Текст книги "Ветер прошлого"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
29
Маркиза Дамиана Альбериги прижала ладонь к животу: ей хотелось тихо плакать от счастья и одновременно кричать на весь мир о своей радости. Новая жизнь, зарождавшаяся у нее внутри и до сих пор напоминавшая о себе лишь редкими и слабыми толчками, вдруг проявилась с неслыханной дотоле силой. Ребенок замолотил ножками и даже перекувырнулся несколько раз. Неужели маленькие акробаты, устроившие веселое представление у них на дворе, заразили его своим желанием двигаться? Дамиана улыбнулась, продолжая наблюдать за детьми семьи Чампа и одновременно прислушиваясь всем своим существом к беспокойным толчкам ребенка.
Ей приятно было думать, что это совпадение не случайно, что веселое оживление юных акробатов благотворно подействовало на ее ребенка. Площадные зрелища веселили ее гораздо больше, чем скучнейшие светские приемы, грубые оргии в театре «Ла Скала», приторные салонные беседы и даже концерты, которые не всегда затрагивали струны ее души.
Дети, порхавшие по парадному двору подобно разноцветным блестящим стрекозам, вселяли в нее жажду жизни и желание веселиться. Они появились как раз в тот момент, когда ее муж, маркиз Феб Альбериги, прощался с ней.
– Берегите себя, – заботливо посоветовал он ей. – В вашем положении вам следует быть чрезвычайно осторожной.
– Не тревожьтесь, друг мой, – заверила она его.
Ей хотелось, чтобы он поскорее ушел: тогда она смогла бы без помех насладиться спектаклем скоморохов, глядя из окна своей спальни на втором этаже виллы.
– Если бы не Пьетро… Он ждет меня, – Феб сожалел, что вынужден покинуть жену.
– Ступайте к вашему брату, – улыбнулась Дамиана. – Поторопитесь, – добавила она, хорошо зная характер своего деверя, – священники терпеливы, но ждать все равно не любят.
Дамиана и Феб прибыли на виллу всего час назад. Они покинули Милан по просьбе Пьетро Альбериги, брата Феба, принявшего священный сан. Возникли какие-то неотложные семейные дела.
Путешествие оказалось приятным: никаких недоразумений в пути не произошло, а превосходные рессоры и новая обивка сидений кареты, специально заказанной маркизом по такому случаю, смягчили неровности дороги. На последнем перегоне Дамиана даже уснула. Муж разбудил ее, когда они уже подъехали к самой вилле.
Карета, запряженная шестеркой великолепных коней светло-золотистой масти, замедлила ход. Дамиана высунулась из окошка, чтобы полюбоваться воздушной красотой виллы, все окна и двери которой были распахнуты, позволяя видеть не только парадный двор и убранство покоев первого этажа, но и раскинувшийся позади дома парк.
Два года назад она, шестнадцати лет от роду, прибыла в Кассано, чтобы во исполнение брачного контракта, заключенного между семьями, сочетаться священными узами с маркизом Фебом, старшим сыном в семействе Альбериги. Дамиану одолевали страхи и сомнения. Она привыкла повиноваться родителям, но ей предстояло выйти замуж за человека незнакомого и намного превосходящего ее годами: когда Феб повел ее к алтарю, ему было двадцать восемь лет. Но еще раньше, чем будущего супруга, Дамиана увидела летнюю резиденцию маркизов Альбериги и тотчас же влюбилась в нее. Следом за этой любовью с первого взгляда пришла нежная привязанность к мужу, на которую он ответил страстным чувством.
Для Дамианы вилла в Кассано стала счастливым прибежищем, местом отдохновения после бесконечных балов и утомительных вечеров в оперном театре, который она ненавидела всей душой.
Приезд в Кассано положил конец традиционным прогулкам в карете в закатный час по миланскому проспекту, куда женщины ездили из тщеславия, ради сплетен, интриг и греховных свиданий. И в этом безбожном ритуале она, венецианка, урожденная Мончениго, была вынуждена принимать участие, чтобы не прослыть провинциалкой.
На вилле, перестроенной зодчим Пьермарини, царил покой. Сюда не докатывалось даже эхо салонного злословия об альковных историях, о внебрачных связях, процветавших благодаря попустительству снисходительных мужей. Миланцы больше опасались огласки, нежели супружеских измен. Французы в таких случаях дрались на дуэлях, жители Ломбардии предпочитали отделываться шутками.
«Я приказал переделать фасад своего дома, чтобы все им восхищались, но он нравится только мне одному, – иронизировал один из виднейших светских львов Милана. – Я выбрал жену, чтобы доставить удовольствие себе самому, а она нравится всем».
Весьма мало искушенной в делах света Дамиане казалось непостижимым, как миланские дамы ухитряются скрывать за своей неприступной внешностью бездонные пропасти ненасытных желаний, безумную жажду жизни и любовных наслаждений, одержимость сегодняшним днем, который они проживали так, словно им было доподлинно известно, что завтра наступит конец света.
Оказавшись в Кассано, она могла позабыть об этикете. Здесь ей были обеспечены наслаждение свободой, возможность действовать по собственному разумению и приглашать в гости только тех, чье общество было ей приятно.
Маленькие акробаты вдохновенно кувыркались и переворачивались в воздухе. Их тела образовывали сложные и мгновенно рассыпающиеся арабески. Дамиана подошла к постели и потянула за серебряный шнур колокольчика для вызова мажордома. Она решила устроить званый вечер для этих бродячих гимнастов, незабываемый праздник для себя и своего ребенка, питающегося ее кровью и ее чувствами, будущего маркиза Альбериги д'Адда.
30
Саулина ущипнула себя за руку повыше локтя и убедилась, что происходящее ей не снится.
Наступил вечер, на аллее, украшенной двумя рядами статуй, загорелись факелы, осветившие причудливым светом зеленые лужайки и белые дорожки. В летящем по ветру пламени лимонные деревца в кадках, размещенные между статуями, то исчезали из виду, то выступали, словно вырезанные из нефрита. Белые кувшинки в фонтане теперь казались розовыми.
У подножия небольшой полукруглой лестницы, ведущей в вестибюль, слуги расставили два ряда стульев с подлокотниками в стиле Людовика XV, а за ними еще два ряда табуретов с мягкими сиденьями. Слева, под крытой колоннадой, при помощи досок, уложенных на козлы, был устроен длинный стол, накрытый белой скатертью. Мажордом по приказу маркизы распорядился расставить на нем множество подносов с жареной говядиной и бараниной, потрохами под соусом, набором разнообразных копченостей, причудливо нарезанными сырами, кувшинами вина и щедрыми ломтями белого хлеба.
У Икара закружилась голова при виде всех этих гастрономических роскошеств.
– Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное? – спросил он у Саулины.
– Нет, – ответила она, думая при этом вовсе не о еде.
– Сегодня наедимся до отвала, – радостно продолжал мальчик.
– Что? – рассеянно спросила Саулина. Ей хотелось сорвать одну из кувшинок, плавающих в фонтане.
– Ты видела? Видела? Там даже мясо есть! Целая гора! Правда здорово?
– Я бы хотела остаться здесь навсегда, – мечтательно вздохнула Саулина.
– И не говори!
– Знаешь что, Икар?
– Что? – опасливо спросил мальчик, зная, что от Саулины можно ожидать чего угодно.
– Мне нравится мир господ, – вздохнула Саулина.
– Тоже мне новость! – усмехнулся Икар. – Им не приходится надрываться, чтобы заработать себе на хлеб. Мы, бедняки, гнем спину и никогда не наедаемся досыта. Но одни рождаются скоморохами, а другие – маркизами. И тут уже ничего не поделаешь, – философски заключил он.
Саулина предпочла промолчать: мысли, крутившиеся у нее в голове, ей самой показались кощунственными. Она все еще была убеждена, что на свете нет ничего невозможного, конечно, в пределах разумного. Сам господь поделил мир на богатых и бедных: бедные должны работать, чтобы прислуживать богатым, а им самим никогда не суждено стать богатыми. Так устроен мир. Правда, иногда Всемогущий отмечает кого-нибудь из смертных своей особой милостью, и тогда происходят чудеса.
С той самой минуты, как ее взору впервые открылась величественная архитектура виллы Альбериги, Саулина не переставала мечтать о ней, сама пугаясь своего навязчивого желания, но втайне надеясь на чудо.
Перед началом представления Саулина и Икар помогали дедушке Чампе толкать тележку, груженную реквизитом для выступления, а самые маленькие из гимнастов тем временем кувыркались в своих пестрых костюмах, били в бубны и играли на флейтах. Когда из дверей виллы показалась группа господ, установилась тишина – настолько глубокая, что стало слышно, как шелестят листья на ветру и потрескивают горящие факелы.
Скоморохи замерли в ожидании, почтительно склонив головы, словно при виде священника, выносящего на обозрение верующих дароносицу с причастием.
Маркиза Дамиана опиралась на руку своего деверя, монсиньора Пьетро, видного мужчины с представительной фигурой и загадочной улыбкой, облаченного, впрочем, не в сутану священнослужителя, а в элегантный темно-коричневый камзол светского аббата.
– Вы устроили грандиозное празднество, синьора, – негромко заметил он.
– Надеюсь, что представление будет достойно обрамления, – ответила Дамиана, с гордостью неся свой величественный живот.
На руку маркиза Феба опиралась его мать, маркиза Ипполита, урожденная Дона. Она была венецианкой, как и ее невестка, однако в отличие от Дамианы ненавидела деревенскую жизнь, державшую ее вдали от миланских увеселений, в особенности от азартных игр, составлявших смысл ее жизни. За ними следовала облаченная в суровое монашеское одеяние Вивиана Альбериги д'Адда, двадцатишестилетняя сестра Феба и Пьетро, принявшая после пострига имя Клотильда. Сестра Клотильда шла под руку с маркизом Антонио Литтой, другом маркизы Ипполиты. Другие гости расположились в задних рядах, за спиной у хозяев.
Саулина и Икар остались рядом с тележкой, вдалеке от друзей, отчасти скрытые спиной дедушки Чампы и нагромождением циркового инвентаря.
– Смотри, сколько людей, – сказала Саулина, указывая на галерею справа, где собралась молчаливая толпа. – Кто они?
– Слуги, – тихо ответил Икар.
– Сколько их?
– Человек девяносто, – Икар с опаской покосился на дедушку Чампу, не разрешавшего отвлекаться во время работы.
– И на что же нужно столько слуг? Что они делают?
– Среди них есть горничные, камердинеры, гардеробщики, повара, кондитеры, виночерпии, посудомойки, прачки, плотники, конюхи, кузнецы, садовники, рассыльные. Один из слуг только тем и занят, что открывает и закрывает двери и окна виллы. Уверяю тебя, он работает целый день.
– Все-таки у них добрые господа, – заметила Саулина. – Видишь, они разрешают слугам смотреть представление.
– Только если слуги ведут себя хорошо. Они должны оставаться на ногах, стоять в одну шеренгу, не галдеть и слушаться приказаний мажордома.
Саулина перевела взгляд на людей, которые рассаживались на табуретах без спинок, стоявших за первыми двумя рядами кресел, в которых расположились господа.
– А это кто? Они не похожи на знатных гостей.
– Это управляющий со своей семьей. Два писца. Местный приходский священник, домашний духовник и дамы-компаньонки.
Когда все расселись, члены семьи Чампа, включая Саулину, выстроились перед благородной публикой и отвесили дружный поклон. Маркиза Ипполита легким кивком дала понять мажордому, что представление можно начинать. Акробаты, жонглеры и канатоходцы, уже наряженные в свои цирковые костюмы, отступили к тележке, откуда им отдавал распоряжения дедушка Чампа.
Платье Саулины, то самое, что купила ей галантерейщица Аньезе, единственное, которое у нее осталось, было так хорошо выстирано и отглажено, что выглядело как новенькое.
Правда, она не принимала участия в представлении, так как еще не умела чисто проделывать ни одно упражнение, но без дела не оставалась. Она подавала жонглерам мячи и булавы, передвигала козлы, помогала самым маленьким взбираться на канат.
Это было памятное представление: никто, от самого большого до самого маленького из артистов, ни разу не оступился, не ошибся, не выбился из ряда, не нарушил порядка движений. Они не раз срывали аплодисменты, а под конец заслужили настоящую овацию.
Маркиз Феб дал знак старику Чампе, и тот услужливо подбежал к нему.
– Это вам, – сказал маркиз, вложив ему в руку кошелек, полный монет.
– Семья благодарит вас, господин маркиз, за вашу щедрость, – поклонился старик.
– Вы славно постарались, – милостиво кивнул хозяин дома. – Вам удалось развеселить маркизу, мою супругу. Получайте заслуженную награду.
– Господин маркиз, – почтительно проговорил старик, – скрасить вам вечер скромным представлением – большая честь для нас.
– Завершите этот вечер весельем, – сказал на прощанье маркиз. – Еда приготовлена для вас, – он указал на импровизированные столы, ломившиеся от яств. – Угощайтесь. И благодарите за это маркизу, мою жену.
Дедушка Чампа поклонился Дамиане. Она ответила ему улыбкой.
– Ступайте, – сказала она. – Наслаждайтесь часом веселья.
Старик еще раз поклонился, с сожалением вспомнив о тех временах, когда он мог удивить щедрых хозяев двойным сальто-мортале, и присоединился к членам своего семейства.
Маркиза Дамиана подозвала его кивком головы.
– Чем могу служить, госпожа маркиза?
– Пришлите мне вон ту девочку, – приказала Дамиана, жестом указывая на Саулину, занятую укладкой циркового инвентаря в мешок.
Саулина с замирающим сердцем направилась к первому ряду кресел, в которых остались только Дамиана и Феб Альбериги. Другие члены семьи и гости разошлись по парку.
Саулина подошла, низко наклонив голову и лихорадочно пытаясь понять, какую ошибку она допустила. Что могло случиться? Пока шло представление, она все время ощущала на себе упорный взгляд маркизы, едва не прожигавший ей кожу. Чем она заслужила такое пристальное внимание?
Дамиана и в самом деле наблюдала за Саулиной на протяжении всего представления, спрашивая себя, какое отношение может иметь к семейству бродячих акробатов эта девочка, столь непохожая на остальных, с таким удивительным и прекрасным лицом, с короной золотистых кос на голове и одетая с таким необычным изяществом.
– Как тебя зовут? – ласково спросила маркиза.
– Меня зовут Саулиной. К вашим услугам, госпожа маркиза, – ответила девочка, краснея от смущения и страха.
Неужто такая знатная дама позвала ее только для того, чтобы узнать, как ее звать?
– Почему ты не работала вместе с остальными?
Так вот почему ее позвали! Чтобы наказать за безделье, за то, что она не работала. Саулина взмолилась, чтобы все ограничилось запретом на участие в праздничном ужине. Она взглянула в лицо маркизы – безупречный овал, обрамленный мягко вьющимися волосами неповторимого огненного оттенка, прославленного на весь мир художником Тицианом. В отличие от заносчивых и надменных красавиц, виденных ею в доме Джузеппины Грассини, эта женщина показалась Саулине участливой и доброй.
– Тебе страшно?
– Да, госпожа маркиза, – еле слышно ответила Саулина.
– Но почему?
– Не знаю, синьора.
Она заметила изящную нитку жемчуга на шее у Дамианы, и в ней опять проснулась неодолимая тяга к миру господ, частью которого была красавица-маркиза. И хотя такая безумная мысль была равносильна святотатству, Саулина, сама себе поражаясь, подумала: «Я могла бы занять ее место. Мне хотелось бы быть ею, маркизой Альбериги д'Адда».
Захваченная собственными мыслями, она не расслышала следующего вопроса Дамианы.
– Ты меня слышала? – переспросила маркиза, пока ее муж с веселой улыбкой следил за ходом переговоров.
– Нет, синьора, – честно ответила Саулина.
– Я спросила, принадлежишь ли ты к семейству Чампа.
Саулина опять покраснела и опустила взгляд.
– Я из крестьянской семьи. Путешествую с акробатами Чампа, но ношу другое имя.
Маркиза пристально взглянула на девочку, в бездонных глазах отражалось пламя факелов.
– И что же это за имя?
– Саулина, синьора. А фамилия – Виола. Это чистая правда, госпожа маркиза, клянусь вам.
Маркиз Феб повернулся к жене.
– Elle est très jolie, n'est-ce pas? [13]13
Она очень мила, не правда ли? (фр.)
[Закрыть]– сказал он по-французски, чтобы девочка не поняла.
– Elle est ravissante [14]14
Она обворожительна (фр.).
[Закрыть], – поправила его Дамиана. – Это одно из тех существ, которые пленяют наш ум и наши чувства. – Она по-прежнему говорила по-французски, и было видно, что встреча с этой девочкой отчего-то встревожила ее.
– Вы правы, дорогая. «Ravissante» – это совершенно верное определение, – согласился Феб, не сумевший разглядеть на лице жены признаки внезапной тревоги.
Саулина в страхе спросила себя, что будет теперь, когда господа вдруг заговорили на том же странном языке, на котором, как ей уже приходилось слышать, синьора Грассини объяснялась с Бонапартом. О чем они говорят? Может, решают ее судьбу, пользуясь тем, что она ничего не понимает?
Страх, затмевая разум, подсказывал ей самый легкий и привычный путь: бегство. Внимание, внезапно проявленное к ней этим дворянским семейством, показалось Саулине подозрительным. Но она все-таки сдержалась и осталась на месте, поглядывая на них с настороженностью загнанного зверька.
– Не нужно бояться, – попыталась успокоить ее Дамиана.
– Да, синьора, – с достоинством ответила Саулина.
– Я хочу, чтобы завтра ты снова пришла сюда меня развлечь.
«Вот и пойми их, этих господ», – подумала Саулина. Вслух она сказала:
– Я была бы очень рада услужить вам, синьора.
У нее стало немного легче на душе.
– Я попрошу старика Чампу разрешить тебе прийти на виллу, – улыбнулась Дамиана. – А теперь иди поешь вместе с остальными.
Саулина не заставила просить себя дважды.
– Спасибо, синьора, – поклонилась она и отправилась к друзьям, которые уже стали беспокоиться за нее.
– Чего они от тебя хотели? – спросил Икар.
– Кажется, маркиза скучает без компании. Она хочет, чтобы я вернулась сюда к ней завтра.
Икар что-то буркнул себе под нос: ему не понравилось, что кто-то хочет отнять у него подружку.
– Что ты сказал? – переспросила Саулина.
– Я говорю, что тебе повезло, – неохотно ответил он.
А Дамиана тем временем улыбнулась своему мужу. Он помог ей подняться и коснулся губами ее пальцев.
– Мне говорили, что женщины в интересном положении становятся капризными, – сказал он ей с нежным упреком, – но я прошу вас, моя дорогая, проявить сдержанность. Вы хотите ввести бродяжку в мой дом?
– Прежде всего, – возразила Дамиана, – вы сами слышали, что Саулина Виола не бродяжка, она крестьянская девочка. И почему я должна лишать себя приятного общества, пока вы заняты улаживанием серьезных семейных дел со своей матерью и братом?
– Вы же знаете, я ни в чем не могу вам отказать.
Они пошли к дому, но на пороге Феб Альбериги д'Адда вдруг обернулся, и в этот краткий миг его взгляд выхватил в толпе других детей тоненькую и обворожительную фигурку Саулины.
* * *
В тот вечер, после того как камеристка помогла ей подготовиться ко сну, Дамиана на минуту подошла к окну, выходившему в сад, и подставила разгоряченное лицо прохладному дыханию ночи.
«Мне нельзя волноваться, – подумала она, – ребенку это вредно».
Легкий ветерок донес до нее пьянящие ароматы сада и полей. Раздражающе жужжали ночные насекомые.
«Я должна ему написать», – решила она, опуская тяжелую штору.
Несколько раз Дамиана беспокойно прошлась по комнате, потом присела к секретеру и набросала записку:
«Дорогой друг, – говорилось в ней, – нежданный случай предоставил мне возможность сделать вам приятный сюрприз. Дайте о себе знать, и прошу вас поторопиться. Обнимаю вас. Д.». Вложив листок в конверт, Дамиана запечатала его сургучом, после чего вызвала звонком камеристку.
– Пришли мне Джобатту, – приказала она заспанной девушке, – немедленно.
Джобатта работал на конюшне, а когда хозяева были на вилле, становился мальчиком на побегушках. Сообразительный, предприимчивый, он был особенно предан маркизе Дамиане и даже знал самую большую ее тайну, но он скорее дал бы себя четвертовать, чем выдал бы ее.
В дверях он снял шапку и почтительно поклонился. Дамиана протянула ему письмо и золотую монету.
– Немедленно отправляйся в гостиницу Лорето, – приказала она, – и передай это послание синьору Гульельмо Галлароли.
31
Гульельмо Галлароли занимал на третьем этаже гостиницы Лорето удобные апартаменты, состоявшие из кабинета, столовой и спальни. Это была типичная квартира холостяка, предпочитавшего гостиничное обслуживание частному дому и покинувшего городскую суету ради шелеста листьев, потревоженных ветерком, лесных шорохов и пения сверчков.
Стояла глубокая ночь. Его часы с репетицией прозвенели два раза, но Гульельмо Галлароли все еще и не думал ложиться спать. Он сидел за письменным столом в своем кабинете, снизу доверху заставленном книгами, у окна, открытого навстречу звездному небу. При колеблющемся свете свечи, вокруг которой вилась ночная бабочка, он наслаждался блестящим слогом Цицерона, одного из своих любимых авторов наряду с Сенекой, Монтенем и Вольтером.
Перед ним лежал раскрытый пергаментный томик, отделанный перламутром по переплету, некогда принадлежавший его матери. Книжка называлась «Мысли Цицерона для пользы любознательного юношества» и была напечатана в 1751 году в Королевской типографии Ту-рина.
«Может умереть спокойно, – читал он, – тот, кто знает в момент смерти, что прожил свою жизнь похвально, и тем утешается. Кто безупречно исполнил долг добродетели, не скажет, что его жизнь была слишком коротка».
Оторвавшись от чтения, Гульельмо Галлароли в бесчисленный раз спросил себя, мог ли он сделать в жизни иной выбор. Гульельмо Галлароли по кличке Рибальдо всегда перед началом одной из своих бандитских вылазок готовил душу к мысли о смерти, которая, по его убеждению, была лишь одним из бесконечных проявлений жизни: ее неизбежным окончанием. Но если для стариков смерть становилась последним причалом в тихой гавани, для молодых она была роковым кораблекрушением. А он, Рибальдо, бандит с большой дороги, бесстрашно бросал вызов смерти, чтобы заглушить сомнения своей мятущейся души. Он искал опасности, чтобы стереть пятно своего происхождения, клеймо изгоя. Завтра его ждало новое дело: неслыханный по своей дерзости набег.
До его сведения дошло, что Жозефина Богарне, легкомысленная и беспечная жена французского генерала, гостившая в Милане в доме герцога Сербеллони, с утра собиралась отправиться к своему мужу, ожидавшему ее в Вероне. Сам Наполеон предпочитал не отлучаться из города. Он был встревожен выступлениями крестьян, разъяренных армейскими реквизициями, и опасался контрнаступления свежих австрийских войск под командованием генерала Вюрмстера, сменившего на этом посту Болье.
Одержимый желанием во что бы то ни стало воссоединиться со своей неверной женой, ухитрявшейся держать его на коротком поводке в то время, как генерал заставлял трепетать всю Европу, Наполеон послал военный отряд, чтобы эскортировать очаровательную креолку, пленившую его своей грацией, своими лживыми письмами, но прежде всего своим роскошным телом, так охотно отвечавшим на бурные вспышки мужской страсти.
Итак, Жозефина путешествовала с пышной свитой, при ней было много денег, серебра и драгоценностей – незначительная часть тех богатств, которые ее муж похитил у жителей Милана. Люди Рибальдо приготовили для нее ловушку и собирались отнять награбленное.
Погруженный в свои мысли, Рибальдо тем не менее издалека услыхал приближавшийся по большой дороге приглушенный лошадиный галоп. Он высунулся в окно и стал вглядываться в темноту.
Только крайняя необходимость могла толкнуть кого-то на поездку по лесу в ночное время: любой путешественник, даже самый отчаянный храбрец, знал, что бывают моменты, когда не стоит пускаться в путь по некоторым дорогам.
Гульельмо Галлароли погасил свечу и выждал, убеждаясь, что путник направляется именно в гостиницу. Стук копыт затих на лужайке перед гостиницей, прямо под его окном. Рибальдо зарядил пистолет и, притаившись в темноте, стал ждать. До его ушей донесся легкий посвист, похожий на голос ночной птицы.
«Джобатта», – подумал разбойник, тотчас же узнавший этот сигнал. Дамиана, его милая Дамиана посылает ему весточку.
Какие новости мог принести ему посланник маркизы Альбериги? Плохие или хорошие? Как бы то ни было, речь наверняка идет о чем-то важном, раз уж он решился на рискованную ночную поездку. Рибальдо снова зажег свечу, прикрыл пламя ладонью и начал бесшумно спускаться, стараясь сдержать волнение, от которого кровь толчками пульсировала у него в жилах.
Он тихонько отодвинул засов и вышел. Обогнув здание гостиницы, он увидел силуэт всадника на коне на фоне темной ночи.
– Что случилось, Джобатта? – прошептал Гульельмо, стараясь сдержать волнение.
– Вам письмо, синьор, – ответил паренек, протягивая ему конверт.
– Подожди меня здесь, – приказал Рибальдо. Но ему нужна была хоть какая-то уверенность, поэтому он не удержался и спросил: – Маркиза здорова?
– Да, синьор, – ответил посланный. – Она ждет ответа.
Рибальдо вернулся в дом и прочел письмо при свете свечи, потом опять спустился к Джобатте.
– Передай маркизе, что завтра после заката я буду у нее.
– Я передам, синьор. И прошу вас, располагайте мной, как и когда захотите, я всегда к вашим услугам. Мне вас никогда не отблагодарить за то, что вы сделали для моей семьи, – сказал мальчик. – С вашей помощью мой отец смог выкупить свою землю, и теперь он счастлив. Не знаю, что бы мы, бедняки, делали без вас, синьор.
Джобатта уехал, пустив лошадь легкой рысью, ему больше не нужно было спешить.
Рибальдо вернулся в свои апартаменты. Теперь ему предстояло отправиться к своим людям и известить их о перемене планов. Они привыкли повиноваться, не обсуждая приказов своего главаря.
А что до гражданки Бонапарт, ей так и не суждено было узнать, какой опасности подвергалось ее имущество, а возможно, и здоровье, равно как и о том, что спасли ее от этой опасности крестьянская девочка Саулина и разбойник Рибальдо, дворянин, способный отказаться от любого богатства ради погони за мечтой.
