Джаннетта, камеристка Джузеппины Грассини, говорила ей, что есть такая улица, называемая контрадой Лагетто. Лагетто – это внутренняя гавань, куда приставали баржи, доставлявшие из Кандольи мрамор и другие строительные материалы для собора.
«Стало быть, – в смятении подумала Саулина, – дом синьоры Джузеппины чуть не на другом конце света. И как же мне туда попасть?»
Она опять готова была заплакать. И зачем она сбежала из дому? Какими глазами – если ей вообще удастся найти дорогу! – она посмотрит на хозяйку, вернувшись домой без своего сокровища? Что подумает о ней генерал Бонапарт? Почему все вокруг такие злые, почему все стараются обмануть ее и обокрасть? Но что же делать? Все равно придется довериться, чтобы попытаться отыскать вора. Не может она вернуться домой без подарка, который ей вручил сам главнокомандующий итальянской армии! А пока что пора выбираться. Как ни страшен реальный мир, придется иметь с ним дело.
А реальный мир и впрямь был страшен. Не успела Саулина коснуться ногами земли, как ее взору предстало жуткое зрелище. Ничего подобного никогда не представлялось ее воображению. Круглая дубовая бадья на колесиках, к которой было прикреплено туловище человека без ног, стремительно передвигавшегося в своем импровизированном ковчеге при помощи могучих, как у Геркулеса, рук. Кисти рук у него для защиты были обуты во что-то вроде сабо из сыромятной кожи.
Дубовый снаряд несся прямо на нее. Саулину обуял ужас, она уже почти ощущала, как это невиданное сооружение сбивает ее с ног. Но калека остановился ровно в двух шагах от девочки. Мужчина был молод, это она поняла, несмотря на испуг. У него были черные волнистые волосы, красивое и смелое лицо, дерзкий взгляд.
– Ты что, хотела, чтобы я тебя сшиб? – спросил он с насмешливой улыбкой.
– По правде говоря, я этого не ожидала, – едва пролепетала перепуганная насмерть Саулина.
– Вот и я не ожидал, что ты выскочишь из сена!
Точно такими зловещими голосами, вспомнила Саулина, говорили мужчины в селении, когда уходили в ночное и рассказывали друг другу страшные истории о чертях и привидениях, чтобы не заснуть.
– Можно мне уйти? – робко спросила она.
– Беги, а то я тебя съем! – рявкнул безногий, скорчив страшную рожу.
Саулину как ветром сдуло.
– Да куда ж ты помчалась, дурочка? – закричал он ей вслед. – Обрубок из Кандольи никогда не обижает хороших девочек!
Он бросился за нею следом, но Саулина, услыхав стук деревянной бадьи у себя за спиной, припустилась что было духу, свернула в узкий переулок и влетела в какую-то полутемную лавчонку. Нет-нет, она не хочет, чтобы ее съели. Боже упаси.
Она оказалась в магазинчике, где продавались кружева и веера, по крайней мере, именно они были выставлены на прилавке. Стоявшая за ним цветущая на вид женщина средних лет показывала какому-то расфранченному господину оборку из великолепного кружева.
Никто из них, казалось, даже не заметил ее появления.
– Могу я рассчитывать на вашу помощь? – спрашивал покупатель.
– Как всегда, синьор, – отвечала женщина с кокетливой улыбкой. Она была довольно смазлива, но не так уж молода, чтобы сделать оправданным подобное жеманство. – Вы же знаете, я всегда удовлетворяла все ваши прихоти.
Разряженный франт являл собой весьма редкостное зрелище в этом рабочем квартале. Саулина заметила, что он сжимает в руке щегольскую трость с красивым серебряным набалдашником. Он взял из перламутровой табакерки щепотку табаку и с видимым удовольствием втянул ее носом.
– Что ж, доверюсь вам еще разок, – ответил покупатель, – помнится, вы прислали мне на дом… м-м-м… кружево… скажем так, второго сорта. Так не годится! Вам следует быть очень внимательной, дорогая моя Аньезе.
– Произошла досадная ошибка, – принялась оправдываться хозяйка лавки, повернувшись в сторону Саулины. Она заметила появление девочки и теперь не спускала с нее глаз. Сама же Саулина, спрятавшись среди шляпных коробок, сваленных грудой около единственного входа в магазин, считала себя невидимой. – Я бедная одинокая женщина, – продолжала галантерейщица, делая вид, что не замечает незваной гостьи, – меня всякий норовит обмануть. Бывает, что поступивший товар отличается от образца. Это не моя вина. Вы же не думаете, синьор, будто я могу обмануть такого клиента?
– Знаю, знаю, дорогая моя Аньезе, – улыбнулся ей покупатель. – Вот потому-то я и вернулся.
– И правильно сделали. Я вам по секрету скажу, – она придвинулась к нему поближе, – в скором времени у меня ожидается новое поступление. Совершенно необычный товар. Из-за границы.
– Из-за границы? – переспросил он с жадным любопытством.
– Не спрашивайте больше ни о чем, – она давала понять, что уже выболтала лишнее и сожалеет об этом. – Доверьтесь мне, и я сослужу вам добрую службу.
– А я вас щедро отблагодарю, – сказал мужчина, поворачиваясь к выходу.
Саулина узнала этот голос. Это был один из поэтов, посещавший вместе с другими литераторами и музыкантами салон мадам Грассини, молодой человек с томным и мечтательным взглядом, отличавшийся, однако, не только большим щегольством в одежде, но и завидным аппетитом. Вот он – золотой случай объявить о себе и попросить помощи! Когда мужчина подошел к двери, девочка бросилась за ним вслед, но тут галантерейщица настигла ее и мощным толчком отбросила обратно на груду коробок. Когда Саулина вновь поднялась на ноги, клиент уже успел скрыться.
– Итак, синьорина, чем могу служить? – В голосе лавочницы прозвучала издевательская нотка, не укрывшаяся от Саулины.
– Вы мне уже «услужили», сбив меня с ног, – ответила она с досадой.
– Ты сама чуть с ног меня не сбила, – не сморгнув солгала хозяйка лавки. – По нынешним беспокойным временам, моя милая, любой, кого не видишь в лицо, может оказаться врагом.
На самом деле она успела прекрасно рассмотреть Саулину.
– Я хотела поприветствовать того синьора, который отсюда вышел, – сказала Саулина, безуспешно стараясь привести в порядок свое красивое платье, сильно пострадавшее от многочисленных столкновений с грубой действительностью. Галантерейщица Аньезе встревожилась.
– Ты хочешь сказать, что зашла сюда, чтобы с ним поздороваться?
– Я хочу сказать, что знаю его.
– Чего ж ты тогда пряталась за коробками?
– Я не сразу поняла, что это он.
– Значит, ты хотела что-нибудь купить?
– Нет. Я спряталась от страшного человека. От него осталась только половина, и он хотел меня… съесть.
Женщина расхохоталась.
– Обрубок из Кандольи? – уточнила она. – Сразу видно, что ты не здешняя.
– Да, так он себя и назвал.
– Да он мухи не обидит! – заверила ее женщина.
– А почему… почему он такой ужасный?
– Не повезло бедняге. Мраморная глыба из каменоломен Кандольи упала ему на ноги, вот и пришлось их оттяпать. С тех пор люди и прозвали его Обрубком из Кандольи. Его тут каждая собака знает. Стало быть, ты не здешняя, – задумчиво повторила галантерейщица. – И ты знаешь господина, который только что отсюда вышел?
– Да, я его знаю.
– И как же его зовут? – спросила женщина.
– Этого я не знаю. Вернее, не помню. Но я его уже раньше видела.
Лавочница, уже составившая в уме собственный план насчет девочки, решила проявить к ней материнское участие, хотя это получалось у нее не слишком убедительно.
– Я всегда знаю, как зовут тех, кто мне знаком, – сказала она, исподтишка окидывая Саулину хитрым взглядом многоопытной сводни.
Она мгновенно оценила необыкновенную красоту этой девочки. Смятение, голод и отчаяние придавали облику особый драматизм и одухотворенность. Нет, такая красотка не для первого встречного. Она стоит того, чтобы отправиться к лучшему клиенту Аньезе.
– А я не всегда знаю по именам своих знакомых, – с вызовом сказала Саулина.
– Всякое бывает, – согласилась галантерейщица, ласково обняв ее за плечи. – А теперь закроем лавочку и поднимемся-ка наверх.
– Куда?
– Ко мне домой, – улыбнулась Аньезе.
– Зачем?
– Затем, что тебе надо умыться, – женщина погладила ее по голове, – и поесть. Разве не так?
– Да, синьора, все верно, – сдалась Саулина, готовая поверить любому, кто предложил бы ей еду и столь необходимый отдых.
13
Театр «Ла Скала» сверкал и переливался тысячами свечей. Миланцы всех сословий и состояний заполнили великий театр от партера до галерки. Они толпились в фойе, болтали, выпивали и закусывали в буфете, но все с нетерпением ждали появления прекрасной мадам Грассини. В этот вечер она должна была исполнять своим великолепным контральто арии из оперы Чимарозы «Тайный брак». Имя прославленной примадонны, столь дорогое знатокам бельканто, было на устах у всех: любовная связь с генералом Бонапартом притягивала к ней жадное внимание сплетников. Голос, пленивший Наполеона, радовал сердца завсегдатаев партера и простолюдинов, заполнивших галерку, знатнейших аристократов, занимавших кресла в ложах бельэтажа, и зажиточных мещан, разместившихся в амфитеатре.
Граф Гаэтано Порро в сопровождении двух «черных плащей» вошел в свою ложу, чтобы убедиться, что все в порядке. В этот вечер он пригласил в театр нескольких друзей из Рима и хотел быть уверенным, что им обеспечены надлежащие условия.
«Черные плащи» принадлежали к высшему классу слуг, в чьи обязанности входило сопровождение своих хозяев повсюду, в том числе и в театр. Грозные, молчаливые, они неподвижно застыли за плечами графа, готовые по первому знаку броситься выполнять любое его распоряжение.
Граф Гаэтано Порро окинул толпу скучающим и презрительным взглядом. В зале стоял невообразимый шум, прямо как на базаре, франты стучали тростями по спинкам скамей, зрители выкрикивали грубые приветствия певцам, с галерки в честь любимого исполнителя дождем разбрасывали конфетти.
В фойе процветали азартные игры: фараон, мушка, лото, наконец, рулетка. Целые состояния переходили из рук в руки за один вечер. В ложах с опущенными шторами знатные дамы теряли остатки своей добродетели, приобретая взамен широкую известность.
Гражданин Гаэтано Порро, добровольно отказавшийся от графского титула, посещал театр «Ла Скала» с тех пор, как себя помнил. Здесь все-таки можно было провести вечер не без приятности.
Он знал, что шум прекратится, визиты из ложи в ложу будут прерваны и в зале установится полная тишина только с появлением мадам Грассини, умевшей зачаровать публику своей красотой, изяществом и необыкновенным вокалом. Ее триумф в опере «Цыгане на ярмарке» вдохновил одного из местных поэтов на краткий мадригал, известный решительно всему Милану:
Трех граций знаем мы и девять муз,
Но без тебя неполон их союз.
Очень немногие за пределами узкого круга художников разного рода могли похвастаться ее дружбой. Джузеппина экономно распределяла свои милости и очень часто ограничивалась лишь тем, что искусно поддерживала разожженный ее чарами огонь желания, обрекая страдальца на долгие муки, вечно обещая и не принося удовлетворения. Чутье подсказывало ей, что неприступность и загадочность являются пружиной сложного механизма, именуемого успехом. Поэтому она по мере возможности окружила свою частную жизнь завесой тайны. Даже появление в ее доме маленькой спасительницы генерала Бонапарта стало загадочным событием, еще больше подогревавшим всеобщее любопытство.
Граф Гаэтано Порро взглянул на свое недавнее приобретение: только что вошедшие в моду новейшие часы «с репетицией». Народная молва мгновенно переименовала «репетицию» в «репутацию», отчего родилось множество забавных каламбуров, которыми не брезговал даже такой серьезный человек, как граф Порро.
«Если моя репутация меня не подводит, – подумал он, – у меня есть ровно десять минут, чтобы отправиться к нашей диве и переговорить с ней об интересующем нас предмете».
Он повернулся к одному из своих «черных плащей»:
– Мы идем к мадам Грассини.
Один из слуг, освещая путь лампой, первым стал спускаться по крутой и узкой лестнице, ведущей в партер. Они прошли через толпу, не обращая внимания на стоящий вокруг гвалт, привычно уклоняясь от летящих со всех сторон пакетиков с конфетти. Закрыв за собой неприметную дверь справа от сцены, они оказались в коридоре, который привел их к дверям уборной примадонны.
Граф негромко постучался. Ему открыла Джаннетта.
– Чему я обязана такой радостью? – осведомилась Джузеппина, протягивая графу руку для поцелуя.
– Желанию засвидетельствовать вам мое восхищение, – галантно ответил он, – и стремлению помочь вам в разрешении задачи, которая вас так волнует.
Граф по достоинству оценил нежный взгляд женщины и ее кроткую улыбку. Если она и впрямь волнуется о судьбе своей подопечной, подумал он, значит, как истинная актриса, умеет скрывать свои чувства.
– У вас есть известия о Саулине?
– Пока нет, но скоро будут, – заверил ее граф Порро. – Вы не должны предаваться унынию, поверьте.
Маленькая артистическая уборная буквально утопала в цветах: здесь были розы всех оттенков, от темно-красного до нежно-розового, белоснежные лилии, целые охапки пышных хризантем. – Я вам бесконечно признательна, – сказала Джузеппина, жестом приглашая его сесть.
Граф и Джузеппина заняли места на обитом парчой диванчике-визави.
– Необходимо, чтобы вы рассказали мне поподробнее об этой девочке, тогда мне легче будет вам помочь, – сказал граф Порро.
– Спрашивайте, – с готовностью кивнула Джузеппина, думая о том, что Наполеон, должно быть, отдал недвусмысленные распоряжения, если уж представитель одного из самых старинных благородных семейств Ломбардии решил заняться этим делом.
Она дала подробное описание Саулины, приобщив к своему рассказу то немногое, что сумели разузнать слуги после побега девочки из дому.
– Милан велик, – заметил граф, – но, мне кажется, я знаю верный способ отыскать вашу маленькую подопечную.
– Господь да вознаградит вас за это, гражданин, – с чувством ответила Джузеппина. – Признаюсь вам как на духу, – продолжала она, – я вся дрожу при мысли о родителях бедной малютки. Они доверили мне свое сокровище, а я его потеряла! – ее прекрасный голос задрожал от волнения.
Граф Порро одарил ее добродушной улыбкой.
– Не падайте духом, гражданка: мы отыщем ваше сокровище.
Он догадывался, что отец Саулины, должно быть, отдал это так называемое сокровище в обмен на горсть звонкой монеты, и поэтому делал скидку на некоторую театральность последних слов певицы.
Крестьянских девочек нередко отдавали в услужение или для забавы семьям аристократов или просто зажиточных горожан. Для родителей тут была двойная выгода: они получали вознаграждение и избавлялись от лишнего рта.
– Я успокоюсь лишь тогда, когда мы ее найдем, – ответила Джузеппина.
– Начиная с этой минуты я буду делать все от меня зависящее, чтобы вернуть ее вам.
– Я буду вам обязана по гроб жизни, – произнесла певица, пока граф на прощание почтительно касался губами ее прекрасных длинных пальцев.
За дверями уборной его терпеливо дожидался верный «черный плащ».
– Закажи корзину белых роз и отошли ее мадам Грассини от моего имени, – распорядился граф Порро.
– Будет сделано, – ответил слуга, протягивая вперед руку с фонарем, чтобы осветить путь хозяину.
– И дай знать, – граф заговорил так тихо, что бедному телохранителю пришлось наклониться и вытянуть шею, чтобы услышать приказание, – дай знать Рибальдо, что я хочу с ним встретиться в гостинице «Колодец».
* * *
Саулина воспрянула духом. Мир больше не казался ей таким враждебным. В уютном доме Аньезе над галантерейной лавкой накормленная и умытая девочка почувствовала себя совсем неплохо. Жизнь снова оборачивалась к ней светлой стороной. Восстановлению ее веры в человечество способствовало то, с каким участием, с каким бескорыстием хозяйка лавки пришла ей на помощь.
Обычно недоверчивая и скупая на слова, Саулина пустилась в подробный и откровенный рассказ о себе, о генерале Бонапарте, о синьоре Джузеппине, о своих приключениях и злоключениях, а галантерейщица внимательно слушала, время от времени участливо кивая и покачивая головой.
– И все это тебе пришлось пережить, бедная деточка? – воскликнула она жалостливо.
– Да, все так и было, – подтвердила Саулина. – Мне так повезло, что я вас встретила! – радостно добавила она, проглатывая последний кусок белого хлеба, пропитанный подливкой прекрасного жаркого из поросенка.
– Я помогу тебе найти твою табакерку, – обещала Аньезе.
– Это было бы чудесно! – обрадовалась Саулина. – И генерал Бонапарт вас обязательно отблагодарит.
– Я в этом не сомневаюсь, девочка моя. И я с тобой совершенно согласна. У тебя был бы жалкий вид, если бы ты вернулась к своей покровительнице без табакерки.
– Но как же мы ее найдем?
– Ты мне верь, – сказала Аньезе. – Мы его из-под земли достанем, этого мерзавца.
Поскольку слова женщины отвечали тайным чаяниям самой Саулины, она поверила всей душой. К тому же ей было лестно, что взрослый человек так внимательно ее слушает и принимает близко к сердцу ее горести. Она бы ни за что так слепо не доверилась этой женщине, если бы та сказала ей вполне разумные слова: «Ты никогда не разыщешь вора. Возвращайся к своей благодетельнице, вот все, что тебе остается. Она же небось волнуется! Дама она важная, она и поможет тебе найти твое сокровище».
Но Аньезе ничего такого ей не сказала, прежде всего потому, что не поверила ни единому слову из рассказа Саулины. А главное, потому, что ей было выгодно поддакивать своей загадочной гостье. Девчонка, конечно, сочиняет и привирает, как все подростки. Сама Аньезе была такой когда-то. Однако как необыкновенно хитра эта Саулина. Такие способности к сочинительству свидетельствуют о мятущейся душе и врожденной тяге к любым рискованным приключениям, лишь бы они разворачивались в обстановке богатства и роскоши. Оставалось лишь подтолкнуть девочку в нужном направлении. А уж об этом Аньезе позаботится.
– Пока мы ведем наши поиски, – сказала она вслух, – ты будешь жить у меня. Я о тебе позабочусь. Надо достать новое платье: то, что на тебе, совсем мятое и грязное.
– Слишком много чести, синьора, – сказала Саулина, растроганная таким проявлением щедрости. – Даже не знаю, как мне вас благодарить.
– Бескорыстие – само себе награда, – назидательно изрекла Аньезе. – Чем ты можешь меня отблагодарить? Ну, выполнишь для меня кое-какие мелкие поручения.
Галантерейщица еле сдерживала распирающее ее изнутри нетерпеливое возбуждение, любуясь исподтишка пленительной чистотой и свежестью еще не распустившегося бутона.
– Вот, пожалуй, сегодня и отнесешь заказанные кружева одному из моих клиентов. Веди себя почтительно, вежливо отвечай на все его вопросы. Это очень важный господин. Если сумеешь добиться его расположения, он может помочь тебе в твоем деле.
– Найдет мою табакерку?
– Саулина, он все может! – воскликнула Аньезе, обнимая девочку.
