Текст книги "Ветер прошлого"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

32

По слогам и немного нараспев Саулина продекламировала своим музыкальным голоском:

 
Та роза, что в полночный час
Устало голову склонила,
Вновь лепестки свои раскрыла
И красотой чарует нас.
 
 
В венце невиданной красы
Она несет нектар целебный.
Ее алмазов блеск волшебный
Сверкает в капельках росы.
 

Дедушка Чампа не мог нахвалиться успехами своей ученицы.

– Умница моя! – воскликнул он. – Молодчина! Как хорошо прочитала, с душой. Ни единой ошибки!

Похвалы старика заставили ее покраснеть.

– Вам виднее. Только я ничего не поняла.

– Это не имеет значения, – снисходительно улыбнулся старик. – Придет время, и ты поймешь. У тебя живой ум и нежная душа. Когда тебе откроется музыка этих стихов, ты поймешь, что в жизни существуют иные радости, отличные от тех, что ты знала до сих пор.

Кое-какие радости Саулина уже познала, но пока в ее жизни преобладали обиды, боль и жгучие разочарования.

– Да, дедушка, – сказала она.

Старик провел рукой по своему мощному выпуклому лбу.

– Знаешь, кто написал эти стихи? – спросил он.

– Нет, не знаю.

– Это стихи Джузеппе Парини [15]15
  Джузеппе Парини (1729–1799) – итальянский поэт и просветитель.


[Закрыть], великого учителя и великого поэта.

– А кто такой поэт? – заинтересовалась Саулина, уже не впервые слышавшая это слово.

– Человек, необходимый другим людям, – терпеливо объяснил старик.

– Необходимый?

– В душе каждого из нас живет скрытая музыка. Поэт ее открывает.

– А вы его знали, этого господина поэта?

– Да, я его знал, – заверил ее дед Чампа. – Он такой же старик, как я, но у него душа ребенка. Он ценит искусство акробатов. Эту книгу, из которой ты читаешь, мне подарил он. Он говорит, что мы тоже по-своему творим поэзию.

Они сидели на гладком, отполированном временем валуне в тени раскидистой ивы. В нескольких десятках шагов от них Икар собирал камешки на берегу и яростно швырял их в воду, ожидая, когда на колокольне церкви Святого Зенона прозвонят третий час пополудни. В этот час ему предстояло проводить Саулину на виллу Альбериги. Мальчику казалось, что он видит отраженные в воде лица хозяев виллы. Он безжалостно побивал их каменьями. Почему именно ему велели сопровождать его милую подружку на эту проклятую виллу? Эта мысль мучила его и всю прошлую ночь не давала ему уснуть.

– Ты почему не спишь? – спросила его Саулина, когда они улеглись в фургоне.

Икар не ответил. Он много чего хотел ей сказать, но в горле у него стоял ком. Ему казалось, что Саулина, которую он только что встретил и мгновенно полюбил со всем пылом отроческого чувства, больше не вернется в лагерь бродячих циркачей.

Сама Саулина тоже спала мало и плохо, хотя и по другим причинам. Она думала, что ей, пожалуй, повезло: она встретила нужного человека. В тонком, аристократическом лице прекрасной маркизы Дамианы было что-то внушающее доверие, и Саулина, ни на минуту не оставлявшая надежды разыскать Джузеппину Грассини, решила довериться маркизе Альбериги. Дамиане можно будет рассказать о своих злоключениях в надежде, что та поверит и поможет ей.

Саулина всем сердцем привязалась к бродячим акробатам, но чувствовала, что за ближайшим поворотом ее ждет нечто таинственное, не поддающееся описанию, но крайне для нее важное. Она решила, что никакие привязанности или долг благодарности не заставят ее свернуть с избранного пути. Благодарность, привязанность, искренние чувства – все это было роскошью, которой она пока не могла себе позволить. Она должна выполнить свое предназначение.

Конечно, она думала не такими словами, но смысл ее размышлений был примерно таков.

Саулине стало ясно, чего ей больше всего в жизни не хватает: настоящего дома, надежного укрытия, теплого гнезда, куда не задувал бы ледяной ветер прошлого. Контрада Сант-Андреа и стоявший на ней особняк певицы – вот что было пунктом назначения, к которому устремлялись ее тайные помыслы и желания.

– Что с тобой, Саулина? – спросил дедушка Чампа, встревоженный ее внезапной мрачностью.

– Ничего, я просто задумалась.

Даже этот мудрый старик не смог бы ее понять, хотя был знаком с самим Парини, знал грамоту и порой философствовал. Саулина стремилась вернуться в тот мир, который так необдуманно и поспешно покинула. В доме синьоры Грассини она оставила свое сердце, и в этот дом, наполненный неповторимым, не выветривающимся с годами запахом сытной пищи, добротности, изобилия, благополучия, она должна была непременно возвратиться.

– Ну, пора тебе собираться, – посоветовал дедушка Чампа, бросив взгляд на солнце.

– Я уже готова, – сказала Саулина, проворно вскакивая на ноги.

Старый циркач позвал Икара.

– Иду, – неохотно откликнулся мальчик и швырнул в реку сразу целую горсть камней.

– Ты должна вести себя очень осмотрительно, – напомнил старый Чампа.

– Да, конечно, – Саулина оправила платье и светлые волосы, локонами падавшие на плечи.

Икар подумал, что никогда в жизни не видел более прелестного создания.

– А мне-то с какой стати туда идти? – проворчал он.

– Ты ее проводишь, как настоящий кавалер, – строго приказал дед Чампа.

А Саулина уже была бесконечно далеко от советов старого акробата и печалей его внука. Она вспоминала, как Джузеппина Грассини сидела рядом с ней на каменной скамье возле деревенской церкви и пела своим волшебным голосом старинную песню. Этот день вспоминался ей как первый подлинный момент счастья в ее жизни.

– Ты меня хорошо слышала? – переспросил дедушка Чампа.

– Да, синьор, – солгала она.

– Иди, – сказал он. – И если встретишь свой счастливый случай, смотри не разминись с ним.

Он погладил ее по голове своей сильной широкой рукой, словно прощаясь навсегда.

– Ну ладно, пошли! – вдруг заторопился Икар.

Саулина обняла старого Чампу и пошла по дороге рядом с Икаром.

– Благослови тебя господь, – сказал ей вслед цирковой патриарх.

Дети шли быстро.

– Ты довольна? – спросил мальчик после продолжительного молчания.

– Очень.

– А я хотел, чтобы мы играли вместе.

– Ты такой большой, а думаешь только об играх, – упрекнула его Саулина.

Он вновь умолк и пошел вперед, в ярости вырывая и подбрасывая в воздух пучки травы.

– Здесь начинаются господские огороды, – предупредила она его, когда они взобрались на насыпь.

– Мне зайти за тобой вечером? – спросил Икар.

– Не знаю.

– Чего ты не знаешь?

– Не знаю, в котором часу госпожа маркиза меня отпустит, – с важным видом заявила Саулина.

– Ну так спроси у нее сама!

– И что я должна ей сказать?

– Что завтра мы уезжаем, – торжественно объявил Икар. – И что у нас еще куча дел. Что надо уложиться перед дорогой.

Ходили слухи, что генерал Бонапарт вновь отступил от Мантуи, а это означало, что дорога на Бергамо и Брешию относительно свободна от войск, следовательно, продвижению каравана ничто не помешает.

– Ну, если на то пошло, я могу запросто вернуться одна, без провожатого, – успокоила мальчика Саулина. – Не беспокойся обо мне.

Икар как будто и не слыхал ее.

– Можно тебе кое-что сказать? – спросил он, вдруг погрустнев.

– Ну конечно.

– Я боюсь, – признался Икар.

– Ты боишься? – засмеялась девочка. – Ты же мужчина! Ты не должен бояться.

– Я боюсь, что ты больше не захочешь вернуться к нам.

– Да что это тебе в голову взбрело?

– Скажи мне, что я ошибаюсь.

У Саулины не нашлось слов для ответа: его преданность растрогала ее. Она крепко сжала его руку.

– Икар, – сказала она наконец, – ты акробат, умеющий летать. Тебе не хватает только крыльев, чтобы стать ангелом, но когда-нибудь они у тебя появятся. И в этот день ты улетишь от меня.

– Значит, ты точно решила не ехать дальше с нами?

– Я этого не знаю. – Ей не хотелось рассказывать о своих желаниях и надеждах. – Но я уверена, что когда-нибудь мы еще встретимся.

– Саулина, я… – он не договорил и еще крепче стиснул ее руку.

– Мне пора.

Они молча дошли до ворот виллы.

– Прощай, Саулина, – сказал он.

– До свидания, Икар, – солгала она.

Мальчик был уверен, что больше никогда ее не увидит. Он сделал то, чего никогда не делал прежде: неуклюже обхватил обеими руками личико Саулины и поцеловал ее в губы с торопливой жадностью вора, берущего чужое. Потом он вспыхнул до корней волос и пустился наутек.

Саулина смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом.

– Прощай, Икар, – прошептала она, потом повернулась и позвонила в колокольчик.

– Тебе чего? – спросила женщина с недовольным и угрюмым лицом. Это была жена сторожа.

– Меня пригласила маркиза Дамиана, – скромно, но твердо объяснила Саулина.

– Это еще зачем? – недоверчиво прищурилась женщина.

– Чтобы составить ей компанию.

– Ты та девчонка, что была со скоморохами?

– Я Саулина Виола, – с достоинством ответила девочка.

– Да, меня предупредили, – подтвердила жена сторожа. – Но впустить тебя я не могу.

– Почему? – встревожилась Саулина.

– Это вход для господ.

– И что же делать?

– Что делать? Обойди вокруг дома и войди со стороны конюшни, где слуги ходят.

Если не считать хамского тона, в словах женщины, всего лишь напомнившей ей об освященной веками традиции, не было ничего обидного. Слуги и господа всегда ходили разными дорогами. Однако Саулина вспыхнула от гнева.

– Я не служанка, – твердо заявила она, глядя прямо в глаза женщине.

– Я этого и не говорила, – опешила сторожиха, получив столь решительный отпор и уже не зная, кем ей считать эту дерзкую девчонку.

Саулина почувствовала ее растерянность.

– Если ты собираешься мне открыть – открывай, – продолжала она столь же решительно, без колебаний переходя на «ты». – Если нет – я ухожу. А ты пойди объясни маркизе, почему я не пришла.

И она сделала вид, что уходит.

Женщина вытаращила глаза, машинально обтерла загрубевшие от работы руки об широкий фартук в синюю и зеленую полоску, а затем поспешила скинуть цепочку.

– Прощения просим, – забормотала она, – госпожа маркиза не предупредила, что вас положено впустить с господского входа. Прощения просим.

Ей даже подумать было страшно, какая головомойка ее ждет, если девчонка на нее нажалуется.

Но у Саулины, выигравшей первый бой, было на уме совсем другое. Она гордо прошествовала мимо почтительно посторонившейся сторожихи, небрежно бросив на ходу:

– Я знаю дорогу.

Это была очередная неправда: на самом деле она ни разу не переступала порога господского дома.

– Да, синьорина, – поклонилась сторожиха после минутного замешательства и проводила ее взглядом.

* * *

Маркиз Феб и его брат, монсиньор Пьетро, прервали свой неторопливый разговор, увидев, как Саулина идет босиком по усыпанной гравием дорожке к неумолчно журчащему фонтану. Оба они были тонкими знатоками женской красоты и уже готовы были выразить свое мнение, но ни один так и не заговорил. Юная свежесть Саулины, ее свободная и легкая походка, красота полевого цветка, не ведающего о своем очаровании и оттого вдвойне неотразимого, лишили их дара речи.

– Откуда взялось это маленькое чудо? – удивленно спросил монсиньор, не зная, к какому сословию ее отнести. – Из благородных или из простых?

Он был накоротке и с теми и с другими, но на этот раз не знал, что и думать. Саулина поставила его в тупик.

– Очередной каприз Дамианы, – пояснил Феб, наконец узнав приближающуюся девочку.

– Ты разжег мое любопытство, – признался прелат. – Откуда взялся этот каприз?

– Она из семейства скоморохов, – объяснил Феб. – Понравилась моей жене. А поскольку Дамиана, особенно в ее нынешнем положении, чувствует себя одинокой, она вбила себе в голову, что эта девочка поможет ей разогнать тоску.

– Вполне понятное и оправданное желание, – заметил Пьетро, – которое к тому же можно назвать бого-угодным делом.

– Ну, это соображение мне представляется второстепенным, – легкомысленно заметил маркиз Феб.

Пьетро привык читать в глазах брата его самые сокровенные мысли.

– Если бы не твоя хмурая физиономия, я бы сказал, что ты неравнодушен к этой девице.

– Она же еще ребенок, – поспешно перебил его Феб, стараясь ничем не выдать своей досады.

Если он не научится сдерживаться, то не только брат родной, а пожалуй, и посторонние начнут читать его лицо, как открытую книгу. Неудержимое влечение, которое он почувствовал к этой девочке, глубоко встревожило его.

Саулина была уже так близко, что могла видеть и слышать их. Она грациозно присела в реверансе и непринужденно улыбнулась.

– Меня ожидает госпожа маркиза, – сказала девочка, стараясь как можно правильнее произносить слова, чтобы не был заметен ее деревенский акцент.

– А не могли бы мы чем-нибудь вам угодить, прекрасная барышня? – шутливо спросил прелат.

– Один из вас, господа, мог бы проводить меня к ней.

Даже если бы она росла и воспитывалась за кулисами театра, ей и тогда не удалось бы лучше разыграть свою роль.

Братья обменялись многозначительными веселыми взглядами и одновременно склонили перед нею головы.

– Позвольте мне вас сопровождать, прелестное дитя, – сказал Феб, предлагая ей свою руку.

Маркиз уже не был так твердо уверен, что это странное босоногое существо имеет отношение к семейству скоморохов. Похоже, что к нему в сад случайно забрела лесная нимфа-сильфида.

33

Рибальдо ехал легкой рысью по дороге, ведущей в Кассано д'Адда, в сопровождении верного Бернардино, державшегося на почтительном расстоянии. Бернардино всегда чувствовал, когда нужно быть рядом с хозяином, а когда лучше оставить его в покое.

Высокий и тощий, Бернардино обладал неистощимым запасом сил. Его изможденное, морщинистое лицо и запавший по причине отсутствия многих зубов рот могли ввести в заблуждение кого угодно, но в глубоко сидящих глазах светились решительность и ум.

Много лет назад мать Гульельмо Галлароли спасла Бернардино Салу от пожизненного заключения в каторжную тюрьму. Вся вина Бернардино состояла в том, что он был младшим братом Карло Салы, вора-святотатца, грабившего церкви. Дело вызвало много шума еще и потому, что Карло Сала был священником.

Наконец он был арестован и приговорен к казни. Тщетно богословы из школы святого Иоанна Крестителя пытались вызвать в его душе раскаяние. Святотатец не прислушался ни к доводам теологов, ни к добрым советам светских властей, ни к молитвам простого народа, до самой плахи призывавшего его примириться с господом.

Палачу, медлившему в страхе перед его безбожной дерзостью, осужденный крикнул:

– Скорей! Делай свое грязное дело!

Грабитель церквей умер с безбожным смехом на устах и был похоронен в неосвященной земле ночью при свете факела.

Бернардино, обожавший своего брата, не запятнал себя ничем, кроме попытки помочь Карло бежать. Поэтому мать Гульельмо Галлароли перевернула небо и землю, чтобы эта добрая душа не погибла, как погибла душа его старшего брата. Так Бернардино стал доверенным лицом в доме Галлароли, где единственным мужчиной был Гульельмо, в то время еще ребенок. Мастер на все руки, прекрасно владевший оружием, Бернардино стал верным слугой, телохранителем и оруженосцем Гульельмо, который вырос у него на руках.

Огненный диск солнца медленно опускался, то и дело скрываясь за верхушками деревьев, но, несмотря на близость заката, жара стояла невыносимая.

В прежние времена, до нашествия этих проклятых французов, церкви по всей провинции устроили бы крестные ходы и торжественные молебны, прося у Всевышнего обильного дождя. Но теперь господь отвернулся от жителей Ломбардии, наказал их за то, что они встретили французов как освободителей. Скоро пересохнут даже лесные ручьи. Может, тогда эти безбожники и осквернители церквей поймут, что бога нужно почитать и смиренно просить о милости? В конце концов вода ведь нужна и французам.

Бернардино молчал и утирал пот, заливавший ему глаза, с завистью поглядывая на Рибальдо, ехавшего на десяток шагов впереди: он был свеж, как луг на заре. Рибальдо никогда не потел, ел и пил как птичка, никогда не жаловался на жару или холод, мог продержаться много дней и ночей без сна и при этом никогда не уставал.

Даже ребенком он мог бодрствовать до самого позднего часа, когда взрослые вокруг него валились с ног от усталости. Уж не дьявол ли вселился в этого мальчика? Или дух святой? Бернардино, чей возраст приближался к пятидесятилетнему рубежу, не раз вставал в тупик, пытаясь разгадать загадку Рибальдо. Он был его верным дядькой с самых ранних лет, но никогда не мог его понять.

«В чем-то он напоминает моего брата, – думал Бернардино, суеверно крестясь. – Ими обоими владеет отчаяние».

– Мы на земле Альбериги д'Адда, – предупредил Рибальдо, прервав наконец долгое молчание.

Бернардино кивнул в знак согласия.

– Продолжим путь? – спросил он.

Вместо ответа Рибальдо спешился, перебросил поводья через шею своего великолепного жеребца, нетерпеливо мотавшего головой, чтобы избавиться от слепней, и растянулся на траве под тутовым деревом.

Бернардино вынул из вещевого мешка фляжку с водой и щедро отхлебнул из нее. Бесполезно было предлагать воду хозяину, он все равно отказался бы.

Рибальдо дал знак, чтобы тот приблизился.

Верный оруженосец спрыгнул с лошади.

– Дождемся темноты здесь, – распорядился Рибальдо. – Не хочу, чтобы меня видели на их землях.

Бернардино не нуждался в подобных разъяснениях. Он не хуже своего хозяина понимал, в какую беду они могут попасть, если их узнают где бы то ни было, но особенно на землях Альбериги д'Адда.

– Да, синьор, – кивнул он, держа свои соображения при себе.

– Нам остается только отдыхать, – сказал Рибальдо, прислонившись затылком к шершавому стволу дерева.

Вдоль изгороди был проложен узкий оросительный канал, на дне которого еще бежала вода. Бернардино очень бережно наполнил флягу, потом освежился сам, смочив водой лицо и волосы. По старой привычке он бдительно огляделся по сторонам и только потом опустился на землю, причем с таким расчетом, чтобы наблюдать за той частью дороги, которая находилась за спиной у Рибальдо.

Проверив, в порядке ли оружие (у него всегда были под рукой кинжал, шпага и пистолет), Бернардино вытащил из переметной сумы слегка оструганный, но еще непонятной формы кусок буковой древесины, вынул из кармана складной нож и принялся строгать.

Рибальдо предавался приятным воспоминаниям. Вскоре ему предстояло увидеться с Дамианой. Впервые он повстречал ее на мосту Лово в Венеции. Ему было тогда пятнадцать лет, он был одет по последней моде и гордился своим прекрасным камзолом, жилетом из серебряной парчи и короткими небесно-голубыми панталонами до колен. На ногах у него были белые чулки и черные лаковые башмаки, на голове красовался первый в его жизни пудреный парик с косичкой, перевязанной черным бантом. Его мать, Амалия Галлароли, смотрела на него с обожанием сквозь прорези маски, которой прикрывала лицо, чтобы не быть узнанной. Амалия, одна из прекраснейших женщин Венеции, провела свою мо-лодость в бурных, порой сомнительных приключениях. Сейчас она шла упругой походкой, слегка опираясь на руку сына, и именно она кивком головы указала ему на девочку, идущую им навстречу по мосту.

– Гульельмо, – предупредила она шепотом, – вон там Дамиана.

– А кто эта дама с ней? – спросил мальчик.

– Ее воспитательница.

Дамиана Мончениго была очаровательной четырехлетней куколкой, наряженной, как взрослая дама, в платье из бледно-розовой тафты с кружевными оборками. С пояса свисал изящный веерок. Великолепные тициановские волосы были собраны в тяжелый узел на затылке, а надо лбом красовалась диадема, усеянная жемчугом.

Гульельмо улыбнулся ей и поклонился с шутливой церемонностью.

– Добрый день, синьорина.

Дамиана ответила на приветствие, показав в улыбке зубки – такие же белые и ровные, как жемчужины, венчавшие ее головку. А поскольку гувернантка шла, не останавливаясь и чуть ли не силой таща ее за собой, девочка решительно высвободилась из тисков и вернулась обратно, подойдя почти вплотную к Гульельмо.

– Мое почтение, синьор, – сказала она, сделав безупречный реверанс.

– Прошу прощения у господ, – извинилась гувернантка, вновь схватив за руку свою непослушную воспитанницу. – Эта бедная девочка сама не понимает, что делает.

Прошло много лет, прежде чем Дамиана и Гульельмо увиделись снова, но первая встреча запомнилась им обоим. Они признались в этом друг другу, повстречавшись в Милане, в доме графа Порро.

Солнце село, на небе взошла луна, одна за другой начали загораться звезды. Над головой раздражающе жужжали комары.

– Я еду на виллу Альбериги, – объявил Рибальдо, с кошачьей ловкостью вскакивая на ноги.

– А я? – невозмутимо осведомился Бернардино, ожидая дальнейших распоряжений.

– Поедешь за мной до ворот сада. Будешь ждать там.

– Хорошо, – коротко отозвался слуга, вставляя ногу в стремя.

Всадники пустились вскачь, затем Бернардино отстал, позволив своему хозяину углубиться в одну из многочисленных межевых дорожек между полями. Сам он следовал за Рибальдо на значительном расстоянии, ни на минуту, однако, не теряя его из виду.

Рибальдо знал, что, если ему повезет, он найдет ворота открытыми. В противном случае ему придется перелезать через опоясывающую сад стену, рискуя быть обнаруженным. Дамиана была очень осмотрительна и наверняка все подготовила, чтобы упростить ему задачу. Как всегда, когда дело бывало летом, им предстояло встретиться в грабовой роще, куда почти не проникал свет луны. Вот сейчас, скоро-скоро, он вновь обнимет Дамиану.

Рибальдо спрыгнул с лошади в нескольких шагах от кованой железной изгороди, защищавшей парк позади виллы от посторонних, и оставил своего скакуна, зная, что Бернардино где-то поблизости. На своего верного оруженосца он всегда мог положиться как на самого себя. В каком-то смысле Бернардино заменил ему отца. Настоящий отец Гульельмо, жестокий негодяй, отрекся от него.

Приближаясь к ажурной изгороди, молодой человек заметил огни в окнах виллы, до него донеслись мелодичные звуки менуэта в исполнении флейт и струнных.

«Дамиана наверняка устроила это представление, чтобы занять внимание гостей и членов семьи», – с восхищением подумал Рибальдо.

Ему был хорошо знаком громадный парк, через который от заднего крыльца виллы шла широкая аллея. Именно этот парк в летние месяцы служил местом его кратких и рискованных встреч с Дамианой.

Иногда Рибальдо приезжал сюда, не имея возможности предупредить ее заранее, но всякий раз находил ее здесь в трепетном ожидании.

– Откуда ты знала, что я приду? – растроганно спрашивал он.

– А я не знала, – улыбалась она в ответ. – Я просто чувствовала.

Зимой, в разгар городского сезона, они встречались в Милане, обычно в библиотеке графа Порро, когда он давал у себя в доме какой-нибудь прием. Но после того как город заняли французы, многократно возрос риск столкновения с офицерами Бонапарта. Рибальдо не только сократил свои визиты в город, но и стал избегать дома графа Порро, которого связывали с французами общие идеи и политические интересы. Сам Порро для последней встречи с ним благоразумно избрал переполненный торговцами и путешественниками обеденный зал гостиницы «Колодец», где легче было остаться незамечен-ными.

Рибальдо уловил чутким ухом шелест платья и легкую поступь, до него донесся запах ее духов – запах фиалок. Это, несомненно, была Дамиана, но он остался недвижим, затаив дыхание, в густой тени грабовой рощи.

Они узнали друг друга и обнялись в темноте.

– Моя маленькая Дамиана, – прошептал он.

– Я знала, что ты сразу откликнешься.

Рибальдо ощутил ее округлившийся живот и принялся торопливо подсчитывать в уме срок грядущих родов.

– Как ребенок? – спросил он. – Когда он появится на свет?

– Еще не скоро, – успокоила его Дамиана.

Рибальдо с нежностью провел рукой по ее роскошным волосам.

– Моя милая Дамиана, тебе тревожно?

– Мне предстоит произвести на свет первенца Альбериги. Это такое событие… Есть от чего встревожиться!

– Тебе нельзя волноваться, – сказал он с нежностью.

– Я спокойна.

На самом деле, как любая женщина, Дамиана боялась приближения родов, но зачем Рибальдо это знать?

Он все понял без слов.

– Как только ребенок родится, немедленно сообщи.

– Я пришлю к тебе Джобатту, как всегда.

– На вилле есть акушерка? – с тревогой спросил Рибальдо.

Им легко было говорить друг с другом о предмете, который в приличном обществе считался запретным между кавалерами и дамами.

– Есть. Она приехала с нами из Милана.

– Опытная?

– Самая лучшая, – уверенно ответила Дамиана. – Можешь не сомневаться.

– Зачем ты позвала меня? – спросил он наконец.

– У меня для тебя сюрприз, Гульельмо. Посмотри, кто идет сюда, и попробуй угадать, кто это.

К ним приближалась какая-то смутная тень, но постепенно Рибальдо начал различать тонкий и стройный девичий силуэт.

– Я не понимаю, – сказал он, причем в его голосе прозвучало заметное раздражение.

– Ее зовут Саулина Виола.

Саулина остановилась в шаге от них, сделала реверанс и сказала, обращаясь к Рибальдо:

– Добрый вечер, синьор. Это вы должны отвезти меня к мадам Грассини?

Гульельмо Галлароли узнал маленькую крестьянку с золотистыми волосами и огромными черными глазами, в которых угадывалась та же жажда свободы, что обуревала его самого.

– Да, – ошеломленно подтвердил он, – я отвезу тебя к мадам Грассини.

Ему о многом нужно было расспросить Дамиану, но присутствие девочки, место, обстоятельства не давали ему такой возможности.

– Саулина расскажет тебе, как она попала в Кассано, – предупреждая расспросы, сказала маркиза. – Это долгая история, ты узнаешь ее по дороге. Верно? – спросила она, поворачиваясь к девочке.

– Да, синьора, – послушно кивнула Саулина.

– А теперь мне придется вернуться в дом, пока меня не хватились, – с горечью продолжала Дамиана.

– Неужели прямо сейчас?

– Увы, – вздохнула она, – но не прежде, чем я скажу тебе, кто известил меня, что ты ее разыскиваешь. Это был граф Порро.

– А он объяснил тебе – почему?

– Он рассказал мне все, что знал. А теперь уходи!

Рибальдо поцеловал ей руку.

– Береги себя, – сказал он ей на прощание, – и ребенка.

Дамиана провожала их взглядом, пока они не растворились в темноте. Наконец она услышала приглушенный стук копыт и, тяжело вздохнув, направилась к вилле.

Вот уже несколько часов все более частые и острые приступы боли пронзали ей спину, но она не желала их замечать. Дамиана не хотела заниматься собой, пока не вверила Саулину заботам Гульельмо. Зато теперь она явственно ощущала приближение события, наступившего преждевременно и наполнившего ее душу смятением и страхом.