Текст книги "Не оставляющий следов: Обретение (СИ)"

Автор книги: Елена Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

Мы прорвались к командному пункту налетчиков даже не запыхавшись – основная масса солдат все же сражалась далеко от подходов к холму. Не заметил, как влетели на площадку: я просто колол, рубил, отбивал, заслонял… пока колоть и рубить оказалось некого.

Покрытый кровью с головы до ног, Учитель Доо уже стягивал локти оглушенного командира его собственным плащом.

– Синий-синий-алый флажки, – дал указание. – Подними на шесте и дай сигнал горна.

Я бросился к сваленным в кучу шестам и затоптанным флажкам, выдергивая нужные из-под бьющихся в агонии тел. Встал на край площадки, придерживая ходящий ходуном шест, и поднес к губам смятый горн. Медяха издала змеиное шипение, отказываясь звучать. Или я что-то делаю не так?

– Губы трубочкой, язык лодочкой, – подсказал наставник, продолжая упаковывать захваченного командира. – Дуй сильнее.

Я послушался. Звонкий вопль горна перекрыл шум боя и сбился на сип. Солдаты, повинуясь сигналу, начали отходить в лес, сохраняя боевой порядок. Вот это выучка! Оставшиеся в живых охранники опустили мечи, устало вытирали залитые потом и кровью лица, не веря своему счастью. Казалось, они уже готовы были проститься с жизнью и только думали, как продать ее подороже. Но вдруг, словно по мановению волшебной палочки, грозный враг отступил. Победа? Пиккья недоуменно озирались и переглядывались. Вовремя сообразивший, что к чему, старший охраны отправил десяток бойцов нам навстречу. Они помогли вынести командира налетчиков, все еще остающегося в бессознательном состоянии, к тракту и бросили его возле белоснежного шатра Туркиса. Сюда постепенно подтягивались уцелевшие. Вдруг из-под кибитки выскочил наследник, отмахиваясь от пытающихся сдержать его телохранителей. Трясясь и подвизгивая, он коршуном налетел на пленного и стал пинать ногами бесчувственное тело:

– Шакалы!.. Гады!.. – голос прерывался всхлипываниями. – Я прикажу!.. Всех уничтожат!..

Пришпиленный к колесу метательным копьем пехотинец, захрипев, открыл глаза. Перерубил копье, пронзившее грудь, и в последнем рывке ринулся к Туркису, отомстить за своего командира. Намотал на руку его разметавшиеся по плечам волосы и уже занес над головой меч… я сам не заметил, как подхватил из-под ног и метнул в солдата чей-то щит. Может, даже его собственный. Воин рухнул навзничь, и больше не встал. Я прыгнул к заходящемуся в истерике Мягкому золоту и отвесил оплеуху. От души отвесил.

– Подбери сопли, пацан! – жестко глядя в заполненные животным ужасом глаза, попытался пробиться к рассудку. – Теперь ты здесь за старшего! А это, – ткнул пальцем вниз, где валялся в беспамятстве предводитель напавших, – наша добыча, не смей его трогать.

К нам подскочили телохранители... Какие быстрые! Где они раньше были? Меня повело в сторону. Как-то сразу закончились силы, заныло в боку. Дыхание перехватило. Сию терзал коготками плечо, но я уже уплывал куда-то в серый туман и черную ночь. Туда, к звездам...

Я открыл глаза. Серый войлок колыхался, хлопая рваной раной на потолке. Ткань провисла на ребрах. Колеса мерно скрипели, доски бортов тихо терлись друг о друга. Неужто разошлись? Они были так плотно подогнаны… Над моим лицом встревоженно парили алые глаза Хранителя Сию, так и не принявшего материальное воплощение. А котик мой распух после битвы, вон каким огромным стал. Как тигр. Синий, в перчатках. Попытался приподняться на локте и оглядеться – грудь сдавила повязка. Да, это наша кибитка. Через отброшенный со входа войлок видно широкую спину Учителя Доо, занявшего место возницы. На его постели лежит незнакомый тип, укрытый черно-бирюзовым плащом. Блестят стальные наплечники. Шлем покоится рядом с лицом, заплывшим огромным кровоподтеком. Чем его так приложило? Наставник приволок в наше логово нашу добычу? Какой молодец! И что с ней делать дальше?

– Пришел в себя? – Учитель Доо оглянулся на шорох, передал вожжи сидящему рядом охраннику и пробрался внутрь. – Герой. Ну, с боевым крещением…

– Ты ранен? – я с тревогой отметил повязки, взглядывающие из широких рукавов и ворота рубахи.

– Тыранен, – улыбнулся он. – А меня просто слегка поцарапали. Удивительно легко отделались. Сию, – он погрозил пальцем хранителю, – воплощайся, дружок. Здесь сейчас безопасно, а ты не должен отвыкать от тела.

Хранитель обернулся серым котом и, недовольно сопя, пристроился на походной подушке, сдвигая с нее мою голову упитанным задом.

– Доктор, я буду жить? – усмехнулся пересохшими губами.

– Плохо, но недолго, пациент, – отшутился наставник, поднося к моим губам фляжку с питьем и придерживая голову. – Ничего критичного тебе не отрезали в битве, хвала Судьбе.

– Сильно нас потрепали? – сейчас караванщики воспринимались почти родными.

– Сильно, – подтвердил Учитель Доо. – Из сотни охраны в живых осталось пара десятков. Треть повозок пришла в негодность. Убиты… художник выжил и жена математика, муж закрыл ее собственным телом. Возчиков и обслугу я не считал. Караван-баши полегли почти все, командовать толком некому. Старший охраны взял все в свои руки: проку от мальчишки Туркиса все равно нет никакого, он снимает стресс вином, благо бочки, как ни странно, остались целы.

– И что теперь? – далеко ли идти за помощью, вот что волновало меня больше всего.

– На выходе с плато тоже стояла фактория. Цела ли она – неизвестно, но старший Шип распорядился ускориться, чтобы добраться туда как можно быстрее. Если она цела, то смогут собрать людей и вернуться: перевезти погибших для последующих похорон, перегрузить брошенные товары на новые возы… может быть, и кого из убежавших буйволов поймают. Многое потеряли, да.

– Мало вы потеряли, сволочи, – хриплый шепот с соседней постели заставил нас вздрогнуть от неожиданности.

– А-а-а! – повернулся на звук Учитель Доо. – Спящая красавица проснулась? Бирюзовый волк Тархата, шакалящий на караванных путях. Тебе есть что ответить, солдат?

От ласкового голоса наставника побежали по спине мурашки. Страшно стало, до жути. Я не знал таким Учителя Доо… нет, вру. Лишь однажды видение ночи Двух лун соткало образ жестокого военачальника с мертвыми глазами.

– Не тебе меня допрашивать, торговая вошь, – вояка дернулся, забившись в путах. – Жирные кровопийцы! Отрыжка сороконожки!

– Мы еще не приступали к допросу, солдат, – наставник навис над пленным, ввинчиваясь взглядом. – А когда закончим – узнаем все, не сомневайся. Даже цвет твоего дерьма. Ты подохнешь, утонув в нем, за то, что опозорил Волков.

– Я спасал своих Волков, – еле слышно прошептал тот, в бессилии откидывая голову на подушку. – Как мог, спасал.

– Доложись, солдат! – лязгнула сталь в голосе Учителя Доо. – Имя, звание, подразделение…

– Ёдгор Фуин, сотник Пятого легиона, Бирюзовые волки.

– Выполняемое задание?

– Выжить! Выжить, демоны вас забери!!!

– Ты выжил. Еще какое было задание?

– Всем нам выжить… – он вперился в потолок остановившимся взором и хрипло зашептал. – Мы уходили к границе. Думали затаиться в восточных горах. Пятый легион перевели туда в полном составе, а нас оставили в Тархате…

Это началось полгода назад. Во время увольнительной в кабаке один из Бирюзовых волков под восхищенные вопли публики показательно начистил физиономию Лакшману Чагатай Тулипало. Нельзя сказать, что жертва вызывала сочувствие – семья Лакшмана Чагатай вошла в число младших Тулипало с весьма сомнительным обоснованием: их предок прославился тем, что во времена Первой Кайджунской кампании лихо травил степные колодцы, отправив на тот свет приличное количество варваров, их детей, жен и скота. Члены возвысившейся семьи натуру имели один в один с «доблестным» предком. Решая проблемы семьи, они предпочитали действовать исподтишка, что не прибавляло популярности среди горожан второго по значению города Шусина, цитадели ее южных долин. За Лакшманом давно и заслуженно закрепилась кличка «боевой петушок» – он был весьма задирист. Поэтому когда одному из Чагатаев открыто начистили хлебальник в честной драке, зал кабака утонул в восторженном реве.

Лакшман Чагатай Тулипало не собирался прощать простому воину подразделения, пусть и элитного, и увенчанного славой отнюдь не сомнительного свойства, своего кабацкого позора. Он обвинил солдата в покушении на жизнь офицера и потребовал у его командира, Ёдгора Фуина, наказать подчиненного. Ёдгор Фуин послал «боевого петушка» куда подальше: любой из его сотни был ценнее родовитого щеголя, с рождения причисленного к войскам, но не умеющего держать в руках меч. Тогда Лакшман Чагатай Тулипало обвинил сотника в неповиновении приказу офицера и потребовал децимации сотни. Легат Пятого легиона Гхош Ширмой Тулипало в свою очередь тоже послал «боевого петушка» куда подальше, потому что сотник Бирюзовых волков со всей его сотней был ценнее родовитого щеголя со всеми его друзьями и связями. На этом, казалось бы, конфликт был исчерпан. Вскоре пришел приказ из столицы: Пятый легион в полном составе перевели в восточные крепости, охранять границу от варваров с гор. Какие там варвары? Всем известно, что отроги Тянь-Мыня упираются в небо, и не каждая птица долетит до их середины. Но с приказами не спорят, и легион готовился к передислокации. Утром в день выступления легату вручили пакет: по распоряжению старшей семьи сотня Бирюзовых волков выводилась из состава Пятого легиона до особого распоряжения. Легион ушел. Бирюзовые волки остались.

Ёдгор Фуин получил приказ о выводе своей сотни из состава Пятого легиона ближе к обеду, и вестовому пришлось как следует постараться, чтобы разбудить командира. Посыльный сунул в руки приказ и удалился, Ёдгор прочитал, еще раз прочитал... В казарме царила неестественная тишина.Выскочил из комнаты, даже не застегнув мундир. Увиденное потрясло: солдаты спали глубоким сном. Спали дежурные по казарме. Спал караул, не отреагировавший на прибытие гонца с пакетом. А кто же тогда впустил вестового? Обслуга исчезла. Двери оружейной распахнуты настежь, а все любовно наточенное и вычищенное вооружение исчезло, будто его и не было. Короткий нож за голенищем сапога – все, что осталось солдату.Выйти из казармы сотнику не позволили: за дверью стоялодвойноекольцо наемников-Пиккья,окруживших казарму.«Что, выспались?–презрительно бросил их командир.–Оставайтесь на месте. Это приказ!».

Дверь захлопнулась, раздался лязг засова. В прочности засова Фуин не сомневался – сам проверял.

Сержантов удалось растолкать не сразу, да и им с трудом удалось разбудить солдат, всегда подскакивавших от малейшего шороха – похоже, кто-то позаботился о глубоком и здоровом сне Бирюзовой сотни. После рассказа сотника о двойном кольце Пиккья и обчищенной оружейной казарма напоминала разворошенный муравейник.

К утру следующего дня стало понятно, что с довольствия их сняли.Бирюзовых волковпросто перестали кормить.Колодец, слава Судьбе, в казарме имелся. Было принято решение прорываться с боем, хотя какой бой мог быть против профессионалов Пиккья с одними ножами в качестве оружия? При прорыве потеряли половину сотни.Для выживших дни растянулись в вечность. Вскоре былисъеденыременная упряжь и кожаные детали доспехов. Через месяц ослабевших от голодаВолковвыволокли на плац и хладнокровно зарезали каждого десятого.Для Шиповвоинская честь – пустой звук, они исполняют лишь распоряжения нанимателя.Участь пасть отрукпалачей миновала сотника: похохатывающий Лакшман Чагатай Тулипало, заседающий под шелковым балдахином за ломящимся от кушаний столом, заставил упрямого Фуина смотреть на бесславную гибель своих бойцов.

Ёдгор Фуин смотрел. Смотрел, чтобы помнить. Чтобы ни единый миг не отпустить в реку забвения.

– На этом все, – объявил Лакшман Чагатай Тулипало, облизывая жирные от пилава пальцы. –Я хотел жизнь каждого десятого Волка–я ее получил. Вернее, вы все принадлежите мне – я выкупил Бирюзовую сотню и ваше знамя с полным правом оставлю себе. На память. А теперь идите куда хотите. Вы, падаль, мне не нужны.

И они ушли. Пошатываясь и поддерживая друг друга, морально и физически уничтоженная элитная сотня воинов, покрывшая себя славой жарких и честных боев с врагом и проигравшая подлости. Без знамени, с сорванными знаками различия – все выжившие тридцать пять человек.

Именно они стали костяком отряда дезертиров, нагоняющих страх на юг Шусина. Да, к ним присоединялись солдаты, сбежавшие из многих других кадровых частей… слишком многих. Причинами побегов были произвол начальства, злоупотребления командования, задержка выплаты жалования и отвратительное снабжение, приводящее к голоду. И все же остатки совести не позволяли налетчикам грабить провинцию, коренными обитателями которой они сами являлись. Так возникла идея выйти на торговый тракт и пощипать толстую мошну караванщиков.

– А дальше? Мы не думаем о том, что будет дальше. Рано или поздно на Волков объявят облаву… и не станет Волков.

– И что мне с вами делать? – уже спокойно осведомился переставший излучать холод Учитель Доо. – Вы хоть понимаете, что изменили присяге? Вы понимаете, что формально Лакшман Чагатай был в своем праве?

– Нас выкупили у Тулипало, как скот, – запальчиво возразил пленный, изрядно вымотанный собственными воспоминаниями. – Это… это присяга изменила нам.

– И тем не менее, наказание за все ваши «подвиги» – смерть.

– Я готов! – с мрачной решимостью подтвердил Ёдгор Фуин.

Учитель Доо выглянул из кибитки и окликнул крутившегося поблизости стажера-Пиккья.

– Уважаемый! Не в службу, а в дружбу: принеси водички, а то раненому горло нечем промочить…

Не просто так он отослал соглядатая. Но чего ждет? Сам решения принимать не хочет… теперь я должен сделать ход? Я прислушался к каравану: рядом посторонние не отирались. Что же, рассказ сотника меня впечатлил. Сам он никак не выглядел закоренелым злодеем, солдаты готовы были отдать за своего командира жизнь, а полководческие способности были видны даже невооруженным взглядом. Но нужен ли мне его долг?

Наставник ждет. Пора принимать решение. Взрослое, с полной ответственностью за последствия.

– Позволять вам разбойничать дальше, – уверенно начал я, чуть откашлявшись, – непозволительно. Казнить?.. все равно кто-то избегнет справедливого наказания, схронов у вас наверняка хватает. Я предлагаю службу. Тяжелую, скучную, но и опасную службу в глухом горном уголке. Там недавно случилась попытка самовольного захвата территорий частным лицом.

– Не получится, – перебил меня наставник. – Иса не имеют права брать под свою руку войска.

– Какие войска, наставник? – удивился я. – Где ты видишь войска? Это небольшой отряд кризисных управляющих, с чуть усиленной защитой – от хищных зверей и разбойных людей… Места-то там дикие.

– А-а-а, ну да, кризисные управляющие, конечно… Так вот они какие, – мудро кивал Учитель Доо, а пленный переводил с меня на него и обратно непонимающий взгляд. – Да, кризис управления – это не шутки, только такие люди для его разрешения и нужны.

Я снял с шеи семейный перстень-печатку, нанизанный на цепочку, и извлек из мешка чистый пергаментный свиток в футляре – как любой потомственный бюрократ, хранил небольшой запас на всякий случай. Учитель Доо уже растирал тушь в походной тушечнице... Знаю, эти распоряжения никто не сможет отменить. Отцу, возможно, придется разгребать их последствия, но воспротивиться принятому мною решению не сможет и он – гордость не позволит. И, возможно, позже никуда не годному младшему сыну не отвертеться от наказания за самоуправство… Я к этому готов.

Через пару часов новоназначенный начальник административного десанта, слегка пошатываясь – рука у Учителя Доо все же тяжелая, – растворился в ночи в сопровождении хранителя. Ушел незаметно от глаз шпионов-Пиккья, Сию обо всем позаботился. Наш котик стал умелым мастером иллюзий и мог отвести глаза любому. Я напряженно следил за обстановкой в караване, но все было тихо, «сбегающего» пленного не обнаружили. Да и Хранитель Сию вернулся назад весьма довольным, с куском колбасы в зубах. Откуда стащил? Думаю, что очень скоро компания скромных служащих в блестящих доспехах направит копыта своих коней к деревушке Муле, где в укромной долине высится трехэтажный особняк-крепость с красной дверью, а окрестные крестьяне забыли имперский пригляд. Я настоятельно рекомендовал им занять башню, даже если сейчас она не пустует, и обеспечить охрану сельского чиновничества и безопасность жителей. Официально оформит их на эту службу глава управы города, местного «нервного узла», подчиняться будут тоже непосредственно ему. А для любого проверяющего все предложения были зафиксированы на бумаге и закреплены печатью высшей семьи Иса, не думаю, что кто-то осмелиться оспорить их назначения.

– Уважаемый учитель, – почтительно поклонился наставнику, – как ты думаешь, нам с тобой когда-нибудь попадутся нормальные разбойники?

– Поищем, – бодро отозвался тот.

9. Смерть героям

Я сидел за обшарпанным столом провинциальной гостиницы и с удовольствием ужинал полезной гречневой лапшой, даже не помышляя опрокидывать ее на пол. «Можно вывезти Иса из Шусина, но Шусин из Иса не вывезешь никогда», – теперь, в Шусине, мне стала понятна старая семейная поговорка. Это трудно объяснить, но я был дома. В отдельной миске горкой высились чуть прихваченные жаром открытого огня кубики маринованной печени, переложенные колечками лука и пряной зеленью. Жена хозяина постоялого двора приготовила их специально для меня. Рана заживала успешно, но заботливая женщина, так напоминающая нянюшку, кормила такой едой, которая, по ее мнению, и мертвого поставит на ноги. На этой диете приобрел дополнительный вес, мышцы броней охватили ребра, потяжелели ноги и руки. Учитель Доо лишь смеялся: «Взрослеешь», – он все еще был шире меня в плечах.

Жена хозяина привычно нянчилась со мной.

– Тощий-то какой, – причитала, подсовывая под руку пышные лепешки, намазанные смесью тертого сыра и чеснока, – аж зеленый! Только глаза да нос торчат… У-у-у-у, ирод, совсем уморил парнишку…

«Ирод» согласно кивал, весело поблескивал глазами, и протягивал грубовато слепленную глиняную чашу под багровую струю густого терпкого вина с предгорий. Семья хозяина держала там виноградники. Перед ним в изобилии располагались миски с горячей лапшой, свининой в крахмальном кляре и солено-сладком соусе, ростками бамбука и древесными грибами – наставнику тоже похудеть не грозило.

Мы оставили изрядно пощипанный караван в разоренной дезертирами фактории у плато Алтыгель. Смогли выкупить лишь пару упрямых мулов: каждая скотинка была на счету. Туркис протрезвел, пришел в себя и содрал с нас за них впечатляющую сумму – семейное мастерство не пропьешь. Возможно, он таким образом хотел отыграться за историю с Ёдгором Фуином, загадочное исчезновение которого наделало большого переполоху. И хотя мы с наставником были ранены, а охранники-Пиккья, приставленные к нашему фургону, не видели и не слышали ничего необычного, ситуация с «побегом пленного» выглядела очень подозрительно. После неожиданного превращения недотеп в умелых воинов и триумфального вмешательства в ход сражения, не походили мы на доверчивых простачков, которых обвел вокруг пальца ушлый разбойник. Но и обвинить в сговоре с беглецом никто не решился.

Рана моя была достаточно серьезна, поэтому все же пришлось раскошелиться на мулов.

До ближайшего городка с постоялым двором добирались долго, Шусин не баловал густой заселенностью. На привалах заваривали лекарственные травы, меняли повязки… останавливались часто. И столь же часто объяснялись: только после утомительных расспросов, иногда больше напоминающих допросы, в наших подорожных появлялись печати постов военной администрации дорог. Не думаю, что в чем-то подозревали именно нас, скорее всего, власть здесь просто не любит чужих. Она и своих-то не сильно жалует. И вот, наконец, добрались до гостиницы, и уже пару недель я блаженствовал в тишине и покое чистой уютной комнатушки.

На постоялых дворах давно себя чувствовал как рыба в воде: расположить хозяев и подружиться с постояльцами – элементарная задачка. Здесь же вообще отдыхал душой. Не оставляло ощущение, что вернулся в родное поместье. Шусинцы были похожи на домочадцев, тех, кто окружал меня с самого детства. Такие привычные волосы всех оттенков русого, от медового до пепельного, узкие лица с острыми подбородками, серые или карие глаза. Только персиковый оттенок кожи столичных обитателей не совпадал с загаром разной интенсивности, которым отличались местные жители, много времени проводившие на свежем воздухе. Одевались тоже чуть иначе, чем в Бахаре: халаты короче, штаныуже, сапоги выше. Куртки застегивались по плечевому шву и имели стоячие воротники. Женщины прикрывали волосы яркими платками, следя, чтобы ни одна прядь не выбилась наружу. Юноши и девушки обматывали шарфы вокруг пояса, а десятки длинных тонких кос, украшенных блестящими монетами и яркими бусинами, стягивали в высокие хвосты. Взрослые мужчины носили строгие пучки и убирали их под шапки, простые суконные или отделанные мехом. Мы с наставником потратили кругленькую сумму, чтобы одеться соответствующим образом, и теперь я отличался от всех лишь цветом глаз, они у меня зеленые, мамины. Учителя Доо в рыжем лисьем малахае легко можно было принять за степняка – их здесь тоже хватало. Как одежда меняет облик, выявляя сокрытое! Без сомнения, в наставнике течет кровь степняков, но степняк, входящий в императорский дворец как к себе домой?.. И я впервые крепко задумался: к какой же семье принадлежал на самом деле мой учитель?

На постоялом дворе встречались лишь простолюдины с вытатуированными колосом или буйволом на висках: крепкие, закаленные трудом и загорелые до красно-кирпичного цвета мужчины и женщины, степенно и даже церемонно вкушающие добротную пищу в общем зале. Но по вечерам столики для азартных игр не пустовали и здесь, вкуснейшее местное вино лилось потоком, бродячие сказители радовали преданиями старины.

…В схватку ринулся воин сердитый,

Покраснел над степями восток.

Злобный демон, могуч и высок,

Пышет ненавистью ядовитой.

Текудер на него напал,

Будто беркут слетел на добычу.

Ухватился за шею бычью,

За рога он врага берет,

Под колени берет и за пятки,

Крутит-вертит он взад-вперед

Силача, побежденного в схватке.

Как ударит оземь с размаха –

Разлетаются комья праха,

Вырываясь из глубины,

Демон страшный повержен в землю:

Только уши одни видны! [32].

– Мой прадед видел эту битву! – с пьяной хвастливостью перебил сказителя щуплый мужичок, привалившийся к боку дородной супруги. – Текудер ка-а-ак...

– Не вопи, дай послушать, – наградила его подзатыльником жена. – Твои байки уже на зубах навязли.

– Змея, – мужичок стряхнул с халата плеснувшее из глиняной чаши вино и подпер кулаком подбородок, отвернувшись.

– Сам балабол, – отмахнулась супруга.

Наблюдать публично представленную интимную семейную сцену было неловко, но для остальных такая перепалка, казалось, была в порядке вещей.

– Учитель Доо, – шепнул я, – почему эта женщина ведет себя так… скандально?

– По закону каждый мужчина Шусина должен отслужить в армии. И пока они служат даже малый срок в войсках Тулипало, их матери, сестры и жены самостоятельно ведут хозяйство. Пасут табуны и отары, возделывают виноградники, чайные плантации и рощи масличных деревьев, отражают атаки диких зверей и грабителей. А если мужчина погибает на службе, то ответственность за семью полностью ложится на их плечи, – наставник уважительно кивнул, подтверждая свои слова. – Как можно принудить таких женщин к безропотному повиновению, если они способны дать отпор кому угодно?

– Но ведь есть враги, с которыми они не в силах справиться? – Слабая женщина может дать отпор? Сомневаюсь…

– Есть. Но с ними не могут совладать и мужчины. Именно поэтому мы слушаем уже пятую версию сказания о Текудере.

– Твой ученик… – вопросительно взглянул в непроницаемые глаза наставника.

– Бывший ученик. Наши дороги к тому времени разошлись: он закончил обучение и вернулся сюда, в родную деревню, которая подвергалась набегам степняков, а меня Судьба увела из Шусина. – Учитель Доо умолк, задумавшись. – Мягкое сердце, Уль Таль, – я улыбнулся: забавное ученическое имя. – Добрая душа, воплощенная в мощной плоти – вот каким был Текудер. Главным для себя считал служение людям, их защиту от опасностей. А я всегда считал его подвиг, воспеваемый сказителями, опрометчивым поступком.

– Жалеешь?

– Немного, – согласно кивнул наставник. – Отговорить его от участия в битве все равно не получилось бы, но будь я рядом, возможно, смог бы спасти, исцелить раны…

– …Шусин почитает память героя! – донесся выкрик, подкрепленный шлепком ладонью по столешнице, из доселе тихо переговаривающейся компании. – Наши деды и прадеды отдавали последнее, чтобы на месте сражения с демоном поставить изваяние…

– Какая польза мертвецу от истукана? – горячился собеседник кричащего, тоже повышая голос. – Только деньги зря потратили!

– Нам польза. Нам напоминание. Мы должны знать, что есть люди, которые пожертвуют собой ради других…

– Если бы войска Тулипало не щелкали клювом, нужда в таком подвиге никогда бы не возникла, – парировал оппонент.

– Никто не знает, где тот последний рубеж, за которым исчезает мысль о сохранности собственной шкуры, – тихо уронил из-за соседнего стола сухонький старичок, зябнущий даже в ватном халате. – Иногда ты и только ты ограждаешь народ от смертельной опасности. Спасешь лишь себя – умрешь для людей. Погибнешь ради всех – будешь жить вечно.

Спор пресекся. Кричавшие тут же замолкли и сконфуженно уткнулись в винные чаши и миски с лапшой. Здесь все еще чтут стариков?

– Расскажи о нем, – попросил наставника.

– Потом. Пока доберемся до его деревни – все успею рассказать.

– А зачем нам туда?

– Я не был в Шусине с того времени, как меня настигла весть о гибели Текудера, – Учитель Доо тщательно промокнул губы льняной салфеткой и положил ее на край стола: вечерняя трапеза закончилась. – Сто лет прошло, пора отдать долг памяти.

Перед отъездом удалось уговорить хозяев обменять с доплатой мулов на двух лошадок. Содержатель постоялого двора долго чесал в затылке: на кой ляд нужны эти недомерки? – но жена, сердясь на недогадливость мужа, бросила:

– Ты семьям с ребятишками в аренду их сдай, все проще им будет за хворостом в леса бегать. Лошадок-то малым детям кто доверит? А так – все при деле.

Так вот мы и стали обладателями еще не старых кобылок, пегой и мухортой, смирных и неказистых. Но я был рад и таким: у них по четыре ноги и неплохая скорость бега. Наши костюмы для верховой езды дополнили ватные куртки, меховые шапки и теплые шарфы из шерсти альпаки. Руки согревали перчатки с обрезанными пальцами. По ночам траву уже прибивало инеем, и сейчас дыхание наших лошадей вырывалось из ноздрей паром, мгновенно становящимся частью утреннего тумана. Сию, скользящий рядом в энергетической форме, тоже почти растворился в нем. Сегодня его оскорбили до глубины души: я предложил навьючить на изрядно подросшего синего монстра дополнительный мешок с теплыми одеялами, а Учитель Доо вообще выдвинул предложение сэкономить на покупке одной лошади. Ни грузовым, ни ездовым котом хранитель быть не согласился и с возмущением сбежал от нас в туман, пока мы не нашли ему еще какого-нибудь гадкого применения. Ровный перестук копыт, ветер в лицо, ожидаемый рассвет… мы скакали навстречу новому дню. С удовольствием отдался бегу лошадки, даже такому неспешному.

Солнце заливало золотом холмы и долины предгорий Тянь-Мыня. Ровные ряды виноградников, аккуратные квадраты масличных рощ, уже раскрашенные по-осеннему, тучные стада коров и многочисленные отары овец, пасущиеся на склонах. В Бахаресейчас деревья еще зеленые, они не каждую зиму сбрасывают листву, а если сбрасывают – то ненадолго. Но климат Шусина более суров. Клены, липы, рябины уже примеряют янтарь и багрянец. Северные холодные ветра окатывают проезжих золотыми водопадами листвы, срывая ее с раскинувших над долиной свои кроны древних великанов гинкго. Осенью сердце щемит печалью.

Несмотря на необъятные просторы провинции, дома редких деревень здесь теснились друг к другу, как овцы в отаре. На юге, там, где люди не могут найти лишнего свободного места, жилища были обязательно окружены двориками и высокими каменными заборами, обеспечивающими в тесноте хоть какую-то иллюзию уединения. Вторгаться в личное пространство семей не дозволялось посторонним. Здесь же селенья были окружены деревянным тыном, обеспечивающим защиту от хищников и лихих людей, а внутри община жила сплоченно: двери в дома не запирались, общая площадь собирала то сельский сход, то играющих детей, то сплетничающих кумушек, а низкие ограды палисадников с яркими осенними цветами лишь намеком отделяли друг от друга дворы. Кое-где в тех дворах высились резные столбы, знакомые по родному поместью. Вокруг столбов гоняли по кругу привязанных арканами верховых красавцев-коней, – гнедых, соловых, серых в яблоках, – чтобы те не застоялись. Не всегда календарь деревенских работ позволял выгуливать детей ветра на охоту или скачки, а отпускать их в табуны осенью было небезопасно: звери тоже готовились к зимовке, а породистые выезженные кони очень дорого стоят. Отец дарил их самым важным гостям.

Вот так, неторопливо, мы ехали от деревни к деревне. Вдыхали полной грудью аромат увядающих трав долин, любовались лесами, наброшенными на покатые плечи холмов сверкающей бобровой шубой, общались с неразговорчивыми, немного угрюмыми, но неизменно гостеприимными жителями провинции. Им нечасто доводилось встречать путешественников, и чтобы послушать новости о том, что творится за пределами тына, набивались полные залы деревенских кабачков. В дороге с интересом внимал повествованию Учителя Доо о его ученике-герое.

– Почему люди неохотно восхваляют тех, кто имеет право на хвалу? Почему не позволяют себе восхищаться теми, кто достоин восхищения? – кони пофыркивали, трензеля уздечек и стремена немелодично позвякивали. Мы ехали шагом по узкой тропе, ведущей на запад от имперского тракта. – Признать чужой ум и талант, преклониться перед мастерством... неужели это так сложно? Сложно. Сложно принять очевидное: мало кто из живущих способен покорить вершины духа. И тех, кто стремится вверх, виртуозно мажут грязью отставшие, чтобы «не высовывались». Боятся, что это умалит их исключительность и величие в собственных глазах. Врут даже себе, – наставник с удовольствием глотнул из фляги и протянул ее мне… ничего особенного, просто вода. – Объявляют вершины фикцией и обманом – то, чего не способны достичь сами, просто удаляют из своей картины мира. Грош цена такой самооценке. Истинное величие не затмят чужие достоинства. Тот, кто стоит на вершине горы, с радостью встретит поднявшегося – места хватит на всех. Мои ученики были талантливы и сильны, но первый занял особое место в сердце…