Текст книги "Ветер прошлого"
Автор книги: Ева Модиньяни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)
3
Луиджия Виола была похоронена на маленьком кладбище позади церкви Богородицы в селении Корте-Реджина. Вся деревня присутствовала на этих похоронах. Дон Джузеппе читал заупокойные молитвы, вздымая кадилом облака ладана. Он говорил о Луиджии как о благочестивой душе, любящей матери и образцовой супруге, которую господь в своем бесконечном милосердии решил взять к себе на небо. Младшие дети Луиджии, впервые ставшие героями столь значительного события, взволнованно улыбались во время церемонии. Старшие думали о том, что будет теперь, когда у них в семье объявилась знатная дама. Саулина, хоть и провела с матерью ее последние минуты, тоже была погружена в мысли о себе, а не о бедной усопшей.
Только Амброзио Виола, никогда не проявлявший нежности к жене и никогда не жалевший для нее тумаков и изнурительного труда, тяжко переживал утрату. Он чувствовал себя осиротевшим и покинутым. Он охотно заплакал бы, если бы знал, как это делается. Но и он тосковал не по ней – она ушла и, обменяв жизнь на смерть, возможно, заключила выгодную сделку, – он жалел самого себя, страдал от одиночества, на которое теперь был обречен, потому что его жена, такая спокойная и преданная, скупая на улыбку, но щедрая на добро и участие, оставила его навсегда.
Отдав последний долг матери, Саулина решила, что ей больше нечего делать в деревне. Она была здесь чужой. Все занялись своими повседневными делами. Она одна бродила между хлевом и поленницей, между сеновалом и сараем для инвентаря.
И повсюду ее преследовал тихий и ласковый голос матери. Она вспоминала, как такими вот зимними вечерами Луиджия рассказывала ей старинные сказки.
Поднявшись по расшатанной скрипучей лесенке, Саулина миновала спальню и вошла в кладовую. С детства ей запомнились относительно сытые годы, когда с балок чердачного перекрытия свисали гроздья винограда, сушеные груши, даже вяленые окорока в холщовых мешках. Ей запомнились сыры причудливой формы, оплетенные шпагатом и подвешенные для вызревания на тонких жердочках, чтобы мыши не могли их достать. В старые добрые времена у них бывали даже копченые колбасы, хранившиеся под слоем пепла, а все стены были украшены заплетенными в косички связками чеснока и лука – от одного их запаха слюнки текли. И всегда был большой запас яблок, столь любимых детьми.
Но сейчас кладовая предстала перед ней ободранной и голой. Весь запас съестного – пузырь индюшачьего жира.
На кухне Саулина увидела небольшую горку капустных кочанов. Капусту варили, потом тушили в жиру, смешивали с полентой или с хлебным мякишем. Это, с позволения сказать, кушанье было единственной пищей для крестьян на много недель, а может, и месяцев. Все свидетельствовало о голоде, страхе и грабежах. Вооруженные люди в мундирах самых разных армий воевали друг с другом, по очереди занимая пьедестал победителя, но все с редким единодушием разоряли окрестные деревни.
Саулина жила в ожидании кареты от мадам Грассини, чтобы ехать в Милан, а сама потихоньку скармливала младшему брату и сестренке те лакомые кусочки, которые дон Джузеппе каким-то чудом умудрялся для нее доставать. Она не могла есть, а вся деревня тем временем завидовала ее привилегированному положению. Но ей тоже было страшно: что, если волки нападут на лошадей во время путешествия? Ей уже пришлось выслушать немало страшных историй на этот счет. Она вздрагивала от холода и от страха, теплый плащ, подбитый куницей, не мог ее спасти ни от холода, ни от окружавшей ее нищеты и отчаяния.
* * *
Саулина была готова к отъезду. Карета остановилась на площади против церкви. У нее вырвался вздох облегчения. Она больше была не в силах выносить нищету, убожество, отчаяние, царившие в селении.
Пока Амброзио Виола, братья и сестры, дон Джузеппе и остальные жители селения собирались вокруг нее, чтобы попрощаться, возница, округлив глаза от волнения, прошептал ей на ухо:
– Разбойники!
При этом он улыбался.
Саулина хорошо знала Коломбано Гариболдо, кучера синьоры Грассини. Он был славным человеком, но отнюдь не героем. И если уж он с улыбкой сообщает ей о нападении разбойников, стало быть, у него не все в порядке с головой.
– Коломбано, что случилось?
Возница сунул руку в карман своей теплой шинели с пелериной и вытащил кошелек.
– Вот этот кошелек мне велели передать вам, – сообщил он возбужденным шепотом.
– Кто дал вам кошелек?
– Рибальдо, лесной разбойник из Лорето.
Саулина убедилась, что кошелек битком набит золотыми монетами.
– Разбойники дали вам эти деньги? – переспросила она. – Для кого?
– Для вас, – подтвердил Коломбано, радостно кивая.
– Для меня?
Нет, он точно сошел с ума.
– Он сказал, – объяснил кучер, – «Отдайте эти деньги мадемуазель Саулине Виоле, чтобы она позаботилась о нуждах своей семьи и односельчан».
Саулина давно разучилась верить в благородных разбойников, отнимающих у богатых, чтобы раздать бедным.
– Он так прямо и сказал? – растерянно переспросила она.
– Этими самыми словами, – заверил ее Коломбано.
Саулина передала кошелек дону Джузеппе.
– Я уверена, что вы сумеете использовать эти деньги во благо всей деревне, – сказала девушка.
– А вдруг это и впрямь бандитское золото? – заколебался священник.
– А вдруг это знак божественного Провидения? – лукаво спросила Саулина.
Старый священник огляделся и увидел надежду в глазах своих прихожан. Даже воздух вокруг стал как будто теплее и светлее.
– Господь вознаградит вас за это, – сказал дон Джузеппе.
Саулина попрощалась с родными, поцеловала руку священнику и отправилась в Милан.
4
Туман окутывал лес подобно белой вуали новобрачной, деревья, покрытые инеем, застыли как привидения. Толстые стволы казались сказочными сахарными великанами. Туман заглушал стук копыт, карета катилась бесшумно, будто сама собой.
Саулина поежилась: в этом молчаливом продвижении было что-то жуткое. Она поплотнее закуталась в теплый куний мех и попыталась найти объяснение странному появлению кошелька с золотыми монетами.
– Рибальдо, – прошептала она.
Ей вспомнился бандит в маске, который много лет назад напал на карету Джузеппины Грассини. Тот молодой человек командовал лесными хищниками, грабителями с большой дороги, но он вел себя так, что она не испугалась. И хотя в колледже ей подробно объясняли, какие злодеи орудуют в лесах Ломбардии и Венето, особенно после возвращения австрийцев и появления русских, Саулина не верила этим россказням. В глубине души она не слишком удивлялась тому, что разбойник Рибальдо решил помочь умирающим от голода крестьянам.
Только одного Саулина никак не могла понять: откуда этому Рибальдо известны ее имя и фамилия, откуда он узнал, что она находится в селении, ожидая, что за ней приедет Коломбано, возница Джузеппины Грассини, выехавший из Милана в день и час, известный только ему и его хозяйке.
Вдруг карета замедлила ход, лошади перешли на шаг и вскоре остановились.
Коломбано спрыгнул на землю и заглянул в окошко кареты.
– Извините меня, синьорина, необходимо починить колесо, – объяснил возница.
– Где мы?
– Примерно в миле от Лорето, – сказал Коломбано, умевший ориентироваться даже в густом тумане.
Саулина вздрогнула.
– Может, мне выйти? – предложила она.
– Синьорина, – сказал возница, – я все исправлю, но мне понадобятся кое-какие инструменты. Придется добираться до ближайшего жилья потихоньку. Здесь неподалеку находится гостиница Лорето, – посоветовал он. – Это приличное место, обслуживание хорошее. Вы могли бы переждать там, не страдая от холода.
– Так и сделаем, – решила Саулина.
Коломбано поклонился, сел на козлы, и лошади двинулись шагом.
«Гостиница Лорето», – подумала девушка. Именно там она и хотела остановиться. Ее не встревожила, а скорее приятно удивила та легкость, с какой по воле случая осуществлялись ее желания. Но вот был ли это действительно случай?
На площадке перед гостиницей лакей в зеленой ливрее спрыгнул на землю еще раньше, чем карета успела остановиться, распахнул дверцу и опустил подножку. Холод становился нестерпимым. Саулина вышла из кареты, не чуя под собой оледеневших ног. В тот самый миг, когда она подошла к дверям гостиницы, на пороге появилась женщина. Саулина ее узнала, хотя видела до этого всего один раз четыре года назад. А вот синьора Эмма, хоть и приняла ее с обходительностью, которой удостаивала лишь самых важных своих гостей, смотрела на Саулину так, словно видела ее впервые.
– Добро пожаловать, мадемуазель, – приветствовала она гостью, распахнув дверь. – Входите скорее, прошу вас. Какой ужасный холод!
В холле гостиницы пылал камин, подсвечивая красноватыми и оранжевыми бликами золоченые карнизы и лепнину на стенах.
– В такую погоду приятно разжечь огонь, – улыбнулась синьора Эмма, шевеля поленья кочергой, отчего из камина посыпался сноп золотистых искр.
– У вас тут просто рай, – заметила Саулина.
Эмма помогла гостье снять меховой плащ.
– Главное – как можно лучше обслуживать проез-жающих, – напомнила она.
Саулина искоса взглянула на хозяйку гостиницы, обрушившую на нее целый водопад любезностей, и подумала, что Эмма сильно изменилась с той первой встречи. Четыре года назад она показалась деревенской девочке настоящей гранд-дамой, теперь же Саулина ясно видела, что перед ней просто преуспевающая трактирщица.
– Прежде всего мне хотелось бы принять горячую ванну. Это возможно? – осведомилась Саулина с вежливой властностью, приобретенной за годы обучения в монастыре.
– Будьте так любезны подождать немного тут у огня, а я обо всем позабочусь, – заботливо предложила хозяйка. – Я прикажу принести вам горячей мадеры.
Саулина допивала последний глоток горячего, сладкого и укрепляющего напитка с лимонной корочкой, когда вновь появилась трактирщица.
– Ванна готова, – объявила она с поклоном.
Прошло всего минут десять: слишком мало времени, чтобы нагреть воду для большой ванны. Да, в туманном воздухе этого странного дня явно ощущалось какое-то волшебство: не успевала Саулина высказать желание, как оно тут же исполнялось.
Она последовала за трактирщицей на второй этаж по той самой лестнице, по которой поднималась, полная ожидания и любопытства, вместе с Джузеппиной Грассини и ее служанкой Джаннеттой. Тогда было начало лета, стояла жара, окна были раскрыты, кругом все цвело; на этот раз гостиница, засыпанная снегом, казалась совершенно пустынной.
Слегка располневшая Эмма несла саквояж Саулины. Она прошла вперед по длинному коридору и отперла тяжелую дубовую дверь.
– Располагайтесь, мадемуазель.
Очевидно, французский стиль обращения утвердился окончательно.
Саулина вошла в кабинет, обставленный со строгим изяществом. Вдоль всех стен располагались книжные шкафы с застекленными дверцами. В глубине комнаты горел небольшой веселый камин, а вокруг него в обдуманном беспорядке были расставлены кресла, обитые французской парчой с рисунком в виде королевских лилий ярко-бордового цвета на кремовом фоне. У окна стоял большой письменный стол с секретером в стиле барокко.
Ничто в обстановке этой комнаты не напоминало о гостиничном номере. Саулина пристально взглянула на синьору Эмму, но высказать свое удивление вслух не посмела.
Эмма ответила ей улыбкой, означающей все и ничего.
– Надеюсь, эти апартаменты вам по вкусу, – сказала она.
– Но я заказывала ванну, – запротестовала Саулина.
Не желая вступать в объяснения, она в то же время очень хотела бы развеять сгущавшуюся вокруг нее завесу тайны.
– Если мадемуазель проявит еще чуточку терпения и последует за мной… – с этими словами Эмма провела ее в следующую комнату, где рядом с зажженным камином стояла огромная деревянная ванна, куда больше всех тех, что ей приходилось видеть до сих пор, выстланная белоснежной льняной простыней и наполненная горячей водой, благоухающей лавандой.
– Вы довольны? – спросила гордая собой Эмма.
– Стоило мне только взглянуть на нее, и я сразу почувствовала себя лучше, – улыбнулась Саулина.
– Желаете, чтобы я прислала камеристку вам в помощь? – предложила Эмма.
– Нет, спасибо, я справлюсь сама, – отказалась Саулина. – Поставьте, пожалуйста, мой саквояж вон там.
Трактирщица ушла. Саулина стала раздеваться, аккуратно складывая свою одежду на кресле у двери.
Ей хотелось получше рассмотреть библиотеку, привлекшую ее внимание, но она решила, что времени у нее предостаточно: ведь ей предстояло дожидаться, пока Коломбано исправит поломанное колесо.
Саулина открыла свой саквояж и вынула смену белья, сложив все предметы в нужном порядке на табурете рядом с ванной, а затем погрузилась в воду.
На краю ванны она обнаружила круглый кусок мыла с надписью Floris Soap. Где она раньше видела такое мыло? Много лет назад, в сыроварне Клары, в ванной комнате Гульельмо Галлароли.
То, что синьора Эмма оставила для нее на бортике ванны именно такое мыло, – конечно, совпадение. И все же тень сомнения омрачила прелестное лицо Саулины: ей стало страшно при мысли о том, что чувства, застывшие подобно кристаллам льда в самой глубине ее души, могут вновь растаять, подняться на поверхность и захлестнуть ее. Лучше уж совсем не знать радости, чем пережить жгучую боль, однажды уже изменившую ее характер.
Саулина принялась энергично растирать все тело намыленной льняной салфеткой, потом аккуратно смыла пену, вылезла из ванны, завернулась в льняную простыню и подошла к камину, чтобы согреться. Она натянула на себя нижнее белье, сложенное на табурете, потом потянулась за одеждой, развешанной на спинке кресла, и обнаружила, что и ее одежда, и обувь, и даже сам саквояж исчезли.
Оглядевшись по сторонам, Саулина увидела на кровати платье из тончайшей белой шерсти с золотой вышивкой, белые лайковые сапожки с небольшим каблучком, широкое манто из горностая и обитый серым бархатом сундучок с великолепными украшениями из жемчугов и бриллиантов. Наряд и драгоценности, достойные королевы. Значит, кто-то входил в комнату, пока она принимала ванну. А она и не заметила. Возможно, и сейчас, в эту минуту, кто-то подглядывает за ней.
Схватив платье в охапку, Саулина торопливо оделась. У нее стало немного спокойнее на душе. Она погляделась в зеркало над каминной полкой и не удержалась от соблазна надеть и драгоценности. Горностаевое манто придавало ей поистине королевское величие, а украшения из жемчугов с бриллиантами дополняли изящество наряда и подчеркивали ослепительную красоту ее лица.
Но кто мог позволить себе сыграть столь дорогую шутку?
Девушка более внимательно осмотрелась по сторонам, стараясь найти какой-нибудь знак, след, улику – словом, хоть что-нибудь, что помогло бы ей. Она пе-решла в кабинет и наконец, исследовав пядь за пядью все стены, заметила рядом с камином светящуюся щель. Тонкий, как лезвие ножа, луч света прорезал стену сверху до самого пола. Саулина надавила на край прорези, и часть стены повернулась вокруг собственной оси, открыв потайной проход.
Девушка оказалась на лестничной площадке: вниз уходила винтовая лестница с каменными ступенями, освещенными факелом. У нее больше не осталось сом-нений: таинственный некто, подменивший ее одежду, пришел этим путем, потому что дверь комнаты так и осталась запертой изнутри. Саулина спустилась на две ступеньки, лестница уходила вниз бесконечным винтом. Она тотчас же попятилась назад. Лучше вернуться в комнату и вызвать синьору Эмму: та в любом случае обязана многое ей объяснить.
Саулина вернулась и увидела, что проход, через который она сюда попала, исчез. Перед ней была только стена, сложенная из массивных камней, плотно пригнанных друг к другу. Прохода словно и не существовало никогда. Ее затошнило, голова закружилась, когда она поняла, что оказалась в ловушке из-за собственного любопытства.
Теперь ей ничего иного не оставалось, как спуститься по лестнице. Ступенька за ступенькой – и вот она у подножия винтовой лестницы. Вдаль уходила длинная подземная галерея, освещенная факелами. Очарование не-ведомого притягивало и страшило Саулину, словно глубокая пропасть, но она все-таки решила добраться до самого дна этой тайны.
Преодолев страх, Саулина двинулась вперед словно во сне, преследуемая эхом своих шагов. Поначалу она поминутно оборачивалась, ей все казалось, что на нее могут напасть сзади, но постепенно она пошла быстрее, и последний отрезок пути по подземному туннелю она проделала почти бегом. Галерея завершилась точно такой же винтовой лестницей, по которой она спускалась в противоположном конце. Саулина начала подниматься. Сердце колотилось прямо у нее в горле. Добравшись до верхней ступеньки, она увидела открытую дверцу. Ей пришлось немного наклониться, чтобы не стукнуться о притолоку. Она оказалась в комнате, которую помнила до сих пор: это была комната Гульельмо Галлароли в сыроварне Клары. Но в комнате ее ждала не единственная любовь всей ее жизни, а человек в маске, сидевший в кресле у зажженного камина.
– Добро пожаловать, мадемуазель, – сказал он. – Я вас ждал.
Голос… этот звучный, теплый, мужественный голос мог принадлежать только одному человеку, которого больше не было в живых.
Окаменевшая Саулина застыла перед незнакомцем, продолжавшим скрывать свое лицо под маской. Она была бледна, но полна решимости. Голова у нее работала ясно, а когда первый приступ замешательства миновал, в ее глазах засверкали искры гнева.
– Что означает эта клоунада? – спросила девушка холодным и отчужденным голосом.
– А ты не изменилась, Саулина, – сказал мужчина.
И опять этот голос, будивший в ней воспоминания.
Голос принадлежал Гульельмо Галлароли, человеку, в чьих объятиях она познала первую незабываемую дрожь любви. Но ее герой угас, истек кровью на булыжной мостовой, смертельно раненный французскими солдатами; она точно это знала, потому что бросилась на землю рядом с ним, положила его голову к себе на колени, и ее золотисто-желтое платье окрасилось его кровью. Нужно немедленно избавиться от этого нелепого обмана, чтобы не открылась старая рана и не проснулась прежняя боль, похороненная в самом дальнем уголке сердца. Гульельмо Галлароли был всего лишь тенью, воспоминанием о крушении, призраком, вызванным из небытия этим голосом, удивительно похожим на его собственный.
– Вы обязаны дать мне объяснения, синьор! – свирепо потребовала Саулина.
– Даже если я всего лишь бандит?
– Тем более, если вы бандит!
Мужчина в маске поднялся и подошел к ней.
– Тебе не страшно?
Отблески пламени освещали прекрасное лицо Сау-лины.
– Страх может смутить того, кому есть что терять, – горделиво ответила она. – Я все потеряла много лет назад. И больше ни минуты не потерплю неизвестности.
Они стояли лицом к лицу. Мужчина снял маску. В нескольких дюймах от лица Саулины засияла незабываемая улыбка Гульельмо Галлароли.
– Ты уверена, что потеряла все?
– Гульельмо… – прошептала она. – Но почему?
– Потому что это был единственный способ спасти тебя, – ответил он.
– А если наоборот? Если бы ты меня потерял?
– Но ты же здесь со мной, – сказал он, обнимая ее.
– Сколько раз за эти годы я пыталась воссоздать в памяти твои черты, – проговорила Саулина, пока он целовал ее в обе щеки. – Мне не удавалось вспомнить твое лицо.
Она по-прежнему говорила каким-то чужим, потухшим голосом, сама его не узнавая. Этот голос произносил слова, не имевшие к ней никакого отношения.
– Теперь тебе больше не нужно вспоминать.
– Потому что ты и есть Гульельмо, да? – спросила она без волнения и даже без любопытства.
Молодой человек кивнул. Он выглядел в точности таким же, как в тот день, когда они расстались, только немного похудел, возмужал и стал еще красивее.
– Или ты Рибальдо?
– И тот и другой, – признался он.
– Значит, это ты послал деньги в Корте-Реджину.
– Да, я.
– Значит, это тебя я считала мертвым, – уточнила она все так же равнодушно.
– Я жив. – Он обхватил ее лицо ладонями и поцеловал с бесконечной нежностью.
Гульельмо усадил ее рядом с собой на диван у потрескивающего огнем камина.
– Итак, ты заманил меня в свое тайное царство через подземный ход.
– Я хотел сделать тебе сюрприз.
– И именно ты унес мою одежду из гостиничного номера?
– Эта комната принадлежит мне. И вся гостиница – тоже.
– Стало быть, ты не умер, – проговорила она, как будто рассуждая вслух.
– Похоже, тебя это чуть ли не огорчает, – разочарованно заметил он.
– Я помню, как меня оторвали от тебя, – сказала Саулина, преодолев на мгновение свою безучастность. – Помню, как ты лежал поверженный и истекал кровью на улице у Сенных ворот.
– Я закрыл глаза, мне казалось, что я умираю, – начал рассказывать Рибальдо, – но я все слышал. Даже твой голос, затихающий вдали. Слышал, как отъехала карета. «Il est foutu» [22]22
Ему крышка (фр.).
[Закрыть], – сказал один из французов. Для него я был всего лишь одним из мертвецов, за время этой долгой войны он их повидал немало. Я знал, что Обрубок из Кандольи где-то поблизости вместе с друзьями, и не удивился, когда услыхал, как он говорит: «Телом займемся мы». Французы решили, что нет смысла поднимать шум из-за трупа. К тому же французский офицер торопился передать тебя мадам Грассини, присвоив лавры спасителя и благодарность генерала Бонапарта.
– Кто тебя предал? – спросила Саулина.
– Крестьянин, который вез нас на телеге с сеном.
– Я видела его в придорожной канаве. Его задушили.
– Я почувствовал, что меня подняли, и потерял сознание, – продолжал Рибальдо. – Все остальное мне потом рассказали друзья.
– Что они тебе рассказали?
– Меня погрузили на лодку и доставили в больницу. Там Обрубок потребовал придворного лекаря Фортунато Сиртори. Он знал, что если есть хоть один шанс вырвать меня из лап смерти, то сделать это может только он.
Саулина сохранила яркое и тревожное воспоминание о Фортунато Сиртори. От его похотливых притязаний ее избавило вмешательство его любовницы Марции. И все же воспоминание о нем не было мрачным, наоборот, в ее памяти этот человек был связан с феерической обстановкой волшебной сказки. И у этой сказки был счастливый конец.
– Я тоже знакома с этим человеком, – сказала она вслух.
– Знаю, – хмуро кивнул Рибальдо.
– Итак, он взялся тебя лечить, – вернула она его к прерванному рассказу.
– Сиртори прибыл незамедлительно, – продолжал Рибальдо, – я потерял много крови. Пуля застряла в плече, не задев легкого. Кровотечение остановилось само собой. Придворный лекарь извлек этот кусочек свинца длинными щипцами, а потом обработал и зашил рану.
– А потом? – не отставала Саулина.
– Обрубок ухаживал за мной. Как только я пришел в себя, первая мысль моя была о тебе. От наших осведомителей нам стало известно, что тебя отвезли в Монцу и отдали в колледж Святой Терезы по приказу самого Бонапарта.
– И ни разу за все это время у тебя не появилось желания сообщить мне, по крайней мере, что ты жив?
– Я знал все о твоей жизни – месяц за месяцем, год за годом. Я мог бы отправить тебе весточку, но это было слишком опасно.
– То есть ты мне не доверял?
– Это была всего лишь разумная предосторожность.
Саулина вспомнила о своих страданиях, о крушении всех своих надежд.
– Я бы могла ждать тебя, ничем не выдав ни себя, ни тебя.
– Ты все-таки была еще совсем ребенком.
– Зато теперь я вообще ничто.
Рибальдо взял ее за руку.
– Мы снова вместе. Я ни на минуту не терял тебя из виду. Пару раз я даже не удержался от соблазна подобраться поближе, чтобы взглянуть на тебя. Ты стала настоящей красавицей. Волосы у тебя были распущены, вот как сейчас, и струились по спине. – Он провел по ним рукой. – Они всегда кажутся немного растрепанными, даже когда ты стараешься перевязать их ленточкой.
Саулина покраснела.
– Я любовался твоим вечно нахмуренным личиком, твоим гордым взглядом. Сколько раз меня охватывало желание приблизиться к тебе, обнять, унести с собой… Я всегда тебя любил.
– Почему же ты решил объявиться именно сейчас, а не месяц или год тому назад?
– Потому что не хотел прийти слишком поздно.
– Я не понимаю, – сказала Саулина.
– Маркиз Феб Альбериги д'Адда явно заинтересовался тобой.
– Ну и что?
– Он мог уговорить тебя выйти за него замуж или кое-что похуже.
– Сделать меня своей любовницей?
– Зачем об этом думать, когда теперь мы снова вме-сте!
– Ты держишь меня в своих объятиях, и мне больше нечего требовать от жизни, – улыбнулась Саулина. – Чего еще может хотеть женщина? Я любима благородным разбойником. Богатым и могущественным синьором, героем, не знающим страха.
Рибальдо ничуть не удивился ее волнению и слезам, молчаливо покатившимся по щекам Саулины.
– Наша история начинается здесь и сейчас, в эту самую минуту.
– Тебе бы этого хотелось? – спросила девушка.
– Я думал, что ты тоже этому обрадуешься, – ответил он, сбитый с толку ее странным тоном.
Саулина вскочила на ноги, ее лицо пылало, глаза метали молнии. Она взглянула на своего героя с уничтожающей насмешкой.
– Ты позабыл одну мелочь, – презрительно проговорила она. – Ты совсем упустил из виду, сколько дней я провела в отчаянии. Впрочем, возможно, ты вовсе об этом не думал.
– Что-то я тебя не понимаю, – признался Рибальдо, пораженный внезапной переменой, произошедшей с Саулиной.
– Конечно, ты не понимаешь! Ведь ты ждал, что я безоговорочно признаю в тебе победителя. Бесконечная любовь, безграничная преданность!
– Я ожидал найти женщину, чьи чувства неизменны, – рассердился он.
– Признательную, восторженную Саулину, – подсказала она.
– А вместо этого нахожу капризную и избалованную девчонку, – сурово перебил он ее.
– Которую каждый использовал на свой лад, – усмехнулась Саулина.
– Ты сама не знаешь, что говоришь.
– Да неужели? – Сверкающие черные глаза наполнились слезами. – Правда в том, что каждый играл в свою игру, – проговорила она таким голосом, будто сама только что наконец разрешила загадку своей жизни. – А ты, – губы у нее задрожали, – ты преспокойно ждешь четыре года и даже спросить себя не хочешь, что могло сломаться у меня в душе за это время.
– Ты была ребенком. И ты была в надежных руках.
– Но я видела тебя мертвым на мостовой. Я должна была четыре года ожидать чуда?
– Успокойся, Саулина!
Она, как детские кубики, опрокидывала все его оправдания. Они предстали во всей своей несостоятельности, никчемности, надуманности и самодовольстве.
– Ребенком, – безжалостно продолжала женщина, – я была ребенком. Я была в надежных руках. В кладовке, как дозревающее яблоко.
– Я так не думал и сейчас не думаю.
– Ты думал, что я еще могу подождать. А вот Феб решил, что я уже созрела. И тогда тебя заела ревность…
– Прекрати, Саулина! Довольно!
– Ты же сам мне сказал, что сделал свой ход, потому что маркиз Альбериги д'Адда положил на меня глаз. Если бы не эта досадная помеха, сколько еще лет мне пришлось бы ждать? И что вам всем от меня нужно? – спросила она, повернувшись в бешенстве к нему.
– Я хочу, чтобы тебе было хорошо и мне, по возможности, тоже.
– Похоже, единственный человек, не имевший далеко идущих целей в отношении меня, – с грустью сказала Саулина, – был французский генерал. В тот момент, когда он подарил мне табакерку, я поверила, что моя жизнь изменится.
– А разве она не изменилась?
– Я верила, что сама возьму в руки вожжи своей судьбы, а вместо этого оказалось, что другие направляют все мои шаги. – В ее голосе прозвучала безысходная горечь. – Другие все решали за меня.
– Ты все чертовски усложняешь, – улыбнулся Рибальдо, подходя к ней с ласковой улыбкой и твердым намерением помириться.
– Нет, Гульельмо, – холодно отрезала она. – Таким простым способом столь сложные дела не решаются. Меня обманули, предали. Я-то думала, что живу и действую по собственной воле, а вместо этого оказалось, что я всего лишь предмет игры вроде мячика. И правила от меня не зависят. Возница был в сговоре с тобой, – добавила Саулина.
– Да, но я в этом ничего плохого не вижу.
– Синьора Эмма исполняла твои указания.
– Она всегда их исполняет. Она у меня на службе.
– Все действовали против меня.
– Но я люблю тебя!
– Да, ты меня любишь… по-своему. Словно я твоя вещь. А на самом деле ты любишь только себя.
– Это неправда! – обиделся Рибальдо. – Я сражаюсь за других.
– Ради собственной славы.
– Я рискую жизнью ради них.
– Но для себя ты выстроил королевский замок в лесу.
– Я готов все раздать людям. Я всегда так поступал.
– Но от своих подданных ты ждешь обожания, от своих женщин – безграничной преданности и любви.
Красивое лицо Рибальдо вспыхнуло гневом.
– Да кто ты такая, чтобы учить меня жить?
– Я женщина, никому не дающая права распоряжаться своей жизнью. Ты хозяин своей жизни. Решай сам, когда дело касается тебя лично. Я как-нибудь сама о себе позабочусь. С этой минуты я сама себе хозяйка. Отказываюсь от любого покровительства, не стану слушать ничьих советов. Все свои ошибки я хочу совершить сама.
– Но ты не можешь, – встревожился Рибальдо, – ты же не знаешь света!
– Ну конечно, – насмешливо протянула Саулина, – я не знаю света. И поэтому я должна доверяться мнению других, направляющих меня с высоты своего опыта. Грассини хотела сделать из меня красивую говорящую куколку, которую можно демонстрировать в обществе, как некое ярмарочное чудо. Одни меня учат, что понятие правосудия пришло к нам из Франции. А вот благородная сестра Клотильда исподволь внушает мне, что порядок и благополучие обеспечивают Австрия и церковь. Ты настраиваешь меня против тех и других.
– Я всего лишь любил тебя больше жизни, – сказал он.
Во взгляде Саулины появился лихорадочный блеск.
– Нет, это я любила тебя больше жизни! – воскликнула она. – А ты просто домогался меня, как придворный лекарь Фортунато Сиртори. Для собственного удовольствия. Вся разница между вами в том, что он хотел получить свое удовольствие немедленно, а тебе хватило хладнокровия отложить дело на потом.
– Ты меня попрекаешь тем, что я не совратил несовершеннолетнюю девочку?
– Я тебя попрекаю тем, что ты отложил меня в сторону, как вещь. Очень важную, очень дорогую вещь, которой можно воспользоваться в любой момент, когда тебе этого захочется. А между тем моя жизнь кончилась. Моя душа иссохла и умерла, мои мечты раскрошились и рассыпались, как сухая глина.
– Ты считаешь, что я так сильно отличаюсь от человека, с которым ты рассталась четыре года назад?
– Нет. Ты в точности такой же, каким был тогда. Это я изменилась.
– Значит, ты больше меня не любишь, – сказал он с бесконечной горечью.
– Человек, которого я любила, умер на мостовой у Сенных ворот летним вечером четыре года назад.
– И больше ты меня не полюбишь?
– Не знаю, – призналась Саулина с глубокой грустью.
– Что я могу для тебя сделать?
– Верни мне мою карету и мою одежду. Я хочу вернуться в Милан.
* * *
В карете Саулина разрыдалась. Она оплакивала признания, открывшие ей с неожиданной стороны личность человека, которого она любила, но еще горше она плакала потому, что продолжала отчаянно и безнадежно любить Рибальдо. Вот опять карета увозит ее прочь от него. Она звала его, призывала, заклинала, рвалась к нему всем сердцем, но так и не нашла в себе сил вернуться к нему. Если бы она повернула вспять, ее волнение улеглось бы, а сжигавшее ее желание было бы удовлетворено, но она изменила бы себе самой и своей судьбе.
