Текст книги "Маска Атрея"

Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Часть II
ЗА ВИННО-ЧЕРНЫМ МОРЕМ…

Поскольку «Каддиш» выражает дух бессмертия в человеке, поскольку он отказывается признать победу смерти, поскольку он дозволяет иссохшим цветам, упавшим с древа рода человеческого, распуститься и цвести вновь в сердце человека, он обладает благословляющей силой. Знать, что, когда ты умрешь, останутся те, кто, – где бы они ни были на этой огромной земле, бедные они или богатые, – будут посылать эту молитву тебе вслед, знать, что они будут лелеять память о тебе, как драгоценнейшее наследие – на какое более удовлетворяющее или благословляющее знание еще можно надеяться? И таково знание, открытое нам «Каддишем».

Размышления о «Каддише» из «Сборника молитв на субботы и праздники» Американского раввинского собрания и Объединенной синагоги Америки

Глава 21

Решение ехать в Грецию пришло само собой. Именно там все началось. Именно там Шлиман нашел сокровища. Именно оттуда приехали таинственные гости Ричарда, именно туда Ричард тайно звонил. Оттуда и следует начинать. Дома доверять полиции нельзя, а Греция далеко и от музея, и от человека, сидевшего за рулем того фургона. Почему-то Дебора не сомневалась, что все это связано. Каждая миля полета приближала ее к истокам событий, унося все дальше от их смертоносных результатов.

Дебора никогда не спала во время полетов. Для ее роста и сложения в самолетах было слишком тесно, и ей не нравилось спать среди чужих людей. Плохо уже то, что они находились с ней вместе в летящей металлической трубе; еще хуже было бы позволить сознанию отключиться. Однако сегодня больше, чем когда-либо, она жалела, что не может проспать всю дорогу через Атлантику и над Средиземным морем и проснуться уже над сверкающими синими водами Эгейского моря.

Уснуть не удалось, как ни убеждала она свое тело считать, что наступила ночь. Дебора была измучена, перспектива лететь больше десяти часов и в результате сойти на землю на заре афинского утра наводила тоску. Однако мозг сводил на нет все попытки уснуть, слова вспыхивали перед закрытыми глазами, как субтитры к иностранному фильму. Сейчас не время расслабляться, гласили они. Нужно разработать план. У нее нет местной валюты (в Греции еще драхмы, или там уже перешли на евро?), нет брони в гостинице, нет понимания того, зачем она взялась за это дурацкое дело и что намерена делать теперь, раз уж взялась. О сне не могло быть и речи.

Дебора смотрела какой-то фильм, ела то, что перед ней ставили, и провела половину «ночи» (шторки опустили, и почти все пассажиры спали как младенцы), расхаживая по проходу, хотя и понимала, как раздражает тех, кто тоже не в состоянии уснуть. Она заметила человека в костюме-тройке, с которым столкнулась в очереди у стойки регистрации; тот читал, не обращая на нее никакого внимания.

Прошло два часа. Еще три. На какое-то время она вроде бы уснула, но, когда посмотрела на часы, стрелки как будто вообще не сдвинулись с места. Дебора сидела, думала, ждала и никак не могла понять, что ей, черт возьми, делать, когда самолет приземлится.

Ну что ж, по крайней мере она будет в безопасности.

Человек в костюме-тройке опустил книгу, потом выгнулся, словно разминая затекшие от долгого полета мускулы. При этом он бросил безразличный взгляд назад – туда, где высокая американка заглядывала мимо сидящего у иллюминатора соседа, чтобы увидеть утреннее солнце через наполовину опущенную шторку. Он был уверен, что она не узнала его, и это было к лучшему. Когда самолет приземлится, ему придется держаться поблизости. В конце концов, никакой особенной спешки нет, и самое главное – правильно рассчитать время.

Глава 22

В Афинах было жарко. Сухой и пыльный зной неприятно лип к коже. Пыль наполовину состояла из песка, похожего на размолотый в порошок бетон; поглядев на город из окна идущего из аэропорта автобуса, Дебора поняла, что скорее всего так оно и есть. Когда по телевизору показывали Олимпиаду, представлялось, что Афины и окрестности – сплошь древние руины и идиллические беленькие деревеньки, прилепившиеся к скалам на фоне голубого моря и еще более голубого неба. Она не была готова к этим милям безликих серых кварталов, многие из которых выглядели то ли недостроенными, то ли не до конца снесенными.

Напротив сидел мужчина лет пятидесяти, стройный, мускулистый и слишком уж холеный. Он сжимал руку девушки младше его чуть не вдвое, весьма фигуристой красотки с капризным личиком, которая вполне могла бы быть его дочерью, если бы не то, как собственнически он целовал ее шею. Дебора отвела взгляд, но за окном смотреть было не на что, кроме затянутых смогом бетонных улиц.

Какого черта ты здесь делаешь?

– Ищу ответы и прячусь, – пробормотала она про себя. – И не обязательно в таком порядке.

В аэропорту она нашла стойку с информацией для туристов и книжный магазин и купила «Путеводитель по Греции», с запозданием обнаружив, что издан он в 1995 году и все цены в нем в драхмах. Греция же, как выяснилось, перешла на евро. Что еще в этой книге устарело, Дебора не знала, и, поскольку это вызывало лишь вялое раздражение, решила не забивать себе голову. Она выбрала один из отелей – «Ахилл», – который, согласно путеводителю, располагался в центральной части Афин, и позвонила туда от информационной стойки, надеясь, что телефон не изменился. Не изменился. Забронировав номер, она добралась до автобуса и отправилась в долгий, наводящий уныние путь в собственно Афины.

Из автобуса Дебора вышла на площади Синтагма, одной из роскошнейших частей города, рядом с национальным парком и зданием парламента, потом нашла улицу Эрмоу и направилась на запад. Ей далеко не сразу удалось найти дорогу по переулкам, названия которых были написаны непривычным, но в общем-то понятным греческим шрифтом, однако наконец она добралась до скромного прохладного фойе «Ахилла». Администратор за конторкой была вариантом девушки из автобуса: черноволосая и красивая, искренняя и скучающая. Деборе, которая всегда считала чрезмерную услужливость персонала в американских гостиницах фальшивой и несколько тревожащей, она сразу же понравилась.

Дебора зарегистрировалась под своим именем. Атланта, в конце концов, была очень далеко от этого скромного здания в Старом Свете с мраморными полами и ослепительной, но равнодушной красавицей за конторкой.

– У вас нет багажа? – спросила девушка.

– Нет. – Дебора беспокойно улыбнулась, словно это делало ее эксцентричной или подозрительной.

– Хорошо, – сказала девушка, которой было абсолютно все равно. – Вот ваш ключ.

Комната оказалась довольно приятной, тихой и отличалась той же небрежной элегантностью, какую Дебора отметила внизу. Расшатанный лифт и слишком узкая лестница смутили ее, но в том, что действительно важно, гостиница оказалась превосходной. Ванная комната тоже была отделана мрамором – настоящим мрамором, слегка искрящимся, когда поворачиваешь голову, а не поддельным, как в Штатах, а шторы – длинные и тяжелые. Дебора задернула их и лежала в темноте на жестком матрасе, прислушиваясь к тихому гудению кондиционера, пока не заснула.

Приснилось ей, что она едет по шоссе Ай-85 через центр Атланты. Дорога все время сужалась, и большие бетонные стены угрожающе высились над головой, не оставляя ей и дюйма. Дебора была скорее озадачена, чем испугана, как иногда бывает во сне, пока не осознала, что каждый второй водитель носит золотую погребальную маску.

Когда Дебора проснулась, в номере было очень тихо и темно. Она добралась до ванной и успела вынуть мыло из бело-голубой обертки, украшенной стилизованным изображением Парфенона, прежде чем вспомнила, где находится.

Греция.

О чем она думала? Дебора вернулась в спальню и потянулась за телефоном, но остановилась.

«Нет. Мне некому звонить».

Она осмотрела немногочисленные пожитки, приняла душ, поглядела в щель между занавесками на залитые ярким солнечным светом стены домов и спустилась к конторке портье. Смуглую красотку с равнодушно-оценивающим взглядом сменил мужчина лет шестидесяти. В ответ на вопрос, говорит ли он по-английски, портье равнодушно пожал плечами:

– Разумеется.

Вид у него был слегка обиженный, словно Дебора спросила, умеет ли он читать.

– Как мне добраться до Национального археологического музея?

Он достал из-за конторки карту с заранее отмеченным на ней отелем.

– Вы здесь. Музей здесь. Можно пройти пешком, но жарко. Такси лучше.

Интонация была утвердительная, а не вопросительная, однако портье ждал, словно задал вопрос. Дебора разглядывала карту, отыскивая масштаб, который указал бы, как далеко идти. Безуспешно.

– Такси туда, пешком обратно, – предложил портье. – Будет прохладнее.

Он поднял телефонную трубку. Дебора кивнула, и он набрал номер.

С заднего сиденья такси она смотрела на неописуемый бетонный город и плотный гудящий поток транспорта. Интересно, полиция ее уже ищет? Немного времени нужно, чтобы отследить ее паспорт и кредитки, но вот что будет дальше?.. Возможно, ее подозревают в убийстве Ричарда... конечно, не серьезно... не настолько серьезно, чтобы обращаться в Интерпол, если полагается обращаться именно туда.

И если полиция действительно во всем этом участвует.

Кин – полицейский. Он невзлюбил ее, но он хотя бы настоящий. Кернига же, казавшийся более благоразумным, более уравновешенным... Кто он на самом деле? Тихий голосок в душе советовал все равно позвонить и сообщить им, что она не совсем сбежала... Только зачем? Возможно, стоило бы позвонить Кельвину Бауэрсу.

«С какой стати? – произнес насмешливый голос у нее в голове. – Думаешь, он скучает? Думаешь, он тоскует по неуклюжей, эмоционально ущербной интеллектуалке, с которой столкнулся, когда ее допрашивали по делу о весьма мерзком убийстве?..»

Заткнись.

Дебора расплатилась с таксистом и выбралась в жару. Музей стоял в стороне от дороги. Она поднялась по мраморной лестнице, прошла под украшенным колоннадой портиком, купила билет и вошла, сразу ощутив открытую простоту этого места: просторные гулкие залы, окна под высокими потолками, расставленные без видимого порядка статуи с крохотными табличками.

Это была полная противоположность американским музеям – обнаженная, не идущая на уступки развлекательности или высококультурному глянцу. Здесь все было какое-то очень греческое: огромная, разделенная на отсеки коробка, где ничему не позволено отвлекать от экспонатов, выставленных с почти аскетичной простотой. Никаких указателей, никаких ярких красок или броских диаграмм. Музей словно говорил: «Если хотите узнать больше – а должны захотеть, – купите книгу или, еще лучше, вернитесь в школу». Деборе это понравилось, особенно кикладская коллекция с ее странно постмодернистскими скульптурами, напоминающими Генри Мура и Пикассо – художников, творивших четыре тысячи лет спустя.

Она внимательно рассмотрела микенскую коллекцию, переходя от витрины к витрине с намеренной медлительностью, чтобы остаться в зале одной, дав пройти спешащим туристам. Ничто из увиденного не было точно таким же, как то, что Ричард скрывал позади книжного шкафа в Атланте. Разумеется, есть и другие собрания, но это – самое большое, самое полное, и Дебора снова подумала, что если клад Ричарда составлен всего лишь из копий, то сделавшие их художники создавали вариации на тему, а не повторяли сохранившиеся образцы. Другими словами, либо в тайной комнате хранятся подлинники – и просто поразительные, – либо это подделки – и просто невероятные.

Дольше всего она стояла перед погребальными масками, особенно перед маской Агамемнона (ей было приятно увидеть, что музей подчеркивает сомнительность атрибуции). Дебора пристально смотрела на маску, стараясь вспомнить изображение, виденное на экране музейного компьютера.

Маска Агамемнона была чуть больше натуральной величины, золотая, немного асимметричная – толи по замыслу мастера, толи в результате пребывания под тоннами земли и камней в течение трех с половиной тысячелетий. Тонкий нос, изящно изогнутые брови, тонкогубый рот, широкие усы, борода. Уши были как бы отрезаны от волос и бороды и потому казались оттопыренными. Но сильнее всего поражали глаза. Миндалевидные, без радужки или зрачков, с узким разрезом во всю длину, они казались одновременно открытыми и закрытыми. Возникало жутковатое ощущение, будто лицо спит или как-то иначе удерживается между жизнью и смертью.

– Вы так долго здесь стоите...

Голос, раздавшийся рядом, был низким и с сильным акцентом. Дебора обернулась. Немолодой человек, вероятно, грек, смотрел на нее с задумчивым интересом.

– Простите. – Дебора поспешно огляделась, чтобы понять, не задерживает ли она экскурсию. Возможно, этот человек – экскурсовод. Она была так поглощена... чем? исследованием? осмотром достопримечательностей? детективной работой?.. что совершенно не заметила его присутствия. Он мог бы наблюдать за ней веками.

– Не надо извиняться. – Мужчина так выразительно пожал плечами, что его лицо при этом состарилось на десять лет. Черные глаза блестели, как леденцы. – Я привык, что люди разглядывают маску, но не многие так... – он помедлил, подбирая слово, – исчерпывающи в рассмотрении. Вы, вероятно, студентка-археолог?

Дебора улыбнулась:

– Я куратор музея. Из Америки.

– Простите, – сказал он. – Я не хотел намекать на отсутствие знаний. Мой английский... – Грек махнул рукой.

– Ничего страшного. – Теперь улыбка Деборы стала искренней. – Как археолог я специализировалась только по Американскому континенту. По части Греции я и правда студентка.

– Хорошо, – кивнул он. – Значит, вы приехали не для того, чтобы доказать, что эта наша маска – подделка.

– Нет, – ответила она. – Не для этого. А многие пытаются?

Грек снова пожал плечами, на мгновение состарившись, и повернул ладони вверх.

– Время от времени, – сказал он и кивнул, довольный фразой. – Солидные археологи, конечно, не принимают их всерьез, но спрос на заговоры будет всегда, верно?

Дебора кивнула, вдруг испугавшись, не приехала ли и она, в сущности, для того, чтобы проверить подлинность маски.

Он воспользовался ее молчанием, чтобы протянуть руку.

– Димитрий Попадреус.

– Дебора Миллер, – ответила она.

Назвалась она совершенно рефлекторно и на долю секунды засомневалась, стоило ли это делать. Но запоздалую мысль оттеснила другая.

– Минуточку. Попадреус?

Она сверилась с путеводителем.

– А вы не...

– ...директор музея, – закончил он. – Да, это я.

И слегка поклонился.

– Я люблю ходить среди наших посетителей время от времени, чтобы увидеть, чему они уделяют внимание – как правило, немногому, а что вызывает скуку – как правило, все. Туристы – очень странные существа, – заметил он, отворачиваясь от нее и глядя на редкие кучки людей. – Я часто не могу понять, зачем они пришли.

Он снова пожал плечами, и Дебора улыбнулась.

– В вашем музее выставлены предметы из Нового Света?

Новый Свет. Европейцы колонизировали Америку пять сотен лет назад, и эта земля для них по-прежнему новая. Ну что же... Дебора оглядела просторный зал, где выставлены сокровища бронзового века. Наверное, здесь время течет медленнее. Директору же музея она просто сказала:

– В основном, – и сделала эдакий протестующий жест, который вполне подошел бы и самому греку. Это должно было означать: ее музей маленький, у них нет экспонатов мирового класса.

Разумеется, кроме тайного микенского клада...

– Так она настоящая? – Дебора решила поиграть.

– А почему нет? – удивился Попадреус, внимательно вглядываясь в маску. – Стилистически она отличается от других, да, но это ничего не доказывает. Будь у нас для сравнения сотни масок, да, но их нет. У нас всего шесть. Вариации возможны из-за личных вкусов мастера, или лица умершего, или... – Директор музея характерным жестом пожал плечами и выразительно вздохнул. – Нет причин сомневаться в отчете Шлимана о том, где и когда он ее нашел. А уж сделать копию за то время, что у него было, при ограниченности имевшихся у него ресурсов?.. Это еще более невероятно, согласны?

– Наверное, – кивнула Дебора. – А вы не думали датировать маску – просто чтобы закрыть вопрос?

– Думали, – ответил он. – Увы. Некоторые методы не подходят. Исследование... как вы это называете: пыль с растений?

– Пыльца.

– Правильно. Датировка по пыльце. Ее есть смысл проводить, когда предмет только что вынут из земли, хотя полированный металл в любом случае содержит мало пыльцы. Теперь же, сто лет спустя, такой анализ ничего не даст.

– Углерод-четырнадцать? – предложила Дебора.

– Для датировки по радиоуглероду требуется отломить кусочек от маски, – сказал директор музея. – Это неприемлемо: во-первых, потому, что нет достаточных оснований подвергать экспонат таким разрушающим испытаниям, и, во-вторых, потому, что золото не очень подходит для такого анализа. Если плавка шла с древесным углем и немного углерода проникло в металл, тогда, возможно... И все равно результаты будут сомнительными.

– А датировка по гелию?

– Возможна в будущем. – Попадреус серьезно кивнул: – Нам нужно быть более уверенными в точности методики и в том, что это не повредит самой маске.

Он бросил на Дебору проницательный взгляд:

– Для человека, не заинтересованного в доказательстве того, что маска поддельная, вы задаете много вопросов.

Дебора улыбнулась:

– Профессиональное любопытство. Как куратор куратору.

– Хорошо, – улыбнулся он в ответ. – Расскажите мне о вашем музее.

Дебора рассказывала о большом каменном томагавке и вообще о новой экспозиции, посвященной племени крик, о передвижной Кельтской выставке, которая должна скоро прибыть, а Попадреус кивал, улыбался и старался выглядеть заинтересованным, даже пораженным. Дебора, конечно, посмеивалась над собой. Да и как иначе – в таком-то разговоре перед такими-то экспонатами?

Через несколько минут, движимая растущей неловкостью из-за того, что она так гордится музеем «Друид-хиллз», неловкостью, которую не могло рассеять его вежливое ободрение, она вернулась к теме микенского золота:

– Позвольте мне задать еще один вопрос.

– Пожалуйста.

– Если эта маска подлинная, есть ли, по-вашему, шансы, что Шлиман раскопал еще одну маску вроде этой, которую никогда не показывали на публике?

Позже, когда у нее появилась возможность подумать на досуге, Дебора решила, что лицо грека было похоже на большой дом с освещенными окнами, обещающими, что внутри ждут лампа и камин. Потом она задала вопрос, и шторы опустились. Мгновение Попадреус просто смотрел – то ли на нее, толи сквозь нее.

– Очень маловероятно. Не представляю, как такое могло бы случиться. – Он посмотрел на часы и улыбнулся, однако настороженная, искусственная улыбка не достигла темных леденцовых глаз. – А теперь, простите, мне придется вас покинуть. Нужно уделить внимание работе. Желаю вам, – на его лицо вернулось подобие прежней улыбки, – приятного путешествия. И, – добавил он, поворачиваясь к ней спиной, уже сделав несколько шагов прочь, – пожалуйста, приходите еще. Назовите свое имя на входе, и с вас не возьмут плату.

Дебора смотрела ему вслед, пытаясь понять, что в ее словах заставило директора так ясно расстроиться и столь поспешно отступить.

Глава 23

По дороге из археологического музея Дебора остановилась у киоска на обочине и купила ярко-желтый рюкзак – весь ее багаж на данный момент. Потом зашла в самый недорогой с виду магазин, какой смогла найти, и набила рюкзак одеждой, смутно удивляясь, не означает ли это, что она намерена провести здесь больше двух дней. Она купила футболки, шорты, хлопковое белье, довольно откровенный купальник, который, возможно, был маловат, и длинное белое платье из мягкой воздухопроницаемой ткани – наверное, муслина. Оно выглядело очень греческим, или по крайней мере Дебора по невежеству решила, что оно очень греческое в классическом смысле. Здесь все женщины выглядели типично европейскими: молодые – модно-яркие, вызывающие мысли и о щегольстве, и о милой сексуальной наивности; старые – в нелепых шалях поверх бесформенных черных платьев, в которых, вероятно, они чувствовали себя как в персональных микроволновках. Дебора надеялась, что покупки помогут ей смешаться с толпой. Как оказалось, зря. Она была выше всех – и мужчин, и женщин, – и почти все время чувствовала бесцеремонные заинтересованные взгляды.

На улице Фемистоклеус Дебора нашла большой книжный магазин с хорошим выбором путеводителей и исторических исследований на английском языке. Купила несколько монографий по археологии и искусству, некоторые из которых видела на полках Ричарда, и двухтомник в мягкой обложке – «Мифы Древней Греции» Роберта Грейвса. После музея в голове возникла каша из классических сюжетов, заставившая ее четко осознать, сколько всего из Гомера, Эсхила и Еврипида она позабыла или никогда не знала. Предстояло наверстывать.

Когда она вернулась в гостиницу, шел уже пятый час. Дебора устала и проголодалась. Очень тянуло отправиться прямо в постель, но надо было перекусить, да и книги манили, как неразвернутый подарок. Часа полтора она читала, потом быстренько приняла душ, надела что-то из новой одежды и снова вышла в сухую пыльную жару, прихватив пару книг с собой.

От площади Синтагма она прошла по Эрмоу и вышла на Плаку, в недавно отреставрированный турецкий центр старого города. Здесь можно было забыть об афинских машинах и бетоне. Вдоль мощеных улочек стояли дома в неоклассическом стиле, православные церкви на перекрестках – сплошь купола и грубый кирпич; многие здания выглядели словно бы уменьшенными. Время от времени попадались совсем древние руины: остатки римской арки, неполная колоннада классического периода. Общая атмосфера этого места успокоила ее, как не смог музей (и несколько загадочный разговор с директором). Таких Афин она почти ожидала, на такие втайне надеялась: процветающий и изысканный город, крепко связанный со своим легендарным прошлым.

Эта мысль пронеслась в голове, когда она подняла голову и бросила первый взгляд на сам Акрополь и часть здания с колоннами (дорическими или ионическими – с такого расстояния не разглядеть), пронизанными золотым светом. Дебора замерла как завороженная. Из путеводителя следовало, что она смотрит на часть Пропилеев, или храм Афины-Ники, а не на сам Парфенон, который был значительно больше. Светлый мрамор, казалось, сиял, вспыхивая внутренним огнем, придававшим ему какой-то сверхъестественный вид.

Там, гласили легенды, отец Тесея ожидал вестей о сыне, отправившемся сражаться с Минотавром в лабиринте под Кносским дворцом на Крите. Тесей обещал в случае успеха поднять на корабле белый парус, однако, победив, забыл об обещании. Когда его корабль вошел в гавань – по-прежнему под черным парусом, – царь Эгей решил, что сын погиб, и бросился с обрыва в море, получившее его имя.

Легенды... Город определенно ими дышал. Может быть, именно это и влекло людей вроде Ричарда или, коли на то пошло, самого Шлимана. В таком месте истории о воюющих богах и героях действительно могли быть истинными.

Дебора съела кебаб из баранины и салат из помидоров, черных оливок и сыра фета прямо на улице, в таверне под названием «Пять братьев». Она читала (в том числе для того, чтобы избавиться от романтического интереса официантов) и наблюдала за вездесущими тощими котами, снующими между ножек стульев. То, что сказал греческий гость Ричарда Элейн Шотридж (мол, сыр в ее пирожках не уступает по вкусу продукту с его родины), было в лучшем случае вежливостью, в худшем – сарказмом. Вот здесь был настоящий сыр: влажный, соленый и острый, прекрасно дополненный легкой сладостью сбрызнутых оливковым маслом помидоров. Она прочитала достаточно, чтобы убедить себя подняться до самого Акрополя, расплатилась и вышла.

До закрытия оставалось меньше часа. Слишком мало времени, чтобы все как следует осмотреть, и, конечно, надо будет вернуться, чтобы попасть в музей Акрополя, зато как приятно ощутить особую атмосферу древнего места при мягком свете и прохладе вечера! Путеводитель подсказал, что в это время туристов меньше всего, поскольку большинство экскурсантов вечером спешат на холм Филопаппа (или холм Муз), откуда на закате открывается лучший вид на Парфенон.

От Римского рынка Дебора бодро двинулась вверх по длинному пологому пандусу, поднимающемуся вокруг скалы, на которой расположен Парфенон. Она с удовольствием заметила, что большинство пешеходов спускается – туристы в нелепых ярких шляпах, потные и раскрасневшиеся. Были и горластые подростки с рюкзаками, которые казались (и, подумала она, хотели казаться) готовыми забраться на еще одну гору, но большинство людей выглядели усталыми и немного подавленными. Из-за чего? Из-за утомления, разочарования, неизбежного ощущения своего невежества – обычного для таких расхваливаемых мест, сливающихся в одну большую и непонятную груду бессмысленных камней? Даже будучи сама историком и археологом, Дебора не могла их винить. Ей вспомнились чьи-то слова о том, что значит быть туристом: «То, что я вижу, меня утомляет, а то, чего я не вижу, меня беспокоит».

Приблизившись к вершине, она посмотрела на север – на скалистую возвышенность, известную как Ареопаг, или холм Ареса. Именно там проповедовал апостол Павел, там стояли лагерем персы, осаждавшие Акрополь за пятьсот лет до рождения Христа, там – в еще более древних Афинах, до появления первой в мире (и зачаточной) демократии – заседал совет аристократов. По легенде, там судили Ореста за убийство Клитемнестры – сын отомстил матери за убийство отца, царя Микен Агамемнона, сына Атрея.

Вероятно, последнее слово, написанное рукой Ричарда: «Атрей». Оно привело Дебору к телу за книжным шкафом, но что оно значило для самого Ричарда, когда тот записал его и поставил несколько вопросительных знаков?

Дебора оставила справа храм Афины-Ники и прошла через Пропилеи на вершину Акрополя. Эрехтейон с его кариатидами – колоннами в форме женских фигур – был слева. Прямо впереди высился сам Парфенон. Она стояла и смотрела на него, радуясь, что вокруг никого нет.

Неудивительно, что это – одно из самых узнаваемых строений на свете. Огромная ступенчатая платформа и ряды дорических колонн говорят о величии и тайне, почти не имеющих себе равных в мире. Разумеется, он не всегда выглядел так, и большинство посетителей пришли бы в ужас от ярко раскрашенных и загроможденных статуями уродин, которые Перикл приказал построить после Марафонской битвы. Парфенон лишился крыши во время осады в семнадцатом веке, когда храм – который турки завоеватели использовали как пороховой склад – взорвался и горел два дня. Величайшей опасностью для него в наше время, согласно путеводителю, были туристы и кислотные дожди. Ужасный афинский смог разрушал древний мрамор с беспрецедентной скоростью.

– Золотое сечение – девять на четыре – соблюдено здесь во всех размерах, – произнес голос за спиной.

Дебора обернулась и оказалась лицом к лицу с незнакомцем, который, хотя и смотрел восхищенно на здание перед ними, обращался явно к ней.

– Правда? – спросила она.

Дебора видела этого человека в аэропорту в Атланте и чуть не налетела на него, когда размышляла, садиться ли вообще в самолет... самолет, которым, как ей теперь вспомнилось, он тоже летел.

Человек кивнул, коротко взглянул на нее, потом снова перевел взгляд на храм.

– Насколько я понимаю, вы нашли маленькую коллекцию Ричарда. Или, скорее, вы нашли то, чего там нет.

И вот тут, словно механизм замка с щелчком встал на место, открылась другая часть ее памяти, и Дебора узнала голос.

«Они забрали тело?»

Чуть приоткрыв рот, она отступила на шаг, чувствуя, как ее захлестывает волна ужаса.