Текст книги "Не оставляющий следов: Обретение (СИ)"

Автор книги: Елена Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

3. Магия костей

Вершина лета одарила привычной для столицы жарой. Днем улицы квартала Ворон плавились под яростным солнцем, листья деревьев выгорели и поникли, как уши спаниелей, практически не давая тени. Большинство жителей прятались в прохладе лавок и мастерских. Истомленную зноем тишину нарушали лишь деловитый перестук ткацких станков, скрип гончарных кругов и пыхтение горна в алхимической лаборатории Мунха, сопровождаемое клубами вонючего дыма. Случайные прохожие передвигались короткими перебежками, прячась в спасительной тени домов, да изредка, бряцая оружием, по улицам проходил патруль стражи. Хранитель Сию как дитя радовался жаркой погоде. Практически весь день он оставался в облике обычного серого кота и лениво охотился за разомлевшими мышами. Миска мелко шинкованной говядины и тень могучей шелковицы вполне примиряли его с реальностью.

Жизнь в «Доме в камышах» начиналась с рассветом с обязательной тренировки «единой нити». Днем мы валялись в бассейне купальни. В прохладе зала для приема гостей, развалившись на отдраенных мною лежанках, читали трактаты о способах охоты на мелкого и крупного зверя, сочиняли стихи на древнем наречии, больше похожие на нескладные и неловкие молитвы в храмах Судьбы, а ближе к вечеру, когда прохлада окончательно покидала раскалившиеся стены дома, выходили в тень сада на медитацию. На небольшом холме, окруженном старыми сливами и низкорослыми кустами барбариса-годжи, под деятельным руководством Учителя Доо, я выложил круг камней. Еще и засыпал внутреннее пространство мелким озерным песком, привезенным собственноручно. В эту песочницу Учитель вкопал специальные чурбачки для стояния на одной ноге разного размера и высоты, распиленные так, чтобы рисунок годовых колец обнаруживал не только уникальность каждого, но и включался в общий ансамбль.

Медитация оказалась весьма опасным занятием. На первом уроке изо всех сил старался очистить сознание, добросовестно отстояв по пятнадцать минут на каждой из своих ног и игнорируя противную дрожь в коленках. После чего самоотверженно приступил ко второй фазе: изображению на песке символа «спокойствие». Когда замыкал его конечный элемент, знак вдруг налился густо-синим светом и взорвался. Взрывом разметало не только песок, но и вкопанные чурбачки. Учитель, стряхивая с шапочки мусор вперемешку с осыпавшимися листьями слив, сокрушенно покачал головой:

– Храмовое наречие пока исключим. Попробуй сделать надпись на современном бахарском, надеюсь, это избавит нас от жертв и разрушений.

С течением дней коленки начинали дрожать позже, чурбачки становились выше, медитации длительней. Стало получаться писать и даже рисовать, удерживая контроль над движениями кисти и вдохновением. Живопись и каллиграфия превратились в инструмент связи с изнанкой, лишив удовольствия от безоглядного погружения в поток воображаемого. Куккья это, безусловно, повергло бы в уныние, но Иса во мне лишь философски пожал плечами – значит, не судьба! Наставник наконец-то перестал называть меня «мой юный друг» и тыкать пальцем в глаз, а песочница уже не напоминала полигон для испытания пороховых зарядов.

После захода солнца квартал оживал. Жители собирались компаниями, рассаживались за столиками кабачков, пили, пели, ссорились, смеялись. У нас же было тихо: наставник, удобно устроившись на кушетке, углублялся в какой-нибудь мудреный трактат, а я, как ни старался, ни на чем не мог сосредоточиться и то и дело замирал, прислушиваясь к шуму улицы. Учитель Доо, видимо, посочувствовал моей скуке и рекомендовал вечерние прогулки. Сказал, что они для здоровья полезны.

Я наслаждался сумеречной прохладой, любовался садами, шелестящими листвой из-за высоких заборов, с интересом наблюдал за театром теней, иногда дававшим свои представления на плотных занавесях открытых окон. Отчаянно хотелось прикоснуться к простым и необременительным человеческим отношениям, хоть ненадолго стать частью чего-то большего, чем маленький мирок «Дома в камышах». Во время одной такой вылазки меня окликнул владелец кабачка, из которого я больше месяца назад изымал наклюкавшуюся Шаю. Это был немолодой грузный северянин с густой проседью в кудрявых волосах и лиричными синими очами, чья поэтическая красота уравновешивалась крупным мясистым носом. В долине меж гор живет такое племя, непохожее на остальных подданных империи.

– Привет, парень! Что же ты бродишь, как неприкаянный? Заходи в гости, – он гостеприимно распахнул передо мной дверь.

Пришлось войти. Мило здесь, в чем-то даже стильно: беленые стены, высокая стойка из массивных каменных плит, вместо столов деревянные бочки, окруженные табуретками. Над стойкой нависали полки, заставленные чугунными котелками и сковородками, старинными кувшинами и деревянными блюдами. Нарочито грубый интерьер оживляло огромное окно, заключившее в свою раму картину уютного сада, заставленного легкой плетеной мебелью.

– Садись за столик, я угощу тебя особым напитком, – кабатчик доброжелательно кивнул в направлении окна.

Кресло было удобным, несмотря на хлипкий вид. Ветерок свеж, разговоры тихи и расслабленны. Откуда-то издалека доносились слегка фальшивящие звуки флейты, но это только добавляло очарования тихому летнему вечеру. Немногочисленные завсегдатаи играли в шашки и домино, потягивая напитки из высоких бокалов и тяжелых глиняных кружек. Рядом с досками для игр притулились легкие закуски – сырные шарики, сухарики в чесночном соусе, креветки и кольца копченых кальмаров. Две немолодые женщины за соседним столом негромко сплетничали под ароматный чай, смакуя кусочки кремового торта и раскладывая пасьянс... Статусу обители порока, как их описывают в книжках, это заведение совершенно не соответствовало.

Кабатчик подошел неслышно, легко удерживая одной рукой увесистый серебряный поднос. На нем высился узкий сосуд с длинным изогнутым носиком и фигурной крышкой, изящная чашка и тарелочка с обжаренными ломтиками белого хлеба и кубиками масла. Ловким движением кабатчик намазал маслом хлеб, налил в чашку содержимое кувшинчика и с дружелюбной улыбкой поставил все передо мной. Напиток и вправду был незнаком. Горячий, густой, светло-коричневый с бежевой пенкой... он пах одновременно и горько, и сладко. И на вкус оказался таким же.

– Что это?

– Какао, дар далеких земель, – с улыбкой пояснил кабатчик и присел рядом. – Варится из особых бобов и молока.

Я внутренне содрогнулся и сглотнул, сдерживая тошноту. Молока? Сырья для сыра и масла? Употреблять в пищу жидкость, вырабатываемую коровами... Но в семье нас учили вкушать самые экзотические блюда, не выдавая отвращения. Я хрустнул хлебцем и смело отпил еще. Кабатчик испытующе смотрел на меня:

– Меня зовут Умин. Ты будешь желанным гостем в моем заведении, – ободряюще кивнул он вслед следующему глотку.

– Спасибо, Умин. Мое имя Аль-Тарук, и я рад быть твоим гостем, – столь же церемонно ответил я.

С каждым новым глотком напиток казался все приятнее. Последние капли растаяли на языке, оставив на прощанье вкус тягучей сладости.

– «Какао»... – я покатал его во рту, – очень подходящее слово.

– Лучше всего его пить долгими зимними вечерами. Приносит душе радость, а животу сытость. Я варю какао для своих особых клиентов... Мало кто способен оценить напиток по достоинству.

– У нас не принято употреблять в пищу молоко.

– Да. Это было твое маленькое испытание, – лукаво улыбнулся Умин, сверкнув своими чудными очами.

Он заговорщицки наклонился ко мне и заговорил нараспев, как сказитель:

– Молоком диких кобылиц вспаивают могучих батыров кайджунских степей, молоком тучных коров лакомятся черноокие нежные красавицы Зебанавара, молоком упрямых жилистых коз поддерживают силы горняки Канамарки... и только благословенный Бахар отвергает этот дар жизни.

Он откинулся на спинку стула, жалобно скрипнувшую под весом массивной спины, и торжественно воздел вверх палец:

– Но какао не для простых людей, а среди бахарцев есть о-о-очень непростые люди. Бобы привозит брат мой, торгующий с заморскими странами. Говорят, жители их черны как ночь, скоры на расправу и верны в приязни. Этот напиток предназначен для ищущих необычного... Сегодня я угощаю тебя за свой счет, но надеюсь, – хитро улыбнулся он, – ты еще не раз придешь насладиться им по собственному желанию.

Я согласно кивнул, околдованный цветистой вязью слов.

С этих пор стал заходить к Умину почти каждый вечер. Дорогое какао заказывал не часто, под особое настроение, в основном пил чай со сладостями и наблюдал за посетителями. Степенный поставщик воды Суфьян ад-Фатых любил сравнивать качество вин из разных частей империи. Он много путешествовал и, казалось, по единственному глотку влаги мог воссоздать вкус мирового океана. А уж если глоток был не один – мировой океан становился ему по колено. Владелец самой большой местной оранжереи Мулилле Ананта был страстным спорщиком и азартным игроком, исследующим пороки и пристрастия всех холостых жителей квартала в надежде найти надежных мужей для своих, безусловно, прелестных, но, увы, многочисленных дочерей. Этим же занималась Ло Лита, молодая вдовушка учителя классической словесности Гуаньберта Гуаньберта, скончавшегося в весьма преклонных годах. Стоит уточнить, что действовала она в собственных интересах. Постепенно они привыкли к моему присутствию и приняли в свою компанию. Я то присоединялся к играм в шашки или кости, то меня привлекали к дискуссиям о проблемах воспитания подрастающего поколения, где я служил в доводах оппонентов примером как «pro», так и «contra».

Не меньше поводов для бесед находилось и у остальных завсегдатаев. Иногда разговор за одним столиком перекидывался на соседние, а там захватывал и весь сад, и в этом общем разговоре каждый мог высказать свое мнение и задать вопрос. Тут уж я только успевал крутить головой по сторонам, чтобы не пропустить ни единого слова. Доставалась мне также порция сплетен, будоражащих квартал. С некоторых пор причиной бурных споров была загадка личности таинственного незнакомца, скрывающего лицо широкополой шляпой, а фигуру – длинным плащом. Он появился в квартале не так уж давно, но уже оставил после себя шлейф разбитых сердец молодых служанок, садовниц и ткачих. Но в последние дни очарование тайны незнакомца слегка померкло: все судачили о загадочной шайке воров, появившейся в квартале. Все больше общественное мнение склонялось к тому, что преступники не были людьми, и проводило аналогию с происшествиями в «БакОлейной лавке». Заодно услышал, что причиной пошатнувшихся дел Шая обьявила козни злых духов, которых смог укротить духоборец Мельхиор. А свое постепенно выправляющееся финансовое положение оправдала прибытием каравана с товаром, заказанным и оплаченным давным-давно. Хорошо придумала, Любой мог подтвердить, что Мельхиор действительно проводил ритуалы изгнания на складе, и только я знал, что они не подействовали. Добропорядочные обыватели сожалели, что не могут немедленно воспользоваться профессиональными услугами для защиты имущества, поскольку упомянутый духоборец отбыл по своим духоборческим делам.

Похождения удачливого повесы, признаться, не вызывали особого интереса, но с кражами все обстояло иначе: первый опыт поимки воришек породил энтузиазм охотничьего пса, вставшего на след. Пользуясь любой возможностью, я выспрашивал у посетителей кабачка Умина все, что им известно о совершенных преступлениях, интерес представляла каждая мелочь. Рассказы подстегивали воображение, и размышлять продолжал даже в песочнице, что не могло не сказаться на качестве тренировок. Учитель Доо сердился, я рассеянно кивал в ответ на упреки, но выбросить мысли из головы не мог. В конце концов решил записать и привести в систему то, что удалось вытянуть из посетителей кабачка. Складывалась такая картина:

1. Все преступления были совершены в течение последнего месяца;

2. Вторжению подверглись зажиточные дома квартала, но их хозяева не имели административных должностей и не были защищены семейными связями с представителями власти. Пострадавшими оказались:

Сяолян Канола – богатая вдова;

Веймин Замагр – ювелир;

Генгис Абхиманью – хозяин одной из крупных гончарных мастерских;

3. Все преступления совершались перед рассветом или после заката, когда почтенные домовладельцы еще спали или готовились ко сну;

4. Злоумышленников ни разу не смогли учуять сторожевые псы;

5. Следов взлома на дверях не обнаруживалось, но вторгшиеся громили комнаты, из которых крали ценности;

6. Похищены наличные деньги, отложенные на домашние расходы, не самые дорогие украшения и безделушки;

7. Основные накопления и драгоценности пострадавших остались нетронутыми, злоумышленники даже не приближались к тайникам;

8. Воров никто не видел, хотя следы проникновения обнаруживали практически сразу.

Странность этих краж на самом деле бросалась в глаза, что и подвигало меня постоянно размышлять о людях, способных совершить такое. Я оперировал лишь сведениями, полученными от посетителей кабачка Умина, очень не хватало достоверной информации, и получить ее не представлялось возможным. Причинами выступали, во-первых, юный возраст, из-за которого меня не принимали всерьез, а, во-вторых, отсутствие социального статуса, позволяющего изучать место преступления лично.

Как-то вечером мне было особенно скучно, и я заторопился к Умину, даже не поужинав, чем вызвал ехидную усмешку Учителя Доо. Заказал чаю, сладостей и стал дожидаться окончания кона у игроков в кости, чтобы подменить кого-то из них. Коротая время, непринужденно болтал с Ло Литой и ткачом Веньяном. Вдруг их глаза удивленно округлились. Гул голосов стих. Я обернулся: в сад вплывала Шая в сопровождении высокого незнакомого мужчины. Он выглядел более чем солидно, но сразу не понравился мне. До тошноты. Может быть, реальность чуть сместилась относительно привычной оси... Но, скорее всего, дело было в щегольски завитой и подкрашенной хной бородке, высокомерном взгляде томных глаз, полуприкрытых тяжелыми веками, в общей ауре превосходства, которую излучала его статная фигура, затянутая в дорогую шелковую куртку с отделкой из золоченых витых шнуров.

– Господин Мельхиор, – загалдели мои собеседники, призывно взмахивая руками. Морок развеялся. – Просим к нам!

– Ну что вы, – снисходительно улыбнулся тот узкими, саркастично изогнутыми губами. – Неужели не видите, что я пришел с дамой? Не сейчас... не могу... сожалею...

Поминутно раскланиваясь с завсегдатаями, он подвел Шаю к заранее подготовленному столику, уставленному холодными закусками. Она проплыла мимо, даже не ответив на улыбку. Просто скользнула равнодушным взглядом, будто я был докучливым незнакомцем, обременяющим ее излишним вниманием. Из кухни спешил Умин, баюкая в руках тяжелый кувшин с длинным узким горлом, залитым сургучом. Добродушно прогудел приветствие, артистично смахнул невидимые пылинки с прозрачных бокалов и наполнил их густым вином. Пожелал приятного вечера и удалился на кухню. Выждав какое-то время, я последовал за ним.

– Я правильно понял...

– Да. Это наша местная знаменитость, духоборец Мельхиор Железный, – пробурчал сварливым голосом. – Э-э, почему всполошился? Уж не ревнуешь ли ты Шаю, малец?

– Что ты! – совершенно нелепое предположение. – Никогда раньше не видел его, вот и интересуюсь. Шая мне знакома давно, а этого... – не смог сдержать раздражения, – первый раз вижу.

– Да уж, – усмехнулся кабатчик, – я помню, как ты высиживал ее в день... да! как раз когда закончились ее несчастья. Кто бы мог подумать...

– А что случилось-то? – было интересно, как изменение судьбы бакалейщицы прокомментирует кабатчик.

– Да кто его знает! – отмахнулся Умин. – Но Шаю как подменили. Выгнала жениха, привезла из храма Смерти священника, он в лавке три часа молитвы пел, Мельхиору, вон, чуть ли ни руки целует... – и пояснил, в ответ на мой удивленный взгляд, – за ее счет этот пир, сама все оплатила. Как он вернулся из деловой поездки, так сразу сюда притащила. Благодарит. Да смотрю я, заказы снова к ней пошли, на лад все движется... В общем, чудны дела твои, Вечносущее Небо, – он раскрытой ладонью описал перед лицом круг.

Я растерянно молчал. И впрямь, в последнее время в бакалейной лавке нестерпимо пахло ладаном, Шая больше не шутила по-свойски, улыбалась натянуто, как бы выстраивая между нами невидимую стену. Однажды даже прилюдно отругала грузчиков, неаккуратно обошедшихся с заказом «уважаемого господина Мельхиора», что было совершенно не похоже на ее обычное обращение с работниками.

– Ну, Бу, говорят, сам сбежал, – уточнил я, справедливости ради.

– Может, и сбег, – благодушно согласился кабатчик, оттирая до блеска тарелку. – Он ведь в долги влез под залог лавки, думал, как Шая работать станет – тут он и разбогатеет... – кинул пронзительно-синий взгляд из-под кустистых бровей. – А если Шая ему, скажем, отказала?.. Если, вон, Мельхиор и взаправду духов выгнал, которые паскудничали на ее складах? Толку ли Бу с тех займов? Только пропить! Прихватил денежки, да и сбег. Ростовщики злы были, как кобры, – Умин довольно хохотнул, – в розыск объявили... да разве в империи так просто найдешь кого? Затеряться в наших просторах – проще некуда, а с деньгами-то и подавно.

Ох ты ж! Я чуть не треснул себя ладонью по лбу. Конечно! Шая на самом деле поверила, что ритуал, проведенный Мельхиором, спас ее. Благодаря ему духи вернули деньги, прекратили кражи и избавили от нежеланного брака. Потому она и сторонится нас, что мы знаем о деньгах и побеге Бу больше, чем следует... Но разве стоит нас опасаться?

И вдруг сердце кольнула обида: никто не оценил моих личных заслуг в поимке духов-воришек и восстановлении справедливости! Об этом даже не знают...

Но пора было возвращаться к ужину, все равно из Умина уже вытянул все, что он позволил вытянуть.

Слова Шаи остановили на входе в сад: «Все знают, что за беда приключилась со мною! Уважаемый Мельхиор помог в трудном деле...» Дружная компания моих ежевечерних собеседников сгрудилась у ее столика, а господин Железный вещал ощутимо нетрезвым звучным голосом:

– Конечно же, эти дерзкие преступления – суть безумства духов, зловредных и злочинных. Поэтому если рассудок, жизнь и сохранность жилища дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот, когда силы зла... э-э-э... я хотел сказать, может воспользоваться моими услугами и обеспечить свою безопасность... э-э-э... за разумную плату.

– Я жду Вас завтра, уважаемый... – щебетала с придыханием Ло Лита, просительно заглядывая в глаза сидящему духоборцу, для чего ей приходилось сгибаться в пояснице, с трудом определяемой в пухлой фигуре.

– А потом сразу ко мне, будьте любезны... – не отставал гончар Иизакки, тряся тощей бороденкой и почти подпрыгивая от нетерпения. – Я живу рядышком.

– И я...

– И ко мне...

Я еще немного полюбовался превращению солидных и уверенных в себе горожан в толпу заискивающих просителей, запечатлел в памяти триумфальный лик духоборца, на котором гордыня соперничала с алчностью... Расплатился за несъеденный ужин и вышел вон.

Время близилось к полуночи. Длинное полнолуние затопило столицу так, что даже свет фонарей бледнел перед ночным светилом. Три или даже четыре ночи нам придется укрываться от его колдовского глаза, чтобы спокойно поспать. Дорога к «Дому в камышах» услужливо подсказывала любую выбоину, любую кочку. Заборы и скамейки у калиток серебрились, отбрасывая густые тени, тихо шелестели черно-белые сады. Я шел и размышлял о причине неприязни, которую вызвал Мельхиор Железный. Он был вполне привлекателен внешне, обаятелен, хорошо воспитан... Или не воспитан? Лицо чисто от татуировок, глубокий синий цвет одеяния напомнил родовые цвета Иса... но ни один из моих родственников не позволил бы себе столь высокомерного обращения с нижестоящими. То есть... духоборец изображает вовсе не того, кто он есть на самом деле, и об этикете высших семей имеет лишь смутное представление. Так какому же роду принадлежит наш великолепный сноб? Как говорил отец... «всякие бродячие философы, колдуны и змеи-оборотни – ценность их сомнительна, а вред очевиден»? Забавно...

Я почти дошел до «Дома в камышах», когда услышал позади звук торопливых шагов. Оглянулся, собираясь пожелать доброй ночи запоздавшему гуляке, – но за спиной никого не было. Тем не менее, шаги приблизились, и сильный толчок почти отбросил меня с дороги. Хранитель, доселе мирно спавший внутри, вывалился в реальность, недоуменно озираясь. Ритм шагов изменился на более частый и вскоре затих, а мы с Сию застыли в растерянности. Я настроил зрение на восприятие энергий изнанки, но не заметил ни их следа, ни малейших колебаний эфира.

– Что это было? – хранитель молчал, пристально всматриваясь в сторону, куда скрылся неизвестный объект, и сыпал алыми искрами. – Ладно, дружок, – поднял я его на руки, – пошли домой.

Учитель Доо нашелся в галерее центрального внутреннего двора. Освещенный ярким светильником, стоящим подле уютного кресла, он наслаждался вином и поэзией Книги Пяти Благословений, край свитка которой мягко ложился к его ногам, покоящимся на низкой скамеечке.

– Что с вами стряслось? – поднял он на нас глаза. – Да отпусти ты Сию! Что его так разозлило?

Я с удивлением понял, что учитель прав – хранитель действительно был зол как собака. Я его таким никогда не видел: желтые глаза вспыхивали красным огнем, серая шерсть стояла дыбом, выпущенные когти устрашающих размеров и остроты не желали прятаться в подушечки лап. Он зашипел, выгнул спину... и молнией метнулся в сад.

– Пусть прогуляется, ему полезно сбросить раздражение, – наставник с удовольствием сделал глоток из незнакомой чаши стильной формы и немалого размера. Понятия не имею, у кого в этот раз он позаимствовал набор для вина. – Что снова случилось?

Я принес из зала для приема гостей траченый молью пуф и пристроился у края столика, собираясь с мыслями.

– Учитель Доо, в квартале снова случаются кражи... – набрав воздуха в грудь, выпалил я. – Говорят, что это дело рук демонов.

– Кто говорит? – он отложил в сторону свиток, приготовившись внимательно слушать.

– Ну... люди говорят. А еще Мельхиор Ржавый, – я мстительно назвал его тем прозвищем, которое некогда употребила выпившая Шая в апогее своего отчаянья.

– Местный духоборец? – понимающе улыбнулся наставник. – И за что ж ты его невзлюбил?

– Он там был... у Умина, с Шаей... – сбивчиво начал я.

– Ты все вечера пропадаешь у Умина? Что ты забыл в этой богадельне?

– Она... – тут до меня дошел смысл вопроса. – Почему «в богадельне»? Мне там нравится.

Учитель Доо расхохотался:

– Я-то считал, что ты предаешься греховным наслаждениям юности, срываешь цветы сомнительных удовольствий в злачных местах, а ты играешь в доминошку в компании нудных сплетников и моралистов!

– Там еще в кости играют, – буркнул, немало смущенный насмешкой.

– О! Это настоящее падение в пучину порока! – Учитель Доо вытер выступившие слезы. – Извини. И что там, у Умина?

– Шая обхаживает Мельхиора. Она думает, что именно он спас ее от духов, – наябедничал я.

– И тебя, – наставник стал серьезным, – огорчает это?

– Не только! Вспомни, сколько мы сделали для нее, а в ответ – ни малейшей благодарности... Мало того, она старается держаться от нас подальше! Почему так?

– Аль-Тарук, – наставник устроился в кресле поудобнее и с любопытством воззрился на меня, – а какой реакции ты ждал? Чтобы она падала ниц при каждом твоем появлении?.. Целовала следы твоих ног на булыжной мостовой?.. Объявила воплощением Судьбы и Смерти на земле?..

На каждый прозвучавший вопрос я энергично мотал головой:

– Нет, конечно, но...

– Никаких «но»! Люди редко прощают того, кто помогает им без их ведома. Люди сторонятся тех, кто делает добро без их просьбы. К тому же, как мы видим на конкретном примере, сотворивший добро начинает предъявлять некоторые требования к тому, кого облагодетельствовал. Пойми, друг мой, помогая налево и направо, не лишним будет поинтересоваться у объектов, на которых изливается щедрость твоей души: оно им надо?

– Но ведь нельзя пройти мимо творящейся несправедливости! – его слова противоречили всему, чему меня учили в семье.

– Мимо несправедливости? Нельзя. Но в этом случае ты устраняешь несправедливость ради установления справедливости. Неравновесие ради равновесия. Твори добро ради добра, и не жди за него отдарка. Делай то, что должно, ни больше, ни меньше...

В ответ на вопросительный взгляд плеснул в чашу вина:

– Скажи, если бы ты не изгнал из подвала бакалейной лавки шайку вороватых духов, спасая Шаю от разорения, тебя бы волновало то, что она «обхаживает», как ты выразился, Мельхиора?

– Нет... – кое о чем начал догадываться я.

– А сейчас взволновало, почему?

– Потому что она мой друг... я так думал! Я ради нее...

– Друг... В том и состоит опасность непрошеной помощи. Ты просто «присвоил» Шаю себе, не осведомившись, желает ли она этого. В собственных глазах ты, безусловно, герой, совершивший благородный поступок. Не отвечая тебе благодарностью, она идет против законов мироздания. Воспользовавшись правом решать за нее, ты принял на себя и ответственность за все ее последующие поступки, как отвечает старший за младшего. Но она в эти отношения вступила не добровольно... мало того, вообще не знает, что такие отношения существуют. Так чего же ты хочешь, бездумно помогая людям?

– Но она выказывает благодарность Мельхиору, – рассуждения наставника задевали за живое.

– Они заключили договор, и, как ей кажется, он выполнил свою часть сделки. Шая выражает уважение квалифицированному профессионалу, но представь, что было бы, если бы ты не изгнал духов? С тем же самым воодушевлением она смешала бы его с грязью.

Я согласно кивнул, вспомнив беседу с Шаей в кабачке в тот странный вечер. Учитель Доо снова долил себе вина и, смущенно улыбнувшись, проворчал:

– В горле пересохло, пока убеждал бестолкового мальчишку. Так что ты говорил о кражах?

– Да странные они какие-то, – махнул рукой, – кто-то врывается в дома, все громит, а тащит всякую мелочевку. Весь квартал убежден, что снова орудуют духи. Мельхиор подтвердил, и его завалили заказами. Но я не чувствую возмущения эфира и посторонних потоков энергий.

– Ну что ж, компетенция данного специалиста лично нам неизвестна, но оснований не доверять его заключению нет. Посмотрим, как будут разворачиваться события дальше.

– Но, наставник, кое-что необычное сегодня все же произошло! – я торжествующе ткнул своим тощим указательным пальцем в направлении его левого глаза.

– И что же? – лукаво усмехнулся и приготовился внимать.

По мере моего изложения странного происшествия на дороге лицо Учителя Доо постепенно теряло ироничное выражение.

– Значит, говоришь, шаги... Так... так-так-так... – задумчиво побарабанил пальцами по крышке стола. – И толчок...

– Я отлетел на два метра! – честный взгляд и гордо выпяченная грудь должны были убедить его в моем героизме. – Ну хорошо, – пристыженный скептическим взглядом, снизил уровень страданий, – на полтора... Но ведь и это немало.

– Немало, – согласился наставник. – То есть, ты не видел прохожего ни зрением, ни внутренним взором, но физическое его присутствие ощутил...

– И не только я. Ты сам видел, как рассердился Сию! Ой... – я оглянулся в поисках хранителя, – где он?

– Вернется, никуда не денется, – отмахнулся Учитель Доо. – Спать захочет и прибежит. Тебе, кстати, тоже давно пора в постель, занятия-то у нас с утра, по холодку... Иди-иди, мне надо подумать.

Весь следующий день был крайне рассеян, за что получил от Учителя Доо в два раза больше замечаний и даже нарвался на дополнительную пробежку. Меня занимала проблема причастности духов именно к этим конкретным кражам. В принципе, они вполне могли такое сотворить. Невидимое проникновение, точное знание места хранения ценностей, незаметный отход – все говорило в пользу данной версии. Даже учиненные погромы можно было списать на разочарование от малого улова. Но кое-что все же смущало. Во-первых, дефенсор Балькастро утверждал, что наши деньги не имеют ценности в их мире. Во-вторых, духам вообще нет надобности открывать или закрывать двери, а все сходились на именно отсутствии следов взлома на вскрытых злоумышленниками дверях и молчании собак. Мелочи... но эти мелочи нарушали стройную версию причастности к преступлениям существ изнанки. И все же, с ходу я ее отмести не мог, надо было проверить все до конца.

После полудня, когда жара становилась нестерпимой, те, кто мог себе это позволить, удалялись в прохладные купальни или тенистые спальни. Я вместо купальни отправился на прогулку в надежде на то, что моего появления возле ограбленных домов даже любопытные обыватели не заметят. Необходимо было лично убедиться в наличии или отсутствии демонических следов рядом с местами преступлений. Срок давности в данном случае роли не играл – если не я сам, то Хранитель Сию обязательно заметит остаточные эманации.

Я методично обошел ограбленные жилища, мысленно пометив их на карте квартала, которую давно составил у себя в голове. Все они располагались на центральных улицах, но самое престижное местечко занимал дом вдовы Канолы, выходящий окнами на квартальную площадь. Охрана управы держала под контролем весь ее периметр. Непонятно: как стража могла проворонить злоумышленников? Если, конечно, они были людьми.

Просканировал подходы к дому. Следов потусторонних энергий не заметил. Хранитель Сию, воплотившись в свою нематериальную ипостась, проник и за забор, но тоже вернулся недовольный нулевым результатом.

Затем отправились к хоромам горшечника Абхиманью, вычурным и нарочито роскошным, хотя и затаившимся в тупиковом ответвлении главной улицы. И снова не нашли ни малейшего следа воздействия обитателей изнанки. Ну что же, как было сказано в «Поучениях» Учителя Мина, отсутствие результата – тоже результат.

С домом ювелира Замагра нам несказанно повезло. Грузная пожилая женщина через открытую калитку торговалась со щуплым лавочником из-за постельного белья. Тот потрясал тяжелыми рулонами ткани и кричал сорванным фальцетом:

– Мы договаривались на пять золотых и ни монеткой меньше!

– Вот тебе четыре с половиной, и давай сюда товар, – спокойно гудела толстуха.

Хранитель Сию вдруг перетек в материальную форму и кинулся под ноги спорщикам. Бельевщик, потеряв равновесие, всем весом, включая массу нескольких штук полотна, рухнул на хозяйку, уронив и ее. Толстуха голосила что-то про «убили» и прикладывала ладонь ко лбу. Смущенный торговец суетился, не зная куда кидаться – к драгоценному товару, раскатившемуся по внутреннему двору или к пострадавшей... Я благородно ринулся на помощь – поднимать, отряхивать, успокаивать. Сию уже и след простыл.