Текст книги "Ветер прошлого"

Автор книги: Ева Модиньяни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

8

В середине июля Саулина поняла, что беременна. Она была прекрасна и весела, как весенний день.

– Только этого нам и не хватало, – сердито сказала Джузеппина Грассини, услыхав радостное известие.

Саулина решила, что слова певицы продиктованы ревностью.

– Я надеялась, что ты меня уже простила.

– Это не означает, что я не должна тебя пожалеть.

Но глаза Джузеппины были полны сочувствия.

– Ты поступила неосмотрительно, – упрекнула она свою подопечную, стараясь выбирать слова, точно отражающие ее собственное мнение и в то же время необидные для девушки.

– Мне жаль, Джузеппина, – искренне вздохнула Саулина.

– Нет, ты просто не хочешь ничего понимать!

– Что я должна понять?

– Я пытаюсь тебе объяснить, что случившееся с тобой вовсе не так замечательно и чудесно, как тебе кажется.

– Нет, это ты не понимаешь! Говорю же тебе, у меня будет ребенок от Наполеона…

– Как трогательно, – перебила ее Джузеппина. – Новая жизнь зародилась во чреве прелестной итальянской малышки после встречи с молодым корсиканцем, который стал первым консулом Франции и вершителем судеб Италии.

– А что? Разве это не так? – обиделась Саулина.

– Это ты так думаешь, моя бедная маленькая глупышка, – охладила ее пыл Джузеппина.

– Наполеон будет счастлив, когда я ему скажу, – Саулина не слушала ее возражений.

– От души желаю, чтобы так оно и было, – вздохнула Джузеппина. – Но если ты хотела завести ребенка от него, чтобы на этом построить свое будущее, то ты выбрала не ту цель.

Саулина вспыхнула от негодования.

– Это в тебе ревность говорит! Ты просто завидуешь! Мне жаль тебя.

Джузеппина не обиделась, в ее голосе не было ни яда, ни злости:

– Как бы я хотела, чтобы ты оказалась права…

Саулина повернулась, не говоря больше ни слова, и бросилась в свою комнату. Закрывшись там, она разрыдалась. Когда слез не осталось, а напряжение немного ослабело, молодая женщина попыталась успокоиться, припомнив все нежные подробности свидания с Напо-леоном. Она провела свою первую ночь любви с первым консулом, а потом вернулась домой, где ее поджидала Джузеппина. После неизбежной в таких случаях сцены подруги помирились, и все было бы хорошо, если бы теперь Саулина не сказала, что ждет ребенка. Только что налаженная дружба вновь разрушилась.

Саулине хотелось верить, что слова ее покровительницы продиктованы ревностью, но сердце подсказывало ей, что это не так. До сих пор она чувствовала себя хозяйкой собственной судьбы, а теперь постепенно начала понимать, что замок, построенный на зыбких песках ее иллюзий, может рухнуть в любой момент, похоронив ее под развалинами. Неужели она так сильно хочет произвести на свет отпрыска Наполеона? Джузеппина не пожалела красок, стараясь открыть ей глаза на его истинную суть.

– Обо всех его амурных похождениях первой всегда узнает его жена Жозефина, – объяснила она. – Ее притворные жалобы никогда на него не действовали. Точно таким же образом измены мужа ни капельки не волновали ее. Жозефина никогда его не любила. Он тоже ее больше не любит. Но они по-прежнему ценят друг друга, угасшая страсть ничуть не охладила их взаимовыгодный союз. Это она ведет его по запутанным коридорам французской политики.

Саулина без сил рухнула на кровать.

– Значит, передо мной два пути, – рыдала она, – либо аборт, либо ублюдок.

Джузеппина была права: как только этот ребенок появится на свет, она лишится всякой надежды на будущее. Для женщины без имени, без состояния, с незаконнорожденным младенцем на руках все честные пути были закрыты. Саулина уже увидела себя в отвратительной норе где-нибудь в Боттонуто, вынужденную заниматься проституцией, чтобы не умереть с голоду. В лучшем случае она вновь окажется в цепких руках какой-нибудь сводни вроде Аньезе и будет переходить из одной постели в другую, пока болезнь окончательно не сведет ее в могилу.

Этот росток жизни, развивавшийся у нее под сердцем, росток, на который она сознательно или бессознательно рассчитывала при построении своего будущего, встал между нею и остальным миром в момент наивысшего расцвета ее юности. Никогда в жизни ей еще не было так страшно и одиноко.

Она подумала о Рибальдо, благородном разбойнике, который любил ее и в которого она сама была влюблена. Зачем она тогда сбежала от него? Теперь, когда связь с чудесным прошлым была окончательно разрушена, она поняла, что ничто и никогда не сможет изгнать Рибальдо из ее сердца. Но она потеряла его навсегда. Чем мог стать для нее Наполеон Бонапарт, если не любовником на одну ночь? Почему он так и не дал о себе знать, хотя находился в Милане, почему не навестил ее, почему не прислал хотя бы письма, хоть коротенькой записки?

Саулина обхватила лицо руками, продолжая плакать.

– Гульельмо, – рыдала она, – моя собственная гордость меня погубила!

В необъятных размеров кабинете палаццо герцога Сербеллони Саулину принял секретарь первого консула Фовле де Бурьен. У него был кроткий вид верного мирного пса, впрочем, он в любой момент мог зарычать, если бы счел, что хозяину угрожает опасность. Он наслаждался своим положением в тени великого человека, при одной мысли о потере такого положения его бросало в дрожь. У него были обрюзгшие, свисающие, как у мастифа, щеки и хищный взгляд хорька. Своей нынешней высокой должностью Бурьен был обязан тому, что он единственный проявил доброжелательность по отношению к маленькому корсиканцу, когда они вместе учились в школе в Бриенне. Он никогда не смеялся вместе с другими над малым ростом Наполеона, не издевался над его низким происхождением. Наполеон этого не забыл.

«Так это и есть знаменитая Саулина», – подумал он, увидев девушку, чья бледность и строгость выдавали страшное внутреннее напряжение.

– Чем могу быть вам полезен? – спросил он, указывая ей на изящное резное кресло.

– Я хочу видеть первого консула, – деловито и властно сообщила она, отлично научившись распознавать подчиненных, пусть даже занимавших самые высокие должности.

– Понятно, – кивнул Бурьен.

Он привык видеть у себя в приемной женщин всяких рангов и состояний, добивавшихся чести получить аудиенцию у Бонапарта. Саулина, пожалуй, была красивее, моложе, соблазнительнее и своеобразнее других, но тем не менее она была одной из многих.

– Не думаю, что вы сможете увидеть первого консула… по крайней мере сегодня, – объявил секретарь.

– Но у меня неотложное дело!

– Все дела Наполеона Бонапарта являются неотложными. Другими он не занимается.

– А завтра? – настаивала она. – Если я вернусь завтра?

– Очень маловероятно, – безжалостно продолжал Бурьен.

Саулина растеряла всю свою уверенность, ей казалось, что она вот-вот лишится чувств. Каждый новый шаг разрушал прекрасный, но хрупкий замок ее надежд.

– Что же мне делать? – воскликнула она, устремив на секретаря полный отчаяния взгляд.

Бурьену стало жаль ее, он вспомнил свои юношеские иллюзии и подумал о жестокости власти, о том зле, которое в мгновение ока мог причинить такой человек, как Бонапарт, девушке вроде этой, стоявшей сейчас перед ним.

– Вам остается только ждать, – сказал секретарь.

– Сколько ждать?

– Пока первый консул будет занят делами.

– Но я Саулина…

– Саулина Виола, я знаю, – добродушно перебил ее Бурьен.

– Вы меня знаете? – Саулина была приятно удив-лена.

– Я тоже был в тот день в Корте-Реджине.

– Извините, но я вас не запомнила.

Бурьен снисходительно пожал плечами:

– Такова уж моя судьба – вечно оставаться незамеченным.

– Вы мне поможете? – с надеждой спросила Саулина, почувствовав, что имеет дело с добрым человеком.

– Увы, от меня мало что зависит, – признался он.

– Для Бонапарта вы самый близкий человек.

– Могу я быть с вами откровенным?

– Я прошу вас об этом! – с жаром воскликнула Саулина, готовая на все, лишь бы положить конец неопределенности.

– Видите ли, моя дорогая, – объяснил Бурьен, – в своей частной жизни великие люди подразделяются на две категории: на тех, кто занимается делами, когда им не хватает женщин, и тех, кто вспоминает о женщинах, когда завершены все государственные дела.

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что уже сказал, – сухо заключил Бурьен. – И вы меня прекрасно поняли.

– Не очень-то вы мне помогли, – тяжело вздохнула Саулина.

– Я был с вами предельно откровенен.

– И вы говорили искренне?

– Среди всех известных мне опасностей искренность представляется наиболее серьезной.

Что еще он мог ей сказать? Что первый консул обожал предаваться злословию и сплетням, находясь в постели с женщинами? Что, узнав из полицейских отчетов об измене какой-нибудь синьоры мужу, спешил сообщить об этом злосчастному рогоносцу? Что другую шестнадцатилетнюю итальянку, не менее красивую, чем Саулина, Наполеон, позабавившись с ней, выставил за дверь посреди ночи, как надоедливую собачонку? Что ему доставляет садистское удовольствие издеваться над женщинами?

– Передайте ему… Нет, не нужно, – оборвала себя Саулина, поворачиваясь, чтобы уйти.

В карете по дороге домой она решила, что единственным достойным выходом для нее является смерть. Только так она сможет избежать отчаяния и позора. Джузеппина Грассини была добра к ней и простила ее, даже когда Саулина заняла ее место в постели Бонапарта. Джузеппина выложила ей всю жестокую правду без утайки, а она не поверила, прислушиваясь к голосу своих иллюзий да к словам мужчины, произнесенным в минуту страсти.

По возвращении домой она постаралась избежать встречи с Джузеппиной и немедленно закрылась в своей комнате, захватив по дороге значительный запас настойки опия. Приготовив раствор, Саулина выпила все до капли. Ей с ее ошибками нет места в мире. Она упала на постель и начала шептать слова последней молитвы, куда-то уплывая, подхваченная вязкой, маслянистой бесконечностью, из которой невозможно было выпутаться. Она увидела лица Рибальдо и Наполеона, сливающиеся в одно лицо, дружескую улыбку Джузеппины, измученный взгляд матери, услышала ее кроткий, но уверенный голос, предсказывающий любимой дочери великое будущее… Потом наступила тяжелая и мрачная тишина… все исчезло.

Страшная тошнота и мучительная резь в желудке заставили ее проснуться. Саулина ощутила омерзительный вкус во рту. Весь яд был исторгнут из ее желудка, слуги суетились возле кровати, наводя порядок, а врач отдавал распоряжения.

– Откройте глаза, – скомандовал он.

– Не могу, – чуть слышно прохрипела Саулина.

– Вы должны проснуться, – он грубо потряс ее за плечо.

– Оставьте меня в покое, – сонно пробормотала она.

– У меня есть приказ спасти вас, – объяснил доктор, обеспокоенный больше собственной карьерой, нежели жизнью пациентки.

– Я устала.

– Вы должны проснуться. Ваши ум и тело должны действовать.

– Проснитесь, Саулина, – раздался над ней другой голос – звучный и властный.

Невероятным усилием Саулина разлепила веки и увидела первого консула.

– Вы мне не поверили, – упрекнул ее Наполеон. – А ведь вы знали, что всегда и в любом случае можете рассчитывать на мою помощь.

– Я думала, мне не остается ничего иного.

– Нет, вы будете жить.

– А ребенок? – спросила она со вздохом.

– Ваш ребенок появится на свет. – Это был приказ, холодное и четкое распоряжение. – У него будет отец: ваш муж, которого я выберу специально для вас.

9

У Наполеона Бонапарта не было особых причин питать уважение к банкиру Моисею Формиджине, но в некоторых случаях он прибегал к его советам по экономическим вопросам. Наполеон прекрасно знал о его махинациях с Петье и Мюратом, но ничего не мог с этим поделать, вернее, понимал, что любое вмешательство ничего не изменит. Среди нуворишей, обогатившихся при помощи ростовщичества и жульнических спекуляций, еврей из Модены был, пожалуй, самым умным, следовательно, он был не так опасен, как остальные, а при случае мог оказаться полезным.

Моисей Формиджине поклонился при входе, затем со всей возможной осторожностью разместил свои необъятные телеса в самом большом кресле, какое только могли найти во дворце специально для него: ему еле-еле удалось втиснуться. Он выглядел усталым, напряженным, огорченным и заметно нервничал.

– Я сразу перейду к делу, – начал Бонапарт, как только банкир занял свое место. – Назовите мне имя самого блистательного представителя миланской знати, за которого любая девица мечтала бы выйти замуж.

Это был странный вопрос – трудный, бестактный и странный, заставивший гостя еще больше покраснеть, вспотеть и заволноваться. Он ожидал назначения министром финансов, а этот нелепый вопрос отодвигал приятное событие на совершенно неопределенный срок. Самый богатый человек в Трансальпийской республике провел рукой по лбу, пытаясь стереть пот: этим душным июльским утром он особенно страдал от жары. Ночная гроза так и не освежила воздух.

– Милан полон блистательных имен, – заговорил Моисей, тщательно подбирая слова. – И вам, генерал, они известны лучше, чем мне.

– Ну хорошо, скажем по-другому, – уступил Наполеон. – Найдется ли один знатный дворянин, занимающий, несомненно, престижное положение, но имеющий крайнюю нужду в деньгах для поправки своего имущественного положения?

– Таких много.

– Один, – сухо напомнил первый консул. – Лучший. Самый блестящий.

– Есть такой дворянин, – облегченно вздохнул Формиджине.

– Имя?

– Его зовут Феб Альбериги д'Адда. Ему около тридцати. Четыре года вдовеет. Детей нет. Его отец, старый маркиз, расточает состояние, гоняясь за крестьянской юбкой. Маркиза, его мать, одержима демоном азартной игры. Его брат Чезаре пошел по стопам матери. Его сестра живет на озере Комо и делает бесконечные долги, чтобы держать вокруг себя армию поклонников.

– Чудная семейка! – воскликнул первый консул.

– Это все паршивые овцы. Есть еще Пьетро, брат-священник, и сестра Клотильда, принявшая сан. Они отличаются редкостной добродетелью. Арендаторы, доведенные до крайней нищеты, не платят. По их землям прошлись несколько армий, уничтожая будущий урожай. Семья была обложена тяжелой данью. Сначала платили французам, потом – в еще более крупных размерах – австрийцам и русским. А теперь снова французам.

– Это несущественные подробности, – нахмурился Наполеон.

– В этом году маркиз Феб был вынужден обратиться в банк, чтобы расплатиться с долгами.

– И вы предоставили ему заем?

– Разумеется.

– Под какое обеспечение?

– Под залог всей его миланской недвижимости.

Банкир рассказал все. Несколько мгновений первый консул пребывал в задумчивости. Он вскочил, словно подброшенный пружиной, и начал мерить шагами просторный кабинет. В конце концов он остановился перед банкиром, заложив руки за спину и пристально глядя в глаза собеседнику.

– Хочу узнать ваше мнение: мог бы маркиз взять в жены девицу без роду-племени, но наделенную состоянием, способным поправить экономическое положение семьи?

– Этого мне знать не дано, генерал. Насколько велико приданое?

– Оно равно заложенному имуществу Альбериги д'Адда.

– И вы собираетесь обеспечить, да будет мне позволено спросить, столь колоссальное состояние?

– Нет, – с обаятельной улыбкой ответил Наполеон, – об этом позаботитесь вы, тем более что кому, как не вам, знать, чему равна задолженность семьи.

Если бы в эту минуту банкир не сидел, ему стоило бы немалых усилий сохранить равновесие.

– Я? – выдавил он из себя так, словно этому слову суждено было стать последним, слетевшим с его губ.

– Вы, месье Формиджине. Это будет услугой, которую я, разумеется, не забуду.

Моисей поднялся на ноги с удивительным для его веса проворством и поклонился первому консулу. Пот лил с него градом, обычно багровое лицо едва не почернело от прилива крови.

– Считайте, что я всегда в вашем распоряжении, – прохрипел он, сделав хорошую мину при плохой игре.

А впрочем, не исключено, что игра была не так уж и плоха. В конечном счете данное капиталовложение, хоть и весьма значительное, принесет-таки ему в виде барыша кресло министра финансов. Устроившись на троне экономической власти, он в скором времени сравняет счет.

10

Саулина в полной мере наслаждалась медленным возвращением к жизни. Доктора успела вызвать Грассини, интуитивно почувствовавшая опасность. Теперь Саулина пила молоко, мед и отвары целебных трав, а Джузеппина Грассини пела в «Ла Скала», поручив ее заботам Джаннетты со строгим наказом глаз с нее не спускать. Бедной женщине хватило треволнений и угрызений, пережитых несколько лет назад, когда Саулина сбежала из дому. Теперь они научились ладить друг с другом.

Хотя силы еще не вернулись к Саулине, она решила принять ванну и надеть шелковую сорочку, которую Джузеппина в прошлом году привезла ей из Парижа. Саулина была бледна, но бледность лишь еще более выигрышно оттеняла ее красоту и очарование.

В комнате сгущались вечерние тени.

– Зажги свечу, Джаннетта, – приказала Саулина.

– Да, синьорина.

Старая служанка задернула муслиновые занавески от комаров, взяла свечку и зажгла ее.

– Почитай мне что-нибудь, Джаннетта.

– Что же вам прочесть, синьорина? – растерялась служанка, не привыкшая иметь дело с печатным словом.

– У меня на столике лежит одна книжечка.

– Да их тут много! – заметила служанка.

– Она называется «Зеламира, или Необычные связи», – уточнила Саулина.

– Да я годами вижу ее у вас в руках, – сказала Джаннетта.

Она взяла книжку и начала читать, не подозревая, какие мучительные воспоминания воскрешал этот маленький роман в памяти молодой хозяйки.

Саулина закрыла глаза и предалась воспоминаниям.

Настойчивый звонок колокольчика прервал чтение, и вскоре на пороге комнаты предстал Наполеон Бонапарт, сделав знак служанке оставить их одних.

– У меня для тебя хорошие новости, – объявил он, легко коснувшись губами ее лба.

– Вы сами по себе хорошая новость, – солгала она.

Он улыбнулся, польщенный, и сел рядом с ней.

– Так непривычно видеть вас улыбающимся, друг мой, – осторожно заметила Саулина.

– Полагаю, мне удалось наилучшим образом разрешить наше маленькое затруднение.

Это была утешительная новость. Особенно ей понравилось слово «наше», как бы подчеркивающее его сопричастность.

– Я ни минуты в вас не сомневалась, – сказала она, ничуть не смущаясь тем, что в ее словах содержится откровенная, зато пришедшаяся весьма кстати ложь.

– Но ты вела себя так, словно не доверяла мне, – мягко упрекнул ее Наполеон.

– Это себе самой я не доверяла.

– Видишь ли, Саулина, – продолжал Наполеон, – большая часть того, что обо мне говорят и о чем ты, несомненно, слышала, это правда. Не знаю, годится ли это в качестве оправдания, но у меня нет времени для любви, для соблюдения приличий, для формальностей и обрядов.

– Но ведь я ни о чем вас не просила, – смиренно вздохнула Саулина.

– Эти объяснения я должен дать самому себе, – уточнил первый консул. – Тот, кто побывал в горах, не может дышать воздухом равнины. Но высоко в горах дышится не так легко, как кажется людям.

– Почему вы мне все это рассказываете?

– Сам не знаю. Может быть, для того, чтобы не говорить с тобой о любви. Может быть, чтобы не говорить тебе, что любовь – это пустая трата времени и одно из людских безумств.

– Слушая вас, я теряюсь.

– Пройдут годы, Саулина, наши дороги разойдутся, но я навсегда сохраню твой образ в своем сердце.

– Однако я должна выйти замуж за другого, – с грустью заметила она.

– Это единственный выход для нас.

Сердце Саулины вдруг болезненно заколотилось.

– Могу я узнать, кто мой суженый?

– Феб Альбериги д'Адда, – ответил Наполеон.

– И он женится на девице в моем положении?

– Даю тебе слово, ты войдешь в его дом полновластной хозяйкой.

Месяц назад Саулина размышляла над тем, каковы будут плюсы и минусы, если она примет покровительство маркиза Феба Альбериги д'Адда. И вот теперь Наполеон Бонапарт подносит ей на серебряном блюде титул маркизы!

Еще совсем недавно ей казалось, что ее жизнь кончена, она хотела умереть. Теперь же она поняла, что ее жизнь только начинается. Она вообразила себя в подвенечном платье у алтаря, где священник в парадном церковном облачении во имя бога соединит неразрывными узами ее имя и то существо, что она носила под сердцем, с благородным именем Альбериги д'Адда. Для крестьянской девочки, всего четыре года назад покинувшей убогое селение Корте-Реджина, открывались двери мечты, причем в тот самый момент, когда она уже решила, что потеряла все.

Думая о Фебе Альбериги д'Адда, Саулина вдруг прямо перед собой увидела Рибальдо. Она провела рукой по его волосам и поцеловала его со всей страстью, на какую была способна. Но очарование тут же рассеялось: она целовала Наполеона Бонапарта.

И ее радостная улыбка сменилась слезами.