Текст книги "Ветер прошлого"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
24
Саулина покорно следовала за честным солдатом по опустевшему городу. Ею овладело тупое отчаяние. Она уже видела себя в цепях, брошенной в темницу по обвинению в краже подаренных ей золотых монет.
С тех пор как она покинула дом своей покровительницы, все у нее шло вкривь и вкось, но Саулина твердо верила, что стоит ей найти украденную табакерку, как все ее несчастья мигом закончатся. Талисман вновь вернет ей удачу.
– Синьор, – умоляюще окликнула она своего стража.
– Ну что еще? – проворчал он.
– Я не воровка и не лгунья.
– А что ж ты такое есть? – Он ни на минуту не ослаблял своей хватки и не останавливался.
– Я просто несчастная девочка, никто мне не верит.
– А я, стало быть, должен тебе верить? – спросил солдат, хотя его тронули ее всхлипывания и залитое слезами личико.
– Да, если у вас есть сердце.
– Если ты говоришь правду, пусть в этом разбирается комендант. Он отпустит тебя на свободу, если все в порядке.
Саулина вдруг рванулась с такой силой, что солдат вынужден был остановиться.
– Генерал Бонапарт накажет вас за это! – закричала она, давясь слезами.
Так бы и было, если бы только ей выпал шанс рассказать о своих злоключениях главнокомандующему французов.
– Что тебе нужно, – ничуть не смутившись, ответил солдат, – так это хорошая порка. Ты действительно редкая лгунья. Ты уже сама не отличаешь правду от своих фантазий. Ты мне в дочери годишься, и как раз поэтому говорю: если тебя хорошенько не наказать сейчас, то ты пойдешь по дурной дорожке.
Невольный стражник Саулины твердо верил, что в отношении непослушных и лживых детей необходима строгость. Так он поступал со своими родными детьми, а было их у него семеро, и избранная тактика его никогда не подводила. Он ослабил хватку и по-отечески погладил Саулину по голове.
Именно этот момент отеческого участия дал пленнице возможность сбежать. Саулина, ни минуты не раздумывая, рванулась вперед, словно заяц из раскрытого капкана. Она бежала как только она одна умела бегать: во всем селении Корте-Реджина не было никого, кто мог бы за ней угнаться.
– Вернись, – закричал ей вслед стражник. – Вернись назад! Я тебе ничего плохого не сделаю!
Но фигурка Саулины уже исчезла в глубине темной улицы.
Таможенник при желании мог бы обратиться за помощью к прохожим, хотя вряд ли кто-либо из миланцев в этот вечер согласился бы прийти на выручку к человеку в зеленом мундире городского ополчения. Но даже если бы он закричал «Держи вора!», в столь поздний час в этом не было бы никакого проку. Поэтому Саулина успела скрыться в кривом переулке, а таможенник, запыхавшись, прислонился к какой-то стене на площади Сан-Бабила, с набитым кошельком в руках.
Стражник улыбнулся. В конце концов он остался в барыше. Теперь он сможет вернуться к жене и детям с высоко поднятой головой. Он их всех приоденет, и деньги еще останутся. Но нет, это было бы нечестно. Он решительно направился к особняку коменданта, хотя велик был соблазн завернуть по пути в одну из попадавшихся на каждом шагу остерий: его долг – передать деньги дону Франческо Наве, и никому другому.
Он обратился к стражнику:
– Мне нужно поговорить с господином комендантом.
– Лучше не кричи об этом так громко, – посоветовал тот.
– А в чем дело?
– Дело в том, что гражданин Нава вместе с кучей других благородных ублюдков был арестован по приказу генерала Бонапарта.
– Арестован? За что? – спросил таможенник, не на шутку перепугавшись.
– За подстрекательство народа к бунту.
– Спасибо за новость, – сказал честный человек, смекнув, что теперь уж ему лучше не раскрывать свой секрет.
«Эти французские бродяги, – подумал он про себя, – еще хуже австрияков».
Он решил поглубже спрятать монеты, это было самое главное. А потом можно будет позволить себе хорошенько напиться. Назавтра он выспится хорошенько, посоветуется с женой и решит, что ему делать дальше.
Мимо проехали два фургона, запряженные волами. Это скоморохи, площадные акробаты, направлялись к Восточным воротам. На задке каждого фургона было подвешено по масляной лампе, наверно, хотели ночевать у самых ворот, чтобы с утра первыми выехать из города. Должно быть, перед ними лежал долгий путь.
В ночной темноте незадачливый таможенник так и не заметил пары насмешливых черных глаз, следивших за ним из фургона, и дерзко высунутого розового язычка.
* * *
Саулина, свернувшись внутри фургона, радовалась вновь обретенной свободе, хотя на сердце у нее лежал тяжелый камень: она была одна, все ее покинули. Ее покровительница позабыла о ней и куда-то уехала, возможно, вместе с генералом Бонапартом. Кстати, он тоже забыл о Саулине.
Кто-то легонько дернул ее за волосы: не для того чтобы сделать больно, а просто чтобы привлечь внимание.
– Чего ты здесь прячешься? – спросил мальчишеский голос.
– Я сбежала от одного стражника, – призналась Саулина.
– А что ты натворила?
– Ничего.
– Как тебя зовут? – продолжал мальчишеский голосок шепотом, чтобы не разбудить остальных обитателей фургона.
– Саулина, – ответила она так же тихо. – А ты кто?
– Я Икар. Меня так зовут.
– Что это за имя такое – Икар?
– А что это за имя такое – Саулина?
Девочка задумалась.
– Саулина – это женское имя.
– Зато Икар умел летать. А ты откуда?
– Я из Ломбардии. Из одного селения близ Милана.
– Да и я сам слышу, что ты из Ломбардии. А я родом из Сардинского королевства [12]12
Сардинское королевство (область Пьемонт) – государство на территории Италии, существовавшее с 1720 по 1861 г.
[Закрыть].
Фургон остановился, чья-то рука откинула тяжелую ткань, пропитанную воском, и внутрь проник лунный свет.
– Давайте, дети, вылезайте, – приказал добродушный женский голос. – Надо перевернуть солому.
Пол фургона был усыпан пахучей свежей соломой. Ее часто меняли. Саулина, спрятавшись в самом дальнем и темном углу, насчитала десять человек: целую семью.
Из другого фургона тоже вышли люди, кто-то принялся разводить костер всего в сотне шагов от Восточных ворот. Пожилая женщина села на траву у костра и поставила себе на колени большущую круглую деревянную доску, на которой была разложена нарезанная крупными кусками полента. Женщина сгребла жар, поставила прямо на горящие угли железную решетку и разложила поленту. Когда она как следует поджарилась, женщина принялась выкликать имена. Каждый, кого она называла, подходил, держа в руке деревянную спицу, и старуха ловко накалывала на них по куску обжаренной поленты.
Саулина была голодна, от запаха еды у нее потекли слюнки. Но она не двигалась с места, боялась, что ее обнаружат до того, как фургоны выедут из города. Потом все, конечно, как-нибудь устроится. Вдруг бродячие скоморохи поедут в сторону Корте-Реджины? Восточные ворота открывались как раз в том направлении.
– А ну-ка вылезай и ты тоже, – позвала ее старая женщина.
– Я? – переспросила Саулина.
– Думаешь, я тебя не заметила?
– Что вы со мной сделаете?
Она подумала о стражниках, о том, что с ней уже было, о том, что еще готовила ей судьба.
– Покормлю, чего ж еще. Считай, что тебе повезло: сегодня у нас есть лишний кусок.
– Спасибо, я не голодная, – отказалась Саулина.
– Скажешь тоже: «не голодная»! Иди сюда, говорю.
Саулина посмотрела на эту женщину. У нее была красивая улыбка. Добрые карие глаза на потемневшем от ветра и солнца лице смотрели приветливо. И девочка поверила ей. Она вылезла из фургона и подошла к костру. Старуха дала ей спицу с куском поленты.
– Смотри не обожгись, – предупредила она.
Саулина села вместе со всеми у костра, стараясь держаться поближе к женщине.
– Мы приняли тебя в нашу компанию, не задавая вопросов, – сказала старуха, – но сейчас ты должна сказать нам, кто ты такая и от кого ты бежала.
– Ее зовут Саулиной, – сказал Икар.
Теперь Саулина могла рассмотреть его. Икар оказался симпатичным мальчишкой примерно ее возраста, с рыжими волосами и вздернутым носиком-пуговкой, покрытым веснушками.
– А ну молчать! Не тебя спрашивают! – выбранила его женщина.
Взрослые и дети, не переставая жевать, с любопытством разглядывали Саулину. Наученная горьким опытом, она и на этот раз предпочла выдумать правдоподобную ложь, чем рисковать, рассказывая невероятную правду.
– Моя хозяйка сегодня закрыла свой дом и съехала, – сказала девочка. – Она рассчитала всех слуг. Я теперь без крыши над головой и без работы.
– А кто твоя хозяйка?
– Синьора Грассини.
– Ишь ты! – воскликнула старуха.
– Самая прославленная певица великого театра, – с восхищением добавил какой-то старик, поглядывая на Саулину уже более приветливым взглядом.
– Возмутительно! – заговорила молодая женщина, считавшая себя представительницей того же цеха, что и прославленная Джузеппина Грассини. – Великая певица вынуждена спасаться бегством из-за нескольких горячих голов, не умеющих распознать, кто их настоящие враги! А виноваты во всем политики! – добавила она, хотя никто так и не понял, что она имела в виду.
– Политика – погибель для человека, – предрекла старуха. – Такую артистку, как Грассини, надо уважать, а не выгонять из дому камнями. Что за беда, если она была с этим французом? Никому до этого дела нет.
Только тут Саулина начала смекать, что благодетельница ее не бросила, а сама была вынуждена спасаться бегством. У нее стало легче на душе.
– Раз она рассчитала слуг, – рассудительно заметила старуха, – значит, и тебе дала то, что тебе причиталось. Грассини славится своей щедростью.
Девочка ответила, радуясь своей сообразительности:
– Хозяйка дала мне все, что мне причиталось, и даже больше. Я хотела только пересчитать монеты, а тут, откуда ни возьмись, появляется жандарм. Лицо у него было доброе, я ничего и не подумала. А он схватил кошелек с монетами и говорит, что я их украла. Я испугалась и убежала. Увидела фургон и спряталась в нем. Хотите – верьте, синьора, хотите – нет, но это правда.
Рассказ Саулины был выслушан в молчании. Тишину изредка нарушал собачий лай или эхо выстрела. Мысли собравшихся были заняты не большой войной, ведущейся где-то далеко-далеко, а большими и малыми несправедливостями жизни, которые затрагивали их самих.
– Мы акробаты, – вновь заговорила старуха. – Работаем на площадях больших и малых городов. Живем тем, что дают нам зрители, и благодарим бога, когда можем досыта наесться сами и накормить животных.
Все стало ясно. Саулина поняла, что для нее в этой большой семье места нет: слишком много ртов приходилось кормить.
– Я и ем-то как цыпленок, – затараторила она. – Я сильная, хоть по виду и не скажешь. Таскаю ведра с водой и всякие тяжести, как взрослая. Я и почищу что надо, и помою. Натираю медные горшки золой. Умею ухаживать за скотом, потому что родилась в деревне. Знаю, какими травами лечить болезни животных.
Но семье бродячих акробатов не требовалась ни лишняя пара рук, ни опыт в уходе за животными.
– Хорошо, – тем не менее сказала старуха, обдумав сложившееся положение, – на несколько дней можешь остаться с нами, а там видно будет.
На том и порешили. Не было ни слез, ни суеты, ни бурных изъявлений благодарности. Все занялись делом, принялись чистить и убирать в фургоны использованную утварь, засыпали костер песком и пеплом, потом все залезли в фургоны и улеглись спать.
Саулина опустилась на свежую солому, обессиленная всем пережитым за этот долгий день. И опять кто-то легонько дернул ее за волосы.
– Бабушка разрешила тебе остаться, – прошептал в темноте Икар. – Ты довольна?
– Конечно, еще бы, – ответила Саулина. – А то куда бы я делась?!
– У тебя нет семьи?
– Семья у меня есть. В деревне.
– Почему бы тебе туда не вернуться?
– Мне здесь больше нравится.
Она вспомнила, как ее называли в деревне: Саулина-бродяжка. Оказывается, жители Корте-Реджины были правы.
– Откуда же тебе знать, что здесь лучше?
– Мне так кажется, – сказала Саулина. Ей очень хотелось спать, но Икар был явно настроен продолжить разговор.
– Завтра мы тронемся в путь, – сказал он.
– Куда?
– Сначала в Венецию, если французы и австрияки дадут нам проехать. Первую остановку сделаем в Кассано д'Адда. Ты там бывала когда-нибудь?
– Нет, но я знаю, что это не очень далеко, – ответила Саулина, в которой это название пробудило свежие воспоминания. Стало быть, они поедут по той самой дороге, где проезжала карета генерала Бонапарта. Да, она могла бы запросто добраться до своего селения, но Саулина больше не принадлежала к тому тесному мирку. Хоть и несладко ей пришлось в большом городе, она все равно рисовала для себя совсем иную судьбу.
– Уймитесь, вы двое! – прикрикнула на них старуха. – Спите. Скоро рассвет. В такую жару путешествие будет тяжелым.
Саулина услыхала, как Икар смеется.
– Завтра я покажу тебе, как здорово я умею балансировать на канате.
– Ладно.
– Я канатоходец.
– А теперь помолчи, а то бабушка рассердится.
– Нет, она глухая. Она нас не слышит. Она каждый вечер так говорит. На всякий случай.
– Все равно молчи. Я устала и хочу спать.
Она все-таки сказала ему, что хочет спать, но Икар продолжал как ни в чем не бывало:
– А я никогда не сплю. Как сверчок.
Сам не зная почему, он страшно обрадовался новой знакомой; ему хотелось петь, плясать, рассказать ей все о себе.
– А я так просто умираю, до чего спать хочется, – зевая, сказала Саулина.
– А знаешь, ты красивая, – заметил Икар. – Я так рад, что ты теперь с нами. Я тебя больше никуда не от-пущу.
Икар еще долго говорил, не замечая, что Саулина уже крепко спит.
25
Заплатив две серебряные монеты лодочнику Эмилио, который вез его, лекарь Анастазио Кальдерини выбрался на берег. Небо на востоке начало светлеть перед рассветом, река лениво катила свои воды между высокими берегами. Птицы защебетали и запорхали среди веток, возвещая пробуждение природы.
Дорога на Бергамо и Венецию вилась лентой, постепенно проступая из темноты. С восходом солнца из-за поворота покажется почтовый дилижанс, который за двадцать лир довезет его до Брешии. Для него наверняка найдется местечко. В конце концов, он врач, а врачей всегда принимают с распростертыми объятиями. Никто – по традиции или из страха – не откажет в услуге человеку, владеющему искусством врачевания: мало ли когда в нем возникнет нужда? Даже самые свирепые разбойники, ограбив его, ни за что не забрали бы сумки с инструментами и лекарствами. Поэтому Анастазио чувствовал себя спокойным. В двойном дне кожаного саквояжа он спрятал луидоры, полученные накануне вечером от синьоры Джорджианы Формиджине в обмен на табакерку, украденную у маленькой Саулины.
Покинув таверну «Медведь», Анастазио Кальдерини переселился в более респектабельное заведение, умылся, почистил перышки и как следует обдумал, что ему делать с табакеркой. Два дня он не выходил из своего убежища, напуганный слухами о волнениях и беспорядках, но потом решил действовать.
Надев свой лучший костюм, он вышел на улицу и, поминутно оглядываясь, добрался до номера 2841 по контраде Борромеи. Здесь проживал самый богатый человек во всей Ломбардии, Венето, Эмилии и Романье – Моисей Формиджине родом из Модены. Свое богатство он нажил зерновыми спекуляциями, ростовщичеством и скупкой долговых расписок, выдаваемых французским командованием в обмен на реквизированное сено и лошадей.
Кроме того, Моисей был самым толстым человеком в городе: в карете он ездил один, рядом с ним никто не мог поместиться. У него была красавица жена – легкомысленная, темпераментная, тщеславная, распутная мотовка, которая быстро пустила бы на ветер все состояние, накопленное мужем, если бы любящий супруг не ограничил ее ежемесячные траты определенной суммой.
Моисей Формиджине был всегда готов принять и выслушать того, кто предлагал ему выгодное дельце. Анастазио Кальдерини непременно обратился бы к нему, если бы не налетел на его жену. Эта славная женщина обожала роскошь и постоянно делала долги. Она ни за что не упустила бы случай приобрести табакерку, чтобы потом хвастать ею среди своих сиятельных знакомых.
Итак, колесо Фортуны вновь повернулось в сторону Анастазио Кальдерини. Он понял это, как только позвонил у дверей роскошного палаццо, сверкающего мириадами огней и наполненного веселым шумом торжественного приема. Слышался звон бокалов, раздавались взрывы хохота, лепет голосов, переплетающийся со звуками музыки. Мажордом тотчас же провел его в небольшой кабинет, где вскоре появилась синьора Формиджине.
Она впорхнула в кабинет, как бабочка, внеся с собой запах духов, пота и пудры. Веселая, разгоряченная, оживленная, легкомысленная, она чувствовала себя центром вселенной.
– Только ради вас, мой дорогой друг, – заговорила Джорджиана, протягивая ему руку для поцелуя, – я покинула своих гостей.
– Я вам бесконечно благодарен, – поклонился он.
– Полагаю, вас сюда привел профессиональный интерес, – поспешила добавить она, кокетливо обмахиваясь веером из слоновой кости.
– Нет, дело совсем в другом, синьора. Смею предложить вашему вниманию вещицу, достойную самой королевы.
– Ну давайте, только поскорее. Я не могу надолго оставлять своих друзей.
Она была признательна лекарю за то, что он когда-то избавил ее от болезненного абсцесса. Впрочем, благодарность ее была не настолько велика, чтобы отказаться от великолепного приема на срок, хоть на минуту превышающий тот, который она сочла необходимым.
Анастазио Кальдерини, тонкий знаток человеческой натуры, тотчас же извлек из кармана табакерку.
– Полагаю, вашему супругу понравилась бы вещь столь тонкой отделки и высокого качества.
Лекарь сразу заметил алчность во взгляде женщины. Изящная форма табакерки, изысканная композиция рисунка, редкая красота жемчужин привели ее в восторг. В отличие от своего супруга, который, окинув драгоценность бесстрастным взглядом, назвал бы свою цену, мадам Формиджине спросила:
– Сколько вы за нее хотите?
– Семьсот миланских лир, – ответил он и тут же испугался, что заломил чересчур высокую цену. Но что делать, такова была сумма, необходимая ему, чтобы выкупить дом, конфискованный в Модене.
Мадам Формиджине и бровью не повела.
– Ждите здесь, – велела она, – я схожу за деньгами.
Она заплатила луидорами не торгуясь. Анастазио, наслышанный об огромных долгах жены ростовщика, и не думал, что все будет так просто.
Спрятав золотые монеты в двойном дне саквояжа с инструментами, он вернулся в темные переулки Боттонуто. Только в этом богом проклятом месте можно было найти того, кто вывез бы его из города. Теперь на уме у него были только дом, огород, работа и спокойное ожидание старости.
Он прилег отдохнуть прямо на траве. Солнце взошло на небосклоне подобно огненному шару, вокруг посветлело, по голубому небу плыли белые, подсвеченные розовым облака. Его сердце наполнилось позабытым ощущением счастья. В его-то возрасте – чего еще требовать от жизни? Анастазио Кальдерини поклялся, что никогда больше не попадет в беду из-за какой-нибудь несовершеннолетней искусительницы. Он хотел быть здоровым и свободным. Если судьба по-прежнему будет к нему благосклонна, он сможет углубить свои знания о лекарственных травах, усовершенствует хирургическую технику и будет наслаждаться жизнью.
Он взглянул на часы: почти шесть утра, значит, дилижанс скоро будет. Поднявшись на ноги, Анастазио Кальдерини щитком приложил руку к глазам и увидел белеющую дорогу и переливающуюся в первых лучах солнца реку. Вглядевшись получше, он заметил скользящую по воде, несомую течением темную массу. Ее контуры были неясны, но по мере приближения стало видно, что это баржа, полная людей. С реки налетел порыв ветра, донесший до него стоны: на барже были раненые солдаты, отправленные странствовать по воле волн.
Анастазио Кальдерини узнал их по рваным мундирам: молодые французы, некоторые – почти мальчики. Они видели смерть в лицо, и их глаза были полны боли. Невозможно было определить, откуда они. Никто не мог уследить за перемещениями генерала Бонапарта и его армии: все думали, что он в Мантуе, а он появлялся в Бергамо, все верили, что он в Брешии, а он уже – в Венеции.
Да, эти мальчики в мундирах, несомненно, были французами: они нуждались в помощи. Он, безусловно, не мог спасти их всех, но был обязан попытаться сделать хоть что-нибудь. Анастазио Кальдерини решил, что непременно должен вмешаться. Он уже позабыл и о своих планах, и о дилижансе, который должен был увезти его подальше от опасности. Мог ли он бросить этих раненых на произвол судьбы?
Среди врачей того времени Анастазио Кальдерини считался не последним. Он знал, что искусен в своем деле, и не боялся ответственности. Мысленно он перебрал свой инструментарий: у него был с собой набор разнообразных скальпелей, щипцы со сквозными отверстиями, молоточки, иглы и нити. Может быть, среди мальчиков, плывущих по течению на барже, есть такие, кому необходима ампутация. Анастазио Кальдерини сделал знак солдату, стоявшему у руля, поворачивать к берегу. Он поднялся на баржу и принялся лечить, утешать, вселять веру, а баржа тем временем продолжала плыть обратно к Милану, откуда он совсем недавно бежал.
Вместе с ранеными костоправ Анастазио Кальдерини причалил к маленькой пристани Лагетто: отсюда было ближе всего до больницы. Он ни на минуту не прекращал работы даже после прибытия санитаров с носилками. И лишь когда последний из раненых был унесен, он вдруг понял, что вернулся в то самое место, откуда надо было уносить ноги. Но было уже поздно: Обрубок из Кандольи, возникший словно из-под земли, преградил ему дорогу.
– Нам с тобой надо кое о чем потолковать, – сказал безногий. – За тобой должок.
Взглянув на его руки в кожаных обмотках, упертые в землю, готовые оттолкнуться в любой момент и послать своего хозяина вперед с силой пушечного ядра, Анастазио Кальдерини побледнел.
