Текст книги "Ветер прошлого"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

14

Щегольски одетый молодой человек со светлыми волосами скакал на резвом английском жеребце вровень с дилижансом, приближавшимся к Милану. Путешественники, измученные томительным десятидневным путешествием из Парижа, почувствовали себя чуть ли не в раю, когда дилижанс остановился на берегу Навильо. Они с радостью покинули карету и вошли в прекрасную церковь Сан-Бартоломео, чтобы помолиться и оставить пожертвования в благодарность богу за то, что уберег их от разбойников, диких зверей и других напастей. Никто из них и вообразить не мог, что у самых ворот города к ним присоединится один из самых опасных разбойников этих мест – Рибальдо.

С другой стороны, молодой человек в камзоле сизого цвета, безупречных панталонах из мягкого сукна, начищенных до зеркального блеска сапогах, в рубашке и галстуке бантом, пахнувших лавандой, безусловно, выглядел как настоящий дворянин. Изящество черт, гордый взгляд, мужественная элегантность наряда говорили об аристократическом происхождении человека, который лишь по странному капризу судьбы был вынужден жить и бороться по другую сторону от места, предназначенного ему по праву рождения.

Гордо и уверенно держась в седле, он окинул внимательным взглядом пустынную дорогу, темный силуэт церкви на фоне охваченного закатом неба и шелестящие на ветру старинные буки и вязы – все, что осталось от некогда непроходимого леса.

Милан, прекрасный и ненавистный Милан всякий раз наполнял его сердце волнением. Чуть тронув коня коленом, Рибальдо направил его к вознице, сидевшему на козлах в ожидании своих пассажиров.

– Найдется для меня место в дилижансе? – спросил Рибальдо у кучера.

– Как посмотреть, – неприветливо буркнул тот.

– Я должен попасть в гостиницу «Колодец» сегодня вечером, – пояснил Рибальдо, передавая кучеру монету достоинством в одну лиру: щедрую плату за столь скромную услугу. Щедрую, но не чрезмерную.

– Давай залезай, – сказал кучер, ловко подхватив монету и разражаясь заразительным смехом. – Залезай и перестань морочить мне голову.

– Ты меня сразу узнал, верно?

– Вот уже час как я тебя чую и глотаю пыль из-под твоих копыт. Рад, очень рад. Нечасто приходится встречать тебя без маски.

– Я тоже рад. Ну, что новенького?

– Это ты мне скажи, что у вас тут новенького. Пока туда, пока обратно, я уже двадцать дней в Милане не был.

– Все течет, и ничто не меняется, – сказал Рибальдо.

Он спешился, привязал коня позади дилижанса и одним прыжком взобрался на козлы рядом с возничим. Из открытых дверей церкви доносились благодарственные песнопения.

– Давно ты меня ждешь? – спросил возница.

– Ты пунктуален, как судьба, – ответил Рибальдо, сверкнув белозубой улыбкой.

– Торопишься?

– Один мой друг хочет меня видеть сегодня вечером.

– В таком случае придется тебе въехать в город вместе со мной, – многозначительно заметил возница.

– Я бы и сам справился, но вместе с тобой я въеду через ворота, как знатный синьор, вместо того чтобы лазить по стенам, как контрабандист, – и Рибальдо дружески хлопнул его по плечу.

– Ничего, тебе не впервой. Ты же любишь рисковать.

– Видишь ли, я не хочу портить этот прекрасный камзол, – отшутился Рибальдо.

Путешественники тем временем стали понемногу выходить из церкви. Они болтали, смеялись, несмотря на усталость, так как уже чувствовали себя в безопасности. Один за другим они забрались в дилижанс, и он тронулся по направлению к Новым воротам. Городские стены, рустованные серыми, нарочито грубо обтесанными гранитными плитами, имели неприступный вид.

Рибальдо извлек из внутреннего кармана камзола табакерку и протянул ее кучеру.

– У тебя всегда первосортный табачок, – одобрительно кивнул тот.

Оба взяли по щепотке, вдохнули с видом знатоков, пару раз чихнули и почувствовали себя весьма довольными.

– Égalité, fraternité, – поддразнил друга возница.

– Слова! – отмахнулся Рибальдо, угадав, куда он клонит.

– Француз здорово наступает тебе на пятки, – сказал тот, намекая на генерала Бонапарта.

– Ты меня обижаешь, – пошутил Рибальдо.

– Вы оба грабите, – продолжал возница.

– Я тебя хоть раз ограбил? – рассердился разбойник.

– Да я разве что говорю, ты отбираешь только у богатых, – признал кучер, сообразив, что шутка зашла слишком далеко.

– А о французе ты мог бы сказать то же самое? – с неприязнью спросил Рибальдо.

– Нет, – согласился кучер. – Уж он-то точно меня ограбил. Он повышает цены на хлеб, который я ем, на льняное масло, в которое я его макаю. А вот мое жалованье почему-то остается прежним!

– Зато время от времени он бесплатно приглашает тебя в театр. Разве ты не рад? – насмешливо спросил Рибальдо.

– А чему радоваться? Нам, беднякам, приходится драться, чтобы занять места, а кончается все равно тем, что спектакля никто не видит. И потом, театром сыт не будешь. Нам деньги нужны, а не театр!

Лошади двигались шагом. После уплаты дорожной пошлины у Новых ворот дилижанс въехал на Садовую дорогу, называемую так, потому что когда-то в этом месте располагались сады Торриани, старинного семейства, когда-то правившего Миланом.

Между Рибальдо и возницей продолжался серьезный разговор, весьма льстивший последнему, хотя на душе у него было неспокойно. Городские жандармы и солдаты Наполеона не простили бы ему знакомства накоротке с разбойником, видевшим во французах наглых захватчиков и мародеров, а не доблестных защитников хваленой свободы.

Наступил вечер, факелы, прикрепленные на стенах домов, бросали вокруг красноватые отсветы.

– Десять лет назад здесь было темно, – заметил Рибальдо, не желавший углубляться в разговор о политике.

– Освещение – штука хорошая. Слава богу, доходы от игры в лото хоть отчасти пошли на доброе дело. Одной рукой отнимают деньги у народа через азартные игры, а другой возвращают малую часть, освещая улицы. Вот так и живем. Но ты мне так и не сказал, какие новости в Милане, – напомнил возница.

– Новости у нас в спальнях и будуарах, – сухо ответил Рибальдо. – Шлюхи из благородных, те, что раньше бегали за австрийцами, теперь оспаривают внимание французов. Самую крупную дичь уложила певица Джузеппина Грассини.

– Да, похоже, этот Бонапарте настоящий поклонник бельканто.

– Когда поет красивая женщина.

– Ну, она-то не из благородных.

– Будем считать это смягчающим обстоятельством, – согласился Рибальдо. – Она родилась и выросла в нищете, это ее хоть отчасти извиняет. Другие занимаются этим ради разврата.

– Как ни верти, а все они, бабы эти, одним миром мазаны, – вздохнул кучер, слегка натягивая вожжи. – Вот вернусь домой, задам взбучку своей жене.

– Она наставила тебе рога?

– Нет пока, но не сегодня, так завтра…

Рибальдо переменил тему разговора.

– Милан как был, так и остается страной дураков. Даже самые просвещенные граждане не понимают, что Франция ничем не лучше Австрии и Испании. Все хотят жиреть за наш счет.

– Простой народ это понимает. Даже я понимаю, хоть и неграмотный, – заявил кучер.

– Ты – да, но не те, кто имеет власть. В тот день, когда здесь больше не будет ни французов, ни австрийцев, ни испанцев, я смогу умереть спокойно.

Дилижанс остановился возле гостиницы «Колодец».

– Прощай, друг, – сказал Рибальдо, пожимая руку возничему. – Ты оказал мне услугу, и я этого не забуду.

Он спрыгнул с козел и подбежал к своему жеребцу, привязанному к задку кареты. Завидев хозяина, гордый скакун вскинул голову, зафыркал и затряс гривой. Рибальдо отвязал его, подхватил под уздцы и повел к выдолбленной из камня поилке, тянувшейся вдоль фасада здания. Там он привязал коня к одному из железных колец, вделанных в стену.

К нему подбежал гостиничный конюх.

– Позаботиться о вашей лошади?

– Меру овса, – приказал Рибальдо, бросив конюху монету, которую тот ловко поймал на лету.

– Сию минуту, синьор, – весело крикнул он.

– Да смотри, чтобы овес был отборный, а не проросший, который ты держишь для иностранцев.

– Можете мне довериться, – сказал молодой конюх. – Я позабочусь о вашей лошади не хуже, чем о своей собственной.

– У тебя есть лошадь? – изумился Рибальдо.

– У меня будет лошадь, как только я разбогатею.

– Позаботься пока о моей, – сухо напомнил Ри-бальдо.

У него руки чесались отвесить конюху затрещину, и он еле сдержался, опасаясь привлечь к себе внимание. Этот ничтожный прислужник, занимавший место на самой нижней ступени социальной лестницы, вместо того чтобы удовольствоваться тем, что имеет, уже размечтался о богатстве, более того, он верил, что вот-вот разбогатеет! Вот они – революционные идеи, принесенные французами!

«Люди думают, что можно добиться справедливости, разделив поровну на всех уже созданное богатство, – думал Рибальдо. – Им нужно все и сразу. Но лестницу преодолевают ступень за ступенью. И требуется немало времени и усилий, чтобы добраться до верха».

Кучер уже успел загнать дилижанс в каретный сарай. Носильщики перетаскивали багаж пассажиров в гостиницу, а путники разошлись по своим номерам, чтобы переодеться к ужину.

Рибальдо прошел в обеденный зал «для благородных» и направился к столику в дальнем углу у большого окна с цветными ромбовидными стеклами в свинцовых переплетах. Он отодвинул свободный стул и сел за столик. Напротив него уже сидел граф Гаэтано Порро.

– Как утешительно видеть, что даже в нынешние смутные времена почтовые кареты прибывают вовремя, – насмешливо приветствовал он своего гостя.

– С почтовой каретой или без нее на встречу с тобой я все равно пришел бы вовремя, – ответил Рибальдо.

Граф Порро протянул ему изящную табакерку:

– Угощайся.

Рибальдо взял щедрую щепоть табаку, поднес к носу и вдохнул, с наслаждением прикрыв глаза.

– Великолепно, – сказал он. – Просто превосходно.

Официант в пудреном парике и ярко-красном камзоле поставил на стол между ними поднос с бутылкой мальвазии и парой украшенных позолотой хрустальных бо-калов.

– Я чертовски рад видеть тебя, Гаэтано, – с дружеской фамильярностью продолжал Рибальдо, взяв бокал, протянутый ему графом.

– Я тоже рад, хотя сильно беспокоюсь о тебе. Французы рыщут повсюду, а ты продолжаешь изображать из себя отчаянного лиходея и не гнушаешься грабить даже любовницу самого Бонапарте.

– Я действую вне закона, но делаю ровно то же самое, что другие творят под защитой правительств и с одобрения именитых граждан. Но ты ведь не для того позвал меня, чтобы спорить о том, кто настоящий вор?

– Ты угадал. Я не собираюсь спорить по этому поводу. Все равно каждый останется при своем мнении.

Рибальдо наклонился вперед и поставил свой бокал на столик.

– Я еще больше укрепился в своем мнении именно теперь, – сказал он, – когда вижу, как ты приносишь свои способности, свое влияние, весь свой ум на службу французу.

Граф Порро судорожно стиснул в кулаке серебряную рукоятку своей трости.

– Я служу народу Милана.

– Народ Милана растерян и сбит с толку этими оборванцами, которые одной рукой уничтожают старые привилегии, а другой создают новые.

– Как будто я этого не знаю! – вздохнул граф Порро. – Но ты считаешь, что существует лишь один выход из положения: уйти в леса и нападать из засады. Я же верю, что любые перемены должны укореняться путем медленных и постепенных реформ. А что касается Бонапарте… поверь, это еще не худшее из зол.

– Смотри, как несправедлива жизнь, – мрачно усмехнулся Рибальдо. – Несколько лет назад этот француз был в долгах как в шелках и закладывал свой жалкий скарб, чтобы выжить, а теперь он всеми нами командует.

– Когда он родился, в небе пронеслась комета, – пошутил граф Порро.

– Это легенда, – поморщился Рибальдо. – Так говорят обо всех людях, чья судьба выходит за рамки обыч-ного.

– За что ты его так ненавидишь?

– Перестань, просто я хорошо его знал. Когда его вычеркнули из офицерских списков, он хотел отправиться в Константинополь и предложить свои услуги султану.

– Меня это не удивляет. Бонапарте – один из тех, кто влезает в окно, когда его гонят в дверь. Удачи у него больше, чем сердца.

– Вот увидишь, в один прекрасный день он лишится и сердца и удачи. Или я больше не Гульельмо Галлароли, – усмехнулся Рибальдо.

Граф Порро снова приложился к табакерке.

– В этот день, который, полагаю, наступит не скоро, я плакать не буду. Но пока его час не настал, нам придется считаться с Бонапарте. И я пригласил тебя как раз для того, чтобы наилучшим образом наладить отношения с ним в ожидании судного дня.

– Рассказывай. Ты же знаешь – тебе я ни в чем не могу отказать.

– Речь идет об одной протеже Бонапарте, вернее, Джузеппины Грассини… впрочем, это одно и то же. Это двенадцатилетняя девчонка по имени Саулина Виола, дочь каких-то крестьян. Как мне сообщили, она необыкновенно хороша собой. Девчонка сбежала из дому, и никто не знает, как ее найти.

15

Солнце стояло высоко. Аньезе, держа Саулину за руку, вывела ее на контраду Бергамини. На Саулине было новое муслиновое платье кремового цвета с ярко-розовыми цветочками и зелеными листиками.

– Ну прямо как картинка, – с широкой улыбкой говорила галантерейщица. – Все оборачиваются, чтобы на тебя полюбоваться.

Девочка покраснела, ее походка стала более скованной.

– Вы правду говорите, синьора Аньезе?

– Вот пройдись немного вперед, и сама увидишь.

– Вы меня так красиво нарядили, – потупилась Саулина.

– Ничего, когда-нибудь ты меня отблагодаришь, – усмехнулась Аньезе.

– Если на то пошло, я хочу поблагодарить вас прямо сейчас, – простодушно сказала девочка.

Прохожие и впрямь смотрели на нее с восхищением. Платье длиной до щиколотки было сшито по последней моде. Высокая талия с поясом из зеленой тафты подчеркивала стройность фигуры, а благородная простота фасона выгодно оттеняла едва обозначившуюся женственность юной груди. Нежное личико, горящий взгляд, длинная стройная шейка, гибкая точеная фигурка – все это не могло не привлечь внимания.

– Мне нравится видеть тебя такой нарядной. Во всем Милане не найдется другой такой красотки, – жеманно заметила Аньезе.

За этим платьем, стоившим целое состояние, Аньезе пришлось тащиться на Корсия-дей-Серви, в модную лавку мадам Труссар, но зато результат превзошел все ее ожидания.

Саулина двигалась с врожденной грацией и бессознательным кокетством. Она чувствовала себя по-другому, смотрела на мир иными глазами, мысль о том, что она нравится прохожим, вызывала у нее в душе невыразимое волнение. Единственное, что связывало ее теперь со вчерашними приключениями, это воспоминание об Анастазио Кальдерини, лекаре, укравшем у нее табакерку.

– Это правда, что уже завтра мы все узнаем об этом воре? – спросила она с надеждой.

– Можешь не сомневаться.

– Прямо завтра?

– Ну, не обязательно завтра, но очень скоро. У меня много друзей. Они с радостью помогут тебе найти твое сокровище.

Женщина и девочка шли по узким переулкам, по широким улицам, через цветущие городские скверы и переливающиеся солнечной рябью, лениво текущие каналы. Полуденное солнце сжимало город в своих жарких объятиях, на небе вот уже много дней не было ни облачка. Саулина держала в левой руке написанную лавочницей записку, которую должна была вручить заказчику вместе с отрезом французских кружев.

– Ты грамоту знаешь? Читать-писать умеешь? – спросила ее Аньезе утром, когда набрасывала записку.

– Нет, синьора, – ответила тогда Саулина, заливаясь румянцем стыда из-за вопроса, который еще месяц назад не вызвал бы у нее ни капли смущения.

В Корте-Реджине люди были озабочены совершенно другими вещами, никто и не думал учиться читать и писать. Приходский священник с успехом делал это за всех. Только после переезда в город Саулина поняла, что в грамотности есть свои положительные стороны. Это было все равно, что иметь четыре глаза вместо двух или обладать шестым чувством, уметь общаться каким-то необыкновенным образом, недоступным большинству.

– Знать грамоту вовсе не обязательно, – успокоила ее Аньезе. – Ты можешь обойтись и без этого. Как говорится, меньше знаешь – лучше спишь.

– Но мне хотелось бы научиться.

– У тебя еще будет время, если захочешь.

– А вы и в этом можете мне помочь?

– Разумеется. Но сейчас ты должна просто передать это письмо тому синьору, к которому я тебя провожу.

– Но если вы сама туда идете, зачем писать письмо?

– Так принято, девочка моя.

– А почему же вы сами не хотите его отдать?

– Потому что мне трудно взбираться по лестнице.

Саулина уставилась на нее в изумлении.

– У меня болят ноги, – объяснила Аньезе. – Я ведь уже не девочка.

Саулина покорно шла за ней по незнакомому городу, словно плыла по течению, позволяя реке нести себя куда глаза глядят.

Они шли, лавируя среди телег, тележек, двуколок и карет, обезумевших кучеров и отчаянных наездников.

– Страшно? – спросила Аньезе, дергая ее за руку, чтобы она не обметала стены юбкой.

– Мы же могли попасть под колеса!

– А ведь экипажам и всадникам запрещено так мчаться в черте города. Сколько несчастий происходит из-за этого! – воскликнула Аньезе, вознося глаза к небу.

В этот момент еще один наемный экипаж чуть не сбил их с ног.

Только уличные торговцы вели себя словно заговоренные и как ни в чем не бывало выкликали наименования своих товаров.

Саулина, не удержавшись, попросила:

– Вы не могли бы купить мне воды? Если вас не затруднит, – добавила она тут же, не желая показаться слишком дерзкой.

– Голод и жажда никогда не умолкают, – снисходительно извинила ее Аньезе, решительно настроенная потакать ей во всем в предвкушении скорой выгоды. – Что ж, я тоже, пожалуй, попью.

Вода оказалась чистой и прохладной. Саулина выпила большой черпак.

– Спасибо, – сказала она, вытирая рот рукой.

Аньезе и Саулина вышли на улицу, где располагались многочисленные кузнечные мастерские.

– Потерпи, мы уже почти на месте, – сказала Ань-езе.

Но Саулина вовсе не испытывала нетерпения, полностью захваченная необыкновенным зрелищем, напоминавшим то ли праздничную ярмарку, то ли преисподнюю. Дровосеки складывали поленницу на углу, медники клепали котлы, старьевщики толкали перед собой тележки с рухлядью, оглашая всю округу пронзительными выкриками. Саулина улыбнулась двум маленьким трубочистам. Одетые в лохмотья, они были примерно одного с ней возраста, на головах у них красовались традиционные черные цилиндры. Лица у мальчишек были такие же черные, только глаза и зубы ярко сверкали на вымазанных сажей мордашках.

Дальше, прямо на набережной, пастух одну за другой доил коз; к нему выстроилась целая очередь любительниц козьего молока. Прошел продавец сладостей в длинном, до самых пят, светлом камзоле, таком же фартуке и лихо заломленной на левый бок фуражке, чудом не падавшей у него с головы.

– Не желаете угоститься, прекрасные дамы? – предложил он с улыбкой, демонстрируя необъятных размеров плоскую корзину, прикрытую кисеей, под которой прятались самые разнообразные лакомства: миндаль в белой глазури, цукаты, пастила, засахаренные орехи и орехи в шоколаде.

– Хочешь? – спросила Аньезе.

– Нет, синьора, спасибо.

Продавец прошел мимо.

Наконец их долгий поход подошел к концу: они пересекли канал по мосту и оказались на довольно широкой улице, в дальнем конце которой стоял монастырь Святых Старцев. Не доходя до него, Аньезе и Саулина остановились у современного дома с пышной красно-белой геранью на подоконниках и балконах.

– Вот мы и пришли, – объявила Аньезе.

– Да, синьора, – сказала Саулина, любуясь ухоженными цветами на окнах.

Массивная дубовая дверь была приоткрыта, а справа у стены дома располагалась каменная скамья.

– Вот теперь поднимешься на третий этаж, – объяснила Аньезе, притворяясь усталой и преувеличенно тяжело дыша, – потому что мои бедные ноги больше меня не держат.

– Одна? – встревожилась Саулина.

– Одна, моя маленькая Саулина, одна.

– Слушаю, синьора.

– Постучишь в дверь.

– В какую дверь?

– В ту, что увидишь на площадке. Там только одна дверь.

– А потом?

– Тебе отопрет синьор Фортунато Сиртори, – почтительно понизив голос, продолжала Аньезе. – И ему ты вручишь письмо и пакет лично в руки.

– А потом? – повторила девочка.

– Подождешь ответа.

– Хорошо.

– Ты все поняла?

– Все.

Аньезе поманила ее к себе пальцем и придала своему лицу таинственное выражение.

– Возможно, синьор Фортунато захочет задать тебе несколько вопросов.

– Мне? – удивилась Саулина.

– Ну конечно тебе, моя малютка. Кому же еще?

– И что же мне делать?

– Ты должна почтительно отвечать, – терпеливо растолковывала Аньезе. – Если потом он пригласит тебя у него задержаться…

– Я ему скажу: нет, спасибо! – решительно перебила ее Саулина.

– Нет-нет, девочка моя.

– Нет? – растерялась сбитая с толку Саулина.

– Конечно, нет! – улыбаясь, но притворяясь строгой, повторила Аньезе. – Если он тебя пригласит, останься с ним.

– А как же вы? – всполошилась Саулина. – А как же я?

– Я не буду беспокоиться, – заверила ее Аньезе, – а тебе ничего не грозит. Я тут тихонечко посижу, отдохну. – Немного помолчав, она прошептала на ухо девочке последний и самый главный совет: – Делай так, как считаешь нужным, будь с ним полюбезнее. Не забывай, что этот человек может многое сделать для тебя. Только он один может помочь тебе найти вора. Только он один поможет тебе найти твое сокровище. Ведь ты этого хочешь?

– Очень хочу, синьора Аньезе, – подтвердила Саулина. – И еще я хочу наконец вернуться домой.

– Ну так не упускай свой шанс! – посоветовала женщина и пригладила ей волосы. – И тогда твои желания сбудутся.

– Я в точности исполню то, что вы велели.

– И скажи ему, что я жду ответа.

С таким напутствием Саулина скрылась в прохладном полумраке парадного. Аньезе со вздохом облегчения опустилась на скамью. Она занималась сводничеством не только из корысти, но и по склонности, испытывая пьянящее извращенное наслаждение при мысли о чужом грехопадении. Ввергая в пучину порока невинное создание, она всякий раз упивалась хмельной радостью, как будто снова и снова удовлетворяла жажду мести. Когда-то она сама стала жертвой разврата, она тоже была уязвлена и страдала, но потом грех стал для нее чем-то вроде дурмана.

Сидя в тени украшенного цветами дома, Аньезе казалась обычной женщиной – спокойной, разумной и состоятельной, отдыхающей на этой тихой живописной улице, вдали от городского шума.

Саулина остановилась на площадке третьего этажа. Дверь, в которую ей было велено постучать, была открыта, за ней виднелась большая, ярко освещенная комната. Изнутри доносился густой и сладкий аромат, напомнивший Саулине запах церковного ладана. У нее даже слегка закружилась голова. Свет слепил ее, и в этом ослепительном свете перед ней начала вырисовываться фигура, в которой было что-то дьявольское.

– Я ищу синьора Фортунато, – заикаясь от страха, пролепетала девочка.