Текст книги "Маска Атрея"

Автор книги: Эндрю Джеймс Хартли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

Интерлюдия

Франция, 1997год

Два дня назад Рэндолфу Фиц-Стивенсу исполнилось восемьдесят семь. Врачи говорили, что ехать неразумно, возможно, даже опасно, но он отмахнулся от предупреждений. Рэндолф ждал этого полжизни и не собирался отказываться от задуманного. Больше полувека рылся в архивах и ведомостях, финансировал погружения, инициировал международные запросы. Полвека без результатов – только насмешки всех тех, кому он доверялся. Всех, кроме сына. Маркус захотел бы быть рядом, увидеть утраченное сокровище, но Маркус отговаривал бы его ехать в нынешнем состоянии, так что пусть лучше остается в неведении.

Еще несколько дней, и Агамемнона, царя Микен, привезут в Англию! Потом – и только потом – начнутся переговоры с Британским музеем. Если Рэндолф сам не доживет до того дня, когда героя Троянской войны положат под фризом Парфенона, спасенным лордом Элджином, организационные вопросы утрясет Маркус.

Он еще тогда понял, что с бумагами не все чисто. Неразбериха последних дней войны и последовавших за ними первых дней мира была административным кошмаром. Неудивительно, что бессовестные американцы смогли ускользнуть с грузом, который обязаны были отправить в другое место, и что проследить дальнейшую судьбу груза по документам не удалось. Однако он и помыслить не мог, что его драгоценное сокровище затонуло вместе с каким-то безвестным кораблем и что через пятьдесят лет в результате движения подводной отмели обломки этого корабля вынесет на скалы у берегов Бретани.

Двенадцатилетний мальчишка нашел полусгнивший от морской воды ящик, из которого вынул несколько безделушек, чтобы продать в местной антикварной лавке. Только когда Маркус наткнулся на обсуждение древности некоей амфоры, он понял, что читает о бесценных реликвиях, за которые его семья уже заплатила много лет назад. Пережило ли само тело путешествие и – хуже того – годы под водой? Зависит от методов консервации. Но если уцелел хотя бы осколок кости, это окупит все деньги, все годы.

Посредник утверждал, что содержимое не пострадало, хотя не мог обосновать это утверждение ничем, кроме смутных ощущений. На вопросы о возможном участии других покупателей он отвечал уклончиво, но Рэндолф не сомневался, что перебьет любую цену. Он по-прежнему хранил фотографии – теперь сильно выцветшие и помятые, – полученные несколько десятков лет назад от пройдохи-американца. Он должен сам лично заявить о праве собственности. С какой стороны ни посмотреть, эти ценности уже его.

Англичанин сидел за металлическим столиком в кафе и ждал. Посредник опаздывал на час. Рэндолф цедил чай (или как еще можно назвать результат помещения пакетика с заваркой в чашку чуть теплой воды) и пытался не думать о том, как поедет назад, даже мельком не увидев посредника – не говоря уже о самом теле.

Через деревенскую площадь, устремив взгляд на дворик кафе, широко шагал какой-то человек.

Наверное, посредник.

Раздражение Рэндолфа из-за того, что его заставили ждать, растаяло как туман.

– Мистер Фиц-Стивенс? – уточнил незнакомец, усаживаясь напротив. – К сожалению, мсье Тибодо задержался. Надеюсь, вам смогу помочь я.

– Он не присоединится ко мне? – спросил Рэндолф. Туман возвращался – еще гуще, чем обычно, и на секунду горло перехватило.

– Вопрос скорее в том, присоединитесь ли вы к нему... Вы не возражаете против короткой прогулки? Моя машина припаркована на другой стороне площади.

– Куда едем? – спросил Рэндолф, медленно поднимаясь.

– На пляж, – беззаботно ответил незнакомец. Он говорил без всякого акцента.

Они шли пешком, потом ехали на машине, потом снова шли по твердому темному песку – всего в нескольких сотнях ярдов от места крушения «Сен-Ло», от его развороченного затонувшего корпуса. Небо было затянуто тучами и с каждой минутой темнело, обещая дождь, даже ливень. Рэндолф забыл зонт в кафе. Ноги болели – сегодня он прошел уже больше, чем обычно проходил за неделю.

– Интересно, – сказал его спутник. – Что именно, по-вашему, в этом ящике?

– Тело Агамемнона, царя Греции, сохраненное Генрихом Шлиманом, вместе со всеми погребальными принадлежностями, – ответил Рэндолф. Он произнес это нараспев, словно молитву, благоговейно: знакомый символ веры. – А еще носовая фигура галеона. Впрочем, меня она не интересует.

– Что-нибудь еще? – Спутник сухо улыбался, и хотя Рэндолф не раз видел подобные улыбки, когда рассказывал о том, что, по его мнению, находилось на борту «Сен-Ло», в этой ощущалось что-то другое, более холодное. Он вдруг осознал, что высматривает на пляже людей, и ощутил укол тревоги, что вокруг никого нет.

– А чему еще там быть? – ответил он вопросом на вопрос, стараясь скрыть волнение за горьковатой иронией.

Спутник хохотнул – с какой-то высокомерной издевкой.

Они обогнули длинный, неправильной формы выход скальной породы, отвесно поднимающийся из блестящего, умытого морем песка.

– Вам смешно? – Рэндолфу определенно не нравился этот человек.

– Пятьдесят три года, – произнес тот с нескрываемым презрением, – и вы все еще понятия не имеете, с чем связались! Богом клянусь, убить вас – значит проявить милосердие. А вот, кстати, мсье Тибодо.

Тело лежало за скалой лицом вниз, наполовину погруженное в поднимающийся прилив, так что волосы ненадолго всплывали с каждой волной.

– Кто вы? – спросил Рэндолф, не в силах отвести взгляд от тела.

– Всего лишь еще один горько разочарованный клиент посредника, не сумевшего в достаточной мере учесть требования всех заинтересованных сторон, – ответил тот, с кривой усмешкой разглядывая убитого.

К собственному изумлению, Рэндолф улыбнулся:

– Значит, у вас его тоже нет.

– Будет, – прозвучал ответ. – А вы уже не сможете никому рассказать, где оно.

– Мой сын найдет вас, – сказал Рэндолф. – И найдет Агамемнона.

– Знаете, – заметил убийца, – мне страшно не хочется, чтобы вы умирали таким самоуверенным. А что, если я расскажу вам об этом ящике то, чего вы не знаете, и только потом убью? Поверьте, это сотрет с вашего лица высокомерную усмешку. Ну? Предпочитаете умереть в неведении или хотите узнать, что именно так бестолково искали все эти годы?

Рэндолф заколебался, полный сомнений, и, приняв молчание за согласие, убийца вытащил необычный нож с очень длинным прямым лезвием, а потом заговорил.

Старик упал очень медленно, широко открыв глаза, пораженный не столько пронзившим грудь клинком, сколько вбитой в мозг мыслью, – мыслью, которая несла его на волне ужаса, как воды Атлантики скоро вынесут его на бледный песок у подножия дюн.

Часть III
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ

Хотя «Каддиш» читается в память ушедшего, в нем нет упоминания о смерти. Скорее это сделанное среди нашей скорби признание, что Всевышний справедлив, хотя мы не всегда постигаем Его пути. Когда смерть, кажется, сокрушает нас, отрицая жизнь, «Каддиш» возрождает нашу веру в ценность жизни. Через «Каддиш» мы открыто обнаруживаем наше желание и намерение принять связь с еврейской общиной, которую имели при жизни наши родители. Продолжая цепь традиции, связывающей поколение с поколением, мы выражаем нашу неугасимую веру в любовь и справедливость Всевышнего и молим, чтобы Он ускорил день, когда Его царствие будет наконец установлено и землю наполнит мир.

Размышления о «Каддише» из «Сборника молитв на субботы и праздники» Американского раввинского собрании и Объединенной синагоги Америки

Глава 51

133-й рейс компании «Дельта» вылетел из Афин – точно по расписанию – вскоре после полудня, направляясь в Нью-Йорк, а оттуда в Атланту. Впереди ждал четырнадцатичасовой перелет. Дебора смотрела в иллюминатор на голубое небо и жаркое марево над взлетной полосой, с привычной безнадежностью проверяя, хватит ли места для ног.

Надо честно признать: мир предназначен для женщин поменьше ростом, и ох как во многом.

Она попыталась в последний раз посмотреть на Акрополь с высоты, но не смогла разглядеть ничего, кроме унылых прямоугольников выцветшего бетона, составляющих большую часть этого местами красивого города. Ее пребывание в Греции закончилось, Дебора летела домой. Оставалось надеяться, что дом встретит ее приветливее, чем греков после Троянской войны. Немногочисленных победителей ждали убийства и хаос. У Одиссея все сложилось лучше, чем у большинства, но он добирался до Итаки десять лет, а возвращение обернулось кровавым кошмаром. Весь следующий час Дебора внимательно изучала предложенный авиакомпанией журнал, разглядывая фотографии городов, где никогда не бывала, и размышляя, сколько из них сможет увидеть до того, как умрет.

Если судить по последней неделе, тебе надо лететь на осмотр немедленно – иначе не успеешь.

Забавно. В знакомой стерильной обстановке самолета, с его приглушенным гудением и оглушающим давлением на уши, почти невозможно было поверить, что за последние несколько дней ей пришлось дважды бороться за жизнь. Впервые с тех пор, как она услышала рев мотоцикла на дороге к Акрокоринфу, возможно, с первых прогремевших в развалинах выстрелов, Дебора задумалась, не может ли все это быть грандиозной случайностью или совпадением.

Он назвал тебя по имени – там, в ведущем к цистерне коридоре. Он назвал тебя «Дебора».

По телу прокатилась волна холодной дрожи.

«Вот так и помрешь, а за что – не поймешь».

Оба раза убийца был один и тот же, и у него была татуировка со словом, которое Ричард нацарапал в ночь своей смерти. Это не случайность и не совпадение. Кто-то желал ее смерти.

Почему? Убить Ричарда ради сокровищ, не имеющих реальной ценности, – это одно, но преследовать ее на другом континенте через несколько дней после убийства? Бессмыслица какая-то. Да, она могла выяснить, что погребальные дары сделал деревенский ремесленник для обмана туристов. Но зачем охотиться за ней? Несомненно, люди, которые разыскивали этот хлам, тоже знали, что «сокровища» не стоят ничего. А если ее предполагаемый убийца знал, то почему гнался за ней и дальше?

Бессмыслица.

«...за что – не поймешь».

Мог ли найденный клад, не смотря ни на что, оказаться подлинным? У Деборы не было веских доказательств обратного, только интуиция и кое-какая довольно убедительная – хоть и косвенная – информация. Мог ли Попадреус внушить ей, будто коллекция фальшивая, чтобы сбить ее со следа? А на самом деле он ждет, когда вещи привезут в Грецию? Малоправдоподобно. Если тело в маске когда-нибудь доставят в Афины и выставят, она сразу же узнает, откуда оно взялось, и втянет греческое правительство в сложный и дорогостоящий процесс насчет того, кому принадлежит клад и как они его заполучили.

Если тебя не убьют раньше, произнес у нее в голове голос, любивший говорить подобные вещи. Ты рассказала Попадреусу о своем интересе к погребальной маске, и внезапно тебя начинает преследовать убийца. Совпадение?

Исключено. Дебора просто не верила, что директор музея способен на такую жестокость. Конечно, не ахти какой аргумент, но другого у нее не было.

Она откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и заставила себя думать о Кельвине, который обещал ее встретить. Она незаметно улыбнулась; радость предвкушения на миг заглушила ужас.

И все же из головы не шла издевка убийцы: «Вот так и помрешь...» Дебора понятия не имела, что происходит. В сущности, чем больше она узнавала, тем меньше видела смысла в происходящем: словно пытаешься собрать пазл, к которому примешались фрагменты от другой головоломки. Чем большую часть картины она, как ей казалось, могла видеть, тем больше ей мерещилась другая картина – совершенно другая, которую Дебора никак не могла разглядеть.

Чудесным образом она проспала часа три и, проснувшись, обнаружила, что стюарды убирают остатки обеда и начинают готовиться к посадке в Нью-Йорке. Оказавшись на земле, Дебора купила «Нью-Йорк таймс» и в ожидании вылета жадно прочитала от корки до корки.

За сорок пять минут до посадки в Атланте рядом появилась стюардесса. Успокаивающая улыбка не могла полностью скрыть нотку настороженности.

– Мисс Миллер? – спросила она, показав в улыбке безупречные зубы. – Дебора Миллер?

– Да, – ответила Дебора. – Что-то случилось?

– Нет, что вы, – легко солгала женщина. – Мы собираемся скоро заходить на посадку в Атланте, и я просто хотела подтвердить, что вы сидите на своем месте.

– Отлично. – Дебора сразу насторожилась.

– Когда мы приземлимся, – продолжала женщина, – один из стюардов подойдет за вами.

– Зачем? Я что-то не понимаю.

– Просто нам надо, чтобы вы сошли с самолета первой.

– Первой?

– Раньше остальных пассажиров, – объяснила бортпроводница; ее улыбка растянулась, как резиновая лента.

– Что? – ахнула Дебора. – Почему я? Что происходит?

Глава 52

Тревога Деборы усилилась, однако в ответ на все расспросы стюарды только ссылались на свое неведение и уговаривали ее успокоиться, все время наклоняясь и улыбаясь так, словно имели дело с истеричным ребенком или человеком, требующим обед с говядиной, которая закончилась тремя рядами раньше. По крайней мере она сидела одна, и ей не пришлось последние двадцать минут полета терпеть любопытные взгляды соседей.

Почему им надо, чтобы она вышла первой, и кто такие «они»?

Было ли это особое обращение организовано – каким-то образом – Кельвином, чтобы избавить ее от утомительной толкотни и очередей? Вряд ли. Возможно, это устроено, чтобы защитить ее, может быть, от кого-то на самолете. Дебора быстро привстала и оглянулась на пустые, невыразительные лица сидящих сзади. Никто не казался знакомым, внимание на нее обратил только какой-то малыш, громко сказавший матери, что «та высокая тетя» загораживает ему видеоэкран. Дебора села и пристегнулась, не дожидаясь вежливых замечаний от бортпроводников.

А может, в аэропорту ее ждет не только Кельвин?.. Деборе стало не по себе. Даже если кто-то на земле хочет причинить ей вред, как им удалось привлечь к этому экипаж?

Точно так же, как «детектив» Кернига получил дело об убийстве Ричарда, не будучи полицейским.

Самолет начал снижаться, и ее желудок всплыл внутри тела, словно лодка, подхваченная неожиданной волной. Дебора забарабанила пальцами по подлокотнику.

Динамик пробормотал обычные требования: сложить откидные столики, привести спинки сидений в вертикальное положение...

Держись. Раз мы спускаемся, хватит об этом думать.

Дебора уставилась в иллюминатор. Самолет нырнул в клочок облака, а потом внизу показался город. Она попыталась сориентироваться, чтобы понять, на какой пригород смотрит – просто чтобы чем-то занять мозги, – но так и не поняла. Ничего знакомого. Сплошные комплексы из больших магазинов и обширных автостоянок, потом белые дома, едва видимые сквозь покров деревьев, и широкие, забитые машинами дороги с выстроившимися вдоль них заправочными станциями.

Стюардесса, предупредившая Дебору, что ее выведут из самолета первой, села на складное сиденье возле двери в кабину пилотов и пристегнулась. На короткий миг их взгляды встретились, потом женщина быстро отвела глаза. Застигнутая без профессиональной улыбки, она казалась усталой и немного встревоженной. Дебора подумала, не связано ли последнее с нею.

Самолет с негромким жужжанием и глухим стуком выпустил шасси – механический звук, напомнивший всем о совершенно невероятной материальности гигантской металлической трубы, которая еще и летает.

Теперь Дебора увидела машины, автобус, даже несколько редких в Атланте пешеходов, потом вершины деревьев, линии электропередачи и внезапно – почти в натуральную величину – оживленное шоссе и эстакаду. Они пересекли дорогу (по три полосы в каждую сторону) и высокий забор из проволоки, а потом появились взлетно-посадочные полосы. Через несколько футов последовал еще один глухой удар, затем мгновение тишины, когда самолет, казалось, скользил без двигателей или гравитации, и, наконец, мягкий толчок колес о бетон и напряжение тормозов. Дебору по инерции качнуло вперед.

Они еще рулили к терминалу, когда рядом с ней появился один из стюардов – молодой, спортивного вида парень. Похоже, гей.

– Где ваши вещи, мисс Миллер?

Дебора тупо посмотрела на него, затем кивнула на багажную полку. Он достал оттуда рюкзак и пластиковый пакет.

– Что-нибудь еще?

– Нет.

– Как только самолет остановится, – сказал стюард, словно они собирались прокатиться на американских горках, – мы выйдем.

Дебора молча кивнула. Во рту пересохло, она все время оглядывалась, хотя сама не знала, что ищет. Вдруг вспомнилось, как в десять лет она выступала с фортепианным концертом в зале Бруклинского административного центра и выглядывала в щелку занавеса, чтобы найти среди зрителей отца, а руки потели и дрожали. Ощущение было примерно такое же, как перед выходом на сцену.

Самолет развернулся, проехал еще чуть-чуть и наконец остановился. Дебора отстегнула ремень, а стюард помог ей встать и быстро повел к выходу. Стюардесса, сидевшая там, поспешно ушла, с занятым видом отводя глаза.

Провожатый Деборы нажал на рычаг механизма блокировки, сдвинул овальную панель, и перед ними появился внешний мир. В выдвижном трапе за дверью мужчины и женщины из обслуживающего персонала в непромокаемых формах и жилетах с флуоресцентной розовой отделкой расступились перед полицейским в форме. Рядом стояли Кин и Кернига.

– Спасибо, – сказал Кин стюарду. – Дальше мы сами.

Коп в форме взял ее сумки, а стюард без единого слова исчез в самолете.

– Пожалуйста, пройдемте с нами, мисс Миллер, – сказал Кернига. – У нас есть несколько вопросов насчет...

– Я не пойду с вами, – ответила Дебора.

– Еще как пойдете. – С этими словами Кин шагнул к ней.

Где-то в глубине «рукава» началась суматоха, оттуда выскочил какой-то человек с взъерошенными волосами и явно встревоженный. Это был Кельвин Бауэрс. За ним по пятам бежал охранник.

– Дебора! – крикнул Кельвин.

– Уберите его отсюда! – завопил Кин.

– Они хотят меня увезти! – закричала Дебора туда, где Кельвин, теперь наполовину загороженный охранником, тянул шею, стараясь разглядеть, что происходит.

– Я ее адвокат! – закричал он. – Вы не вправе арестовать ее, не взяв меня с собой.

– Это не арест. – Кернига не сводил глаз с Деборы. – Хотя можем и арестовать – и сделаем это, если вы не перестанете валять дурака.

Кельвин вырвался и, буквально пролетев последние несколько ярдов, присоединился к ним.

– Надо сообщить в полицию, – сказала Дебора Кельвину. – В настоящую полицию.

– Вы в полной безопасности, – уверил Кернига.

– С вами? – бросила она в ответ. – Неужели? Покажите-ка ваш значок.

Кернига помрачнел:

– Нет времени.

– Я сказала, покажите значок! – повторила Дебора. Это прозвучало громче, чем она хотела, и несколько пронзительнее.

Кернига бросил косой взгляд на Кина. Второй детектив слегка пожал плечами и отвел глаза. Кернига кисло сморщился, залез в карман и вытащил черный кожаный предмет, размером и формой напоминающий бумажник. Резким движением открыл и показал.

Дебора вытаращила глаза. В бумажнике была карточка с фотографией Керниги, как на водительском удостоверении, и тремя большими буквами: ФБР.

Глава 53

– ФБР? – произнесла Дебора, инстинктивно бросив взгляд на Кина. Тот пожал плечами и кивнул. – Почему вы не сказали раньше?

– Не видел надобности, – ответил Кернига.

– Минуточку, – вмешался Кельвин. – Почему это дело федеральной юрисдикции? Кто здесь осуществляет правосудие?

– Я, – отрезал Кернига.

Кин отступил, чтобы лучше видеть. Дебора чувствовала, что ему весело.

– Чистейший бред! – Кельвин от досады утратил профессиональное самообладание. – Вы не можете представиться полицейским, а потом...

– Так точно, сэр. – Кернига был непреклонен. – В данном деле я могу действовать именно так.

– Прошу прошения. – Рядом с Деборой снова возник стюард, вид у него был робкий. – У нас тут полный самолет людей, ждущих разрешения выйти. Не будете ли вы столь любезны перейти в здание терминала?

Кернига круто повернулся и первым двинулся к выходу.

Они миновали таможню и паспортный контроль в суматохе значков и объяснений, все еще споря между собой. Как ни странно, учитывая, что это ее вели таким унизительным образом, Дебора выглядела самой спокойной из четверых. В конце концов, сказала она себе, все могло быть намного хуже, и, хотя ее сбивала с толку уклончивость Керниги, она чувствовала себя теперь в большей безопасности, чем в самолете или, если на то пошло, почти все время с того момента, как подслушала в туалете разговор полицейских.

Успокоить Кельвина оказалось не так легко.

– Я хочу узнать, почему федералы вообще вовлечены в это дело! – бушевал он.

– Я вам уже говорил. – Удовольствие Кина от происходящего быстро развеялось, и он вновь стал суровым и раздражительным. – Украденные предметы были провезены через границы Штатов, имеются также обвинения в международной контрабанде. Очевидно, это слишком много для бедных полицейских.

Коп в форме сел в черно-белую полицейскую машину на обочине. Дебора и трое мужчин на престарелом «олдсмобиле» Кина (незаконно припаркованном прямо возле места выдачи багажа) выехали из аэропорта на федеральное шоссе Ай-85 – копы впереди, Дебора и Кельвин – на заднем сиденье, где было чересчур жарко и как-то интимно. Несколько минут все молчали.

Дебора взглянула на Кельвина. Он, нахмурившись, смотрел в окно, но повернулся к ней, видимо, почувствовав ее взгляд, и улыбнулся.

– Не так я хотел встретить тебя.

Дебора просто кивнула.

– Куда едем? – спросил Кин с переднего сиденья.

– И что это должно означать? – резко спросил Кельвин.

– Я просто спрашиваю, куда леди желает, чтобы ее отвезли, – ответил Кин. Он усмехнулся Керниге, но тот, насколько было видно Деборе, не среагировал.

– А у меня есть выбор? – спросила она.

– Хотите к себе – принять душ и все такое, – сказал Кин, – или в музей?

Деборе не понравилась мысль, что Кин будет шататься по квартире, пока она в душе.

– В музей. – Когда она вечером попадет домой, то будет одна и сможет расслабиться.

А если Кельвин захочет пойти с тобой?

Заткнись.

Она смотрела в окно, закусив губу, пока улыбка не погасла.

– Давайте вернемся к причинам, по которым вы покинули страну, – произнес Кернига.

После встречи в аэропорту он стал немногословным, даже враждебным, хотя было ли это из-за того, что ему пришлось признать себя «агентом», а не просто «детективом», Дебора не знала. Возможно, корни лежали глубже. У нее сложилось смутное впечатление, что он недоволен ее маленькой заграничной экскурсией, хотя никто, как ей быстро указали, на самом деле не запрещал ей уезжать.

– Я уже говорила. – Разговор в крохотном офисе тихого музея тянулся уже час, и она начинала терять терпение.

– Мисс Миллер, – сказал он, – я без труда могу обвинить вас в создании помех правосудию на основании ваших действий до настоящего времени. Если вы продолжите отказываться от сотрудничества, у меня не останется иного выхода.

Кернига не блефовал. Он сердился, вероятно, чувствовал себя немного униженным тем, как она ускользнула, и тем, сколь малого они, по-видимому, добились в ее отсутствие. Лучше не конфликтовать. В конце концов, как бы он ни хитрил в самом начале, федеральный агент, конечно, был союзником в раскрытии тайны смерти Ричарда.

– Ладно, – сказала она. – Я уехала, потому что моего друга убили, потому что кто-то поджидал меня в квартире и потому что считала, что вы ненастоящий полицейский. Я поехала в Грецию потому, что то немногое, что мне известно об обстоятельствах смерти Ричарда, указывало туда и я хотела посмотреть, не удастся ли... не знаю.

– Сыграть в Нэнси Дрю, – вставил Кин, не отрываясь от блокнота. – Новая серия о подвигах знаменитого детектива, все подростки в восторге.

Дебора пожала плечами:

– Я не знала, кому могу доверять. В этом был определенный смысл.

– Наверное, тот смысл, о котором вы узнали в музейной школе, – усмехнулся Кин. – В реальном мире он ни хрена не значит.

– Музейных школ не существует, – ответила Дебора, – а если вы имеете в виду научный мир, в котором я работаю, то он так же реален, как ваш.

– Неужели? – Кин наклонил голову, словно подзадоривая ее.

– Да вот представьте. – Она не отвела взгляда. Коп сдался первым.

– Давайте еще раз повторим, что вы делали в Греции. – Кернига говорил громко и спокойно, прекращая раздраженную перебранку, вспыхивающую между Деборой и Кином в третий раз за час.

До сих пор Дебора рассказывала им всю правду о путешествии в Грецию, кроме двух моментов. Во-первых, она умолчала о том, что пропавшая погребальная маска на самом деле могла быть надета на частично сохранившееся тело. Полицейские по-прежнему считали, что ищут предмет, ценный только в денежном выражении. История с телом Агамемнона теперь казалась слишком нелепой, чтобы говорить о ней вслух. Если помалкивать, то, возможно, удастся спасти достоинство тех, кто оказался серьезно вовлечен в поиски – Ричарда, Министерства древностей и культуры Греции, Сергея Волошинова, может, даже Маркуса, хотя Дебора была не расположена ему подыгрывать.

Она попыталась заинтересовать Кернигу погибшим русским, но фэбээровец только отмахнулся, а Кин закатил глаза, когда Дебора в доказательство сослалась на упоминаемые в письме «останки».

– Даже не совпадение, – усмехнулся он. – В округе Фултон в ту же ночь убили двоих наркоторговцев; по-вашему, они тоже собирались прикупить греческую маску? Чтобы повесить на подставку для пистолета в «мерседесе»?

– Русский здесь ни при чем, – отрезал Кернига, подавляя сарказм коллеги. – То дело закрыто.

– Я не понимаю, что происходит, – вмешался Кельвин Бауэрс. Он выглядел усталым и немного мрачным, словно накануне плохо спал. – Если у вас есть вопросы, на которые моя клиентка уже не ответила по нескольку раз, почему бы нам не возобновить этот разговор утром?

В дверь постучали. Кернига открыл, и Тони, одетая в рабочий халат грязно-серого цвета и вооруженная метлой, просунула голову в дверь.

– Я собираюсь запирать, – объявила она. – Вам нужно что-нибудь еще, пока я не ушла?

На Дебору она не смотрела.

– Спасибо, ничего не нужно, – покачал головой Кернига.

Тони уважительно мотнула головой и собралась уходить. Потом вдруг остановилась, очевидно, спохватившись, и повернулась к Деборе.

– Мисс Миллер, – сказала она официально, – я бы хотела предупредить о моем увольнении, как положено, за две недели. Я очень любила мистера Диксона, а без него мне тут делать нечего.

Дебора быстро соображала. Чернокожая женщина вела себя заносчиво, вызывающе, а ухмылка Кина, похоже, одобряла се пренебрежение к новой начальнице. Но была во взгляде Тони какая-то осторожность, словно говорившая: «Подыграй...»

Второе, что Дебора еще не рассказала полицейским о поездке в Грецию, была встреча с Тони, ее личный интерес к пропавшим древностям, которые оказались новоделом.

– Хорошо, – сказала она, – но я удержу часть оплаты, если вы не приведете все в порядок. Похоже, в мое отсутствие вы еле-еле двигали шваброй. Да вы вообще были здесь?

– Я воспользовалась возможностью навестить родных в Луизиане. Музей был закрыт, и полицейские все время путались под ногами. Не обижайтесь, —добавила Тони, кивая Кину.

– Не буду, – ответил тот благодушно.

Хитро, подумала Дебора, подавив желание улыбнуться. Переведя стрелки на полицейского, Тони отвлекла его внимание от ответа Деборы на эту сказочку. Тот же прием, что выбрала она сама, убрав имя Тони из своего рассказа о Греции.

– Мисс Миллер? – сказала Тони заносчивым тоном, словно это она была куратором, а Дебора – уборщицей. – Можем мы поговорить с вами вечером, прежде чем вы уедете? Насчет моих налоговых бумаг?

– Конечно, – ответила Дебора осторожно.

Когда уборщица – или, скорее, журналистка – ушла, Дебора задумалась, почему та вообще еще здесь и почему она старается остаться под фэбээровским радаром, особенно после того, как они выяснили, что разыскиваемые сокровища не имеют никакой ценности. Что ж, последними словами Тони назначала своего рода свидание, так что еще до ночи она все узнает.

– У меня вопрос, – сказал Кин, когда дверь за Тони закрылась. – Если бы вы украли эту маску, что бы вы с ней сделали?

Дебора задумалась.

– Наверное, попыталась бы продать ее на черном рынке – если бы не работала на конкретного покупателя. Или же спряталась бы сама и спрятала маску, пока шум не стихнет и пока все, кроме самых отчаянных коллекционеров, не перестанут ее искать.

Кин поднял бровь. Вероятно, он не ожидал серьезного ответа, однако решил, что услышанное пригодится.

– А если бы вы работали конкретно на заинтересованную сторону, – спросил Кернига, – скажем, на греческое правительство, и приехали не украсть маску, а изучить ее?

Дебора старалась передавать разговоры с Попадреусом как можно неопределеннее, но Кернига видел ее уловки насквозь.

– Полагаю, сделала бы все возможное, чтобы установить ее подлинность.

– И как же?

Дебора вздохнула.

– В идеале дала бы осмотреть маску эксперту, хотя, наверное, данные люди могли и сами быть экспертами. Потом я бы отправила ее в лабораторию, где можно провести настоящие анализы.

– Конечно, – заметил Кернига, – если Ричард собирался продать или отдать вещь, он бы заранее доказал покупателю ее подлинность.

– Если бы ее не было сложно перевозить, – ответила Дебора, – и если бы он не хранил ее в тайне. Раз он считал, что маска способна превратить его в мишень для менее добросовестных дельцов, то спрятал ее и говорил ровно столько, чтобы заинтересовать покупателя. В любом случае он не мог просто передать покупателям результаты анализов и ожидать, что они поверят ему на слово. Покупатели захотели бы наблюдать за анализами сами.

– Не понимаю, – заявил Кин. – Если это большая золотая штуковина, то она стоит дорого. Почему так важно, насколько она старая или откуда?

– Потому что, – ответил Кельвин, – дело здесь не в рыночной стоимости. Дело в культурной ценности, в эстетике маски, в исторических ассоциациях, в ее связях с мифами и легендами. Именно это делает ее бесценной.

– Все равно не понимаю, – гордо повторил Кин, словно полагал, что демонстративное невежество делает его более важным и более честным человеком.

– На самом деле никакой разницы между рыночной и культурной ценностью нет, – сказала Дебора. – Золото стоит дорого только потому, что люди решили, что оно им нравится, и потому что оно сравнительно редкое. То же с бриллиантами. В бриллиантах нет ничего существенно более ценного, чем в любом другом редком соединении или элементе, кроме того, что люди решили, что бриллианты им нравятся. То же самое и здесь. Но если золото и бриллианты находят во многих местах, то микенская погребальная маска – уникальна. Таких больше не сделают, а поскольку их ценность невозможно отделить от возраста, личности погребенного и тому подобного, то процесс установления подлинности – решающий.