Текст книги "Не оставляющий следов: Обретение (СИ)"

Автор книги: Елена Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 36 страниц)

Не оставляющий следов: Обретение

Книга 1. Обретение

Целую ночь напролет

Он голоса приносит.

Здесь ушло в облака

Столько людских поколений!

Дождь над старой деревней.

(Сётэцу)

Я внезапно проснулся от птичьего гвалта. В углах спальни еще ночевал сумрак, но за окном уже сад пробуждался навстречу встающему солнцу. Я изучил свою комнату до последней трещинки на потолке – за три года заброшенный особняк на окраине столицы стал для меня родным домом.Сквозь легкую кисею занавесей был отчетливо виден клубящийся на ветках осиный рой воробьев. Ведут себя странно, чирикают боевито. Ежась от утреннего холода, тонкими струйками текущего по полу, приник к оконному стеклу. В пожухлых ивах копошился основной состав защитников родового гнезда, а прямо за окном, как бабочки-переростки, порхали жирные синицы, уворачиваясь от острых клювов передового полка пернатых хозяев. Сегодня холод выгнал из леса к жилью хитрых желтобрюхих захватчиков. Завтра-послезавтра клинья журавлей и уток потянутся на юг. Духи лесов засыпают. От грядущих перемен не защитят воробьи-психопомпы [1], сопровождающие мертвых в небо.

Письмо отца смутно белеет у изголовья. Судьба готовит новый поворот жизненного пути.

В детстве любил убегать от нянек и вместе с детишками слуг встречать нищих, стучавшихся в ворота отцовского поместья, незатейливой дразнилкой: «Только дом из камыша, больше нету ни шиша!» Ту же песенку бормотал три года назад, в такт шагам носильщиков, везущих к месту нового обитания. Детство кончилось. «Дом в камышах» и сундучок с личными вещами – это все, что от него осталось.

Я жаждал свободы. Я мечтал о ней.

Я ее получил.

1. Квартал Ворон

Старый особняк называли «Домом в камышах». Когда-то, пару сотен лет назад, здесь действительно росли камыши по берегу живописного озера: сохранились даже мостик и остатки павильона «любования лотосами» – вполне узнаваемые руины. Сейчас же все густо заросло крапивой и лютиками, озеро ушло дальше, в лес, а лотосов в округе не сыщешь днем с огнем. Я пытался искать их, поэтому обошел всю западную округу, поросшую могучими деревьями. Местные жители давным-давно протоптали дорожки к водоему, на берегах которого добывали глину, там и прогуливался. Синее мартовское небо подпирали морщинистые стволы, с окутанных молодой листвой ветвей свешивались юные вьюны, трепеща резными листьями, соцветия слив белели нераскрытыми бутонами, пчелы жужжали. Лес был чист и опрятен, без густого подлеска, лишь кружевные папоротники мягко пружинили под ногами, едва сходил с тропы. Дикая природа оказалась такой же ухоженной, как и домашний сад. Это огорчало, потому что в книгах лесные чащи описывали совсем по-другому.

Так и жил: без лотосов и чащи, без родных, без слуг, без забот.

Поначалу наслаждался обретенной свободой. Как и обещал сам себе когда-то: вставал, когда высыпался, читал до полуночи фривольные «Записки из чайного домика», не мыл посуду и не стирал носков. И уж, конечно, не женился ради того, чтобы наладить быт... хотя в пустом доме иногда хотелось хоть с кем-то перемолвиться словечком. Через неделю лес и озеро потеряли свою новизну. Свобода начинала все ощутимей пованивать, и пришлось отдаться несвободе. Носки были брошены в тазик с мыльной водой, посуда замочена в садовом ручье, полузасохший кусочек еще домашнего сыра доеден, скудное денежное содержание пересчитано. Я отправился за покупками. Это был первый самостоятельный выход в полный чудес и приключений мир, населенный людьми. Конечно же, я встречал их и раньше, но они смотрели на меня с подозрением и неприязнью. Да и я не стремился к более тесному знакомству с толкающим тачку гончаром или бродячим торговцем, которые время от времени попадались на лесных тропинках.

Истоптанная сотнями ног дорога стрелой пронзала квартал Ворон, уводила странников к центру Бахара, в самое сердце империи. Я представил себя смелым покорителем неизведанной вселенной, и сделал первый шаг за ворота: маленький шажок для человечества и огромный шаг для человека.

Время здесь заблудилось еще в эпоху императрицы Ксуеман и никак не могло разрушить сонные узы, сковавшие окраину столицы. Высокие заборы, способные выдержать не одну осаду, ограждали от любопытного взора старинные дома из дикого камня. Островерхие черепичные крыши были украшены посеревшими от времени деревянными головами духов-покровителей, окна запирались массивными ставнями. Какие-то жилища обветшали, какие-то были заботливо обустроены. На пути даже попадались мастерские и лавки, торгующие всяким барахлом: люди в них работали степенно, без шума и суеты, которая так оживляет столицу. Квартал выглядел одновременно грозно и жалко, будто отставной вояка, утративший силы, но не смиривший гордость.

Чем дальше уходил от «Дома в камышах», тем больше, как букашка, нанизывался на булавку пристального внимания редких прохожих. Их неприязненное любопытство вызывало безотчетную тревогу. На мое счастье, кривоватая вывеска «БакОлейная лавка» показалась достаточно быстро. С сомнением три раза перечитал название, толкнул рассохшуюся дверь и очутился в темном помещении, увешанном косицами лука, чеснока и стручкового перца. За прилавком стояла красотка. Ну как – красотка... В улыбке не хватало парочки зубов, левое плечо подергивалось, но полная грудь соблазнительно колыхалась, а глаза задорно блестели. Справедливости ради упомяну, что глаза заметил несколько позже.

– Чего желает юный господин? – кокетливо спросила мечта поэта.

– Здравствуйте, сударыня, – я вежливо поклонился. – Мне хотелось бы купить что-нибудь поесть.

– Ох-ох... – разулыбалась она. – Ка-а-акой голодный! Зови меня Шая. Чего могу предложить твоей милости?

Улыбка хозяйки несколько отрезвила и заставила задуматься: что вообще едят люди в моем свободном положении?

– Сливового вина! Э-э-э... сушеных цикад с красным перцем...

– Есть только вяленые рыбки-кои[2] из большого императорского пруда! – с издевкой пропела фея желудка и нахмурила брови. – Не валяй дурака, чего брать-то будешь?

– А что есть? – никогда раньше самостоятельно не покупал еду.

– Чего? У меня все есть! Ишь, приперся, фрукт! У меня порядочная лавка, у меня все есть. Вон, – она быстро принялась тыкать пальцем по углам и полкам, – имбирь, морковка, сельдерей нонешнего урожая, капуста свежая и квашеная, сливы маринованные...

– Мне б колбаски, – робко попытался перебить развоевавшуюся «бакОлейщицу».

– ...Рис, просо, лапша, – продолжала, не обращая внимания на все мои поползновения увести разговор в сторону колбас, – козий сыр вчерашнего завоза, ливерная и кровяная колбаса, сало соленое...

Вот. Все же услышал от нее заветное слово «колбаса».

– А просто колбаски нет? Не ливерной, не кровяной... Ну, такой, знаете... из мяса домашних животных... – и я даже подвигал пальцами, чтобы пояснить свою мысль про животных, иначе женщину снова могло унести в мир сельдерея и редьки.

– Чего?.. – оторопела она.

Через полчаса нелегкой и не всегда результативной беседы, наконец-то, оказался счастливым обладателем пакета гречневой лапши, пары колец жирной свиной колбасы и куска козьего сыра. Как оказалось, выделенное мне скудное денежное содержание не так уж скудно, колбасу покупать можно мешками. Расщедрившаяся хозяйка поделилась бадьяном и гвоздикой, а на сдачу вручила запылившуюся бутыль рыбного соуса.

Аккуратно закрыв за собой дверь гостеприимной «БакОлейной лавки», я облегченно выдохнул и поздравил себя с тем, что смог благополучно пережить первое приключение.

Обратный путь был недолог и приятен. Помахивая мешком с покупками, гордо прошествовал мимо старых, но симпатичных, а то и вовсе изысканно-древних домиков, приветливо кивая в ответ на дружелюбные улыбки редких прохожих.

Улицы квартала Ворон приняли меня.

На следующий день решил повторить прогулку. Неторопливо дошел до уже знакомой лавки и обнаружил там воистину бесценное сокровище – булочки с вареньем. Как пояснила Шая, к обеду их обычно разбирали, но сегодня мне повезло. Съел одну еще на пороге и твердо решил выходить за покупками пораньше, чтобы успеть наложить лапы на лакомство. Также нужно было продолжить исследование улиц: я читал, что во всех серьезных жизненных обстоятельствах необходимо тщательно изучить территорию, на которой пришлось обитать. А мои обстоятельства были более чем серьезны.

Должен заметить, что в людных местах было намного интереснее, чем в лесу. Как-то раз проходил мимо ветшающего дома, носившего следы былого достатка. Через калитку меня окликнула юная особа, чье выражение лица выдавало крайнее простодушие натуры:

– Ты кто?

Какая непосредственная девица! Кто же так завязывает знакомство?

– Я Сард из «Дома в камышах». А ты кто? – подладился под ее манеру разговора, отставив церемонность, смотрящуюся здесь излишней.

– А я Аррава. Помоги-ка... – она попыталась сама протащить в узкие створки тачку для глины.

Я помог. Разве мне жалко? Пока протискивал громоздкое устройство, стараясь не проломить его ободранные бока, слушал ее болтовню. Из непрерывного потока слов, произносимых не совсем внятно, с пришепетыванием, я понял, что девица очень-очень хочет скорее выйти замуж, и чтобы свекровь попалась милая и славная, а один добрый человек дал ей особую штуку, и вот сейчас она накопает глины, добавит в нее волшебного порош... штуку добавит эту, слепит Малиновую Тетку [3] и непременно-непременно выйдет замуж, может, даже за того доброго человека, хотя он уже старый, а ей хочется молодого красивого мужа, и свекровь ей достанется милая и славная...

Девчонка напоминала неуклюжего большелапого щенка. Крупные руки и ноги указывали на привычку к тяжелому труду, черты лица грубоваты, взгляд чист и наивен. Она сегодня принарядилась: тщательно заштопанное платье было перевязано алым кушачком с неуклюжим кокетством, а тугие косички изукрашены разноцветными ленточками, как голова храмового коня на церемонии встречи паломников.

– Ну, удачи тебе.

Задумчиво разглядывал тропинку к озеру: именно по ней шла Аррава, грохоча тачкой и радостно подпрыгивая. Что-то мешало отвернуться.

География походов с каждым днем расширялась, и я все же добрался до центра квартала – небольшой площади, огороженной высокими заборами зажиточных домов. Да, они все были значительно меньше моего особняка, но выглядели не в пример лучше: крыши были затейливо выложены разноцветной черепицей, а фонари над воротами приветливо покачивались от дуновения легкого ветерка.

Где-то в отдалении стучал ткацкий станок.

На площадь внесли украшенный позолотой паланкин, в котором с комфортом расположился рыхлый мужчина лет сорока в многослойном официальном одеянии. Прическу прикрывала шапочка, удерживаемая гребнем чиновника, на виске ярко светились синим тушечница и кисть, почти забивая изображение желтого колоса. Новенькая татуировка администратора среднего звена, вышедшего из крестьянской семьи. Идентифицировал объект мгновенно, спасибо тренировкам наставника Борегаза. Автоматически отвесил подобающий поклон урожденного Иса служащему низшего ранга. Чиновник бросил на меня странный взгляд и поднял было руку, чтобы подозвать, но сопровождавший его секретарь что-то шепнул на ухо... Мужчина, не изменив выражения лица, больше напоминавшего раскрашенную маску, отвернулся и жестом велел продолжать движение. Паланкин внесли в широкий двор управы квартала. Ворота с грохотом захлопнулись.

На следующий день снова добрался до площади и обратил внимание на большую желтую вывеску платяной лавки: «Салон „Надежда“: одень одежду!»… Н-да, жителей квартала Ворон из рук вон плохо учат грамоте.

Вошел, движимый любопытством и необходимостью. Грубые воинские туники, заложенные складками «лошадиная голова»[4], стопки нижнего белья, рубашек и широких штанов, ряды простеньких платьев... скудноват ассортимент. Кто здесь будет носить такое? Армию не квартируют в столице, а гражданскому человеку в «Надежде» и купить-то нечего, кроме белья. Хозяина поначалу даже не заметил, ибо ворох тканей затмевал буйством красок неопрятную кособокую фигуру в отвратительно сидящем буром костюме.

– Чо надо? – проскрипел он, не особенно церемонясь.

– Здравствуйте, – я вежливо улыбнулся, ибо человек моего происхождения должен быть всегда вежлив с теми, кто стоит ниже его в общественной иерархии, – меня интересуют рубашки...

Хозяин почесал бок и оскалил выступающие, как у крысы, зубы:

– Ты кто такой, пацан?.. А-а-а, чужак. Ты отметился в управе у господина Дзиннагона?

– Может быть, Вы сначала поинтересуетесь платежеспособностью? – холодно осведомился я. – У меня есть деньги, и мне нужна пара рубашек.

Хозяин лавки боком, по-крабьи, выполз из-за прилавка:

– Ты!!! Что ты позволяешь?!! – Его палец, как меч в руках фехтовальщика, норовил уколоть острием в уязвимые места. – Убирайся, бродяжка!!! Сейчас... вот, сейчас вызову стражу!

Вопли оскорбили до глубины души. Что же это за торговец платьем, если он не видит, что только моя куртка, пусть мятая и несвежая, стоит дороже, чем весь его товар? Или видит, но притворяется невидящим?.. Спорить с таким неприятным типом я счел ниже своего достоинства и просто покинул помещение. Не помня себя от унижения, добрался до бакалейной лавки. Только покупка горячих булочек помогла вернуть душевное равновесие.

– Ай! – смеялась и махала руками Шая. – Не бери в голову! Это Бубнежник Бу, сквалыга и дурак. Он и выглядит, как сквалыга и дурак... – доверительно шептала она мне на ухо, дыша ароматом яблок и корицы. – Лавка – это наследство от дяди. В таком хорошем месте! А он дурью своей распугал половину покупателей. Совсем не разбирается в торговле!.. Ты непонятный, а это многим не нравится. Я-то вижу, что ты парень хороший... Воспитанный и нос не дерешь...

От ее грубоватого кокетства и добродушных утешений стало немного легче, домой отправился почти умиротворенным.

Внимание привлекла стайка детишек, сгрудившаяся у канавы на обочине дороги. Они подпрыгивали и пели какую-то веселую песенку, перекидывая друг другу ярко-синий мячик. Время от времени их песня прерывалась тоскливым воем, но я его поначалу списал на усилившийся ветер. Когда до детей осталась пара шагов, один из них кинул мячик мне в лицо и помчался вглубь неразведанных улиц. За ним с топотом и гиканьем бросились остальные.

Вой все не утихал, становился громче и тоскливее, вызывая неприятные ассоциации с бродячими псами. В канаве сидел ребенок: грязный, взъерошенный и, возможно, даже битый. Он ревел горько и самозабвенно, а по замурзанным щекам градом катились слезы.

– Это твой мячик? – спросил его, уже понимая, что «мячик» был головой куклы-мары, домашнего оберега, окрашенного в ритуальный синий цвет. – На, возьми! Не плачь, малыш...

Протянул ему булочку, одуряюще пахнущую горячей сдобой.

Ребенок поднял на меня глаза. Синие и бездонные, они затягивали в пустоту, на дне которой плескались алые кляксы, безжизненные, но цепкие до жизни. Они таились, ждали, стягивая в себя голод и страх, чтобы когда-нибудь вырваться на свободу... Резкая боль в протянутой руке вернула в реальность: ребенок схватил булку и вцепился в ладонь зубами, прокусив ее до крови. Рефлекторно пинком отбросил мальчишку и зашвырнул в канаву голову куклы: плевать мне на то, что не ценится семьей. Он рухнул в пыль, взвизгивая как звереныш, но быстро вскочил на ноги и поковылял следом за своими обидчиками. А я остался стоять на дороге, баюкая прокушенную руку. Дурак дураком.

Утром вышел за булочками и обнаружил подвешенного к воротам дохлого кота. Жаловаться не стал. Некому. «Дом в камышах» с давних пор числился частью нашего родового наследия и не входил в зону ответственности управы квартала.

От тельца ощутимо тянуло бездонно-синим, с красными кляксами на дне. Не нужно упрекать меня в противоречивости суждений – высказывание нелепо, ибо истинно. Именно синяя бездонность пустоты плескалась в глазах кусачего мальчишки, именно на ее дне ворочались кровожадные красные кляксы. Не знаю, как иначе передать словами то, что видел и что это было вообще, но виновник котовой смерти был установлен.

Я надел остро пахнущие новой кожей перчатки, осторожно раскрутил проволоку, обмотанную вокруг шеи, опустил трупик в свой единственный мешок, с которым вчера ходил за едой. Выкопал под яблоней яму, положил на дно мешок. Подумав, кинул в могилку перчатки... жаль их было, они у меня тоже единственные. Но носить их после того, как касался тела мертвого животного, уже бы не смог, извините. Произошедшее подтолкнуло к длительным размышениям о мотивах убийства кота, причинах подвешивания его на моих воротах, природе бездонной синевы и хищной жизни красных капель... Пришлось даже перечитать «Поучения» Учителя Мина.

Не помогло.

Удушающим нотациям смог я внимать лишь на свежем воздухе, поэтому в текст погрузился тогда, когда удобно устроился на старых мостках.

– Хи-хи-хи... – за моей спиной стоял сухонький старичок в вылинявшей хламиде непонятного цвета, – вьюнош тянется к знаниям? Так отрадно сие созерцать...

Его лицо покрывали глубокие морщины, спину согнули годы, тощий пучок волос растрепался, головной убор сидел криво... но взгляд выцветших глаз из-под густых седых бровей был необычайно цепок. Почти через всю щеку тянулись ряды татуировок. Перекрывали друг друга перья, флейты, сапоги, молотки, кандалы и связки монет... венчала летопись нелегкого жизненного пути мандала алхимика. Переходя в поисках истинного призвания из клана в клан, старик так и не задержался ни в одной из Шести семей.

– Как Вы проникли сюда?

– Ох, простите... – забормотал он, пряча глаза. – Разрешите представиться, Энохорт Мунх. Здесь растет такая травка... очень нужная мне травка. Но я не знал, что хозяева вернулись: тут все так заброшено, и я не знал... Через заднюю калитку, она рассохлась немного...

– Да полно Вам, – было забавно видеть его смущение, – собирайте свою травку, я дозволяю.

– А вот, кстати, добрый господин, – непринужденно присел рядом, – почему Вы увлеклись каноном Учителя Мина? В Вашем возрасте нужно читать любовную лирику или романы о странствующих воинах. «Вышла луна, озарила кругом облака, так и краса моей милой сияет, ярка»... – продекламировал дребезжащим голосом, взмахивая прожженными в нескольких местах широкими рукавами, как летучая мышь крыльями.

Старичок казался весьма забавным.

– Откуда Вы... Ах да! – имя автора крупными буквами было начертано на солидном переплете. – Мне нужны ответы на кое-какие вопросы.

– Юноша ищет ответы у Учителя Мина? Учитель Мин способен остудить даже самую пылкую душу! – он почти налетал на меня, потрясывая седыми вихрами. – Он не поэт! Не философ! Не ученый! Это... это... да он просто крючкотвор!

Я не выдержал и расхохотался – настолько искренним выглядело возмущение алхимика.

– Конечно крючкотвор, уважаемый Мунх! Он ведь из рода Иса, как, впрочем, и я. Это наш собственный личный мудрец, мне положено впитывать его мысли с молоком матери.

– Ну, сытости его мысли не добавят, – нахохлился старичок и, с кряхтением разогнув колени, поднялся, – будь Вы хоть трижды Иса. Простите за навязчивость, добрый господин. Я сейчас добуду свою травку и больше не буду беспокоить Вас своим присутствием. Я старый человек. Я глупый человек. Я до сих пор не понял канон Учителя Мина.

Он какое-то время старательно нырял в высокую траву, будто юркая птица, деловито склевывающая жучков. Что-то бормотал под нос, педантично раскладывал по бумажным пакетикам разные корешки. Но вскоре за ним со скрипом закрылась калитка, и я вновь остался наедине со своими вопросами.

Что-то странное мерещилось в людях, обитающих в квартале Ворон. Каждый раз шел по центральной улице квартала как по лезвию ножа, не решался даже мельком взглянуть на слепые окна домов. Существует ли на самом деле нечто, что прячется за их тяжелыми ставнями, или это плод моего воображения?

Старуха Дэйю на доли секунд скидывала бремя преклонных годов и становилась крутобедрой апсарой[5], жившей в благословенные времена императрицы Ксуеман. Она часто сидела у ворот своего маленького, но очень аккуратного домика, почти затертого массивными соседями. Время от времени поводила в воздухе руками, что-то шептала под нос, на потеху прохожим. Но я откуда-то знал, что плетет она вещие сны, стягивая в клубок серые нити с окрестных жилищ.

Аррава, дочь обнищавшего горшечника, слепила-таки в заброшенной пыльной мастерской оберег для будущей семейной жизни – Малиновую Тетку. Одинокая глупая девочка, кто же возьмет тебя в жены? Отец семейства, разорившийся наследник именитых гончаров, пил горькую. Мать, неопрятная толстая женщина с длинным носом, силой заставила старшего сына просить милостыню. Чтобы не сопротивлялся – отрубила ему ногу. Наскоро слепленная кукла Тетки временами раскалялась докрасна, пульсировала и, казалось, стремительно толстела. Но никто из домочадцев этого так и не приметил.

Подвал дома начальника управы господина Дзиннагона, спесивого типа в расписном паланкине, затянуло черным липким туманом... издалека чувствовался мерзостный запах. У меня мурашки ползли по спине при взгляде на эти хоромы. Не представляю, почему соседи не били тревогу.

Откуда взялись эти знания? Раньше такой проницательности за собой не замечал. Может быть, всему виной непривычная пища? Или рыбный соус отнюдь не так свеж, как клялась бакалейщица Шая?

Все пятнадцать лет своей жизни я провел в удаленном от шума столичных улиц обширном поместье семьи. Посторонние на территорию не допускались. В его ограниченном пространстве время текло размеренно и спокойно, уклад организован был гармонично, с безупречным комфортом. После ссоры с отцом оказался вне защитных стен родового гнезда, один на один с реальным миром... и существовать в нем пришлось неудобным и странным образом. Особенно, когда у меня появился собственное сверхьестественное создание.

Кот-в-мешке, настоящая нежить, о которой лишь читал в книжках.

Когда впервые узрел, как по запущенному саду радостно скачет синий мешок с красными кляксами – тот самый, в котором похоронил несчастного кота, – стало совсем тоскливо. Долго сидел перед листом бумаги, время от времени заносил над ним кисточку, вертел в руках, устремлял взгляд в потолок... Начертать ритуальную фразу покаяния: «Досточтимый господин и родитель», – мешало жгучее чувство стыда.

Да, все было плачевно. Моя обитель напоминала приют бродяг-погорельцев, колбаски стояли поперек горла, купание в ручье не обеспечивало привычной чистоты тела, со стиркой не ладилось, обуревали видения... Соседи из квартала Ворон сторонились меня. Шая как-то объяснила, в своем простоватом стиле, что причина этому – отсутствие клановых татуировок.

Я вспомнил один из рассказов отца, которыми он воспитывал меня по субботам: лишенный эмоций голос, длинные пальцы холеных рук...

– В Империи принято татуировать левый висок знаком-символом клана. Чем сложнее символ, тем ниже в иерархии власть предержащих стоит его носитель и тем больше его уважает чернь. Он означает, что человек смог сделать карьеру с низов. Не каждый удостаивается знака высшей семьи, но только к таким и имеет смысл присматриваться. Порядок формирования символа таков: сначала наносится знак биологического рода, затем – клановой профессии, затем – знак высшей семьи, объединяющей кланы. Всего высших семей шесть: Иса – Синий лед, Тулипало – Багровый огонь,Терас – Стальные соколы, Туркис –Мягкое золото, Куккья – Цветы роз, Пиккья – Шипы роз. Именно на них держится империя и власть императора, да благословит его Судьба.

Он поправил и без того безупречно ровную стопку свитков на столе и продолжил:

– Самые высшие и самые низшие исключены из общественной иерархии, им не наносят клановых татуировок вообще. Высшие – потому, что нельзя управлять чем-то, являясь его неотъемлемой частью. Управлять можно только извне. И знание об объекте и процессах, протекающих в нем, нельзя получить, являясь частью этих процессов.

Последнюю фразу не могу понять до сих пор, как, впрочем, смысл половины его речей. А еще до сих пор неясно, почему он перечислил тогда шесть семей, если мы испокон веков отмечали праздник Семи, но задавать вопросы отцу никогда не решался.

– Профессиональными сообществами кланов управляют старые роды. Старым родом признается тот, который сохранял и возвышал себя более тысячи лет. Высшие семьи старых родов маркируют себя лишь родовыми цветами и деталями церемониальных одеяний. Самые низшие тоже исключаются из сословной иерархии, потому что польза для общества от них сомнительна, а вред очевиден. Какой может быть прок от бродяг? Вообще никак не указывают свой клан странствующие философы, колдуны, змеи-оборотни...

И я. Ибо принадлежу к высшей семье рода Иса, возглавляющей кланы чиновников и судейских администраторов, но лишен права носить их родовые цвета. Такова была плата за обретение свободы от обязательств перед семьей. Поэтому в глазах законопослушных обывателей даже алхимик Мунх, со всеми своими татуировками, выглядит нормальным и понятным, а я – нет.

«Нельзя жить с соседями и быть свободным от соседей», – писал Учитель Мин. Кажется, пора признать его мудрость: я превратился в изгоя. Но, все равно, не смогу приползти на коленях в родительский дом, откуда уходил с таким триумфом.

Как-то под вечер требовательный стук заставил вынырнуть из печальных дум над уже зачерствевшими булочками. Распахнул дверь и... получил сильный удар по голове. На пороге стоял сердитый толстый человечек в роскошном, но изрядно пропыленном ханьфу [6] с пятном на груди. Похоже, пятно имело непосредственное отношение к изысканному соусу «Полет цапли». Я помнил аромат. Его подают к дичи.

– Ты кто такой, черт тебя побери! – заорал человечек и примерился провести хук справа.

Явление буйного помешанного меня доконало. Даже в собственном доме нельзя чувствовать себя в безопасности! Стратегически отступил на кухню, выудил из ведерка с углем увесистую кочергу и крикнул в ответ:

– Впервые в своей жизни я ушел из дома! Впервые в своей жизни я один! Впервые я сейчас кого-то убью!!! И вообще, – зачем-то добавил, – в приличном обществе ханьфу давно не носят.

– А ты, – он старательно принюхался, – умник, знаешь, что уже давным-давно существуют общественные бани?

– И прачечные!.. – парировал мстительно.

Толстяк плюхнулся на брусчатку внутреннего дворика и заливисто захохотал. Воробьи под крышей оживленно перечирикивались. По саду скакал синий мешок. Я крутил пальцем у виска. Небо алело закатом.

Так мы с Учителем Доо и познакомились.

За ужином, попивая ароматный и – наконец-то! – правильно заваренный чай, слушал пояснение его триумфального появления в моей жизни.

– Понимаешь, мой юный друг, я Учитель...

– Я знаю, ты уже говорил, что учитель... – но мне не позволили быть слишком невежливым.

– Не «учитель», а Учитель. То есть, по большому счету, подвижник. Зов Судьбы уже недели две тянул к тебе, но я сопротивлялся. Гостил у старинного друга в роскошном поместье: вкушал изысканные лакомства, нежился в бане, наслаждался красой юных дев... Кто добровольно покинет небесный сад ради очередного ученика-долбодятла? Вот ты, мой юный друг... – его палец-сосиска уставился прямо в мой левый глаз, – ты бы покинул?

Я добросовестно замотал головой в отрицательном смысле.

– И я не хотел покидать... – взор Учителя Доо затуманился. – Но у Судьбы свои планы. Она долго ждала моего хода и, не дождавшись, сделала свой. Ты думаешь, меня кто-то спрашивает, хочу ли я вас обучать? Ducunt volentem fata, nolentem trahunt, как говорят... ну, кое-где говорят. Желающего судьба ведет, а нежелающего тащит, – пояснил он, наткнувшись на мой остекленевший взор. – Вот и меня потащила, прямо из-за накрытого к ужину стола. Я даже опрокинул соусницу на это роскошное одеяние, спеша к твоему порогу. И не доел фазанью ножку... Шел пешком почти три дня, между прочим, изрядно устал и проголодался. Ты должен понять мое разочарование, мой юный друг: променять роскошные хоромы на свинарник средней руки и умудренного жизнью собеседника на сопливого неумеху – это, знаешь ли... – помолчал, подумал. – За оплеуху прошу прощения. Сорвался. Был не прав.

– Как такое возможно? – удивился я. – Ты не распоряжаешься собой?

– Конечно, нет! Я Учитель, в том моя суть. Когда на просторах империи появляется тот, кто способен стать моим учеником, какая-то неведомая сила заставляет меня искать его. Я уже не управляю собой: с самого начала пути и до его конца мои ноги не останавливаются, руки не отпускают дорожный посох, а желудок не наполняется пищей. До твоего дома меня несло три дня, это еще не очень долго... но все же весьма неприятно.

Да, это неприятно. Обида, вызванная его выходкой, как-то сама собой улеглась. Да и про бани я на самом деле не знал... Облегченно улыбнулся – новых драк можно не ожидать. Учитель Доо тем временем подозрительно оглядел последнюю свиную колбаску, венчающую гору слипшейся лапши, тяжело вздохнул и съел все.

– Завтра посмотрим, на что ты сгодишься. Где в этом доме спят?

Утро следующего дня началось с кувшина воды, вылитого на мою сонную голову – в прочитанных книгах традиционно именно так начиналось утро первого дня обучения, и я не стал исключением. Обнаженное солнце томно выскальзывало из одеял облаков, ввергая в румянец стыда верхушки деревьев и коньки квартальных крыш. Учитель Доо сменил ханьфу на скромную хлопковую куртку и широкие штаны, аккуратно подвязанные под коленями.

Умывшись и натянув самую свою чистую костюмную пару, я вышел во внутренний дворик, где уже ожидал наставник.

– Первый и последний раз я жду своего ученика. Обычно мой ученик ждет меня здесь, – объявил он, – чтобы с удовольствием заняться искусством «единой нити»...

Вряд ли когда-нибудь забуду то, что мне каждое утро втолковывал Учитель Доо. И уж никогда не выпущу из памяти, как обливался потом и выворачивал суставы в попытках достичь более-менее приемлемого уровня исполнения совершенно дурацких движений. Перемещать стопы по двум линиям – это как пьяный матрос? Зачем нужен замах на блоке? Как можно на опорной ноге направлять колено внутрь? Меня, как и любого юного аристократа, учили навыкам владения боя без оружия и с оружием, но теперь они предстали в каком-то исковерканном виде.

– Не думай! Делай! Ты слишком много думаешь!!! Как только начинаешь двигаться, все тело должно стать одухотворенным. Движения должны быть как бусины четок, нанизанные на единую нить... – ловко подставленная подножка швырнула меня в пыль дворика. – Движение внутренней энергии – это Путь восьми зигзагов, и нет такого места, куда бы оно не достигло... – легкая бамбуковая палка треснула по затылку. – Обликом будь подобен беркуту, хватающему кролика, духом подобен котенку, играющему клубком. Будь покоен как скала. Будь подвижен как река. Накапливай силу как сгибаемый лук. Испускай силу как летящая стрела. Ни в чем не должно быть недостатка либо избытка, нигде не должно быть разрывов... Тьфу на тебя, мокрая курица! – от этого удара я смог увернуться, но равновесие все равно было потеряно. – Корень – в ступнях, раскрытие – в бедрах, управление – в пояснице, форма – в пальцах. От ступней до бедер – все должно быть нанизано на единую нить, тогда ты сможешь владеть обстановкой и наступая, и отходя. Ты станешь одухотворенно-живым... – наставлял он меня, не замолкая ни на миг и ни на миг не останавливаясь в движении.