Текст книги "Не оставляющий следов: Обретение (СИ)"

Автор книги: Елена Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

– Учитель, а почему эта женщина постоянно рассказывала, куда какое приношение для Бабы она положила? У нас обычно молятся тихо, просят Судьбу беззвучно. Она сама читает в наших сердцах.

– Дело в том, Аль-Тарук, – наставник протирал кружку снегом, – что духи даров не видят. Между духами и людьми пролегает барьер «взаимной слепоты»: человек не ощущает их присутствия, и это нормально, но и духи тоже не замечают приносимых жертв и самих жертвователей. Только колдуны служат посредниками между нашим миром и миром изнанки. Духи нас не видят, но они нас слышат. Поэтому женщина, пришедшая сюда без колдуна, сама рассказывала духам, что куда она кладет и что хочет получить взамен.

– А почему ты назвал себя местным именем? Думаешь, оно прибавит весу твоим словам? Тал Хэ-э..

– «Тал Хээрин Арслан» переводится как «Степной лев», – Учитель Доо усмехнулся. – Так нарекли варвары в те далекие времена, когда мои отряды гоняли их по всей степи, оттесняя от границ империи. Не думаю, что это имя забылось в юртах десяти племен: когда-то им пугали детей.

Кто же ты такой, мой наставник? Предводитель отрядов, завсегдатай дворцов, обитатель дна… кто ты настоящий?

– Странник Судьбы и Учитель. И нет, я не читаю мысли, просто вопросы написаны крупными буквами на твоем лице.

– Холодно, – я поежился, сменив тему. – Куда двинемся дальше?

– Да куда угодно. Все, что было необходимо, ты здесь уже исполнил, друг мой, – костер выстрелил искрой. – И исполнил весьма неплохо. Как, кстати, твоя рука?

– Ничего, уже не болит, – я кинул взгляд на запекшуюся ранку. – Но крови вытекло…

– Перед сном воспользуйся нашей универсальной мазью… Давай-ка уже готовиться к ночевке.

Мы расстелили на прогретой костром земле кусок толстого войлока, уложили рядом подстилки и, подкатившись с двух сторон к теплым бокам Хранителя Сию, уснули с чувством выполненного долга.

Утро встретило хрустким прозрачным воздухом и легким морозцем. Небо сияло, точно ограненный кристалл. Из-под копыт лошадей убегала земля, ни на пядь не приближая линию горизонта. Что нам делать теперь? Слишком быстро удалось исполнить должное, и вот потерялся смысл нашего дальнейшего пребывания в этом новом, незнакомом мире, который с осторожностью открывался нам навстречу. Однообразие равнины лишь иногда нарушали укрытые снегом камни и сухие ветки редких кустарников. Нечастые красоты пейзажа воспринимались истинной драгоценностью. Я вспомнил рисунки в кабинете отца, выполненные в лаконичной манере и черно-белых тонах: юркая птица, запутавшаяся в ломком сухом ковыле, тщательно, с любовью, выписанный скромный дикий цветок… Моя прапрабабка родилась в этих суровых местах и всю свою жизнь тосковала по степи – я вычитал это в ее дневниках. Чем же пленила ее сердце скудная скупая земля? Воздух мерцал необычным сияньем, стиснутый заснеженной твердью и плоской крышей неба… Верх не отличался от низа и был таким же льдисто-голубым. Скелетики караганы и прошлогодней полыни сплетали причудливое кружево вокруг темнеющих валунов. Да, теперь ощущаю, что эти места способны покорить и меня: оставленный позади черный силуэт каменного багатура, готового сразиться с самим небом, так и просился на полотно.

Долг, который вел сюда, был исполнен. Почему бы теперь просто не поглазеть на незнакомый край? Хотелось бы увидеть здешнюю весну, бабка с особенной нежностью вспоминала ее. Учитель Доо тоже наслаждался степным ветром – его ноздри трепетали, жадно вдыхая снежную свежесть, а глаза довольно щурились, словно их не беспокоили розоватые рассветные лучи. Неторопливо направляя мухортую навстречу солнцу, он словно сбросил весь груз забот, отягчающий плечи. Не думаю, что станет возражать против того, чтобы побродить здесь подольше.

Наставник и не возражал. Только предложил добраться до ближайшего приграничного городка – согреться, отъесться и нанять проводника, чтобы не вторгнуться ненароком на территорию зимних стойбищ кочевников. Они такого не любят.

Весна началась внезапно, и как-то вдруг разом снег ушел. Насовсем. Солнце целый день жарило с небосвода, потрескивая обломками скалящихся с холмов разрушенных временем камней, немедленно поросших молодой травой. Кое-где холмы осыпались щебнем, но осыпь тут же атаковала юная полынь. Откуда-то взялась тьма ручьев и речушек, деловитоперетаскивающих в облаке мути булыжники и валуны. В низинах раскинулись пестрым дастарханом дикие тюльпаны и маки, а в тесные голенища сапог каким-то чудом набивались причудливые бутоны сараны.

Равнина не была столь уж ровна: мохнатые кочки, покрытые пучками ковыля и змеёвки – остатки неравномерно вымытой почвы, – затрудняли продвижение. Проводник на мохнатом коньке ужом вился поодаль. Да, мы обзавелись необходимымсопровождением, наняв в специальной конторе уроженца кайджунских степей. Наши лошадки отставали, не были привычны к передвижению по такому покрову, как,впрочем, и мы с Сию. Он снова предпочел упаковаться в заплечный мешок, – только голова торчала наружу.

Когда проводник представился при знакомстве, Учитель Доо переспросил:

– Точно Энебиш?

– В детстве болел, – смутился молодой, но уже потрепанный жизнью мужичонка, подбирая поводья.

– Что это означает? – тихо спросил я у наставника позже, когда мы уже ехали следом за сидящим кулем в седле степняком. Странная посадка… но, наверное, ему так удобнее.

– Его имя переводится как «Не этот». Нетипичнодля обитателей здешних мест, ведь они уверены, что имя определяет судьбу. Сына можно назвать так пренебрежительно лишь в исключительном случае, отгоняя злых духов, чтобы те не позарились на младенца.

Наш проводник был самым обычнымварваром: смуглым, плосколицым, остроглазым. Язык империи знал неплохо, изъяснялся бегло, хотя и не всегда понятно. Во время отдыха он садился у костра на корточки, опираясь о землю только носками сапог. Поначалу мне показалась нелепойего громоздкая обувь, но потом вполне оценил ее практичность – прочные негнущиеся голенища становились удобным сиденьем, а острые загнутые носки можно было использовать в качестве шпор. Яв своих сапогах для верховой езды мог присесть лишь на камень или кочку, а шпоры вечно цепляли плотный войлок травы. Елон шумно, громко чавкая и вылавливая немытыми пальцами вкусные кусочки – пришлось закрепить за ним отдельную чашку, чтобы не пускать к общему котелку. На ночь укутывался в мохнатую шкуру и спал прямо так, на земле. Я старался расстилать свою подстилку с наветренной стороны: уж больно эта шкура воняла. Но в целом Энебиш казался простым, веселым и разговорчивым человеком, не обремененным интеллектом. Больше всего он боялся грозы и был буквально помешан на драконах.

– Я сам видел, вот как тебя вижу, – трещал он, как всегда, на привале, проглатывая половину согласных звуков, отчего некоторые слова звучали странно. – В колодце спит. У стойбища колодец, там он спит. Пестрый такой, цветной. Ничего-ничего, уже степь проснулась. Проснется и он. Но тс-с-с, молчок, – он приложил грязный палец к губам и хитро прищурил и без того узкие глаза.

– Почему?

– Шусы придут, отберут, – это он нас, имперцев, так называет? – Они драконов забирают. Набегут, засыплют колодец жгучей травой, дракон заплачет и вылезет наружу, а тут они его – хвать! И к себе увезут. Во дворец повезут. Знаешь дворец? Он как юрта у нашего вождя-беки, только большой. И дракона делают главным каганом. Они всегда так… – Энебиш мечтательно сощурился. – Женщин капризных к нему приводят, вином хмельным голову туманят… ай-я! забывает дракон про небо в степи.

– А вам зачем драконы?

– Как зачем? Глупый ты совсем. Они делают дождь. Драконы красивые, толстые… только ленивые, – он поцокал языком. – Ой-ё, какие ленивые. Если драконов много, тогда гремит редко, потому что ленятся все. Каждый надеется на другого. Если драконов мало, то гремит часто. Думают – на кого надеяться? И кричат сами. Но сейчас нет драконов совсем. Уж который год живем без драконов. Всех шусы к себе увезли. Никто не кричит. Нет дождей, плохая трава.

– А раньше…

– Раньше драконов было ой-ё, много! – проводник восхищенно покрутил головой. – Они паслись с кобылицами.

– Это как?

– Ты не знаешь? У-у, глупый какой! Ну, слушай.

Оказывается, драконы рождаются и умирают на Луне. Но житьтамим скучно – на что там дивиться?Луна себе и Луна. Они прилетают в кайджунскиестепи, потому что степь – это самое прекрасное место на свете. Где еще найдешь столько неба? Гром и молния – это ихссоры и драки, озера и ручейки – местасна и покоя.Зимой онидремлютв камняхили на дне колодцев. Если видишь обледеневшую скалу– это пар от дыхания дракона застыл на морозе. Полезешь в скалы – разбудишь дракона,и он разразится грозой. От зимних гроз нет спасения, молнии испепелят растяпу. Если дракона не вовремя разбудить или лишить дома, то он, неприкаянный,начинает бродить туда-сюда. И чем дольше бродит, тем больше обрастает когтями. Злой становится, даже может убить. И съесть.Но если драконам не мешать, то дожди идут изобильно, травы родятся богатые, скот становится сытым, а степняк – довольным. Так и живут в прекрасных степях, мудрые и могучие, и все их почитают, низко кланяются при встрече. А когда приходитвремя умирать – превращаютсяв облако и возвращаютсянаЛуну.

Летом они вольно резвятся в облаках, катаются по небу и бьют хвостом. Часто бывали раньше битвы драконов. Иногда кто-то промахивался по сопернику и падал на землю. Ударившись, превращался в лунного жеребенка… или лунную деву. Их можно было забрать себе и дождаться потомства– детей грозы. Благословен род, в котором рождалисьтакие дети. Его ждала высокая судьба. Сыновья лунных дев на спинах лунных коней кровавым ветром проносились по степи. Старики помнят, как гремели громом копыта их лошадей, как рыдали женщины всех десяти племен, когда мужей и сыновейуводили в полон. В ярости битвы ушли страшные воины в степные преданья, и память о них живет брызгами крови на белых кошмах. Давно уж не падают на землю хозяева небес, не резвятся над степью. Давно уже дети грозы не собирают свою смертельную жатву. Но в миреплемена не живут до сих пор: стычки, ссоры, старые обиды...

– Это он хенговимеет в виду, – пояснилУчитель Доо, казалось, совершеннонеслушавшийразглагольствованияЭнебиша. – Навели они шороху здесь, пока не присягнули владыке Бахара и не растворились в империи. Если верить старым летописям, хенгиобладали весьманеобычной внешностью, а их язык не имеланалогов среди степных наречий. Мы до сих пор не знаем,правильнолитрактуемтеихнемногиерукописи, которыедошлииз глубиныседых веков.

– И только лишь небо знает, – процитировал я в ответ строки из трактата Учителя Куфа. – Но небо молчит.

Это действительно был край, где царило небо. Не спорю, весной и на земле было чем любоваться, но, как утверждал проводник, жизни той красоте было не больше месяца, а затем цветы начинали стремительно увядать, трава выгорать и превращаться в сухой колтун желтовато-бурого цвета. Небо же было всегда неизменно прекрасным. И оно было везде, куда только мог дотянуться взглядом. Облака выписывали тонкую белоснежную вязь, журавли танцевали брачные танцы, беркут, как осенний лист на воде, кружил на распластанных крыльях, высматривая добычу. Оно жило своей жизнью, полной чудес… и я даже верил, что в нем могли кувыркаться драконы. Сию, по крайней мере, с тоской посматривал на птиц, мечтая к ним присоединиться, но толстая попа мешала.

Энебиш радовал нас непритязательными степными сказками, и они одни на этой древней земле казались правдой. Я почти поверил, что и страшные ведьмы, и одноногие черти существуют на самом деле, а обережный круг вокруг наших стоянок рисовал автоматически. Так же привычно полировал вечерами острые грани тешаня. Подарок Текудера – или все же де Нороны? – был отреставрирован профессиональным оружейником Рангана. Да, сталью и техническими изобретениями славилась Канамарка, но кто лучше урожденных воинов может привести в порядок традиционное оружие? Декоративные накладки или пушистые перья эму, призванные скрыть смертоносный блеск металла решили оставить для Бахара, поэтому сейчас ничто не мешало мне любоваться хищными обводами его пластин, украшенными искусной гравировкой. Что там было изображено? Конечно лошади, что же еще? – ведь это Шусин.

Сегодня я подумал, что погуляли мы по степи предостаточно, настала пора возвращаться. Или, быть может, имеет смысл пройти по кромке до границы с Бахаром? Я уточнил у проводника, так вполне можно сделать, путь был безопасен. Нужно будет обсудить за ужином маршрут. На землю пала ночь, как всегда внезапно и неотвратимо. Стремительный закат полыхнул пожаром, в этот раз сизо-пурпурным. Я обожаю этот особый свет, разлитый в вечернем воздухе, когда румянец неба подергивается пеплом сумерек. Солнце село, стерев за собой линию горизонта. Ветер мерцал созвездиями, искры только что разожженного костра вторили им, штопором ввинчиваясь в небо. Учитель Доо, укоризненно покачав головой, вытолкнул носком сапога из костра часть топлива – слишком яркий огонь. Не стоит привлекать ненужного внимания к месту ночевки. Мир притих в настороженном молчании. Что-то тянуло, давило, и даже наш словоохотливый степняк, словно чувствуя как устало ворочается на своем ложе Вселенная, странно притих, время от времени вслушиваясь в искрящуюся звездами мглу, обнимающую нас со всех сторон.

Сухой навоз горел неярко, лишь чуть освещая лица и руки, согревающие воду в кружках. Там же размочим сушеное мясо, заедим твердыми комками соленого сыра – да и хватит пока, не до разносолов. В ночи таится опасность, я чувствую это каждой клеточкой тела.

Послышался топот, звяканье сбруи и шумное дыхание коней. Около десятка чернильно-черных теней пронеслись в километре от нас. Степь коварна: она и опасна, и безопасна одновременно – в ней трудно скрыться, но так же трудно незаметно подкрасться по ровному столу земли. Энебиш выдохнул с явным облегчением, его глаза вильнули на секунду в сторону и вновь засияли честно и открыто. Не нас ли ищут во тьме лихие всадники? – вдруг подумалось мне. А ты, голубчик, не ведешь ли к ним, на убой? Пальцы привычно огладили полированные бока тешаня. От проводника не укрылся мой жест. Через какое-то время он встал и, беззаботно насвистывая, отошел к отложенным в сторону вьюкам. Взял свой. Готовится ко сну? Рановато, конечно, но кто знает, может быть, он сегодня устал больше обычного. Я пожал плечами и отвернулся, а пять минут спустя услышал храп коня и топот, удаляющийся от нас в ту же сторону, куда проскакали тени. Удрал! Догнать? Выпытать все его замыслы насчет нас?.. Или пусть бежит? Он нам не помощник, если дело дойдет до схватки, скорее наоборот. Учитель Доо все это время сидел неподвижно у крохотного костерка. Глаза его были закрыты, а руки расслабленно покоились на ножнах сабли, неизвестно как и когда очутившейся на коленях. Время тянулось, медленно перемалывая мгновения. Огонек костра потух. Лошади, которых мы так и не удосужились расседлать, позвякивали металлом сбруи. Глаза, привыкшие к темноте, не видели опасности, но сердце ощущало ее.

Из темноты донесся душераздирающий крик. Женщина. Мы не одни в этой степи и, видимо, показались грабителям менее желанной добычей. Тональность зова менялась от яростной до отчаянной – раздумывать было некогда. Мы вскочили на коней и понеслись, не размышляя о грозящей опасности. Вдруг с неба упала молния. И еще одна. И снова. Тучи не скрыли небо, гром не гремел, дождь не пролился на землю, звезды сияли все так же ярко. Только серебряно-белые скелеты невиданных небесных деревьев беззвучно прорастали до земли, болезненно вздрагивающей под ногами. Мы мчались туда, где вырастал льдистый лес. Порывы своевольного ветра разносили по степи пронзительный визг и исступленные вопли гнева и боли. Всполохи сверкали не только над головой, но уже и слева, и справа, небо раскалывалось,как огромный казан. Лошади, обычно послушные, хрипели и норовили свернуть с пути, прочь, подальше от буйства стихии. Их приходилось направлять усилием воли и ударами кнута.

Посреди разгневанного неба стояла кибитка – эпицентр этой странной грозы. Посеченный саблями намет зиял прорехами, одна оглобля торчала вверх под острым углом, упряжные бились, запутавшись в постромках, не имея возможности убежать. Содержимое было вывалено на землю и разбросано вокруг. Пегая шарахнулась от бьющегося в конвульсиях коня разбойника, наступив на что-то плотное и мягкое, будто тряпичная кукла. На полном скаку свесившись набок, я взглянул в обугленное лицо нападавшего. Явно мертв. Вот еще один, и еще... Но все это зацепил лишь краем глаза, ибо взгляд был прикован к необычному зрелищу.

Привалившись к высокому колесу, как в припадке тряслась девица. С ее пальцев непрекращающимся потоком срывались разряды молний. Наэлектризованные косички встали дыбом, разорванная одежда развевалась под шквалом невидимой бури, а в глазах, распахнутых на пол-лица, океаном плескалась боль. Я кинулся к ней, не раздумывая ни секунды, подхваченный чем-то, что выше меня. Зачем? Что должен сделать? Но сделать что-то был должен. Сию в энергетической форме прыгнул сверху и накрыл ее как одеялом, впитывая изливающуюся силу. Плотно прижал к ней хранителя, заключив их в оковы объятий, чтобы девице не удалось сбросить невидимого кота. Она билась в моих руках, норовила то пнуть по голени, то заехать в лицо головой. Боль соединила нас, спаяла воедино. Кажется, всех в тот момент затянуло в омут муки... Жесткие руки Учителя Доо властно оторвали нас друг от друга, и я рухнул на колени, прижимая ладони к груди. Казалось, что они будут черны, как обугленные головешки, – но нет. На вид ничего страшного, только где-то внутри, под кожей и костями жгло небесным огнем. Я будто спрыгнул со спины несущейся вскачь Судьбы, вернулся в реальность и настороженно огляделся.

– Все мертвы, – успокоил Учитель Доо, устраивая затихшую девицу поудобнее и прикрывая ее стеганой курткой: ночи здесь холодные. – И наш проводник с ними... «Не этот»! Воистину, ничтожное имя подходит ничтожеству. Хотя, конечно, обычные правила здешней жизни не распространяются на чужаков, но племенам степи не мешало бы напомнить древний обычай: жизнь дающего священна, – а мы преломляли с ним хлеб и делились водой.

Я с нетерпением ждал, когда наставник закончит обрабатывать мои руки. Никогда не думал, что ожоги причиняют такие страдания. Даже недавнее ранение не могло сравниться с этой тянущей болью, вызывающе нудящей под повязками с универсальной мазью. Рядом лежала девица, не подавая признаков жизни, но вряд ли наставник стал бы укладывать труп рядом со мной.

– Кто они? Почему напали на кибитку? Как кибитка оказалась здесь одна, а не с кочевьем?

– Вижу, ты приходишь в себя, – улыбнулся он мне, и легкий след беспокойства ушел из глаз, ставших вновь безмятежными. – И я должен указать тебе на принципиальную ошибку.

Я понятливо кивнул: наставник, в отличие от меня, проверил,не опасны ли нападавшие, прежде чем бросился на помощь. Если бы кто-то оказался живым и боеспособным, я не смог бы дать отпор, занятый борьбой с девчонкой. А был бы один...

– Нас вели в засаду к разбойничьей шайке, – продолжил Учитель Доо, – да, на этот раз это были самые что ни на есть настоящие разбойники. Нечасто, но встречаются в «вольных землях» группы отщепенцев, изгнанных из племен преступников и чужаков. На парочке трупов я обнаружил нездешние амулеты и оружие.

– Это я уже понял, – поддержал наставника своим наблюдением. – Наш проводник уж очень юлил взглядом, когда проскакал отряд. Но почему они сменили цель?

– Судя по всему, перед нами находится кибитка ведьмы. Только они рискуют передвигаться в одиночестве, изредка и ненадолго прибиваясь к крупным кочевьям. И лишь те, кому нечего терять, и чужаки, которые не знают, чего нужно бояться, осмеливаются напасть на них. Ведьм охраняют суеверия и строгие табу местных жителей. Но по легендам, они знают все о волшебных кладах. Думаю, ход мысли разбойников дальше можно не воспроизводить.

– Разве девчонка, пусть даже ведьма, способна кочевать в одиночку? Разве сможет она выжить одна?

– Я не-э одна. Я был… была не-э одна, – низкий грудной голос с сильным акцентом вмешался в нашу беседу.

– Как ты, девочка? – приблизился к ней наставник. Она рефлекторно шарахнулась в сторону, но тут же со стоном упала навзничь. – Не бойся. Если ты слышала все, то поняла, что мы могли быть на твоем месте. Понимаешь? Ты понимаешь, о чем я говорю?

Она медленно, не сводя с учителя глаз, кивнула. Он столь же испытующе разглядывал ее: острые скулы треугольного лица, раскосые глаза с тонкими веками, твердо очерченные полные губы и упрямый подбородок. Жесткое лицо, хотя и принадлежит юной особе. Притягивали взгляд многочисленные косички, серебристые в свете луны, и глаза – прозрачные, почти бесцветные. Странно, степняки обычно смуглы и темноволосы.

– Кто-то еще был с тобой?

– Эмэ… бабушка, – с трудом подобрав нужное слово, ответила она, отвернувшись. Лунный свет метнул в глаза иглы слез.

– Сможешь проводить нас к твоему жилью? – Учитель Доо был необычайно участлив. – Или сначала стоит отдохнуть?

Она кивнула. Хм… согласилась не сразу – к чему такая таинственность? Или просто долго вникала в смысл предложения? И не слишком ли любезен наставник с приблудой?

Ко мне силы почти вернулись. Хранитель Сию, без чьего деятельного участия мы обойтись никак не могли, вообще искрился энергией и даже, казалось, смог еще подрасти… да уж, по Бахару мы, кажется, будем водить синюю громаду. Или он этого и добивается: сравняться в размерах со своим кумиром, добрым танджевурским слономГасаром? Пожалуй, уже и сравнялся, вот только красные перчатки трагически снижают весь пафос образа – хихикнул про себя. Сию бросил на меня подозрительный взгляд и вернулся в физическую форму. Девица вздрогнула от неожиданности, когда у ног материализовался толстый и красивый серый кот, деловито распустивший по плечам щеки и сложивший под пузом крепкие лапки. Гордо отвернулась, но украдкой бросала настороженные взгляды на хранителя, шепча под нос какие-то слова. Молится, что ли?

Времени с наступления темноты прошло не так уж и много. Осматривать место происшествия сейчас не имело смысла, даже яркий свет луны весьма обманчив. Но весеннее равноденствие уже миновало, и в последние дни рассвет наступал стремительно – стоит лишь немного подождать. Вот только раскидывать бивак не хотелось, все инстинкты кричали о необходимости поскорее убраться подальше от места, где неопрятными кучами то тут, то там темнели трупы людей и лошадей, а ноздри забивал запах горелой плоти. К светским беседам обстановка тоже не располагала, но я все же заговорил со степнячкой.

– Что у тебя болит? – спросил я у девицы, осторожно сжимая и разжимая покрытые холодящей мазью пальцы.

– Все, – коротко ответила она сквозь сжатые зубы и с трудом поднялась на ноги. Учитель Доо поддержал ее под локоть. – Мне к кибитке…

– Ты ничего не увидишь, темно, – попытался остановить ее я.

– Есть свет, – упрямица заковыляла к возку.

Нам оставалось лишь последовать за ней. Затопчет все следы, и как тогда разобраться в том, что произошло здесь на самом деле?

Свет луны блестел на оскаленных зубах и в уставившихся в небо глазах разбойников, тех, кто не обуглился в головешки. Будто следят. Хорошо, что Учитель Доо убедился, что они на самом деле мертвы. Тревожно ржали и всхрапывали запряженные в кибитку лошади, и я направился к ним. Проверил упряжь и постарался успокоить лошадей, нервно косящихся на мертвеца, повисшего на лопнувшей оглобле, – видно, останавливал кибитку. Обрезал постромки, но обе упряжные остались рядом с кибиткой, не сбежали. Одна сильно припадала на заднюю ногу – видимо, ударило той самой оглоблей. Да, вон на боку кровь – глубокая царапина и щепки, запутавшиеся в шкуре. Надо будет, чтобы ее осмотрел наставник, он превосходно разбирается в лошадях.

Судя по всему, разбойники застали врасплох спокойно едущих по степи ведьм. Почему они не встали на ночевку? Почему не обустроили защищенную стоянку, оградив ее обережными кругами и сигнальными колокольчиками? Что погнало женщин в ночь?

Я двинулся вокруг кибитки, время от времени перешагивая через трупы. Войлок намета лохмотьями свисал с железных ребер, открывая взору скромный дорожный скарб путниц и разворошенную постель. Похоже, девчонка спала. Когда мы с Сию бросились спасать неумеху, одежды на ней почти не было. Прочное деревянное основание кибитки осталось цело, во всяком случае, внешних повреждений не обнаружилось, кроме застрявших глубоко в досках нескольких стрел. Перешагнув через очередной труп, оказался перед выходом из фургона. Тут их было много больше, а запах горелой плоти – куда сильнее. Здесь произошла основная схватка.

Вход в кибитку загораживало утыканное стрелами тело женщины-степнячки, в отчаянном рывке вцепившейся в борт. Видимо, бежала спасать внучку. Умерла она мгновенно, из того десятка, а то и больше, стрел, что осторожно извлекает из ее тела прерывисто дышащая девчонка, три точно были смертельными. Наставник помог девице переложить ее тело на траву.

Затем разбойники ворвались внутрь через узкий проем, расширенный саблями. Упирающуюся девчонку вытащили наружу – вот след волочения… взрытая каблуками земля, влажная, пахнущая железом… кровь? Кончики пальцев окрасились темным. А вот и те, кто осмелились тронуть молодую ведьму: их будто раскидало в стороны от эпицентра взрыва. Кто это был – сейчас не узнать: обугленная корка покрывает тела, стальные детали амуниции намертво вплавились в головешки, даже земля под ногами спеклась в камень. Именно здесь что-то произошло со степнячкой, и мало никому не показалось. Другие разбойники остались там, где настигло их возмездие. Некоторые, самые сообразительные и осторожные, пытались бежать – вот они, сгинули вместе с лошадьми. Остальные кони разбежались.

Ага, вот и наш Энебиш лежит – хитрый, зараза. Он, пожалуй,имел шансы скрыться, поскольку находился дальше всех от девицы. Лицо цело, руки тоже, только напротив сердца выжжено все до кости. И его смешной конек упал, придавив хозяину ноги. Это невинное созданье было по-настоящему жаль. Единственного из всех.

Можно подвести первые итоги осмотра: нападение случилось внезапно, старую ведьму, бросившуюся на помощь внучке, убили сразу же, девицей попытались воспользоваться в своих целях, и она уничтожила нападавших молниями. Как? Почему не среагировала раньше? Вопросов меньше не стало, но их разрешить мы можем потом. В другом месте.

Вернулся к наставнику и степнячке. Помог завернуть в чистый кусок полотна тело старухи, перенести его в пустую кибитку, окропленную лишь россыпью кровавых капель – основная трагедия разыгралась снаружи, – закинуть туда же окованный медью сундук с вещами, который нападавшие успели скинуть на землю. Истоптанные драные кошмы брать с собой не стали. Отловили пасущуюся неподалеку лошадь – преданная, она не ушла далеко от тела хозяина. Пока наставник запрягал ее вместо раненой и стягивал ремнями оглоблю, я подвел поближе пегую и мухортую. Мы поедем верхом. Девица, если будет в силах, поведет кибитку с мертвой старухой. Куда? Ей виднее, она здесь своя. Мне же больше всего на свете хотелось убраться подальше отсюда.

Утро встретили в пути. Продрогшая в рассветной прохладе степнячка отыскала где-то свои сапожки, крепкие штаны и куртку, замотала голову каким-то пестрым тряпьем и уверенно держала в руках вожжи, направляя лошадей на север. Бессонная ночь и напряжение сказалось на всех: наставник сторожко озирается в седле, девица, хотя и клюет носом время от времени, но тут же вскидывается и оглядывая степь. Правильно, еще заведет нас не туда. Хотя какое «не туда»? – вымытая солнечными лучами равнина, птичьи голоса, невинно чистое небо, – казалось, что в любой клочок этого благословенного края полон мировой гармонией. Следы ночной бойни скоро скроет высокий ковыль – за спиной кружили стаей черные грифы и вороны, а тела погибших растаскивали степные псы и лисицы.

Двигались весь день, без остановкина отдых, даже окончательно охромевшую, но упрямо не отстающую от нас раненую лошадь прирезали на ходу. Хранитель Сию недовольно ворчал из заплечного мешка, пользуясь тем, что мое ухо находилось поблизости, пегая уже несколько раз спотыкалась. К вечеру окончательно выдохлись и люди, и животные. Ландшафт изменился, стал более сложным, изрезанным оврагами и холмами. Здесь мы сможем развести костер скрытно… хотя о какой скрытности может идти речь? Кибитка привлекала внимание не только размерами, но и истерзанным видом, четверо лошадей и трое людей – это ровно на кибитку, двух лошадей и человека больше, чем нужно.

– Скоро будем на месте, – степнячка бросила вожжи и сползла с облучка. – Утром. Нужен привал.

– Да, – согласился с ней Учитель Доо, – вымотались все. Остановимся?

– Здесь нет опасности, – подтвердила девчонка.– И есть чем кормить огонь.

Руки мои уже не болели, только пальцы еще не совсем хорошо слушались команд. Может быть потому, что затекли, почти сутки сжимая поводья? Не хотелось ни спрашиватьо чем-то, ни говорить. Изпоследних сил распряг и почистил лошадей, не забыв наших верховых, стреножили оставил пастись – здесь хватает ручьев и сочной травы, найдут себе корм. Кибитка вызывала безотчетный страх, заглядывать туда не хотелось. Девица же провела там немало времени и вышла, неся большой котелок и мешочки с крупами. Глаза лихорадочно блестели, а веки были красны, как у кролика. Я так и не разглядел в подробностях ее лицо – вот уж совсем не интересно.

Упряжная охромела вовремя, сегодня в котелке варилось нормальное, не сушеное мясо. Да и по каше я соскучился за время странствий. Так что ужин прошел в деловитом молчании, нарушаемом лишь постукиванием ложек по бортам котелка. Девица чавкала, но даже издаваемые ею звуки не приводили к потере аппетита. В степи не учат хорошим манерам, это я понял давно. Остатки запасов нашего чая… смешно морщит нос, принюхиваясь к поднимающемуся над кружками пару, и опасливо отставляет свою в сторону.

– Пей, – наставник с трудом удерживает веки открытыми и вовсе не склонен сейчас к политесам, – это горные травы с востока. Вреда не несут.

Как раскатывал постель и снимал сапоги – помню с трудом. Такое ощущение, что заснул на ходу. Что-то снилось, липкое и мерзкое, несколько раз просыпался в холодном поту, но тут же возвращался в навязчивую бездну сна, которая глядела на меня злыми глазами. Но вскоре ее чернота сменилась нежной зеленью сада «Дома камышах», я с Хранителем Сию в обнимку шел по расчищенной дорожке к купальне, ощущая через тонкую подошву домашних туфель каждый округлый камешек, которым она была выложена. Безопасность. Защита. Покой. Вот оно, счастье.