Текст книги "Детектив США. Выпуск 9"

Автор книги: Эрл Стенли Гарднер

Соавторы: Раймонд Чэндлер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

– Погоди минутку, – сказал я. – Я еще не закончил. Мисс Фромсетт, допустим, у него что-то было на уме, что-то глубоко угнетало его. Именно так он и выглядел вчера. Допустим, он знал обо всем этом больше, чем мы – или чем я – отдавали себе отчет, он знал, что наступает решающий момент. И вот он захотел отправиться куда-нибудь, чтобы обдумать, что ему делать. Как вы думаете, такое ведь возможно?

Я замолчал и стал ждать ответа, краем глаза наблюдая за нетерпением Дегармо. Подумав немного, девушка сказала монотонным голосом:

– Он бы не стал убегать и прятаться. От того, что его изводило, не спрячешься и не убежишь. Но он мог захотеть уединиться, чтобы все обдумать.

– В чужом месте, в гостинице, – сказал я, вспоминая слова, услышанные в «Гранаде». – Или в куда более спокойном месте.

Я огляделся в поисках телефона.

– Он у меня в спальне, – сказала мисс Фромсетт, сразу сообразившая, что я ищу.

Я прошел к двери в конце комнаты. Дегармо следовал за мной по пятам. Спальня была выдержана в цвете слоновой кости и в розовато-сером. Большая кровать без изножья, подушка все еще сохраняла оставленную головой круглую вмятину. Туалетные принадлежности поблескивали на встроенном туалетном столике с настенными зеркалами над ним. В приоткрытую дверь виднелся темнокрасный кафель ванной комнаты. Телефон стоял на ночном столике рядом с кроватью.

Я сел на край постели, похлопал то место, на котором еще недавно лежала голова мисс Фромсетт, поднял трубку и набрал межгород. Когда телефонистка ответила, я попросил соединить меня с констеблем Джимом Пэттоном в Пума-Пойнте, лично, очень срочно. Положил трубку, закурил сигарету. Дегармо стоял надо мной, широко раздвинув ноги, с угрожающим видом, жесткий, неутомимый, напряженный, как сжатая пружина.

– А теперь что? – проворчал он.

– Подождем, поглядим.

– Кто здесь командует парадом?

– Сам знаешь, если спрашиваешь. Я командую – если ты не хочешь, чтобы командовала лос-анджелесская полиция.

Он зажег спичку о ноготь большого пальца, посмотрел, как она горит, попытался задуть ее долгим настойчивым выдохом, но только отгибал от себя пламя. Выбросив ее, он достал другую и стал жевать ее. Вскоре зазвонил телефон.

– Соединяю вас с Пума-Пойнтом.

В трубке раздался сонный голос Пэттона:

– Да? Пэттон из Пума-Пойнта у телефона.

– Это Марлоу из Лос-Анджелеса, – сказал я. – Помните такого?

– Конечно, помню, сынок. Просто я еще не совсем проснулся.

– Сделайте мне такое одолжение, – сказал я. – Хотя, конечно, вы не обязаны. Съездите или пошлите кого-нибудь на Малое Оленье озеро и проверьте, нет ли там Кингсли. Но так, чтобы он вас не заметил. Может, машина стоит рядом с домом или свет горит в окнах. И не упускайте его из виду. Позвоните мне как можно скорее, и я приеду. Можете это сделать?

– А если он захочет уехать? У меня нет оснований его задерживать.

Пэттон позвонил минут через двадцать пять. На даче Кингсли горел свет, рядом с домом стояла машина.

35

Мы перекусили в «Альгамбре», я заправился бензином, мы выехали на 70-ю автостраду и покатили по холмистой местности, минуя ранчо и грузовики. Машину вел я, Дегармо сидел в углу нахохлившись, зарыв руки в карманы.

Я смотрел, как ровные ряды раскидистых апельсиновых деревьев медленно вращаются вокруг нас, подобно спицам гигантского колеса. Я прислушивался к свисту шин по бетонке и чувствовал себя усталым и выдохшимся от недостатка сна и избытка эмоций.

Мы достигли долгого подъема к югу от Сан-Димас, который взбирается на гребень хребта и переваливает вниз, в Помону. Здесь заканчивается зона прибрежных туманов и начинается полупустыня, где солнце по утрам легкое и сухое, как старый херес, в полдень жгучее, как топка, а вечером валится, как раскаленный кирпич.

Дегармо сунул спичку в уголок рта и сказал не без ехидства:

– Уэббер задал мне прошлой ночью головомойку. Сказал, что разговаривал с тобой, о чем разговор был – тоже сказал.

Я промолчал. Он посмотрел на меня, опять отвел взгляд и махнул рукой в сторону окна:

– В этих чертовых местах я бы не стал жить, хоть подари их мне. Еще солнце не взошло, а уже дышать нечем.

– Сейчас приедем в Онтарио, двинем в сторону бульвара Футхилл, и ты увидишь пять миль самых замечательных гревиллий на свете.

– Все равно я их не отличу от фонарных столбов, – сказал Дегармо.

Мы въехали в центр города, свернули на север, к Эвклиду, и покатили по роскошной парковой дороге. Дегармо только ухмылялся, поглядывая на гревиллии.

Помолчав, он сказал:

– Это была моя девушка – та, которая утонула в горах. С тех пор, как я узнал об этом, в голове у меня помутилось. В глазах от ярости красный туман стоит. Попадись мне в руки этот парень, Чесс…

– Ты и так наломал дров, – сказал я, – когда спустил ей с рук убийство жены Элмора.

Я глядел прямо перед собой сквозь лобовое стекло. Я знал, что он повернул голову, что он как клещами впился в меня глазами. Я не знал, что делают его руки. Не знал, что за выражение у него на лице. Спустя долгое время он заговорил. Слова бочком, со скрежетом протискивались сквозь его плотно стиснутые зубы.

– Ты что, тронутый?

– Нет, – сказал я, – ни я, ни ты. Ты знаешь лучше любого другого, что Флоренс Элмор не выбиралась из постели и не шла к гаражу. Знаешь, что ее несли. Знаешь, что именно поэтому Тэлли украл ее туфлю, ту самую, которая не сделала ни шагу по бетонной дорожке. Ты знал, что Элмор в заведении Конди сделал своей жене укол в руку – именно такой, какой нужно, ни больше и ни меньше. Что-что, а колоть он умел, не хуже, чем ты умеешь метелить бродягу, у которого нет ни монеты, ни места для ночлега. Ты знаешь, что Элмор не убивал свою жену морфием, а если б хотел убить, то сделал бы это чем угодно, только не морфием. Но ты знаешь, что это сделал кто-то другой, а Элмор только снес ее вниз и положил в гараже – формально еще достаточно живую, чтобы вдохнуть немного угарного газа, но в медицинском смысле такую же безнадежно мертвую, как если б она перестала дышать. Ты все это прекрасно знаешь.

– Братишка, как это ты умудрился прожить так долго? – медленно произнес Дегармо.

– Потому что не слишком часто давал себя подловить и не слишком пугался профессионально крутых парней. Только подлец мог сделать то, что сделал Элмор, только подлец и до смерти напуганный человек, на совести которого дела, не терпящие дневного света. Формально он, может, даже виновен в убийстве. Я думаю, это дело еще не решенное. Наверняка ему пришлось бы лезть из кожи вон, чтобы доказать, что она была в такой глубокой коме, что спасти ее было уже невозможно. Но фактически ее убила эта женщина, и ты это знаешь.

Дегармо рассмеялся. Это был скрипучий неприятный смех, не только безрадостный, но и бессмысленный.

Мы достигли бульвара Футхилл и опять повернули на восток. Мне казалось, что пока еще прохладно, зато Дегармо вспотел. Он не мог снять пиджак, потому что под мышкой у него был револьвер.

– Эта женщина, Милдред Хэвиленд, сошлась с Элмором, и его жена это знала. Она угрожала ему, мне это известно от ее родителей. Милдред Хэвиленд знала о морфии все: где взять нужное ей количество и как им воспользоваться. После того, как она уложила Флоренс Элмор в постель, она осталась с ней в доме одна. Все условия для того, чтобы набрать в шприц четыре-пять гранов морфия и ввести их женщине, потерявшей сознание, через тот самый прокол, который уже сделал Элмор. Она могла умереть еще до возвращения Элмора, он вернулся бы домой и нашел ее мертвой. Это была бы его проблема, и выкручиваться пришлось бы ему. Кто бы поверил, что кто-то другой до смерти накачал его жену морфием? Для этого нужно было бы знать все обстоятельства. Никто их не знал, но ты знал. Иначе я должен был бы считать, что ты еще глупее, несравненно глупее, чем я думаю. Ты прикрыл девушку. Ты все еще любил ее. Ты припугнул ее, заставил сбежать из города, подальше от опасности, за пределы досягаемости, но ты прикрыл ее, это убийство сошло ей с рук. Настолько крепко она держала тебя в руках. Зачем ты ездил в горы и разыскивал ее?

– А откуда мне было знать, где ее искать? – грубо спросил он. – Может, ты и это постараешься мне объяснить? Или слабо?

– Ни капельки, – сказал я. – Ей осточертел Билл Чесс с его запоями, с его буйным характером, с его скудным житьем-бытьем. Но чтобы вырваться, ей нужны были деньги. Она решила, что здесь она в безопасности и может без риска нажать на Элмора. Она написала, чтобы он прислал ей денег. Вместо этого он послал тебя в Пума-Пойнт, поговорить с ней. Она не сообщила Элмору, под каким именем, где и в каких обстоятельствах она живет. Письмо с адресом: «Пума-Пойнт, Милдред Хэвиленд, до востребования» – дошло бы до нее. Она всегда могла спросить, не пришло ли письмо на это имя. Но письмо не приходило, и никто не ассоциировал ее с Милдред Хэвиленд. Вместо этого в Пума-Пойнте появился ты, со старой фотографией, с привычными грубыми манерами, и ничего не добился у местных жителей.

– Кто сказал тебе, что она пыталась получить деньги от Элмора? – раздраженно спросил Дегармо.

– Никто. Мне самому пришлось до этого додуматься, иначе концы не сходились с концами. Если б Лейвери или миссис Кингсли знали, кто такая Мьюриэл Чесс, и раззвонили об этом, ты бы знал, где и под каким именем ее искать. А ты этого не знал. Следовательно, наводка была от единственного человека, который знал, кто она такая, – от нее самой. Вот почему я предполагаю, что она писала Элмору.

– О’кей, – сказал он наконец. – Давай забудем это. Теперь это уже не имеет никакого значения. Если я и влип, это мое дело. Если б это повторилось еще раз, я бы сделал то же самое.

– Ну и ладно, – сказал я. – Я-то не собираюсь брать кого-нибудь на крючок, в том числе и тебя. А говорю я тебе это для того, чтобы ты не вздумал пришивать Кингсли чужие убийства. Если на нем уже висит одно, пусть оно и остается.

– Только поэтому? – спросил он.

– Ага.

– А я думал, может, потому, что ты меня ненавидишь до смерти, – сказал он.

– Что было, то было, но уже прошло, – сказал я. – Я могу возненавидеть со страшной силой, но ненадолго.

Теперь перед нами расстилался пейзаж с виноградниками: открытые песчаные места, холмы, изборожденные рядами виноградной лозы. Вскоре мы добрались до Сан-Бернардино и миновали его без остановки.

36

В Крестлайне – 5000 футов над уровнем моря – воздух и не думал согреваться. Мы остановились выпить пива. Когда вернулись в машину, Дегармо вынул из кобуры под мышкой револьвер и осмотрел его. Это был «смит-энд-вессон» тридцать восьмого калибра на базе сорок четвертого, коварное оружие с отдачей как у сорок пятого калибра и с намного большей дальностью боя.

– Тебе он не понадобится, – сказал я. – Кингсли большой и крепкий, но не из крутых.

Он сунул револьвер в кобуру и хмыкнул. Больше мы уже не разговаривали. Больше нам не о чем было говорить. Мы ехали по петляющей дороге, вдоль крутых обрывов, огороженных белыми защитными перилами, а иногда – стенками из дикого камня или массивными железными цепями. Мы поднимались в гору среди высоких дубов, и дальше, до высот, где дубы уже пониже, зато сосны становятся все выше и выше. Наконец мы добрались до плотины в конце озера Пума-Лейк.

Я остановил машину. Часовой забросил винтовку за спину и подошел к нам.

– Пожалуйста, закройте все окна в машине, прежде чем въедете на плотину.

Я обернулся, чтобы поднять стекло заднего окна с моей стороны. Дегармо показал свой значок и заявил со свойственным ему тактом:

– Ты это брось, парень. Я полицейский офицер.

Часовой посмотрел на него твердым, ничего не выражающим взглядом.

– Пожалуйста, закройте все окна, – сказал он прежним тоном.

– А пошел ты, – сказал Дегармо. – Шел бы ты, солдатик, куда подальше.

– Это приказ, мистер, – сказал часовой. На его челюстях вздулись желваки, тусклые серые глаза уперлись в Дегармо. – Не я его писал, этот приказ. Поднять стекла!

– А если я прикажу тебе прыгнуть в озеро? – осклабился Дегармо.

– Пожалуй, я так и сделаю. Я очень пужливый. – И он похлопал жилистой рукой по казеннику своей винтовки.

Дегармо повернулся и закрыл окна со своей стороны. Мы въехали на плотину. Еще один часовой стоял посередине плотины, третий – на дальнем конце. Видимо, первый подал им какой-то сигнал. Они вглядывались в нас настороженными, недружелюбными глазами.

Я поехал дальше, мимо нагромождений гранитных глыб, потом съехал на луговину с жесткими травами. Те же кричаще яркие штаны и короткие шорты, те же платочки в деревенском стиле, что и вчера, тот же легкий бриз, золотое солнце и ясно-голубое небо, тот же запах сосновой хвои, та же мягкая прохлада лета в горах. Но все это было сто лет тому назад, все откристаллизовалось во времени, как муха в янтаре.

Я свернул к Малому Оленьему озеру и запетлял среди огромных валунов, мимо маленького журчащего водопада.

Ворота земельных владений Кингсли были отперты, машина Пэттона стояла на дороге, носом к озеру, невидимому с этой точки. В машине никого не было. Картонный щиток на ветровом стекле по-прежнему призывал: «Оставьте Джима Пэттона в констеблях. Он слишком стар, чтобы работать».

Рядом с ним, носом в противоположную сторону, стоял видавший виды двухместный автомобильчик-купе, в котором я разглядел пижонскую светло-серую шляпу. Я остановил «крайслер» за машиной Пэттона, вынул ключ зажигания и вышел. Энди вылез из своей машины и уставился на нас неподвижным взглядом.

– Это лейтенант Дегармо из полиции Бэй-Сити.

– Джим там, сразу за гребнем. Он вас ждет. Он даже не позавтракал.

Мы пошли вверх, к гребню, а Энди вернулся в свой автомобиль. За гребнем дорога начала спускаться к миниатюрному голубому озерцу. Дача Кингсли на том берегу выглядела безжизненно.

– Это и есть Оленье озеро, – сказал я.

Дегармо молча поглядел на него, тяжело пожал плечами.

– Пойдем брать этого ублюдка. – Вот и все, что он сказал.

Мы пошли дальше. Из-за скалы поднялся Пэттон. Он был все в том же старом стетсоне, брюках хаки и рубашке, застегнутой до его толстой шеи. У звезды на груди все еще был погнут один кончик. Его челюсти работали в медленном жующем ритме.

– Рад видеть вас снова, – сказал он, глядя не на меня, а на Дегармо.

Он протянул руку и пожал жесткую лапу Дегармо.

– В последний раз, когда мы виделись, лейтенант, вас звали иначе. Что-то вроде псевдонима, так, что ли, это называется? По-моему, я отнесся к вам неправильно. Я извиняюсь. Думаю, я уже тогда знал, чье это фото.

Дегармо молча кивнул.

– Похоже, будь я тогда поумнее и веди себя правильно, можно было бы избежать многих неприятностей, – сказал Пэттон. – Может, удалось бы спасти чью-то жизнь. У меня душа не на месте, но я, опять же, не из тех, кто убивается слишком долго. Присядем-ка здесь, и вы мне расскажете, что мы нынче собираемся делать.

– Жена Кингсли убита в Бэй-Сити этой ночью, – сказал Дегармо. – Мне нужно поговорить с ним на этот предмет.

– Это надо понимать, что вы его подозреваете? – спросил Пэттон.

– И еще как, – прорычал Дегармо.

Пэттон потер толстую шею и посмотрел поверх озера.

– Он вообще не выходил из дому. Похоже, спит еще. На рассвете я побродил вокруг дачи. Радио там играло, и еще были звуки – вроде того, как человек балуется с бутылкой и стаканом. На глаза я ему не показывался. Думаю, так и нужно было?

– Сейчас мы пойдем туда, – сказал Дегармо.

– Вы, лейтенант, при оружии?

Дегармо похлопал себя под левой мышкой. Пэттон посмотрел на меня. Я покачал головой: оружия нет.

– У Кингсли оно тоже может быть, – сказал Пэттон. – Ковбойские перестрелки здесь у нас ни к чему. Меня за них по головке не погладят. У нас тут не те нравы, в нашей глубинке. А вы, сдается мне, из тех парней, которые живо хватаются за пушку.

– Когда надо, она у меня мигом появится в руке – если вы это имеете в виду, – сказал Дегармо. – Но мне сейчас нужно, чтобы этот Кингсли заговорил.

Пэттон посмотрел на Дегармо, посмотрел на меня, опять на Дегармо и сплюнул в сторону длинную струю табачного сока.

– Пока я не услышал ничего такого, что могло дать вам право хотя бы обратиться к нему, – упрямо сказал он.

Тогда мы сели на землю и рассказали ему, в чем состоит дело. Он выслушал нас молча, не моргнув глазом, а под конец сказал мне:

– Какой-то странный у вас способ работать на клиента. Лично я думаю, что вы, ребята, попали пальцем в небо. Ну ладно, пошли к нему, а там поглядим. Я войду первым – на случай, если вы говорили дело, а у Кингсли будет пушка, и он вдруг начнет дурить. Живот у меня солидный – отличная мишень.

Мы поднялись с земли и пошли обходным путем вокруг озера. Когда мы приблизились к маленькому пирсу, я спросил:

– Они вскрывали труп, шериф?

– Утонула она, все верно, – кивнул Пэттон. – Они говорят, что удовлетворены – в смысле того, как она умерла. Ножевых или огнестрельных ран нет, голову ей не проломили – ничего такого не было. Есть всякие там следы на теле, но их слишком много, чтобы они что-нибудь обозначали. Ну да и тело было не в самом лучшем состоянии, чтобы с ним работать.

Дегармо побледнел и нахмурился.

– Видно, не стоило мне говорить этого, лейтенант, – мягко добавил Пэттон. – Не каждому приятно такое слышать. А вам, как я вижу, она не чужой человек.

– Кончайте об этом, и пошли делать свое дело, – сказал Дегармо.

Держась берега, мы дошли до дачи Кингсли и поднялись по массивным ступенькам. Пэттон спокойно прошел по веранде к двери. Попробовал решетку. Она была не заперта. Приоткрыв ее, Пэттон осторожно взялся за шарообразную ручку двери, беспрепятственно повернул ее. Дегармо взялся за решетку, рывком раздвинул ее, Пэттон открыл дверь, и мы вошли.

Дерек Кингсли лежал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку глубокого кресла у холодного камина. Рядом стояла на столе почти пустая бутылка виски. Вся комната пропахла виски. Поднос рядом с бутылкой был завален горой окурков, на вершине которой лежали две смятые пустые пачки.

Все окна в комнате были закрыты, и в ней уже стоял спертый жаркий воздух. Кингсли был в свитере, лицо у него покраснело и отяжелело, он храпел. Руки безвольно свисали по бокам подлокотников, касаясь пола кончиками пальцев.

Пэттон подошел к нему и долго молча смотрел на него с расстояния в несколько футов. Наконец он сказал спокойным, ровным голосом:

– Мистер Кингсли, нам нужно с вами поговорить.

37

Кингсли вздрогнул, открыл глаза, повел ими, не поворачивая головы. Он посмотрел на Пэттона, потом на Дегармо и наконец – на меня. Глаза у него были тусклые, но постепенно в них разгорался свет. Он медленно выпрямил спину и потер щеки руками.

– Я спал, – сказал он. – Я заснул пару часов тому назад. Похоже, я нажрался как сапожник. Во всяком случае, куда сильнее, чем нужно, чтобы было приятно.

Он опустил руки, и они бессильно повисли.

– Это лейтенант Дегармо из полиции Бэй-Сити, – сказал Пэттон. – Ему нужно с вами поговорить.

Кингсли коротко взглянул на Дегармо и перевел глаза на меня. Когда он опять заговорил, голос у него звучал трезво, спокойно и до смерти устало.

– Значит, вы передали ее полиции? – спросил он.

– Я хотел, но до этого не дошло, – сказал я.

Кингсли задумался над этим, глядя на Дегармо. Пэттон оставил входную дверь открытой. Подтянув коричневые жалюзи, он открыл два фасадных окна. Потом уселся на стул у окна и сцепил руки на животе. Дегармо стоял, мрачно глядя на Кингсли сверху вниз.

– Ваша жена убита, Кингсли, – безжалостно сказал он. – Если только это для вас новость.

Кингсли уставился на него и облизнул губы.

– Не очень-то он огорчен, верно? – сказал Дегармо. – Покажи ему шарф.

Я достал зеленый с желтым шарф и помахал им. Дегармо показал на него большим пальцем:

– Ваш?

Кингсли кивнул и опять облизнул губы.

– Очень легкомысленно – оставлять за собой такие улики, – сказал Дегармо. Он тяжело дышал, ноздри сузились, две резкие морщины пролегли от них к уголкам рта.

– Оставлять где? – очень спокойно спросил Кингсли. Он едва удостоил шарф взгляда. В мою сторону он даже не посмотрел.

– В меблированных комнатах «Гранада» на Восьмой улице в Бэй-Сити. Номер шестьсот восемнадцать. Вам это ничего не говорит?

На этот раз Кингсли очень медленно поднял глаза, чтобы встретиться с моими.

– Значит, она была там? – тихо спросил он.

Я кивнул.

– Она не хотела, чтобы я шел туда. Я не отдавал ей деньги, пока она не поговорит со мной. Она признала, что убила Лейвери. Потом вынула пистолет и собралась отделать меня таким же образом. Тут кто-то вышел из-за портьеры и оглушил меня, я не видел кто. Когда я пришел в себя, она была мертва.

Я рассказал ему, как она была убита и как она выглядела. Рассказал, что делал я и что делали со мной.

Он слушал, не шевельнув ни одним мускулом своего лица. Когда я закончил, он вялым жестом показал на шарф:

– А при чем здесь мой шарф?

– Лейтенант рассматривает шарф как доказательство, что вы и есть тот тип, который прятался за портьерой.

Над этим Кингсли задумался. По-видимому, глубокий смысл такой гипотезы никак не хотел дойти до него. Он откинулся в кресле и положил голову на его спинку.

– Продолжайте, – устало сказал он. – Вы, наверное, знаете, о чем говорите. Но я ничего не понимаю.

– Отлично, значит, дурочку будем строить, – сказал Дегармо. – Посмотрим, что это вам даст. Может, расскажете нам, чем вы занимались после того, как подвезли свою милашку к ее дому?

– Если вы имеете в виду мисс Фромсетт, – ровным голосом сказал Кингсли, – то я ее не подвозил. Она вернулась домой в такси. Я собирался домой, но передумал. Вместо этого поехал сюда. Я думал, езда, ночной воздух и покой помогут мне прийти в себя.

– Скажите, пожалуйста! – Дегармо осклабился. – А позвольте спросить – это после чего же вы хотели прийти в себя?

– Прийти в себя после всех беспокойств, которые у меня были.

– Ну и дьявольщина, – сказал Дегармо, – а такой пустячок, как задушить свою жену и пройтись когтями по ее животу, – это вас не очень беспокоит, так, что ли?

– Сынок, это уже не разговор, – сказал Пэттон из глубины комнаты. – Так дела не делаются. Ты бы сначала представил хоть какое-нибудь доказательство.

– Ты так думаешь? – Дегармо всем телом повернулся в его сторону. – А как насчет этого шарфа, толстячок? Это тебе что, не доказательство?

– Пока я не слышал, чтобы ты пристегнул его к чему-нибудь, – миролюбиво заметил Пэттон. – И никакой я не толстяк – просто я упитанный.

С гримасой отвращения Дегармо отвернулся от него и ткнул пальцем в сторону Кингсли.

– Может, вас надо понимать так, что вы вообще не ездили в Бэй-Сити? – резко спросил он.

– Нет, не ездил. А зачем? Это взял на себя Марлоу. И я не понимаю, почему вы так напираете на этот шарф. Он ведь был на Марлоу.

Дегармо оцепенел в своей ярости. Очень медленно он повернулся в мою сторону и посмотрел на меня с холодной угрозой.

– А вот это я не понимаю, – сказал он. – Честно говорю, не понимаю. Может, кто-то со мной вздумал шутки шутить, а? Уж не ты ли?

Я сказал:

– Что я говорил о шарфе? Только то, что он был в номере и что в тот вечер я видел его на Кингсли. Большего, как я понял, тебе и не требовалось. Но я мог бы и добавить, что позже я сам надел этот шарф, чтобы ей легче было опознать меня при встрече.

Дегармо сделал шаг назад от Кингсли и прислонился к стене рядом с камином. Задумчиво оттянул нижнюю губу большим и указательным пальцами левой руки. Правая рука вяло повисла вдоль тела, ее пальцы были слегка согнуты.

– Я уже говорил тебе, что видел миссис Кингсли только на моментальном снимке, – сказал я. – Но хотя бы один из нас должен был надежно опознать другого. И мы решили, что этот шарф поможет ей безошибочно опознать меня. Правда, оказалось, что я уже видел ее однажды, но я не знал этого, когда шел сегодня на встречу с ней. И даже не сразу узнал ее при встрече. – Я повернулся к Кингсли: – Миссис Фоллбрук, – сказал я.

– По-моему, вы говорили, что миссис Фоллбрук – владелица дома, – медленно ответил он.

– Это она в тот раз так сказала. И я ей в тот раз поверил. С чего мне было ей не верить?

В горле у Дегармо что-то заклокотало, в глазах появилась сумасшедшинка. Я рассказал ему про миссис Фоллбрук, ее пурпурную шляпку, сумасбродную речь, про разряженный пистолет в ее руках, про то, как она вручила его мне.

Когда я закончил, он сказал, напирая на каждое слово:

– Что-то не припомню, чтобы ты рассказывал это Уэбберу.

– А я ему и не рассказывал. Я не хотел признаваться, что уже побывал в доме тремя часами раньше и совещался с Кингсли, прежде чем сообщить в полицию.

– Ну, уж за это мы тебя еще приласкаем, – сказал Дегармо с холодной усмешкой. – Господи, какой же я был лопух! Так сколько вы платите этой ищейке за то, что она покрывает ваши убийства, а, Кингсли?

– По обычному его тарифу, – безразлично выговорил Кингсли. – Плюс бонус в пятьсот долларов, если он сумеет доказать, что моя жена не убивала Лейвери.

– Какая жалость, что этих денег ему не видать, – ухмыльнулся Дегармо.

– Не валяй дурака, – сказал я. – Я их уже заработал.

В комнате наступила тишина. Та заряженная тишина, которая, кажется, вот-вот взорвется в раскатах грома. Но она не взорвалась, а осталась, нависла, тяжелая и массивная, как стена. Кингсли слабо шевельнулся в своем кресле, потом, после долгой паузы, кивнул головой.

– И ты, Дегармо, знаешь это лучше всех, – сказал я.

На лице у Пэттона выражения было не больше, чем на деревянном чурбане. Он спокойно наблюдал за Дегармо. На Кингсли он даже не взглянул. Дегармо глядел в какую-то точку у меня между глаз, но не так, как глядят на что-то, находящееся в одной комнате с тобой. Скорее так смотрят на что-то очень далекое, скажем, на гору по ту сторону долины.

Прошло еще какое-то время, показавшееся страшно долгим, и Дегармо спокойно сказал:

– Не знаю, с чего ты это взял. О жене Кингсли я понятия не имею. Как я понимаю, я до сих пор ее в глаза не видел – до этой ночи.

Он слегка опустил веки и задумчиво посмотрел на меня. Он отлично знал, что я собираюсь сказать. Но я все же сказал это.

– И этой ночью ты ее тоже не видел. Потому что ее уже больше месяца не было в живых. Потому что она была утоплена в Оленьем озере. Потому что женщина, убитая в «Гранаде», – это Милдред Хэвиленд, она же Мьюриэл Чесс. А поскольку миссис Кингсли была мертва задолго до того, как застрелили Лейвери, из этого следует, что миссис Кингсли не убивала его.

Кингсли сжал кулаки на подлокотниках кресла, но не издал ни звука, ни единого звука.