Текст книги "Сделка"

Автор книги: Элиа Казан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

Глава десятая

У меня с коньяком сложности. Я от него трезвею. Поэтому стараюсь коньяк не пить.

Но в то самое утро мне, как никогда, было необходимо выпить. Собирая вещи, я испытывал не поддающееся разумению чувство, что в последний момент что-то случится и мой отъезд будет отложен.

А Флоренс, у которой спал такой груз с плеч (помимо разговора с Эллен) и которая буквально обомлела, видя, с какой скоростью я подписал чеки, и была приятно удивлена почтительностью, оказанной мной листу номер три, вызвалась сама отвезти нас в аэропорт. Я настоял на такси, так как слишком хорошо знал, что, доверься женщине, и произойдет сбой, и никуда я не улечу.

Абсурд? Конечно. У трезвого человека такие мысли не появляются. Поэтому, лишь только за мной захлопнулась дверь такси, я присосался к фляжке, припрятанной в отворотах хлопчатобумажной куртки. Серия глотков протрезвила меня. Я подумал: «По крайней мере, ты уже в пути, ты едешь в такси. Вот и поворот, поворот куда надо. Какие еще страхи? При чем тут страхи?»

Возле билетной стойки я вновь запаниковал. Мне не понравились служащие аэропорта. Они напоминали неудачников, готовых немедля удирать сломя голову, случись что серьезное. В улыбках клерков сквозило еле прикрытое лукавство, будто объявление о задержке рейса – такая славная, черт возьми, шутка! Они поведали нам, что задержка минутная, подвела механика, что-то с компасом. Голоса их были подозрительны. Я зашел в мужской туалет, открыл кабинку за десятицентовик и глотнул коньяку.

Звук закрывающейся двери самолета был успокаивающим. Донесся глухой стук металла о металл, затем тяжелый щелчок. Затем дверь закрыли и снаружи. Появилась надежда, что мы все-таки взлетим.

Они даже включили в салоне музыку.

Но потом мы долго сидели и никуда не двигались.

Пассажиров едва набралось полсалона, даже меньше. Я удивился. Неужели с самолетом непорядок? Почему молчит стюардесса? Эллен ушла в нос корабля за журналами, я пропустил еще глоток.

Наконец лестница-гармошка отъехала от корпуса, и самолет с грузом выживших (так мне казалось!) оказался отрезанным от мира. Заработали турбины, лайнер побежал. Первая попытка.

В конце полосы «крылатый спасатель» с «выжившими» на борту остановился, развернулся, прочистил сопла и пошел на вторую попытку. Затем начался тот отчаянно крутой подъем, на который способны только реактивные самолеты. Мы смотрели вниз, на клубящийся дымами город. Минуту спустя мы летели над водой, море, все еще способное произвести самую простую функцию – омыть берега, уже испытывало трудности из-за разноцветных индустриальных стоков, разбавлявших его непорочную сущность.

Спустя полчаса пилот смекнул, что лететь надо в другую сторону. Правое крыло ушло вниз, и вскоре Тихий начал уходить из-под хвоста назад. Величаво проплыли Сьерра-Мадрес. Мы шли на восток. Ура, мы все-таки вырвались. Я глотнул еще, на этот раз за удачу.

На лице Эллен тоже проступило облегчение. Даже глядя на нее сбоку, я заметил в ее облике нечто новое. Немудрено, подумал я, коль человек решил начать жизнь заново. Конечно, все еще впереди, и время покажет, но в этом, как и во всем остальном, главное – первый толчок. На чем заострить усилия – ты можешь выбрать и сам, и поскольку все зависит только от тебя, какая разница, была ли попытка в правильном направлении, если потом ты потерпел неудачу?

Отныне совершенно ясно, думал я, окончательно протрезвев, – тебя убивал порядок старой жизни с ее устоявшейся незыблемостью. А счастлив ты был лишь то короткое время с женщиной, причем с тем ее типом, который твое воспитание советовало избегать, с женщиной, которой ты никогда не доверял, да и не мог доверять, с женщиной, на темперамент которой нельзя было полагаться, с женщиной в любом отношении неустойчивой, самонадеянной и эгоистичной, инстинктивно мстительной, с одинокой, нищей бродяжкой, цветущей в разладе окружающего мира и расцветающей только в похоти. Только с ней ты был счастлив. Женатая жизнь по образцу «а-ля мод» выхолостила из тебя душу.

С головой, очищенной алкоголем, я решил разбить свою жизнь на куски и разметать осколки, чтобы никто никогда не смог бы их собрать. Даже я сам!

Мой пульс бился, когда рядом была Гвен! Потому что когда мы с ней вдвоем вели себя на людях непотребно, глупо, когда совершали какие-то детские шалости, – наше поведение за нас, не очень приличными словами, но хоть что-то говорило! Конечно, мы вели себя как два полных идиота, но именно сошедшая с ума половина в нас и жила! А чувственная половина была мертва.

Если я не признаюсь себе, какое лекарство необходимо, – я не достоин жизни!

Я начал думать о Гвен – где она, с кем и чем занимается. Было бы глупо вернуться через год с небольшим на ту улицу, где ты выбросил ценную вещь, и ожидать, что она все еще валяется на обочине.

Но я отношусь к тому типу мужчин, которые отправляются на вокзал, не зная расписания, и думают, что именно тот поезд, именно на том пути и идущий в нужном направлении, стоит под парами и ждет, когда они соизволят сесть. А что касается ее нынешнего любовника – спутника жизни… У каждого из нас есть кто-то! И кто знает, что там написано, как говорят турки! (О Аллах! К нему я еще не обращался.) Может, мое имя, выгравированное там, пойдет и для второй попытки?! (Иншалла!) Давай ныряй! Теперь-то тебе уж точно больше не повезет! Не волнуйся! Все равно закончится все плохо. Кинь кости! Нужный поезд еще, может, и стоит на путях и ждет тебя, и, может, ты еще и проедешь пару станций… Ну кто, скажите, имел больше?!!!

Эллен перегнулась и схватила меня за руку: двигатели секундой раньше внезапно и зловеще стихли, и самолет, все еще набирая высоту, стал клевать носом.

В салоне было тихо. И тут я услышал знакомые раскаты хохота. На борту… Чет Колье, собственной персоной! Пояса безопасности можно было расстегнуть, табличка, предупреждающая об этом, погасла, и он первым устремился в проход между кресел.

Я быстро закрылся газетой. Он прошел мимо, все еще посмеиваясь. Проходя в мужской туалет сквозь стайку стюардесс и раздавая свои неотразимые улыбки, он наслаждался их мнимым эффектом.

Я медленно опустил газету и напряженно прислушался, не смея обернуться. Сердце колотилось, лицо покрыла краска стыда. Взрослый мужчина сорока четырех лет прячется за газету. Поздравления за публичное развенчание этого героя я получил со всех концов земли американской. Почему же газета наползла на мое лицо?

По щедрым шуткам к девчонкам, суетящимся на кухне, я понял, что Чет покинул мужскую комнату. Этот сукин сын всегда вел себя, будто только что выиграл десятиборье. Моя статья ни на йоту не поколебала его самоуверенность!

Я перелез со среднего кресла на крайнее к проходу и, когда Чет оказался рядом, схватил его за брючину. Его лицо повернулось ко мне, и я увидел, что от полноты жизни оно еще больше отяжелело и выглядело как кукольный приз фирмы Макинтош.

– Ого! – сказал он. – Мой убийца.

– Видимо, я промахнулся, – ответил я. – Вы выглядите чертовски в форме, извиняюсь за комплимент.

– Рад, что не могу сказать то же самое о вас. Слышал, что вы побывали в автокатастрофе? – Его глаза переместились на Эллен. – Вы летите с этим мужчиной? – спросил он ее.

Эллен кивнула.

– Могу ли я за вами слегка приударить?

– Я – его дочь, – сказала она.

Он скорчил забавную рожицу, и она рассмеялась. Он понравился ей с первого взгляда, как и Гвен.

– Знаете, что я собираюсь сделать? – продолжил он, обращаясь к Эллен. – Как-нибудь нанесу вам визит.

– Лучше ничего не придумали? (Лучшего я ничего придумать не мог.)

– Прошу прощенья, – сладко протянул он, протиснувшись между мной и Эллен на свободное сиденье. Затем он вызвал кнопочкой стюардессу. – Хочу заказать выпивку. Такую встречу надо отметить.

– Я закажу сам, – сказал я.

– Мою благосклонность этим не купишь. Не поможет. – Он повернулся к Эллен. – Вы читали ту постыдную статейку, которую он нацарапал про меня?

– Я даже не знаю, кто вы, – ответила Эллен.

– Вот видите. По описанию вы меня не признали. Я – Чет Колье.

– Статья была блестящая, – ответила Эллен.

Подозреваю, чего ей это стоило – так сказать в лицо Чету!

– Статья была не обо мне.

– Послушайте, – вступил я, – признаю, что я был предубежден против вас еще до встречи, но, когда узнал, что вы из себя представляете, подозрения превратились в уверенность.

Он не обратил внимания на мой лепет. Улыбаясь, он оглядывал Эллен, качал головой и цокал языком. Наконец объявил:

– Вы очаровательны. Не могу поверить, что вы – его дочь?

– Приемная дочь, – поправила Эллен.

– Еще минута, и я сам бы догадался. А вы поняли, кто он?

– Поняла? Что вы хотите этим сказать?

– Вы выяснили, что он из себя представляет?

Эллен растерянно улыбнулась. Чет похлопал ее по руке.

– Отвечать не надо, – сказал он.

Подошла стюардесса.

– Енис! – обратился он к ней. – Я хочу угостить сидящую рядом со мной очаровательную леди напитком, который доставит ей невыразимое наслаждение. Доставит именно сейчас.

– Что же это за напиток, мисс? – спросила стюардесса.

– Не знаю… – ответила Эллен. – Что-нибудь не очень крепкое.

Чет сидел, но казалось, что его массивное тело заботливо нависало над ней.

– Вы будете пить… – сказал он, вздымая глаза вверх, будто совершая вдохновенный акт мысли, – то же, что и я, напиток-сказку, напиток – божественный нектар… Енис, будьте добры, принесите нам двойной «Дюбонне» с мелким льдом, добавьте капельку полынной водки и…

– Мистер Колье, мы ведь разносим завтраки…

– Енис, делай, что велено, и побыстрее!

– Пап! – сказала Эллен. – А ты что будешь?

– Да, да, – сказал Чет. – Не забудьте про него!

– Я хочу двойной виски, – сказал я.

Ну что мне с ним было делать? Все повторялось, я для него – интерьер, не более.

А он уже изучал меня.

– А вы ведь уже приняли пару! – объявил он.

– Да.

– Даже больше. О Боже, человече, да что с вами случилось? Вы неважно выглядите. Это от аварии или?.. – Он обернулся к Эллен. – А вы знаете, что у нас с вашим папашей произошла маленькая стычка?

– И кто же выиграл? – спросила Эллен.

– Моя дорогая, – ответил Колье, – он бился лбом в скалу. Меня до сих пор мучают угрызения совести за то, что я сделал с вашим отцом в тот вечер. Он хотя и размахивал руками, как цепами, надо признаться, мне вовсе не следовало бы ломать ему нос и ставить синяки под оба глаза. Вы прощаете меня?

– Нет, – сказал я.

– Я вас тоже не прощаю, – сказал он. – Ни за что не прощаю. – Он повернулся к Эллен. – Рад, что вижу вас. О Боже, как я мечтал встретить вашего папу! Фантазии на эту тему поистине неисчерпаемы! И что же? Вот он рядом. Скажите, что я могу сделать с ним, не подвергая себя мукам совести? Вы только взгляните на него!

Он с сожалением покачал головой.

Эллен рассмеялась.

– Над чем ты смеешься, Эллен? – спросил я.

– Даже не знаю, – ответила она смущенно. – Он такой смешной.

– Вот так я веду себя в данной ситуации, – сказал он и повернулся ко мне. – А что собираетесь в данной ситуации делать вы?

– Буду ждать, когда ситуация закончится.

– Да, но сейчас, поскольку я наконец нашел вас, у меня нет ни малейшего намерения лишать себя вашей компании. Других развлечений на борту нет.

Самолет тряхнуло, и командир зажег надпись «Пристегните ремни».

– Всем пристегнуть ремни, – объявил Чет.

Подошла стюардесса с подносом.

– О! – воскликнул он. – Вы так расторопны, Енис!

– Мистер Колье, – сказала Енис, – вы такой артист!

– Угу, – хихикнула Эллен.

– Енис, в этой жизни слишком скучно иметь дело с голой правдой. Ну как, вам нравится? – спросил он Эллен.

– Вполне, – ответила она.

– А как ваш напиток, жестокий человек?

– Отлично.

Сколько ты будешь терпеть его, подумал я.

– Ну, ну! Не надо сразу все заглатывать. Что с вашим отцом? – спросил он Эллен. Затем повернулся ко мне. – Вы знаете, мы с Гвен много говорили о вас. Вас нервирует эта тема?

– Нет. Не нервирует.

– Хорошо. Видите ли, дорогая, – сказал он, поворачиваясь к Эллен. – У меня была одно время некая молодая женщина по имени Гвен Хант… Вы не возражаете, что я вот так, без обиняков?..

– Естественно, возражаю. Чтобы перед моей дочерью… Сколько, по-вашему, я должен терпеть?

– Я могу укусить. Подумать только, сколько он еще будет терпеть? У вас было полтора года на обдумывание последствий нашей встречи. И вновь ситуация очень похожа на ту. – Он повернулся к Эллен. – Видите ли, дорогая, я влюбился в эту женщину, а она была одно время любовницей вашего папочки…

Я перегнулся через кресло и нажал кнопку вызова стюардессы.

– Ой-ой! – поддразнил Чет. – Не поможет. Да и необходимости в этом нет. Я не собираюсь портить ваш образ в сознании ребенка. Хоть и попахивает этот образ чистым идеализмом.

Наконец-то Эллен догадалась, в чем дело. Почти вовремя! Она встревоженно поглядела на меня, будто ожидала инструкций.

Подошла стюардесса.

– Да, мистер Колье.

– А, вот и Енис! Мистер Арнесс желает узнать, есть ли на борту самолета полицейский? – Енис прыснула. – Почему ты смеешься? В метро же полицейский есть. Богатые тоже хотят иметь защиту.

– Мисс, я бы хотел повторить, – сказал я, решив перетерпеть неприятное соседство.

– Э-э, нет! Вы уже изрядно выпили! – сказал Колье. – Он ведь выпил двойной, не так ли, Енис?

– Да, – сказала она мне. – Нам разрешено давать каждому пассажиру только двойную порцию, не больше.

– А вот я могу заказать еще, – сказал Колье. – Потому что пил вино. Слушай, Енис, очень внимательно. Одну часть «Дюбонне» к пяти частям джина. Атмосфера, кажется, изменилась, и мне надо быть готовым к любым переменам.

– Я хочу повторить! – заупрямился я вслед уходящей Енис.

Колье повернулся к Эллен. Она уже не находила его остроумным.

– Эта женщина стала моей милой и в перерывах между ласками рассказала мне абсолютно все про похождения с вашим папой, рассказала каждую ложь, которую он в порыве страсти имел наглость изречь.

Эллен встала.

– Извините, – сказала она, проскользнула мимо сиденья Колье и ушла в нос самолета.

– Что ты хочешь мне доказать? – спросил я.

– А что, собственно, тебя беспокоит?

– Что беспокоит меня?! – Я был идеалом сдержанности.

– Даже несмотря на то, что твоя маленькая и очаровательная приемная дочь знает про тебя, она мне все равно нравится. Она и понятия не имеет, каковы мои истинные чувства.

Он перестал паясничать.

– Ты прекрасно знаешь, что я могу лишь позвать полицейского, а его здесь нет.

– Не волнуйся, избиения больше не будет. Но это не значит, что я отстану от тебя. Ты будешь чувствовать мои зубы на своей шее до гроба. Ты опозорил мое имя перед глазами многих людей, которые не знают, кто я на самом деле, и которые поверили твоим словам.

Он медленно покачал головой из стороны в сторону.

– Но все это чепуха по сравнению с другим, – тихо сказал он, – сущая чепуха!

Его лицо внезапно окрасилось внутренней болью.

– Сначала я решил подать на тебя в суд, но суд – слишком мало. Я хочу, чтобы ты подох, истекая кровью.

Стюардесса принесла ему джин с «Дюбонне».

– Если хочешь, я разрешу тебе сейчас выпить. Надо поговорить. Кое о чем другом. Итак?

– Я больше не хочу пить.

Он глотнул из стаканчика. Непроницаемая маска весельчака, которую он всегда носил, оказалась сброшенной – я увидел его настоящее лицо. Оно было ужасно. Черты исказились, будто невидимые нити, связывающие фрагменты носа, лба, щек, губ, внезапно оборвались. Я поразился густоте боли, исходящей от него. Чет, казалось, стал ненавидеть меня еще больше, хотя между нами и появилось нечто сближающее. Нет, не общее переживание, а опыт.

Он медленно покачал головой, не отрываясь глядя мне в глаза.

– Но не из-за статьи я тебя так ненавижу, – сказал он.

Я вытащил фляжку и сделал глоток.

– Встречая немецкого еврея, я всегда задаю себе один вопрос. – Чет ронял слова. – …Я имею в виду немецкого еврея, пережившего концлагерь. Вопрос в следующем: а как он умудрился выжить? Его отец, его мать, его сестры, братья, друзья – все сгорели в печи. Но он… – он вдохнул и аккуратно выговорил следующее слово, – …выживший, сейчас почему-то имеет цветущий вид. Он преуспевает во всем. Каким образом? Ты понимаешь, к чему я это говорю?

– Нет, – ответил я. – К чему?

– Я ненавижу тебя по той простой причине, что ты – убийца, и ты – выжил. Теперь понял?

– Нет.

– Ты, Эдди, почти совершил это.

– Что это?

– Ты почти убил ее. А возможно, и убил. К таким вещам нельзя подходить с обычными мерками.

– Не принимаю. У нее была бурная жизнь. Я был лишь ее последним.

– Но она не раскрывалась перед другими. Перед тобой же она обнажила все самое сокровенное. И ты заграбастал.

– Все мы делаем то же самое друг другу.

– Черта с два, все! Глядеть на меня! – приказал он.

Я подчинился. – Слабые после таких переживаний гибнут, а ты – всегда выживаешь. Я знаю про твою жизнь. Твой путь усеян трупами. Мертвые тела позади тебя покрывают всю землю…

– Ну, не пори…

– …и весь вопрос в том, как тебе удается выжить?

– Прекрати!

– Ответ заключается в том, что ты не уголовник, ты – тюремщик. Ты один из тех, кто выживает, принося в жертву других. И оканчивает жизнь богатым, уважаемым, счастливым… знаешь, «дорогому отцу от дочерей» и прочее дерьмо на могилах. Как и принято респектабельному джентльмену.

– Ты ничего не знаешь обо мне.

– Я знаю все. Она рассказала мне все подробности.

– Где она сейчас?

– Зачем она тебе? Хочешь добить?

Я не ответил. Он продолжил, медленно:

– Она притащилась ко мне совершенно разбитая. Она не могла даже есть, ложка валилась из рук. Она не могла спать по ночам, даже после любовных встрясок со мной. А если засыпала, то ей снились кошмары. Про тебя.

Я вспомнил Флоренс. Как я разбередил ее сны и поселил в них кошмары. Чет продолжал:

– …Ночь сменяла ночь, и я лежал рядом с ней, с больной. Ее охватывали спазмы, она билась в припадках, ее трясло, как параноика. И я держал ее в руках – все, что мог для нее сделать, – я только мог держать ее в руках ночь за ночью. Я держал, а она говорила с тобой. Теперь ты понимаешь, что у меня на душе?

Я понимал.

– Держу пари, тебе еще не приходилось не спать из-за кого-нибудь.

Я промолчал. Он был недалек от истины.

– Ты также никогда не задумывался, на какие страдания ты обрек ее!

– Все! Хватит!

– Почему же? Выжившие должны хоть раз заплатить по векселям. Я же приказал глядеть мне в глаза!

Сейчас я расскажу, что ты с ней сделал. Ты убедил ее, вот уж не знаю как, что она для тебя недостаточно хороша. Ты для нее – большой человек, хороший человек, человек честный, неподкупный, образованный, богатый, смотрящий на мир гордо. А она – никто. Я прав? Я сказал ей, что она стоит тысячу таких ублюдков, как ты, но…

Я начал подниматься с кресла. Окружающие уже обращали на нас внимание.

– Ты куда собрался? Тебе же ясно сказали, что полицейских на борту нет! Сядь. И скажи мне, разве я не прав?

Я не мог ответить. Он был прав.

– Не слышу ни «да», ни «нет». Ничего не можешь сказать в свою защиту?

Люди смотрели на нас. Я сел в кресло.

– Итак, я припер тебя к стенке. Ты убиваешь людей и не несешь никакой ответственности за это, никто ничего не замечает. Следов не остается. Но у меня в руках последняя жертва. Я знаю, кто ты!

– Но это она меня оставила, – еле выдохнул я.

Чет заметил внимание пассажиров, прикованное к нам. Он долго смотрел каждому по очереди в глаза, пока все не отвернулись. Потом он с минуту молчал.

Я вспомнил Флоренс, как держал ее утром, ее стоны из груди.

– Хочу рассказать тебе кое-что еще. – Его голос стал спокойным. – Она верила твоему вранью. Мол, она нужна тебе. Признайся, ведь говорил ей? Признайся!

– Да, говорил. – Я старался отвечать тихо. Люди отвернулись, но прислушивались.

– И что без нее тебе не жить? Да?

– Да.

– И что она вернула тебя к жизни?

– Да.

– Тогда скажи, можно ли обвинить ее в том, что она, дура, верила, что рано или поздно ты разведешься с женой? Отвечай!

– Нет, нельзя.

– Она ждала развода. Ты знаешь это?

– Знаю.

– Ты даже говорил ей, что она – единственная, кто хочет для тебя то, что ты сам хочешь для себя. Помнишь?

– Да, помню.

– Это отпечаталось в ее голове.

– Согласен.

– И как ты думаешь, могло это не повлиять на женщину, любящую тебя?

– На нас смотрят.

– Плевать. Отвечай. Если ты говорил ей это, она должна была верить, что ты говоришь всерьез, и если она верила… Отвечай!

– Не понимаю вопроса.

– Не понимаешь? Она все время тебя ждала. Даже со мной!

– Я и не думал об этом.

– Каждый раз, когда звонил телефон, она вздрагивала. Когда мне приходили телеграммы, я не мог видеть ее лицо. Почтальон кричал: «Телеграмма!» – а я не мог смотреть на нее. Понимаешь?

– Да.

– Ты – выживший, ты каждый день был в нашей постели!

Я глотнул из фляжки.

– Теперь понял?

– Да.

– Но это только маленькая часть. Я ненавижу тебя за большее.

Я снова хотел уйти, догадавшись, что могу пересесть. Но мой долг был – сидеть здесь и слушать его. Несмотря на отвращение к Колье, я понимал, что он говорил правду. Не о Гвен, не о Флоренс, а обо мне. Он внимательно посмотрел на меня.

– Бывали дни, когда, встреться ты мне, я бы взял тебя и раздавил пальцами как цыпленка. В следующий раз, – добавил он, – пользуйся пистолетом, пуля гуманнее!

Тут весь выпитый мной алкоголь начал действовать. А может, так повлияли слова о кошмарах Гвен или воспоминания о Флоренс. Все смешалось и лавиной рухнуло на меня. Я неожиданно произнес фразу… Нет, не для него. Для того, кто опекал Гвен, или даже для Флоренс, – я был пьян до невменяемости.

– Извини, – сказал я. – Прости меня.

– Никогда, – ответил он. – Мне принесет удовлетворение лишь твоя смерть.

Он отвернулся. Казалось, запас его ненависти иссяк. Мы сидели рядом; ни ему, ни мне некуда было идти.

Спустя какое-то время он снова повернулся.

– Хочу задать тебе один вопрос…

Его лицо стало озабоченным, видно, выговорить фразу стоило ему усилий.

– Ты, наверно, вспоминал обо мне. Как ты думаешь, могу ли я полюбить?

– Теперь, думаю, да. Можешь.

– Ошибаешься, – сказал он. – Теперь уже не могу. Когда она пришла ко мне, я все три месяца мог. Я ее любил. Это было для меня открытием.

Он скосил взгляд на меня. Раньше он практиковал прямые взгляды.

– Ты видел, как я жил. Все налажено как часы. Я думал, женщины не стоят того, что они стоят. Кому они нужны? Ты знаешь, что они из себя представляют – глупость, бесконечная суетливость, сложности на ровном месте, набор дешевых и всем ясных трюков, сгусток интриг! Но эта девчонка никогда не фальшивит. Она не намеревалась поймать меня в силки. Она не хотела доставить мне удовольствие. Она – единственная, кому я не пожелал исчезнуть с глаз долой через секунду после того, как увидел… Ты понимаешь?

Он уже шептал.

– Я первый раз в жизни, ты, сукин сын, слышишь, подумывал, черт возьми, не подумывал, а упрашивал ее выйти за меня замуж.

Он снова искоса взглянул на меня. Подозрительно, будто выдавал сведения, которые я могу в один прекрасный день использовать против него.

– Почему же не женился? – спросил я.

– Я уже сказал почему. Каждый день надежда поднималась во мне, и каждую ночь я видел, что мое дело безнадежно. Я не мог жениться на памяти о тебе! Поэтому я бросил ее.

Казалось, он обдумывал, можно ли доверять мне. И, видно, решил, что можно.

– Я солгал, – сказал он. – Сказал неправду. Я не бросал ее, это она бросила меня. Однажды я понял, что сыт по горло ее припадками и кошмарами и твоим присутствием в нашей постели. Поэтому сказал себе, пускай все летит в тартарары, позвонил своей старой подружке, с ней одно время бывало очень весело, и предложил ей смотаться в Антигуа. Думал, что проведу с ней пару славных недель. Вода там восхитительная, но развлечься не удалось. И отвлечься тоже. Я все время думал о Гвен, писал ей каждый день и в конце концов прогнал подружку, попробовал пожить там несколько дней в одиночестве, затем плюнул, поехал обратно и обнаружил, что Гвен уже нет. Она исчезла.

– Узнаю ее стиль.

– Тогда я не мог этого понять. Думал, она узнала, что я изменил ей. Но вышло совсем не так. Я и понятия не имел, куда она провалилась! Почти год не имел понятия!

Его глаза снова остановились на мне, изучили меня. Затем он медленно сунул руку в карман и вытащил ручку с записной книжкой. Чет нацарапал несколько букв и цифр на листке, оторвал его и вручил мне.

Я прочитал: «166, Запад, 12 улица, Уоткинс, 2–3479».

– Что это?

– Ее адрес.

– Я догадался, но почему?..

– Хочу, чтобы остальное ты выяснил сам. Ты же собирался повидать ее, не так ли?

– Да, собирался.

– Ну вот сходи и посмотри на творение рук своих.

Он встал, видно, решив, что не обмолвится больше со мной ни словом. Он прошел вперед по проходу, затем вернулся и перегнулся через спинку сиденья.

– У нее есть парень, – сказал он.

– Я догадался.

– Твои догадки не стоят ни цента. Этот парень – мой родной брат Чарльз.

– Они поженились?

– По-моему, неплохо было бы предупредить тебя, твои мозги работают определенным образом, и ты можешь недооценить его. А это опасно. Он – девственник, мой брат, еще не совсем взрослый, в общем… сам увидишь.

– Они не поженились?

– Поясню, как я узнал, что она в Нью-Йорке. Это вышло так. Мне позвонила сестра. С ней я не общаюсь в принципе – она из той компании, что водит шуры-муры с розовыми ниггерами, признает роль ООН и тому подобное. Она сказала мне: «Послушай и удивись. Чарльз приволок эту девку домой, чтобы, о Боже, познакомить ее с матушкой и получить материнское согласие. Собирается жениться, дурачье». Забыл сказать, что моя сестрица многое пережила и биография Гвен написана для нее на лбу Гвен. И, разумеется, она в курсе, что из себя представляет сам Чарльз. Он верит в святые истины, вдолбленные ему сестрами во Христе. Моя сестрица воскликнула: «Резня невинных!», но я не согласился с ней, потому что подумал обо всем как следует и пришел к выводу, что, может, Чарльз и есть тот, кто нужен Гвен. Не ты и не я. А парень типа Чарльза. Ее не поддающаяся разгадке натура со всем тем, что она пережила, со всеми ее причудами и идиотизмами все еще заставляет парней брать ее с собой для знакомства с матерями. Она обладает даром мексиканок – ты знаешь, обновлением девственности. Уж как они это делают? Ты ведь помнишь, что когда она начинает испытывать оргазм, то кричит: «Там!» С таким удивлением – «Там!» Будто у ней это в первый раз. Большинство женщин вскоре привыкает, а эта вытирает исписанную мелом доску, и поверхность снова чиста. По-моему, она не даст тебе дотронуться до себя.

Он взглянул на меня, пытаясь прочесть мои мысли.

– Что думаешь? – спросил он.

– Я рад, что у нее есть парень и что с ним ей хорошо.

– Ты – лжец! – заявил он. – И всегда им был. И всегда будешь.

Уходя от меня, он миновал Эллен и сказал ей что-то. Эллен улыбнулась и посмотрела на меня.

Я поднял «Лос-Анджелес Таймс» и укрыл лицо газетой.