Текст книги "Загадка Эдгара По"

Автор книги: Эндрю Тейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

– Верится с трудом, они ведь ненавидят друг друга.

Ноак пропустил мое замечание мимо ушей.

– Даже сейчас еще возможно убить двух зайцев одним ударом. Я возлагаю надежды на тот вексель, что был обналичен в Риге. Я изучил обстоятельства, при которых его предъявили к уплате, весь путь векселя, пока он переходит из рук в руки. Это похоже на цепочку: один ее конец прикреплен к самому векселю, а каждое звено обозначает человека, к которому он попадал. Но цепочка прервалась в феврале. Вексель то пропадает, то снова объявляется, и все его передвижения отражены в схеме, переданной мне Арндалем. Ни одно из звеньев не связано с Франтом, но один из владельцев – нотариус в Брюсселе, известно, что он часто работает на Стивена Карсуолла.

Доказательство было слишком хрупким, чтобы сделать соответствующий вывод. Я подавил зевок и заметил:

– Давняя неприязнь между мистером Карсуоллом и мистером Франтом – весомый аргумент против вашей версии, кроме того, есть и иные доводы.

– Я к этому еще вернусь, – ответил Ноак. – А пока что лишь хочу сказать, что в нужде с кем только не поведешься. Не удивлюсь, если окажется, что мистеру Франту не удалось оперировать с векселями инкогнито, даже за границей. Денежный рынок тесен, понимаете, да, возможно, он и охватывает весь земной шар, но по сути та же большая деревня.

Я покачал головой:

– Я не возьму в толк, почему Карсуолл должен был пойти на такой серьезный риск ради человека, к которому питал отвращение, – а про себя подумал: ради человека, чью жену желает столь страстно, что готов закрыть глаза на отсутствие приданого и на преступления ее бывшего мужа.

– Ах! – Ноак резко вскочил с кресла, словно его переполняла энергия, которая срочно потребовала физической нагрузки. – В этом вся прелесть! Полагаю, они по-прежнему ненавидят друг друга, но каждый может извлечь некую выгоду из возобновления союза, и оба знают, что компаньон не осмелится на предательство. Франту необходимо получить свой капитал, добытый преступным путем, ему нужно найти безопасное укрытие и любой ценой избежать виселицы, которая ожидает его в Англии. Карсуолл в свою очередь запросит немалую сумму за свои услуги по обналичиванию векселей, которые Франт успел прибрать к рукам перед крахом банка Уэйвенху, но не испытывает соблазна предать Франта. Во-первых, ему тоже нужны деньги, несмотря на все его богатства. Сэр Руиспидж – отличная добыча для его незаконнорожденной дочери, но баронеты типа сэра Джорджа обычно дорого стоят. Во-вторых, Франт будет сбывать векселя по одному, чтобы Карсуоллу невыгодно было его обманывать. И, в-третьих, если окажется, что Франт жив, то он встанет между Карсуоллом и тем, чего тот хочет больше всего на свете, – насколько я могу судить, старик желает этого с такой силой, что это стало у него навязчивой идеей.

– Я должен просить вас просветить меня, – сухо сказал я.

– Я говорю, как вы, должно быть, знаете, о миссис Франт. По закону ее муж мертв и она – свободная женщина и может снова вы ходить замуж. Если бы Франт захотел, то он несколькими росчерками пера мог бы изменить ситуацию, просто пристав письмо из-за границы. Но нет, при существующем положении вещей это сложное дело находится в равновесии, пусть и шатком.

Мне уже давно пришло в голову, что мистер Карсуолл не единственный стареющий джентльмен, страдающий навязчивыми идеями. Я сказал как можно более спокойно:

– Сэр, вы воздвигли чрезвычайно внушительное здание, но не уверен, что фундамент достаточно крепок, чтобы выдержать его вес.

Ноак подошел и теперь возвышался надо мной, несмотря на свой маленький рост.

– Так помогите мне испытать его на прочность, – он пришел в такое душевное волнение, что несколько капель слюны брызнули в мое поднятое лицо. – Если моя гипотеза верна, мистер Шилд, если их страхи и их желания находятся в шатком равновесии, то малейшее потрясение, малейший удар нарушит его. А кто лучше с этим справится, чем вы?

75

Если я скажу, что бросился вон из комнаты, это будет неправдой. Я был вежлив, хоть и холоден, но тем не менее покинул апартаменты Ноака без промедления, наотрез отказавшись слушать его дальнейшие предложения или тщательно продуманные доводы, почему я должен ему помогать. Кроме того, я не позволил Хармвеллу нанять мне экипаж или сопровождать меня домой.

Накрапывал мелкий дождик. Я брел по улицам, где еще было полно гуляк и тех, кто на них охотился. Сжав шляпу в руках, я постоял пару минут возле работного дома на Касл-стрит, уставившись на небо, где в любом другом городе увидел бы звезды, но только не в Лондоне. Я почувствовал прохладу дождевых капель на щеках. Именно тогда я, наконец, признал истину, которая была очевидна с той самой минуты, как Софи покинула мою комнатку в «Фендолл-Хаус»: я потерял ее. На самом деле я никогда и не обладал ею, разве что в очень узком смысле слова, поэтому не мог называть ее своей и говорить, что потерял, – это неправда. Она лишь одолжила мне себя, по каким-то своим причинам, и как это часто бывает, кредитная сделка была оформлена лишь на короткий срок, а процентная ставка оказалась выше, чем ожидал заемщик.

Через несколько минут я добрался до Стрэнд. Я шел медленно, настолько утомленный, что даже не осознавал своего изнеможения настолько измученный, что меня не интересовала возможная слежка. Мне казалось, я парю над тротуаром, между мною и мостовой – стертые ноги болели, а левая еще и промокла, поскольку в подошве образовалась дыра.

По дороге я мысленно возвращался к произошедшему на Брюэр-стрит. Мои раздумья текли с обманчивой ясностью, которая часто сопровождает усталость. Думаю, мистер Ноак был со мной откровенен: возможно, оттого, что им владело фанатичное желание отмстить за смерть сына, но он отчаялся добиться успеха или по причине почтенного возраста и утраты остроты ума, или все в совокупности. Или же, наоборот, каждое слово, каждое предположение, каждое признание было тщательно выверено с неизвестной мне целью.

События вечера стали последними в длинной цепи. От начала и до конца этой печальной истории меня водили за нос – сначала Генри Франт, потом Стивен Карсуолл, а теперь и мистер Ноак, а еще Флора Карсуолл и даже, возможно, Софи, хотя любовь, которую я к ней испытывал, отчаянно пыталась убедить меня, что Софи такая же жертва, как и я. Безусловно, я чуть было не принял предложение мистера Ноака, поскольку оно, казалось, отвечает моим собственным желаниям. Но среди прочих недостатков его плана был и такой: я не мог избавиться от мысли, что если у кого и был мотив убить мистера Франта, так это у самого мистера Ноака.

Я остановился и прислонился к ограде. Какая-то часть меня осознавала, что шаги за моей спиной затихли. Через мгновение я двинулся дальше, и шаги тоже. Я повторил эксперимент и получил тот же результат. Лондон – оживленный город, но по ночам кое-где царит такая тишина, что можно услышать, как муха летит. Мне бы стоило насторожиться, но я так устал, а голова была полна иных тревожных мыслей, чтобы отметить, что шаги, возможно, являют повод для опасений.

Великий план мистера Ноака по расстраиванию вражеских замыслов состоял в следующем: он хотел, чтобы я шпионил за Софи, а через нее и за мистером Карсуоллом. Как оказалось, миссис Керридж была рада время от времени делиться с мистером Хармвеллом сведениями, и она сообщила о моей встрече с хозяйкой на кладбище. Кроме того, от миссис Керридж Ноак узнал о настоящих причинах моего отъезда из Монкшилл-парк Со слов Керридж и из собственных наблюдений Ноак сделал совершенно верное заключение о моих теплых чувствах к Софии Франт. Кроме того, он пришел к выводу, что на раннем этапе моего знакомства с мистером Карсуоллом старик нанял меня для какого-то конфиденциального дела. Вот почему Ноак велел Хармвеллу следить за мной во время первого похода на Куин-стрит, когда я искал человека, который мог оказаться либо Дэвидом По, либо Генри Франтом. Мне повезло, что так получилось, поскольку Хармвелл спас мне жизнь, когда на меня напали нанятые Иверсеном головорезы, и теперь Ноак хотел, чтобы я отплатил ему за это.

Сегодня вечером Ноак соблазнял меня возможной наградой: если я смогу привлечь Софи на свою сторону и убедить ее шпионить за Карсуоллом, то могу надеяться и на то, что получу саму Софи. Если Карсуолл будет опозорен, то ей нужно будет найти себе другого. Мистер Ноак заверил меня, что в случае успеха предоставит мне денежное довольствие, чтобы я мог обеспечивать Софи. Но эти обещания казались весьма туманными, и не было никаких гарантий, что Ноак их выполнит. Я понимал, что он готов обещать что угодно, только бы я обеспечим крах Стивена Карсуолла и выяснил, кто же был тот человек на Веллингтон-террас. И, наконец, я не доверял этому американцу и потому не рассказал об отрезанном пальце, который мне подсунул дантист, и сегодняшнем открытии – этот самый дантист входит в число клиентов мистера Иверсена.

Ценой огромных усилий я оторвался от ограды и побрел по Стрэнд. Движение стало разновидностью пытки. Но физическая боль еще не самое страшное, намного страшнее было отчаяние, давившее на меня. Предложение Ноака означало шанс вернуть Софи. Самая заманчивая и соблазнительная перспектива из всех, что когда-либо маячили передо мной. Я мог бы оправдать свою готовность поддаться искушению тем, что это может спасти Софи от Карсуолла, которого я считал отъявленным негодяем.

Я услышал шаги за спиной, медленные и вялые, словно эхо моих собственных. Меня преследовала сама Немезида, и она понимала, что торопиться не нужно.

Камень преткновения в том, что за последние шесть-семь месяцев я слишком хорошо усвоил, каково это, когда вами манипулируют, а вы можете контролировать свою судьбу ровно настолько, насколько на это способен Петрушка в кукольном спектакле. Но если я приму предложение мистера Ноака, то должен буду превратить Софи в свою марионетку. Согласившись выйти за Карсуолла, она сделала бы исключительно разумный выбор. Он богат, она бедна. Он стар, она молода, по крайней мере брак вряд ли продлится долго. С ее стороны это был бы брак по расчету. А что же до мистера Карсуолла, то я сомневаюсь, что чувство, которое заставляло старика желать Софи, имеет что-то общее с любовью в обычном понимании слова – это скорее потребность обладать, поработить, но не любовь. Но обе стороны выиграли бы в результате. Во все времена люди могли быть счастливы в браке без любви, но не без денег. Как верно заметила Флора Карсуолл, рай в шалаше – это хорошо, но кто заплатит по счетам? Любовь нельзя есть и пить, нельзя надевать ее вместо одежды, ею нельзя накормить своих детей.

Я добрался до поворота на Гонт-корт. Разумеется, никакого газового освещения здесь не было, лишь судорожно поблескивало пламя в керосиновой лампе на углу. Ничто не изменилось, твердил я себе, с тех пор как Софи дала мне congé. [39]39
  Отставка (фр.).


[Закрыть]

У подножия лестницы, ведущей к входной двери дома номер три, я остановился, оперся о перила и посмотрел туда, откуда пришел. Я услышал, как вдалеке проехала карета по Стрэнд, раздался цокот копыт, звон упряжи и стук колес по мостовой. Шагов ни было. В какой-то момент они прекратили меня преследовать. Я сказал себе: в Лондоне драмы разыгрываются каждую ночь, и нет причин думать, что те шаги принадлежали кому-то из действующих лиц моей трагикомедии. Но теперь, когда они стихли, я вдруг почувствовал необъяснимую тревогу.

Ayez peur, пробормотал я себе под нос, ayez peur.

76

На следующее утро я покинул дом в поисках кофе – не умывшись и не побрившись. Я встал поздно, и мой разум все еще был затуманен дремой.

На углу возле фонаря стояла маленькая потрепанная закрытая карета, выкрашенная в черный цвет. Когда я подошел поближе, дверца распахнулась, и смуглый парень в поношенном черном пальто выглянул и спросил, как быстрее добраться до Ковент-Гарден.

Одновременно из-за кареты вышел другой тип, тоже в черном, и схватил меня за руку. Первый вцепился в лацканы, и они затащили меня внутрь. Второй последовал за мною и захлопнул дверцу. Лошади рванули с места.

Мы оказались в тесной карете втроем, рукой-ногой не пошевелить, не говоря уж о том, чтобы отбиваться. Шторы опущены, свет почти не пробивается. Тот тип, что заговорил со мной, обхватил меня рукой за горло и запрокинул мне голову. Я почувствовал укол лезвия.

– Сиди тихо, простофиля, – тихо сказал он. – Сиди тихо, а не то нам придется замарать руки.

Пока карета, подпрыгивая, с грохотом неслась по улицам, полным звуков лондонского утра, внутри нее происходил особый ритуал. Я специально пишу «ритуал». Мои похитители отлично знали свое дело, в их движениях чувствовалась беспечность и непринужденность. Второй связал мне вытянутые вперед руки в запястьях, сунул грязный кляп в рот и, наконец, связал ноги в коленях.

Теперь я сидел, съежившись, в углу, все еще с ножом у горла. Похитители молчали. Замкнутое пространство заполнял звук нашего дыхания и запах тел. Я безуспешно пытался придумать, как справиться с этой ситуацией, но страх мешал думать рационально. Снова и снова я проклинал себя за то, что имел глупость остаться на Гонт-корт, а не нашел убежище в другом городе и под чужим именем. Вот уже который раз, но теперь при более печальных обстоятельствах, я стал игрушкой в руках судьбы.

Мы остановились, Я услышал и почувствовал, как кучер спрыгнул с козел, затем раздались чьи-то голоса, на тяжелых воротах отодвинули засов и открыли их. Лошади снова начали движение. В этот момент меня грубо схватили за голову и завязали глаза. Дверь кареты открылась, Поток свежего воздуха хлынул внутрь. Один из моих спутников спрыгнул вниз. Меня вытащили из кареты. Через минуту я уже стоял на открытом пространстве, а с обеих сторон меня держали похитители.

Я не мог идти со связанными ногами. Охая и ругаясь, мужчины поволокли меня – мои ботинки подскакивали на булыжниках – и запихали в какое-то место, где сильно пахло опилками и лаком. Ночной кошмар перешел в еще более страшную стадию. Без предупреждения мои ноги оторвали от земли, и я почувствовал, что меня подняли и несут чьи-то сильные руки, а мое тело постепенно принимает горизонтальное положение. Меня подняли, а потом опустили. Я ударился головой. Кто-то рассмеялся, непринужденно и совершенно неожиданно в этой зловещей атмосфере.

– Опять слишком высокого мужика притащили, – сказал кто-то. – Придется снова отрезать ноги.

– Нет, – ответил другой голос. – Просто сними с него ботинки, и все будет в порядке.

С меня резко сдернули ботинки. Я лежал на спине, а мои локти, макушка и пятки соприкасались с твердыми поверхностями. Какой-то тяжелый предмет упал мне на ноги. Я непроизвольно дернулся. Потом еще один, и еще. Я протянул связанные руки и узнал по форме каблуки ботинка.

– Эй, парень, – сказал первый голос. – Мы тут оставили отверстия для воздуха. Дышать сможешь. Но запомни, отверстия небольшие, так что если сглупишь и будешь рыпаться, то потребность в кислороде возрастет, и дышать будет нечем. Так что лежи тихо, как мышка.

Сначала я не понял, о чем он, поскольку воздуха было полно, пусть и насыщенного парами лака и ароматом свежих опилок, которые наложились на едкий запах конского навоза. И тут в паре дюймов над моей головой раздался грохот, и я ощутил, как пространство внезапно сжалось и что-то загородило свет. Неожиданно на меня обрушился ужасный шум. Уши заложило от стука молотков, так близко, что казалось, гвозди заколачивают прямо в меня. Должно быть, орудовали сразу двумя или тремя молотками, но в замкнутом пространстве, которое играло роль барабана, казалось, что их несколько дюжин. Меня заколачивали в каком-то ящике по размерам не больше гроба.

И тут я все понял. Оценил размеры ящика, добавил к ним черный экипаж и выцветшие черные одежды похитителей, и понял: это не просто ящик, похожий на гроб, это и есть гроб.

77

Меня похоронят заживо. Я даже не сомневался в этом. Передо мной маячила перспектива долгой и мучительной смерти.

Похитители перенесли меня в другой экипаж вероятно закрытый. Казалось, мы ехали несколько часов, но возможно, минуты текли как часы. Время – ничто, если не можешь измерить его.

Разумеется, я пытался высвободиться. Но размеры гроба, ботинки и шляпа, лежащие на мне, недостаток кислорода и прежде всего крепко связанные руки практически не давали двигаться. Из пересохшего горла вырывался лишь приглушенный вой, и мне удавалось еле слышно стучать локтями по стенкам темницы. Сомневаюсь, что эти звуки слышали те, кто сидел прямо рядом с гробом, не говоря уж о прохожих на улице.

Мои умственные способности были парализованы, как и тело. Мне хотелось бы сказать вам, что я спокойно взирал в лицо опасности. В теории, действительно, если уж не можешь избежать смерти, то нужно посмотреть ей прямо в глаза. Но сиюминутные нужды оттеснили возвышенные идеи. Мне нужно было дышать, нужно было жить дальше, а все остальное не имело ровным счетом никакого значения.

Мы снова остановились. Я услышал и почувствовал грохот и толчок. Что-то стукнуло о крышку моего тесного узилища. Раздался смех – пронзительный, на грани истерики. Гроб раскачивался, подпрыгивал, обо что-то ударялся, резко наклонялся под острым углом. Все это вкупе с чередой нерегулярного глухого стука подсказало мне, что мы взбираемся по лестнице. Гроб снова принял горизонтальное положение, носильщики сделали еще пару шагов, и я услышал чей-то голос, но не смог различить слов.

Гроб застонал и заскрипел – кто-то снимал крышку. Меня омыли потоки свежего воздуха. Острие ломика вошло под крышку так глубоко, что скользнуло по моей голове. Я ощутил острый приступ счастья.

– Выньте кляп, – велел чей-то знакомый голос. – И повязку снимите!

Когда вытащили кляп, меня затошнило. Я попытался сказать слово «вода», но ничего не вышло. Чья-то рука схватила меня за волосы и приподняла голову. Пальцы развязали узел повязки. Свет брызнул в глаза – такой яркий, что я застонал от боли. Ничего не видно, кроме ослепительной белизны. Я закрыл глаза.

– Дайте ему попить, – велел все тот же голос. – А потом оставьте нас!

Чья-то рука скользнула мне под голову. Металлическая кружка звякнула об зубы. Внезапно вода оказалась везде: она струилась по лицу, просачивалась за шиворот, заполняла рот и устремлялась в горло, заставляя захлебываться. Кружку убрали.

– Еще, – прохрипел я. – Еще.

Кружка вернулась. Я был так слаб, что не мог даже удовлетворить свою жажду.

– Оставьте нас! – скомандовал голос.

Я услышал шаги – двух пар ног, кажется, – по деревянному полу, затем дверь отворилась и захлопнулась. На ресницах у меня собрались капельки воды, и я не знал, откуда они взялись, из кружки или от слез. Я все еще лежал с закрытыми глазами, но медленно открыл их и увидел просевший потолок, испещренный трещинами, – кое-где отвалилась штукатурка и показались балки.

– Сядьте!

Я ухватился связанными руками за край гроба и в конце концов смог принять сидячее положение. Первое, что я заметил, – шапку седых волос, выбивающихся из-под шапочки из черного бархата типа тех, что носят судьи. Я перевел взгляд на лицо, находившееся вровень с моим собственным. Узнавание нахлынуло на меня вместе с ощущением неизбежности.

– Мистер Иверсен, – сказал я. – Зачем вы сюда меня привезли?

– Сейчас вам будет удобнее, – он наклонился в кресле и изучал мое лицо. – Протяните руки как можно дальше, а теперь немного наклонитесь назад, а теперь снова вперед. Лучше, да? Еще воды?

В этот раз я пил жадно. Мистер Иверсен наполнил кружку из кувшина, стоявшего на столе подле его кресла. Калека был, как и в прошлый раз, одет в длинное развевающееся одеяние с вышитыми выцветшими желтыми нитками магическими символами. Костыли привалены к стенке гроба. На столе карманный пистолет.

Мой взгляд блуждал по комнате, и я обнаружил, что мы не одни. У окна спиной к нам сидел еще какой-то человек в пыльном коричневом платье и старомодной треуголке.

– Вы дурак, сударь, – дружелюбно заметил хозяин. – Вам не стоило возвращаться. Нужно было уехать куда-нибудь далеко-далеко. Семь Циферблатов небезопасное место для любопытных. Я же пытался намекнуть вам во время вашего прошлого визита. Увы, нельзя ожидать от молодого человека мудрости, которая приходит лишь с годами.

– Намекнуть? – во мне кипела злость. – Это так вы называете тех головорезов? Чего вы от меня хотите, сэр?

– Правды. Зачем вы приходили вчера вечером?

Все, чего я мог добиться словами, – это быстрой и безболезненной смерти. Я устал от лжи и сказал Иверсену правду:

– Я пришел из-за вашего попугая, – в его глазах мелькнуло понимание. – Того, что повторял «ayez peur».

– Чертова птица. – Иверсен постучал по дулу пистолета. – Я мирился с нею только ради клиентов, но не смог выносить ее более. Надеюсь, никогда ее не увижу и не услышу.

– Я написал докладную записку, – сказал я, – в которой описаны все обстоятельства этого дела, включая визиты на Куин-стрит с момента моего знакомства с мистером Генри Франтом.

– О да. И ее заверила пара адвокатов, а копию вы отправили лорд-канцлеру. Бросьте, Шилд, хватит говорить глупости. Если бы вы хотели, то давно бы отправились в магистрат.

Да, тут он прав. Я собирался начать докладную записку в вечер перед отъездом из Монкшилл, но она так и осталась лежать недописанной в комнате на Гонт-корт.

– Нет, – продолжил Иверсен. – Не поверю ни на секунду. Да, собственно, и неважно. Мы выколотим из вас правду.

Пару минут мы молчали. В комнате витал странный сладковатый душок. Я посмотрел на две фигуры передо мной: Иверсена, сидящего рядом с гробом, и старика в кресле у зарешеченного окна. Где-то вдали раздавались звуки города, занимавшегося своими обычными делами, В доме тоже было шумно: топот на лестнице, стук внизу, женский голос, поющий колыбельную. Вокруг меня текла жизнь, полная чудес, прекрасная жизнь, с которой я просто не мог расстаться.

– Сэр, – я обратился к старику в коричневом костюме. – Прошу вас, умоляю вас, помогите.

Старик не ответил и не подал виду, что слышал меня.

– У него голова занята другими вещами, – заметил Иверсен.

Я повернулся к нему:

– Если хотите, чтобы я связно отвечал на вопросы, сэр, то будет лучше, если я поем. Кроме того, я был бы премного благодарен, если бы смог посетить уборную.

Иверсен рассмеялся, обнажив вставные зубы, сделанные из кости или из слоновьего бивня и без сомнения дорогие, – они напомнили мне о дантисте, и любопытное предположение вновь мелькнуло в голове.

– Что ж, вы получите желаемые земные блага, мистер Шилд, – он придвинулся к краю кресла, приподнялся, опершись на руки, одним натренированным движением схватил костыль и сунул его под правую руку. На мгновение он застыл, покачиваясь и держась за край гроба свободной рукой, с выражением триумфа на лице. Иверсен был высок и нависал надо мной словно гора. – Но сначала я освобожу ваши карманы от всего лишнего.

Его крупные руки быстро и ловко обшарили мою одежду. Иверсен вытащил записную книжку, кошелек, перочинный нож и красный платок в горошек, который мне подарили мальчики накануне отъезда из Монкшилл. Он быстро осматривал каждый предмет и засовывал себе в карман. Наконец он был удовлетворен.

– Я велю принести вам ночной горшок прямо сюда. Ну и что-нибудь поесть.

– Но ваши помощники ведь не оставят меня в гробу?

– Да, я понимаю, это не совсем удобно. Не вижу причин, почему бы вас не вытащить. В конце концов, они же будут за вами следить.

– Но мне будет сложно, да и им тоже, если они не развяжут мне руки.

– Не думаю, что вас нужно развязать, мистер Шилд. Небольшое неудобство погоды не сделает, – мистер Иверсен взял со стола пистолет и потащился к двери. – До новых встреч! – сказал он, картинно махнув рукой, и этот жест разбудил во мне какое-то смутное воспоминание.

Иверсен вышел на лестницу, оставив меня наедине со стариком в тусклом свете апрельского вечера. Я слушал, как он, хромая, прошел по лестничной площадке и тяжело спускается вниз.

– Сэр, – шепотом позвал я старика. – Вы не можете просто сидеть тут сложа руки. Он собирается меня убить. Вы что, хотите стать соучастником?

Ответа не последовало. Не дрогнул ни один мускул.

– Вы же отец мистера Иверсена, сэр? Вы ведь не хотите, чтобы сын запятнал свою бессмертную душу кровью?

Я ничего не услышал, кроме собственного отрывистого дыхания. Комната внезапно залилась светом, поскольку выглянуло солнце. Мошки танцевали в воздухе перед окном. Подлокотники кресла, в котором сидел старик, казались серыми от пыли. Во мне росло подозрение, постепенно превратившееся в уверенность. Этот человек в коричневом платье уже никому не может помочь.

Я ждал облегчения добрую четверть часа, суда по отголоскам звона часов на колокольне. Тем временем желание посетить уборную усиливалось.

Наконец дверь отворилась, и вошли двое мужчин в потрепанных черных костюмах. Это они похитили меня сегодня, и, думаю, они же преследовали меня вчера вечером, хоть я и не видел лиц, поэтому не мог утверждать с уверенностью. Интересно, не эти ли типы напали на меня во время первого посещения Куин-стрит в декабре прошлого года? Первый притащил ночной горшок и с равнодушным видом покачивал им. Второй принес деревянное блюдо, на котором лежала горбушка хлеба, кусок сыра и кружка слабого пива. Он поставил все это богатство на подоконник, почти у локтя старика в коричневом костюме. Оба подельника Иверсена, похоже, привыкли к молчаливому присутствию его отца, поскольку не обращали на него ни малейшего внимания.

– Он из воска? – спросил я дрожащим голосом.

– Такого не увидишь у матушки Сэмон [40]40
  Миссис Сэмон – предшественница мадам Тюссо, она первой догадалась выставить восковые фигуры на потеху публике.


[Закрыть], – сказал первый похититель, поставив горшок прямо на стол. – Мистер Иверсен старший к вашим услугам, сэр.

Они вытащили меня из гроба, который, как оказалось, стоял на козлах. Мои мучители испытали простое и скабрезное удовольствие, когда я неуклюже пытался воспользоваться горшком. К счастью, буквально через минуту их отвлекло что-то за окном.

– Кто бы мог подумать, что у нее такая белая кожа, – сказал один.

– Так кажется из-за рубцов, – ответил второй, бренча ключами в кармане. – А если присмотреться, то увидишь пятна, помяни мое слово.

Они продолжали с видом знатоков кого-то бесстрастно обсуждать, пока я пытался расстегнуть пальто со связанными руками. От их замечаний веяло такой самоуверенностью, словно эти забулдыги – парочка критиков, высказывающих свое «фи» по поводу непонравившегося портрета в выставочном зале Сомерсет-хаус. Со связанными ногами я, шаркая, доплелся до окна и обнаружил, что, выглянув из-за спин похитителей, могу посмотреть на двор.

Под окнами стояли две женщины, старая и молодая, Та, что постарше, высокая, с изогнутой, как лук, спиной, серой тенью маячила над второй, маленькой, как дитя – у той платье и сорочка сползли с плеч, и она была до пояса обнажена. Я тут же понял, что это не девочка, поскольку увидел ее округлые бедра и груди. А еще через миг я узнал в ней Мэри-Энн, маленькую немую, живущую в конуре на заднем дворике.

– Это он утром сделал, – сказал один из моих надсмотрщиков. – Жаль, что я не видел!

– Она упала в обморок?

– Ага, один раз, но на нее вылили ведро воды, она очнулась, и он продолжил.

Я с трудом подавил вскрик ужаса, когда смотрел на сеть рубцов на белой спине. Мэри-Энн вздрагивала и трепетала, пока вторая женщина, насколько я понял, накладывала на ее раны какую-то лечебную мазь. Спина сорочки была вся в крови, запекшейся и свежей.

– Тупая сучка, – сказал первый. – Ничем не лучше животного.

Он принялся дергать оконный переплет, пока одна из створок не распахнулась. Тогда мой похититель отпихнул меня в сторону, словно я был стулом, и взял горшок. Прутья решетки были закреплены горизонтально, и места хватило только, чтобы пропихнуть посудину. Похититель вытянул руку и вылил содержимое.

– Поберегись – водица! – крикнул шутник, и они с приятелем расхохотались.

Я был слишком далеко от окна, чтобы видеть двор, и слава богу. Я заставил себя съесть хлеб и сыр, понимая, что нужно подкрепиться, я ведь последний раз ел то, что дал мне Хармвелл. Мои надсмотрщики стояли у окна, радостно улюлюкая. Мало-помалу смех затих, и я понял, что женщины испортили им удовольствие, спрятавшись в будке.

Постепенно я понял, что оба похитителя пьяны. Запах алкоголя заполнил комнату, прорываясь через смесь иных нездоровых «ароматов». Такие типы всегда немного навеселе, но сейчас они вели себя не как обычные пьянчужки. Один из них спустил бриджи, задрал полы пальто и повернулся к окну задом, очевидно в надежде, что женщины обратят на него внимание. Но по мере того как первый приходил в возбуждение, второй становился все тише и тише, румянец постепенно сползал с его лица, и в конце концов он пробормотал какое-то извинение и выскочил из комнаты. Его коллега подтащил меня к окну, в спешке расплескав пиво, и привязал руки к решетке.

– Не убегай, дружок, – сказал он сиплым голосом. – Мне нужно по одному дельцу, но через минуту буду. Скажешь мне, если леди вернутся, ладно?

Он добродушно стукнул меня по спине и вышел из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь и провернув ключ в замке. Я подождал пару минут. Двор был пуст. Дверь в будку закрыта. Со всех сторон, словно скалы, нависали глухие стены из закопченного кирпича. Тот тип говорил о каком-то «дельце», и я решил, что он, наверное, побежал за джином, скорее всего в то самое заведение через дорогу, откуда я следил вчера за лавкой Иверсена.

Я согнул руки. Запястья по-прежнему крепко связаны, но последний узел, которым руки прикручены к решетке, сделан наспех. Во-первых, положение неправильное, поскольку веревка завязана некрепко, что обеспечивает рукам хоть какую-то подвижность, пусть и ограниченную. Во-вторых, сам узел далек от совершенства. Я ухитрился выгнуть одну руку так, что пальцы схватили конец веревки, пока я тянул за второй конец зубами. Я напряг слух, чтобы не пропустить шаги за дверью, а сам тем временем терзал грубую просмоленную веревку, которая стирала кожу, как наждачная бумага. Ценные минуты ускользали. Наконец узел ослаб, и еще через миг я оторвал руки от оконной решетки.

Запястья были связаны так крепко, что веревка мешала кровотоку, и этот узел уже невозможно было развязать зубами. Ноги связаны в коленях, узел располагался сзади, вне пределов досягаемости. Я мог передвигаться с мучительной медлительностью, громко шаркая и неуклюже прыгая за раз всего на пару дюймов.

Пока я добрался до двери, прошла целая вечность. Я подергал ручку и убедился, что она заперта. Наклонился к замочной скважине и увидел, что мой тюремщик вытащил ключ, так что не получится вытолкнуть его, а потом каким-то образом достать с пола. Дверь крепкая и окованная железом – я даже задумался, уж не использовал ли Иверсен эту комнату как сейф.