Текст книги "Загадка Эдгара По"

Автор книги: Эндрю Тейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

79

– Ayez peur, – ухмыльнулся я и увидел, как Иверсен и Карсуолл обменялись взглядами.

– Вы потеряли рассудок, Шилд, – сказал Карсуолл.

Иверсен толкнул меня на стул, стоявший напротив скамейки, а сам расположился у двери.

– Связь между вами известна, – продолжил я в надежде, что смогу использовать свой козырь.

– Кому известна? – спросил Карсуолл. – Ноаку? Но ведь человек может просто купить попугая – или нет? Для мальчика, который вот-вот станет его пасынком, – он произнес последнее слово с особым ударением и посмотрел на меня, в его взгляде смешались триумф и ненависть. – Зачем вы докучали миссис Франт подле могилы ее покойного супруга?

– Откуда вы знаете, что я с нею встречался?

– Она сама мне сказала, – Карсуолл оглядел комнату, словно ветхие стены были восхищенной публикой. – Она ведь резко осадила вас и велела убираться?

Я покачал головой.

– Это Керридж, да? Она служит сразу двум господам: вам и мистеру Ноаку. Но Керридж не только это вам рассказала. Она узнала от Хармвелла, где я живу, и донесла вам, иначе головорезы Иверсена не смогли бы так быстро найти меня.

Карсуолл пожал плечами.

– И как далеко Ноак влез в это дело?

– Он не посвящал меня.

– А вот это мы сейчас проверим. Вы когда-нибудь видели руку, раздробленную дверью?

Я промолчал.

– Неприятное зрелище. Но это еще и необычайно болезненно, зато очень просто. Держишь руку между косяком и дверью с той стороны, где петли, а можно и по одному пальчику прищемлять, это кому как нравится. А потом дверь просто закрывается. Любой мастеровой скажет вам, что если есть рычаг, то сила не нужна. Даже ребенок сможет выполнить этот трюк, – главное правильно поместить руку.

– Вы чудовище.

– Как говорится, нужда закона не знает, а через жизнь шагает. Разве это не ваша избитая фразочка, господин Учитель? Я просто приспосабливаюсь к жизни. Вы для меня представляете двойную угрозу: вы можете запятнать репутацию моей будущей супруги и поставить под вопрос успех сделки.

Я ничего не говорил, лишь сжал руки, связанные за спиной, и подумал о плоти, сухожилиях и костях под кожей.

Карсуолл кивнул Иверсену, который взвел пистолет и сделал шаг вперед.

– Не его, – велел Карсуолл. – Сначала девчонку. Пусть он посмотрит, до чего довело его молчание, прежде чем испытает то же на собственной шкуре.

Иверсен кивнул и развязал запястья Мэри-Энн. Ноги девушки оставались связанными. Иверсен схватил ее под мышки и поволок к двери. У бедняжки во рту был кляп, но из горла вырывался булькающий звук, намного более красноречивый, чем любые слова.

– Стойте, – сказал я. – Не нужно мучить девушку.

Карсуолл откинулся на скамейке и открыл часы.

– Даю вам минуту, чтобы убедить меня.

– Вы ее отпустите?

– Возможно. Все зависит от вашей честности.

У меня не оставалось выбора.

– Мистер Ноак считает, что Генри Франт ответственен, прямо или косвенно, за смерть его сына в Канаде во время последней войны. Он полагает, что лейтенант Сондерс умер, поскольку грозился предать гласности мошеннические сделки, проводимые банком Уэйвенху, или, вернее, мистером Генри Франтом. Более того, он подозревает, но пока что не смог доказать, что вы сами, мистер Карсуолл, были пособником Франта в его преступной деятельности, то есть явились, по крайней мере в некоторой степени, соучастником убийства лейтенанта Сондерса.

Карсуолл надул щеки и со свистом выпустил воздух.

– А какие у него есть доказательства?

– Ничего, что прямо указывало бы на вас. Однако, проведя собственное расследование, мистер Ноак обнаружил, что Генри Франт расхищал имущество банка после того, как взял на себя руководство. Мистер Ноак предпринял ряд шагов, чтобы ускорить крах банка и разорение самого мистера Франта.

– Но этим дело не кончилось, – тихо заметил Карсуолл.

– Нет, сэр, не кончилось. Мистер Ноак завел знакомство с вами. Переговоры касательно предполагаемой продажи ливерпульских складов убедили его, что вы принимали активное участие в канадских операциях, хотя и не доказывали, что вы имеете отношение к смерти его сына. – Я замялся. – А теперь мы подошли к смерти миссис Джонсон и леднику.

Я почувствовал, как атмосфера в комнате внезапно изменилась, как только я выпалил последние слова. Иверсен тихонько охнул.

– Это был несчастный случай, – фыркнул Карсуолл. – Именно такое решение вынес коронер.

– Несчастный случай, сэр? Но думаю, коронер не знал, что миссис Джонсон была в леднике не одна. С нею был мужчина.

– Мне казалось, что это неподходящее время и место для романтического свидания.

– Они пришли туда с иной целью. Генри Франт и миссис Джонсон спрятали в леднике кое-какие ценности в надежде, что смогут начать новую жизнь после того, как банк лопнет, – вероятно, за границей и под чужими именами.

Карсуолл удивленно поднял густые брови.

– Никогда не слышал ничего более невероятного.

– Они забыли кольцо. Вернее, он забыл.

– Кольцо? А, то кольцо, что вы похитили?

– Нет, то кольцо, которое вы велели вашему лакею спрятать в подкладке моего пальто, чтобы у вас появилось законное основание для предъявления против меня ложным обвинений.

– Ложных? Ложных, говорите? Но где же тогда, позвольте спросить, кольцо?

– Не могу вам сказать. Но точно знаю, что его скоро доставят в ваш особняк на Маргарет-стрит. Но вернемся к мистеру Ноаку: он получил список ценных бумаг, отсутствовавших на момент падения банка. В их числе вексель, который был недавно обналичен в Риге.

– И как мистер Ноак это объясняет?

– Он считает, что Генри Франт инсценировал собственное убийство и все еще жив и вы с ним заключили сделку.

Карсуолл откашлялся, из его рта вылетел комок слизи.

– Прошу вас просветить меня на этот счет.

– Вы помогаете ему обналичивать векселя и, вероятно, продавать и другие ценности. Мистер Франт не осмеливается делать это сам, даже за границей, поскольку он виновен не только в хищениях, но и в убийстве на Веллингтон-террас. Мистер Ноак установил, что вексель, обналиченный в Риге, побывал у одного нотариуса в Брюсселе, с которым вы часто ведете дела.

– Как и многие другие, без сомнения. Но какая же мне польза от этой нелепой сделки?

– Вам, сэр? Ну, вы получаете свою долю, разве нет? А вдобавок возможность обладать женой мистера Франта.

Лицо Карсуолла, уже бордовое, потемнело еще больше. Он изучал циферблат своих часов, а грудная клетка вздымалась и опускалась:

– Редко мне приходилось слышать такую чушь, – наконец сказал он.

– Но эта чушь объясняет, почему мы вчетвером оказались в этой комнате.

Иверсен покашлял, напомнив Карсуоллу о своем присутствии.

Карсуолл повернулся к нему и ткнул в Мэри-Энн:

– Дайте-ка этой неряхе лекарство от всяких глупостей.

– Зачем, сэр? – спросил Иверсен. – Мне показалось, молодой человек и так разговорился.

– Да что с вами такое?

– Девчонка – моя служанка, и она умеет хранить в тайне свои беды. А если раздробить ей руки, то на нее не позарится ни человек, ни зверь.

Я сказал наобум, только чтобы отвлечь Карсуолла:

– Но есть еще один вопрос, на который мистер Ноак желал бы найти ответ.

– Да? – Карсуолл нажал кнопку репетира на часах, и они издали тонкий писк. – Этот Ноак идиот: ну сунул он свой американский нос в мои дела, а что толку?

– Он хотел бы знать, понимаете ли вы, что выставляете себя на посмешище, когда пытаетесь купить этого лицемерного святошу-баронета, чтобы он женился на вашей ублюдочной дочери и ваших деньгах, добытых преступным путем. Знаете ли вы, что весь свет ухмыляется, видя ваше желание передразнивать. А еще ему интересно, умрете ли вы своей смертью, сэр, или отправитесь на виселицу, что вы вполне заслужили.

Я говорил все громче и громче, поскольку страсть изливалась из тайника в моей душе. Ноак не задавался этими вопросами, зато они интересовали меня, и мне нечего было терять, поскольку я и так все уже потерял. Когда я закончил, то в душной комнате повисло молчание. Иверсен смотрел на Карсуолла, и на его лице застыло какое-то отрешенное, почти веселое выражение. Лицо старика пошло от злости белыми пятнами. Я услышал совершенно отчетливо писк часов Бреге.

Карсуолл с ревом вскочил со скамьи:

– Ах ты мерзавец! Подлец! Ничтожество!

– Вам стоит знать, что миссис Франт ненавидит и презирает вас, – тихо сказал я. – Меня удивляет, что вы так сильно желаете обладать ею. Причина в том, что она жена Генри Франта? Вы так сильное ненавидите его? Франт заставил вас ощутить, что он ваш хозяин. Да, сэр, вы не ослышались, ваш хозяин.

Карсуолл потряс перед моим носом кулаком с зажатыми в нем часами.

– Я увижу твои страдания, мерзавец, уверяю тебя! Эй, ты! – на этот раз он обратился к Иверсену. – Ну-ка, подержи его руку, черт тебя подери. Я переломаю все кости в его теле. Я… Я…

Карсуолл замолчал, когда волна гнева, словно ток, побежала по жилам, заставляя его дрожать, судорожно подергиваться и извиваться. Он открыл рот, но оттуда не вырвалось не звука. Старик смотрел на меня в упор, но в его взгляде больше не было злости. На его лице читалось непонимание, растерянность и даже мольба. Потом он охнул, словно ощутил неожиданный булавочный укол. Ноги подогнулись, и старик рухнул подле печи, уронив при падении кочергу, которая упала с грохотом, словно выстрелили шрапнелью.

Я попытался встать на ноги, не сводя глаз со старика, которого хватил удар.

Иверсен пронзительно закричал.

Я резко повернулся на звук, чуть было не потеряв равновесие, и тут же услышал стук. Пистолет упал на пол, но каким-то чудом не выстрелил и все еще был взведен. Иверсен молча склонился над Мэри-Энн, ударил ее кулаком, а потом обхватил за талию.

Я упал на пол, перекатился и схватил пистолет связанными руками. Иверсен швырнул Мэри-Энн через всю комнату. Она зацепилась за ноги Карсуолла и растянулась на полу, вскрикнув, поскольку стукнулась еще не зажившей после порки спиной о ножку стула. Я сжал рукоятку пистолета. Пальцы нащупали курок. Вытянув левую руку и чуть было не вывихнув себе плечо, я выгнул спину и прижал пистолет к правому бедру. Дуло смотрело прямо на Иверсена.

– Отойдите, – скомандовал я. – Поднимите руки вверх и отойдите в угол.

Он несколько секунд смотрел на меня, не проявляя ни паники, ни страха. Кем-кем, а трусом он никогда не был. Капля крови упала на пол. Я увидел рану у него на запястье и понял, что Мэри-Энн выплюнула кляп и укусила обидчика, и тот от неожиданности выронил пистолет.

– Отойдите, сэр, – повторил я.

Он поднял руки вверх и отошел в угол.

Ситуация изменилась настолько внезапно, что на какой-то момент я не понимал, как использовать ею наилучшим образом. Зато Мэри-Энн ни секунды не колебалась. Даже не взглянув в мою сторону, она присела подле Карсуолла. Воркуя и щебеча, обшарила карманы, переворачивая старика и так и сяк, словно он всего лишь большой куклой. Полагаю, Карсуолл был в сознании, поскольку его глаза оставались открытыми, двигались и даже увлажнились, пока Мэри-Энн занималась его карманами. Но двигаться он не мог и лежал там, словно выброшенный на берег кит, огромная туша в дорогом пальто, перепачканном вылетающим из печи пеплом.

Мэри-Энн нашла перочинный нож и принесла его мне с таким выражением лица, какое бывает у собаки, которая знает, что угодила хозяину. Пока я держал Иверсена на мушке, Мэри-Энн перепилила маленьким лезвием веревку на запястьях, стараясь не загораживать от меня мишень.

Я почувствовал, что боль усилилась. Веревка кое-где ободрала кожу до мяса. Взяв у девушки нож, я перерезал путы на ее ногах.

– Надо сходить за помощью, – прошептал я. – Его подручные могут быть поблизости.

Мэри-Энн покачала головой.

– Они уехали в город?

Она кивнула.

Мысли неслись с бешеной скоростью. Нет, за констеблем послать я не осмелюсь. Одного взгляда на лежащего у печи Карсуолла будет достаточно, чтобы настроить представителя закона против нас.

Я взял Мэри-Энн за руку и почувствовал, что она дрожит.

– А то письмо, что я выбросил из окна вчера, когда вы сидели во дворе лавки Иверсена, вы его подобрали?

Девушка энергично закивала, потом нахмурилась, ткнула пальчиком сначала в Иверсена, затем показала на себя и, наконец, провела по горлу.

– Вас видели? Поэтому и привезли сюда? Чтобы убить?

– У бедняжки помутился рассудок, – подал голос Иверсен. – Нельзя доверять ни одному ее слову… вернее, тому, что она хочет сказать.

Я пропустил его замечание мимо ушей.

– Письмо было адресовано американскому джентльмену, который живет на Брюэр-стрит. Если я заплачу вам, вы сможете отвезти еще одно письмо?

Мэри-Энн отошла на меня и присела на корточки у печи. Пальчиком правой руки она начертала на пепле слово «НОАК».

– Господи! Вы прочли записку? Так вы умеете писать и читать?

Она кивнула и неожиданно улыбнулась мне, потом стерла имя Ноака и написала:

ДВУКОЛКА ВО ДВОРЕ. Я ПОЕДУ.

– Вы могли бы сами отвезти письмо и отдать ему лично в руки? Вы умеете править лошадьми?

Мэри-Энн снова кивнула и стерла слова, а дальше написала следующее:

НАПИШИТЕ ПИСЬМО. ПОЕДУ С ПОРУЧЕНИЕМ.

Наш разговор шел медленно и тяжело, но не только из-за способа, с помощью которого Мэри-Энн выражала свои мысли, но и оттого, что мне нужно было следить за мистером Иверсеном, стоявшим в углу. Прежде чем мы продолжили, я решил отвести его в подвал, которые еще недавно служил мне тюрьмой. Казалось, наш пленник был счастлив исполнить приказ. Сначала я приставил к голове Иверсена пистолет, пока Мэри-Энн обыскивала его, чтобы убедиться, что он не спрятал другое оружие. Потом по моему сигналу Иверсен с поднятыми руками вывел нас из комнаты, он двигался медленно, как я потребовал.

– Ну и ну, – сказал он, спускаясь по ступеням в подвал. – Значит, девчонка у нас ученая. Кто бы мог подумать? Она живет у нас уже полгода, а мы и представления не имели. Вы ведь оставите мне свечу, а? Нет? Неудивительно.

– Где мы? Как девушке быстрее добраться до города?

– Из двора налево, на перекрестке направо, и меньше чем через милю выедете на дорогу, ведущую через Килбурн в Лондон.

– А чья это двуколка?

– Мистер Карсуолл нанял ее на каком-то постоялом дворе. Думаю, вы найдет счету него в записной книжке. Он правил лошадью сам, разумеется. Если бы Карсуолл путешествовал в одном из своих экипажей, то весь свет знал бы, куда он отправился. Кстати, в конюшне две лошади, черная кобыла моя.

– Вы очень любезны.

– А почему бы и нет? Вы можете полностью доверять мне, мистер Шилд, у меня нет причин обманывать вас, по крайней мере сейчас, зато я могу чего-то добиться, если буду делать все возможное, чтобы помочь вам. Кроме того, надеюсь, вы все-таки оставите мне свечу. Я очень не люблю темноту.

Иверсен был полон решимости, и казалось, отнесся к своей неудаче философски, я чуть было не согласился исполнить его просьбу. Но Мэри-Энн плюнула обидчику прямо в голову, когда он добрался до нижней ступени, а потом изо всех сил захлопнула крышку люка и с улыбкой задвинула засов.

Мы быстро обыскали территорию. Вся ферма состояла из большого дома, двора, к которому с одной стороны примыкали несколько амбаров, конюшня и пара подсобных помещений, – большая часть строений находилась в разрушенном состоянии. Ферма была небольшая, если судить по размерам зданий, а теперь о ней напоминали только постройки, остатки маленького огорода перед домом с загоном для скота да еще неухоженный разросшийся сад. Земля вокруг использовалась в основном под пастбища в ожидании, когда приедут подрядчики, засеют поля кирпичами и вырастят урожай домов.

Кухня и гостиная были единственными мало-мальски обжитыми комнатами. Остальная часть дома пребывала в упадке: сгнившие половые доски в птичьем помете, штукатурка отслаивается от стен, а в самой большой комнате наверху кое-где не было потолка – крыша местами провалилась, открывая вид на голубое небо. В одном из амбаров стояли три гроба, во втором – двуколка, а в конюшне по соседству ждали лошади.

Карсуолл был очень тяжелым – далеко не унесешь. Мы с Мэри-Энн оттащили его от печи. Я расстегнул пуговицы на бриджах, ослабил шейный платок и связал ему большие пальцы на случай, если старик притворяется, после чего мы накрыли его попоной, найденной на конюшне. Среди содержимого его карманов нашлись записная книжка и карандаш. Мэри-Энн вырвала несколько листков и вместе с карандашом сунула их в карман платья.

Даже тогда я уже осознал, что она стала совсем другим человеком. Это было очевидно не только по тому, как она себя вела, – я и сам относился к ней иначе. Пока она могла выражать свои мысли исключительно птичьим щебетом и примитивным языком жестов, я неосознанно обращался с нею как со слабоумной, словно ее немота была обусловлена умственной неполноценностью. Но теперь Мэри обрела голос, и я понял, что скорее неполноценен я сам, а не немая девушка.

Я сел за столом на кухне и написал записку мистеру Ноаку, лаконично изложив наше положение и попросив у него содействия и совета. Я помог Мэри-Энн запрячь лошадь в двуколку и наблюдал, как она выехала за пределы двора.

Я вернулся в гостиную и бросил еще одно полено в печь. Карсуолл тяжело дышал. Он по-прежнему лежал с открытыми глазами. Время от времени его губы подрагивали, но старик не мог произнести ни слова. Среди его пожитков, сваленных в кучу, нашелся портсигар. Я вытащил сигару и зажег ее угольком.

Я наклонился и разжал судорожно сведенные пальцы старика, все еще сжимавшие часы Бреге, словно время было последним, что он мог выпустить из рук. Его взгляд следил за каждым моим движением. Я приложил часы к уху Карсуолла и нажал на кнопку репетира – раздался еле слышный звон.

– Ayez peur, – сказал я вслух и посмотрел в полное угасшее лицо. – Вы меня слышите, сэр? Слышите звон часов?

Ответа не последовало. Его разум находился в плену; как и у Мэри-Энн, но в отличие от нее старик не мог даже написать на пепле. Я закрыл часы и сунул Карсуоллу в жилетный карман. Я оставил его считать минуты, часы, дни, а сам вернулся в кухню и постучал по крышке люка.

– Мистер Иверсен? Вы там?

– Разумеется, я здесь, сударь, хоть и не слышу вас так ясно, как хотелось бы. Если бы вы были так добры и чуть-чуть приоткрыли…

– Думаю, это невозможно.

– В этом деле слишком часто возникало недопонимание, – жалобно сказал мистер Иверсен. – Одно недопонимание громоздилось на другое, словно Пелион на Оссу, как у Гомера…

– Вы меня премного обяжете, если объясните, в чем же заключается недопонимание.

– Ах да, мистер Шилд… но помогу ли я тем самым себе? В идеальном обществе все граждане были бы честными и открытыми, но, увы, мы живем не в Утопии. Тем не менее я сделаю все возможное. Я – воплощенная искренность.

– Насколько я понимаю, вы отдали попугая мистеру Карсуоллу?

– Да. Мальчику ужасно хотелось птичку, как сказал мистер Карсуолл, говорящую птичку, и я был счастлив оказать ему любезность. Мне нравится делать людям приятное.

Я выпустил струйку дыма. Именно в этот момент пред моими глазами сверкнула ослепительная вспышка. Помню, ребенком я мог несколько минут, а то и часов, ломать голову над отрывком, который учитель задал перевести, а потом на меня неожиданно нисходило озарение, и я видел нить смысла в тексте, следовал за нею и через миг понимал, о чем идет речь. Так и сейчас: разгадка всего этого запутанного дела состояла в том, что попугая, говорившего по-французски, и редкий образец digitus mortuus отделял лишь один крохотный шажок. Разве из этого простого замечания не следовало, что мистер Иверсен услужил не только мистеру Карсуоллу, но и мистеру Франту?

– Уж не табаком ли это пахнет? – подал голос мистер Иверсен.

Если палец, найденный мною в сумке, был отделен от забальзамированного тела мистера Иверсена-старшего, то нет причин полагать что труп, виденный мною на Веллингтон-террас, принадлежит не Генри Франту, а кому-то другому. В таком случае от путаницы и неопределенности выигрывал только один человек.

Любой актёр знает, что мы редко запоминаем лица тех, с кем сталкивает нас судьба. Мы помним отличительные детали и мелочи. Например, мы не помним человека в лицо, зато в голове возникает картинка – спутанная борода и очки с синими стёклами или инвалидное кресло и расшитое магическими символами одеяние. Я мысленно снял с картинки верхний слой и сосредоточился на сути.

– Полагаю, сэр, – сказал я дрожащим голосом, – я имею честь разговаривать не только с мистером Иверсеном-младшим, но и с мистером Дэвидом По?

Я напряг слух, ожидая ответа. Шли секунды. Потом я наконец услышал приглушенный смешок.

80

В то утро я так и не узнал всей правды о Дэвиде По, приехавшем из Балтимора, штат Мэриленд, и мистере Иверсене-младшем, жившем на Куин-стрит в Семи Циферблатах. Но думаю, всей правды не узнает никто и никогда. Да, возможно, природа и создала мистера По чистосердечным, но жизнь научила его лукавить.

– Что в имени тебе моем? А, мистер Шилд? Время сейчас не на нашей стороне, так давайте же не будем отвлекаться на пустяки. У меня в записной книжке документ, который…

– Но вы ведь По, да? Отец Эдгара?

– Не стану отрицать. И впрямь, вы же видели мальчика, и вряд ли во всем христианском мире кто-то из отцов гордиться сыном сильнее, чем я. Не хотелось бы показаться занудой, но…

– Мистер По, – перебил я, – даже если Мэри-Энн не встретит на пути препятствий, мы сможем наслаждаться кампанией друг друга несколько часов. Думаю, вы могли бы поведать свою историю, все равно больше заняться нечем.

– Но я должен рассказать вам о том документе, который я упомянул.

– Документ подождёт, а моё любопытство ждать не может.

Я сидел подле люка и курил – никогда прежде вкус сигары не был так сладок. А снизу до меня доносился зычный тягучий голос Дэвида По. Он говорил то с ирландским акцентом, то с американским, то изъяснялся культурным слогом джентльмена, то кокни, то шептал, то громко, с пафосом, ораторствовал. В основном из его рассказа, а позднее и из замечаний других людей, мне удалось, наконец, нарисовать более или менее точную картину его жизни, хотя никоим образом не исчерпывающую. Совершенно очевидно, что он безнравственный и порочный человек, которому всё равно, как низко нужно пасть для достижения своей цели. Но мы все не без греха. Как и все остальные, Дэвид По соткан из разных лоскутков, и некоторые из них хорошо сочетались с соседними, а иные – нет.

Да, он был жесток, вёл разгульный образ жизни и часто прикладывался к бутылке. Полагаю, По не гнушался и убийствами, хотя и божился, что в случае с Генри Франтом это было самозащитой, и возможно в подобном оправдании есть доля истины. Смерть миссис Джонсон По объяснил трагической случайностью, но в это объяснение мне верилось с трудом.

Маловероятным мне казалось и то, что Дэвид По и мистер Карсуолл намеревались оставить нас с Мэри-Энн в живых. По уверял меня, что гроб был лишь способом тайно доставить меня из Семи Циферблатов на заброшенную ферму, дабы Стивен Карсуолл мог допросить меня без лишних свидетелей. Но я думаю, они преследовали еще одну цель. Не составило бы особого труда закопать парочку лишних гробов на кладбище, принадлежащем работному дому. Могильщик – марионетка в руках По, а в подобных учреждениях очень часто возникает потребность в могилах, где с комфортом умещаются двое.

Но я забегаю вперед. Я начал говорить о том, что По был соткан из разных лоскутов лишь для того, чтобы объяснить, что мистер По мог быть милым собеседником, если хотел. Способный человек, много путешествовавший по миру, повидавший его глупость и странность. Разумеется, у него имелись все основания любезничать со мной, пока я держал его взаперти.

Его история вкратце такова. В молодости отец отдал его учиться на юриста, но Дэвиду юриспруденция пришлась не по душе, и он наперекор мнению отца стал актером. Затем женился на мисс Арнольд, английской актрисе, которая родила Эдгара и двух других детей. Увы, актерская жизнь полна опасностей и соблазнов. По был очень молод, как он сам сказал, и перессорился с импресарио и критиками. Он часто пил и не умел экономно расходовать то немногое, что удавалось заработать.

– Возможно, я не был таким уж талантливым, каковым себя считал. Мой талант трагедийного актера не засиял в полную мощь на сцене, зато ему нашлось применение в жизни.

Вдобавок детишки все время просили кушать. В конце концов молодой человек не мог более нести это бремя. В тот момент они с супругой жили в Нью-Йорке. Случайный знакомый, с которым они встретились в каком-то баре, предложил По койку на корабле, отплывающем в Кейптаун, – якобы в Кейптауне так изголодались по театральным представлениям, что любой самый посредственный актер сможет за короткий срок сколотить там состояние. Нельзя было терять ни минуты, поскольку корабль отплывал вечером. По, если верить его словам, написал записку, в которой объяснил жене причины отъезда, и поручил какому-то приятелю передать ее.

– Увы! Я был излишне доверчив. Мое письмо так никогда и не дошло до адресата. Бедняжка Элизабет умерла несколько месяцев спустя, так и не узнав, жив я или нет, и оставив моих несчастных деточек на попечение чужих людей.

Но неприятности Дэвида По только начались. Торговое судно, на котором По вынужден был отрабатывать проезд до Кейптауна, шло под флагом Британии – в тот момент две державы еще не вступили в войну. Но именно Юнион Джек [41]41
  Обиходное название флага Британии.


[Закрыть]стал причиной погибели По, поскольку судно было захвачено французским капером из Гавра. Мистер По не стал рассказывать, как провел следующие несколько месяцев, но к лету тысяча восемьсот двенадцатого года он оказался в Лондоне.

– Знаю, такая тонкая натура как вы, мистер Шилд, без труда представит мое горе, когда я узнал, причем не из первых рук, что моя возлюбленная Элизабет умерла. Первым порывом было устремиться к осиротевшим деткам и дать им все, что только может дать детям вдовец. Но, взвесив все еще раз, я понял, что не могу позволить себе роскоши – назовите это эгоизмом – наслаждаться отцовством, причём не только ради себя, но ради моих деточек. В тот момент перебраться в Соединённые Штаты было непросто, поскольку в июне Конгресс объявил войну Британии. Кроме того, я понимал, что мои дети находятся под опекой прекрасных благодетелей, и даже если мне удастся добраться до Штатов, их материальное положение тут же ухудшится. Мне стыдно признаваться, но как раз перед отъездом в Нью-Йорк возникли небольшие временные затруднения в виде неоплаченных долгов. Нет, хотя благородство велело мчаться к детям, благоразумие сдерживало меня. – Тут я представил, как он стоит по ту сторону люка, прижав руки к груди. – Отец должен ставить благополучие детей выше собственных эгоистических желаний, мистер Шилд, пусть даже тем самым разбивает себе сердце.

К счастью, неутешный вдовец не обязан был горевать в одиночестве. Он завоевал сердце мисс Иверсен, которая жила со своим отцом на Куин-стрит в Семи Циферблатах и помогала ему вести дела.

– Она была уже не в расцвете юности, – сообщил мне мистер По, – но и я тоже. Мы оба достигли того возраста, когда любишь не только сердцем, но и головою. Здоровье мистера Иверсена ухудшилось, и старик беспокоился, что будет с единственной дочерью после его смерти. Мисс Иверсон – очень милая дама, но она нравилась мне тем больше, поскольку я не только получил в жены очаровательную женщину, но и средства к существованию – заметьте, я зарабатывал честным трудом в поте лица своего. Разве может быть призвание выше, чем лечить людей? Я убеждён, что на этом поприще мы преуспели больше, чем весь Королевский колледж врачей. Мы исцеляли души пациентов, а не только их тела.

– Вы предсказывали судьбу? – спросил я. – Давали своим клиентам подкрашенную воду и пилюли, сделанные из муки и сахара? Вы толковали их сны, продавали обереги и помогали женщинам избавиться от ненужного дитя?

– А кто говорит, что это неправильно, сэр? – ответил По. – Вы представления не имеете, насколько эффективны мои снадобья. Не поверите, сколько несчастных я утешил. Я дарил людям надежду, сэр, а это дороже, чем все деньги мира. Я в своём роде филантроп. Скажите, что ж тут плохого? Что лучше – жить как я, честный торговец, толкователь снов, или охотиться за вдовицами и работягами, отнимать у них то малое, что есть, и ничего не давать взамен? Роскошный особняк и христианский крест на дверях экипажа ещё не гарантирует безукоризненной честности. В качестве доказательства я могу привести мистера Генри Франта и мистера Стивена Карсуолла.

Я поверил ему или, вернее, поверил, что в глубине души он считал именно так – никто не станет выставлять себя законченным чудовищем. Но По говорил правду: расстояние между Семью Циферблатами Маргарет-стрит и площадью Рассела короче, чем кажется.

Когда старый мистер Иверсен умер в тысяча восемьсот тринадцатом году, его дочь погрузилась в пучину меланхолии, и любящий муж испугался, что супруга никогда не станет прежней. Она не могла вынести расставания с папой. В конце концов мистер По предложил забальзамировать тело старого мистера Иверсена.

– Нынче это принято в лучших семьях. А старик, несмотря на свое ремесло, был убеждённым рационалистом с большой буквы. Разве захотел бы он лечь в могилу и кормить червей? Кроме того, данное решение в высшей степени практичным. Мои клиенты в общем довольно суеверные типы. Они не осмелятся шутить с человеком, чей тесть на веки вечные охраняет комнату как раз над лавкой. Лучший сторож, чем пара мастифов? Те собаки в Монкшилл стали бесполезными, как только испустили дух, а вот состояние моего тестя всегда оставалось неизменным.

Мистер По не только взял на себя руководство делами старика, но и перенял кое-какие его качества.

– Только американцы, сэр, могут по-настоящему оценить всю ценность традиций.

По стал называть себя мистером Иверсеном, носить рабочее одеяние тестя, а именно свободное платье со странными символами и бархатную шапочку, он даже притворялся, что парализован, как мистер Иверсен-старший.

– Можно долго говорить о необходимости разграничивать работу и личную жизнь, – сказал мистер По. – Если я наклеивал бороду и надевал очки с синими стеклами, то превращался совсем в другого человека. В Семи Циферблатах люди надолго не задерживаются. Через пару лет почти никто и не вспоминал, что был какой-то другой Иверсен, особенно после того, как моя бедная Полли последовала за папочкой в могилу.

Понятное дело, мистеру По не хотелось вдаваться в подробности, какое же предприятие он унаследовал от тестя, а затем перестроил под себя. Думаю, лавка занималась не только шарлатанскими зельями и оберегами для легковерных. Я не могу выкинуть из головы тех здоровяков в потрепанных черных костюмах, компанию могильщиков, усердно работавших на По, и полуразрушенную ферму рядом с работным домом, психиатрической лечебницей и частным кладбищем.