Текст книги "Сказка Шварцвальда"
Автор книги: Елена Граменицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
– Я хочу выступить в защиту Якова Циммерманна, незаслуженно обвиненного в ереси.
Эпископ видел краем глаза, как побагровело от злости пергаментное лицо инквизитора. Наступил краткий момент торжества. Конрад встал из – за стола и подняв руку дабы усмирить взволнованный зал громко произнес
– Церковь готова выслушать свидетеля защиты. Говори, дитя мое, всю правду. И ничего не бойся, Господь защитит тебя!
Сев на место, он с наслаждением услышал, как взбешенный испанец бессильно скрипнул зубами.
Змея осталась без яда?
– Пусть клянется на Библии!! – раздался голос из толпы.
Секретарь не мешкая, взяв со стола судебных заседателей увесистую книгу, подошел к Кристине, замершей в нерешительности.
"Не обязательно знать молитвы, чтобы говорить с Богом", – вновь раздался в ее голове тихий голос.
Женщина положила дрожащую руку на священную книгу и произнесла первое, что пришло в голову
– Клянусь Святым престолом и Божьей Матерью говорить истину, – она испуганно посмотрела на молодого монашка, смотрящего нее с нескрываемым удивлением. В этот момент с кафедры вновь послышался властный голос епископа.
– Твоя клятва услышана, продолжай!
Зал затих в ожидании.
Кристина от страха на короткое время лишилась дара речи. Повторяя, заучивая все утро слова, что она должна была произнести, сейчас растерялась и забыла все до единого.
Среди притихших поначалу соседей на скамьях послышались смешки
– Что красавица, молчишь? Или сказать нечего? Чего тогда полезла на рожон?
Епископ, подняв руку, грозно взглянул на чрезмерно заносчивых зевак.
Кристина откашлялась и заговорила. Ее дрожащий голос постепенно набрал силу.
– Ваше Святейшество! Господа судьи! Я, Кристина Кляйнфогель из Фогельбаха стою перед вами, чтобы выступить в защиту Якова, которого грязным наветом обвинили в богоотступничестве. Вся его вина заключается лишь в том, что он… что он любит меня. Мы любим друг друга, – поправилась девушка, и в этот миг по рядам жаждущих крови мужчин пронесся вздох глубокого разочарования, а среди немногих женщин, образовавших неугомонный островок в конце зала послышались грустные вздохи и шепот.
– Говорила тебе, Агнесса, что красавчик до смерти влюблен… Он идет на плаху, потому что его сердце истекает кровью…Бедный художник…Красив словно Адонис, погляди только…
Епископ вновь поднял руку, остановив шум.
– Продолжай, дитя мое!
Кристина, густо покраснев, снова заговорила
– Заказ от фрайбургской епархии был почти готов, когда я сказала Якову, что не смогу стать его женой… Я разбила его сердце, даже не думая о последствиях…
Прислужник инквизитора грубо прервал девушку
– Какое отношение имеет разбитое сердце художника к поруганном образу? – гневно прозвучал его голос.
Епископ нахмурил брови. Действительно! Вопрос закономерен. Происходящее может выйти из под контроля. Он обязан взять ситуацию в свои руки.
Кристина удивленно взглянула на судей и пояснила само собой разумеющееся
– Яков писал образ Богоматери с меня, с женщины, которую он любит.
В зале поднялся невообразимый шум. Взгляд епископа упал на молодого дворянина, стоящего в дверях и не сводящего взволнованных глаз с говорившей. Стоило ему услышать ее смелое признание, как расталкивая возбужденную толпу, перешагивая через скамьи, раздавая тумаки, он пробрался к женщине и властно схватил ее за руку, резко повернув к себе. Она дернулась, стараясь вырваться, но сильные руки мужчины, обнявшие ее, смирили волнение. Незнакомка покорно затихла и поникла головой.
Художник, искоса наблюдавший за сценой, разыгравшейся за его спиной, обреченно сгорбился и отвернулся. Его лицо передернулось от мучительной судороги
Удивлению Конрада, узнавшему Михаэля фон Берен не было предела. В его голове мгновенно сложились обрывки единой картины. Неисповедимы пути судьбы… Так значит вот какая ты Кристина Маленькая Птичка, фаворитка молодого баронета, наследника замка Шварцштайнфалль и прилегающих к нему земель, глупая девочка прилетевшая на пламя разгорающегося костра за ускользающей любовью, и угодившая в клетку, которая сегодня захлопнется. Кристина из Фогельбаха… воспитанница Черной Регины, его…
– Как он посмел!!? – послышался истошный истеричный крик – Божий образ сравнить с человеческим!! Еретик!!! Сжечь его!
– Как грустно. Бедный влюбленный художник!! Он пострадает из-за неразделенной любви! Он достоин помилования… – настаивали женские голоса…
Епископ встал. Его поднятые руки вмиг успокоили толпу.
– Дети мои, Господь велел нам не судить ближних своих за грехи, которые возможно совершить каждому. Да не судимы будете – проповедовал Иисус. Так не будем осуждать несчастного, подавшегося человеческой слабости. Поступок его непростителен, но сейчас мы видим, что причиной тому не были происки дьявола. Виной стала слабоволие и крайняя степень подавленности.
В зале началось волнение. Половина собравшихся, разочарованная в снисходительном отношении епископа взволновано обсуждала происходящее. Женская часть восхищенными взглядами и репликами одарила занявшего свое место за судейским столом святого отца. Перешептываясь друг с другом, бросая завистливые взгляды на Кристину, они жужжали, словно возбужденные по весне пчелы.
Яков, повернувшись к своей любимой, понуро стоящей рядом с другим, подарил ей благодарный полный любви взгляд, вызвавший среди женской половины новые восторженные вздохи.
Епископ наслаждался адскими муками, которые испытывал сидящий рядом с ним испанский посланник, просчитывая наперед необходимые шаги, позволившие бы подстрелить двух зайцев разом.
– Не верьте потаскухе!! Она с ним заодно! Посмотрите на ее живот! Она забрюхатела от идолопоклонника! – визгливый женский голос, разнеся под сводами зала, отозвавшись многократным эхом.
Неожиданно воцарилось мертвое молчание. Было слышно как стрелки часов, висящих над кафедрой судейского совета, неумолимо отсчитывали уходящее время. Все испугано ждали высочайшего решения. Оно не преминуло последовать.
Помощник инквизитора значительно откашлявшись поднялся из-за спины святого отца и подобострастно вытянувшись в струнку визгливо произнес.
– Суд святой инквизиции требует дознания о причастности свидетеля защиты к преступлению осужденного Якова Циммерманна.
Епископ, потерев вспотевший от волнения лоб, скрыл довольную улыбку. Превосходно. Пока пешки следуют в правильном направлении.
– Епархия просит судейскую коллегию выделить дознавателей, направляемых для снятия свидетельских показаний в город Фогельбах, родину свидетельницы Кристины Кляйнфогель, проходящей по делу Якова Циммермана. Им предписано собрать сведения об означенной особе в доказательство ее незаинтересованности введения процесса дознания в тупик.
– А пока суд инквизиции не уверен в невинности свидетеля, то предписывается взять Кристину Кляйнфогель под стражу до выяснения обстоятельств… – громко провозгласил переводчик с испанского.
Яков, звеня цепями, вскочил со скамьи и срывая голос закричал
– Не смейте, она не виновна. Она…
Подскочивший охранник грубо толкнул несчастного тупым концом копья и заставил сесть.
Михаэль Люстиг, крепко обнял Кристину, сдерживая ее, готовую броситься на помощь Якову, он прикрыл ее своим телом, всем видом показывая, что убьет каждого, кто посмеет прикоснуться к ним.
Волнение в зале возрастало. Большинство требовало заключить женщину под стражу до выяснения обстоятельств. Сердобольные особы роняли слезы и громко вздыхали, умиленно наблюдая за страданиями влюбленных.
Конрад вновь поднялся с кресла и властным голосом произнес
– Суд полагает, что присутствующий в зале барон Михаэль фон Берен возьмет на себя ответственность за присутствие свидетельницы на будущих дознаниях и обязуется за необходимый залог присмотреть за ней. Мы не находим необходимости в ее немедленном задержании.
Стоящие зеваки рядом с Михаэлем и Кристиной почтительно отошли на несколько шагов в сторону.
Люстиг, поцеловав Кристину в лоб, не теряя ни минуты, отстегнул от пояса увесистый кошелек и подойдя к судьям высыпал из него золотые гульдены, которые, громко звеня, разбежались по столу. Очнувшийся от сна бургомистр привычно потянулся к золоту пухлыми короткими пальцами. Голый череп инквизитора покрыли возбужденные багровые пятна. Не желая смотреть на золото, он быстро закрыл прозрачные веки, его костлявые руки сложились на груди, а тонкие губы зашептали молитву о противостоянию злу. Сапфировые глаза епископа довольно сверкнули. Михаэль был ему всегда по нраву, не в пример покойному Витольду.
Вставший клирик секретарь объявил очередной перерыв между слушаниями. Последним разбиралось дело злосчастного кладоискателя.
Бросив напоследок тоскливый взгляд на Кристину, стоящую под защитой человека, который должен стать отцом ее ребенка, художник под свист и ругательства озлобленной и неудовлетворенной мужской половины под конвоем был выведен из зала.
Захватив скромные пожитки Кристины из паломнического приюта Святого Франциска Михаэль перенес их в дом Торговой Гильдии, где остановился на время пребывания во Фрайбурге. Он очень надеялся, что оно не станет продолжительным. Гильдия находилась в красивом трехэтажном здании с расписными эркерами из обычного для города красного песчаника под высокой черепичной крышей, украшенной по обеим сторонам остроконечными башнями. Нижний этаж с круглыми арками служил складом товаров для приезжающих на ярмарку иноземных купцов. Этажи повыше предназначались для проживания самих негоциантов и их свиты.
Заперев дверь комнаты на ключ, Михаэль резко повернулся к Кристине. Но его гневные слова замерли на языке.
Женщина стояла в окружении резных башенных окон, поникшая, маленькая, жалкая, ее плечи сводили судорожные рыдания. Сдерживаемый с раннего утра страх, невыносимое напряжение вырвались наружу горькими слезами.
Сердце Михаэля внезапно сжалось от сочувствия, он шагнул к ней и крепко обнял. Кристина зарыдала на его груди еще громче.
Михаэль молча гладил ее плечи, успокаивая. Слов угасшего гнева у него не стало. Веры в успех тоже. Он знал одно, что будет бороться за жизнь Кристины и их ребенка до последнего вздоха.
Он мог бы увезти ее силой еще вчера, но после выступления в защиту убогого богомаза это стало невозможным. Нет, он льстит себе, обманывается, он не смог бы по собственной прихоти сломить волю упрямицы. Так что оставалось молиться. Только вот кому? Михаэль никогда не задумывался о существовании Бога, он следовал привычным устоям, посещая службы по просьбе помешанной на спасении души матушки, каялся и причащался по ее указке, раздавал милостыни неимущим и убогим, но это была игра, порой занудная и непонятная. Его показная вера не трогала душу. Господь, наверное, существовал, но в мире, который не соприкасался с миром неприкаянного лесного бродяги.
Михаэль не догадывался, что скорым временем привычная вольготная жизнь его затрещит по швам, что следом за молодым баловнем судьбы задержавшись всего на пару дней уже летит страшная весть.
Появившийся во Фрайбурге Михаэль не знал, что в их родной город недавно пришла Черная смерть.
Утром следующего дня над городом разразилось ненастье. Пронизывающий ветер, пришедший с Рейна, принес колючую снежную крошку. Ее острые безжалостно частицы ранили лица, забивали рот и нос, собирались под складками одежды. Непогода разогнала любопытных зевак, толпящихся в ожидании продолжения слушаний. Михаэль с Кристиной без труда заняли ближайшую к центру зала скамью и замерли в ожидании. Люстиг крепко держал девушку за руку, ее ледяная кисть мелко дрожала от волнения, на бледных щеках боговыми пятнами проступил болезненный румянец. Глаза несчастной лихорадочно блестели, выдавая крайнюю степень напряжения. Вздрагивая от каждого звука, Кристина то и дела смотрела на дверь, через которую стража выводит заключенных.
Постепенно, зал заполнился знакомыми зеваками. Непогода не помешала прийти многочисленным представительницам женской половины города. Передаваемая из уст в уста романтически история несчастной и запретной любви, разнесшаяся по городу со скоростью ветра, привлекла в судебный зал много восторженных и истеричных кумушек.
Стараясь занять места ближе к центру, они словно слетевшиеся на огонек любопытные мотыльки возбужденно перешептывались с нетерпением ожидая начала процесса, без стеснения тыча пальцами в направлении сидящих на первой скамьи вчерашних участников действа.
На этот раз судейский стол заняли двое. Конрад Макленбургский уклонился от участия, не найдя возможным назвать причину. Говорили – он сам отправился в сопровождении двоих дознавателей в Фогельбах. На самом деле, он намеренно распустил этот слух, который подчинялся наперед продуманному коварному плану. Епископ намеревался присутствовать на заседании, сидя в тайной комнате, через окно которой, умело скрытое среди украшающих его стены гобеленов, наблюдал за присутствующими и слышал каждое слово.
Спустя час томительного ожидания словно ужасающий ночной призрак к кафедре проскользнул инквизитор, одетый в черную сутану. Он занял место во главе стола, откинулся на спинку высокого резного кресла, смежив веки. Его узловатые птичьи лапки не прекращали перебирать бессменные четки, тонкие длинные губы слегка дрожали, творя неизвестную молитву… Высокий капюшон плаща скрывал наполовину мерзкий череп, увенчанный круглой черной ермолкой. Испанец предвкушал.
Через минуту показался с трудом передвигающийся на подагрических ногах бургомистр и занял кресло по соседству.
Судья были готовы.
Синьор Баттиста, нагнувшись к шептальнику, некоторое время давал указания. Зал настороженно ждал. Отсутствие среди судей Конрада Справедливого не предвещало ничего хорошего.
Клирик переводчик выпрямился и обращаясь к залу произнес.
– Святая Римская Церковь позволяет начать следующий день дознания и для скорейшего достижения цели рекомендует подвергнуть заключенного Якова Циммермана допросу с пристрастием, который будет происходит в отдельном зале, дабы не внести нежелательные волнения. На допросе кроме судей дозволено присутствовать свидетелям со стороны обвинения и защиты.
Бургомистр, кряхтя, поднялся из-за стола и, проклиная под нос произвол инквизиции, нехотя поплелся в соседнее с залом пыточное помещение. Испанец, окинув змеиным оком притихший от неожиданного распоряжения зал, вспорхнул с кресла, мелькнув черным покровом словно зловещий мотылек и безмолвно заскользил за отцом города.
Догадавшаяся, что происходит Кристина, беспомощно оглядела растерянных и разочарованных зевак, но не смогла встать со скамьи. Ноги отказывались двигаться. Сердце замедлило бег, сознание начало тихо покидать несчастную. Люстиг, пришедший в себя быстрее, обхватил ее за округлившуюся талию и поднял на ноги
– Держись, моя дорогая. Нам надо пройти через это. Следуй за мной.
Кристина, не веря в происходящее, словно упрямый капризный ребенок замотала головой и жалобно застонала.
– Не надо его пытать! Он же признал вину! Он раскаялся… Умоляю о снисхождении, Ваше… – ее голос прервался, но стоило ему стихнуть., как зал взорвался от женских криков
– Снисхождения! Снисхождения! Даровать прощение художнику! Конрад Справедливой обещал помилование! Будь проклята жестокость инквизиции! Прочь руки из свободного города!!
Возбуждение зала росло. Женщины повыскакивали со скамей, потрясая кулаками
– Прочь из Фрайбурга черное испанское воронье!!!
Конрад, слышавший из тайного убежища каждое слово, довольно улыбался. Прекрасно.
Сила испанца уже на исходе.
Невозмутимости инквизитора можно было только позавидовать, не обращая внимания на сыплющиеся проклятия, он ужом проскользнул в пыточный зал и исчез. За ним скрылся клирик переводчик, оба секретаря и Михаэль, ведущий полуобморочную свидетельницу защиты. Сердце Люстига возбужденно билось, активно перекачивая кровь. Он готовился к любым неожиданностям, но предугадать грядущее оказался не в силах.
Соседнее с залом заседания помещение было небольшим. Судейский стол, стоящий в правом углу, и два ряда стульев с одного края были отделены от общего пространства зала невысокой приступкой, у которой с пиками наперевес стояло трое стражников.
Остальную часть занимали пыточные приспособления, в зале их было не много. Ближе к высокому и узкому словно бойница окну находилось широкое колесо диаметром около двух метров, закрепленное на подвижном ободе, по поверхности которого торчали железные прутья и кольца. По одной из сторон комнаты возвышался деревянный помост со стулом, напоминающим трон, сидения и подлокотники которого были испещрены гвоздями, вбитыми остриями вверх. Ближе в судейскому столу посередине зала располагалась дыба со всевозможными приспособлениями для растягивания и утяжеления конечностей, изобретенными извращенным человеческим мозгом для скорейшего покаяния преступников.
Кристина, войдя в освященный факелами зал, и увидев мрачные механизмы в тот же миг тихо вскрикнув, лишилась чувств. Михаэль, успевший подхватить ее на руки, отнес к судейскому столу и опустил на самый дальний стул в углу. Подвинув свой как можно ближе и сев рядом, он постарался закрыть от нее своим телом происходящее.
Стоило инквизитору занять положенное место, Люстиг обратился к нему с нижайшей просьбой позволить Кристине удалиться и не присутствовать на пытках по причине беременности. Переведший его просьбу шептальник, сочувственно взглянул на бледную как смерть женщину, лежащую в беспамятстве.
Яйцевидный череп испанца прорезали гневные вертикальные морщины, его звериные глазки злобно блеснув, невозмутимо спрятались под прозрачными веками. Небрежный жест костлявой кисти заставил барона замолчать. Святой отец жадно вкушал источник вседозволенности и нескончаемой власти над чаяниями копошащейся под ногами черни, исполненной греховной скверны.
Подошедший к Михаэлю секретарь протянул небольшую склянку с нюхательной солью и прошептал
– Не забывайте давать ей соль. Свидетельница должна сохранять сознание и ясность ума, когда будет отвечать на вопросы его Святейшества.
Михаэль стиснул от злости кулаки и, оскалившись, зашептал проклятия. Тем не менее, взяв из рук монаха склянку он поднес ее к носу Кристины… Девушка встрепенулась, ее голова, безжизненно лежащая на плече Михаэля приподнялась. Глаза бедняги блуждали.
– Держись, моя любимая. Нам только выстоять этот день, и все будет хорошо, – жарко зашептал ей в ухо Михаэль, сам не веря тому, что говорит.
В этот момент за дверью, ведущей в подвал, лязгнули засовы и в открывшемся темном коридоре в сопровождении огромного стража, которому Кристина два дня назад пожертвовала кольцо, появился Яков. Увидев, незнакомое помещение, оглядев сначала собравшихся людей, потом переведя взгляд на пыточные устройства, художник побледнел и остановился как вкопанный. Его ноги подкосились и если бы не охранник, схвативший беднягу за локоть и подтолкнувший к предназначенной подсудимому скамье, то Яков лишился бы чувств, не переступив порога. Молодой человек словно ватный болванчик обреченно опустился на приготовленное ему место и закрыл голову руками.
Его появление неожиданно придало Кристине сил, отперевшись на плечо Михаэля она приподнялась на дрожащих коленях и попыталась подойти к Якову. Но остановленная свирепым взглядом змеиных глаз осклабившегося в предвкушении желанной трапезы инквизитора, испуганно замерла на полпути.
Яков поднял на любимую безумные от страха глаза и попытался улыбнуться.
– Я люблю тебя. – прошептали в ответ ее губы. Его глаза, очерченные темными кругами, на миг ожили и потеплели.
– Умоляю, сядь на место – Люстиг требовательно потянул девушку за локоть. Она подчинилась. Села на место, более не отводя пристального взгляда от лица Якова. Ее губы шептали слова молитвы, которая невольно рождалась в ее голове. Она молила справедливого Бога о спасении. Всем сердцем. Как могла.
Началась обычная церемония допроса, предваряющаяся вступительной речью клирика, зачитавшего сначала обвинение, потом записанные вслед речь свидетеля защиты и постановления епископа о назначении дополнительного дознания. Зачитав заготовленный текст, секретарь замолк, смотря на инквизитора в ожидании дальнейших приказаний.
Синьор Баттиста встав из-за стола, проскользнул к сгорбленному Якову. Его костлявая, птичья лапка приподняла голову художника за волосы и хищные глазки внимательно всмотрелись в изможденное лицо. Яков, открыв уставшие глаза, следил за его пристальным взглядом, ощупывающим скулы, ввалившиеся щеки, распухшую нижнюю губу. Без того тонкие губы святого отца превратились в щелку, в отверстии которой промелькнул ярко красный язык. Вздрогнув от отвращения, Яков зажмурился, позволив голодным рукам инквизитора копаться у себя в волосах, отыскивая тайную отметину.
Кристина, притаившись за широким плечом Михаэля, безотрывно следила за порхающими паучьими движениями испанца.
Не найдя ничего интересного на голове художника, он приказал ему выйти на освещенное факелами место в центре зала и, пригласив жестом стражника, повелел раздеть Якова донага.
Кристина, содрогнувшись от негодования, вцепилась ногтями в локоть Люстига, и застонав от бессилия, опустила глаза в пол, не желая видеть позора и унижения своего любимого.
Стражник не скрывая удовольствия от происходящего, искренне глумясь над оторопевшим художником, сорвал с несчастного одежду.
Оставшись нагим, вспыхнувший от стыда Яков быстро повернулся спиной к сидевшим в углу комнаты людям, прикрыв обеими руками низ живота. Словно изголодавшийся стервятник, взмахнув краями плаща, Баттиста дель Комо подлетел к молодому человеку и дрожащими от вожделения пальцами начал исследовать обнаженное тело жертвы.
Прокаркав несколько слов на непонятном наречии, он взял из рук подоспевшего служки длинную металлическую иглу и повернувшись к записывающему действо секретарю через переводчика провозгласил.
– Святая церковь подозревает Якова Циммерманна в сговоре с дьяволом. Следствие ищет особое место, оставленное врагом на теле оного, нечувствительное к боли. Не найдя особых отметин на голове, мы определим подозрительные на его теле.
Кристина не смела поднять глаза, она мечтала о слезах, чтобы они застили их, чтобы она не могла видеть позора Якова. Но слез не было. Воспаленные глаза горели огнем.
Старясь равномерно дышать и не смотреть на происходящее, она, тем не менее, все чувствовала.
Испытываемый Яковом стыд стоять обнаженным превышал его страх перед болью от иглы, глубоко погружаемой в тело. Инквизитор, жадно вдыхая запах молодой кожи, тщательно ощупывал каждый сантиметр влажными от волнения пальцами. Змеиный язык извращенца скользил между тонкими губами вслед за его ненасытными руками. Найдя родинку, он с наслаждением погружал в нее иглу, следя за реакцией Якова. Когда несчастный вскрикивал от боли, губы испанца растягивались в довольной улыбке, а внимательные пальцы жадно ползли дальше. Яков с ужасом ожидал, когда мерзавец доберется до его мошонки. Он не сможет выдержать подобного позора. По щекам художника от бессилия змейками ползли слезы, тело сотрясали судороги.
На некоторое время его мучениям пришел конец. Лишь коснувшись ледяными мертвыми руками крайней плоти обвиняемого, священник, гортанно вскрикнув, испуганно отпрянул в сторону. Его пергаментное лицо покрыли багровые пятна, он начал неистово креститься, и несколько раз плюнув с омерзением в левую сторону, вернулся в свое кресло. Тщедушное тело больного старца били судороги, птичьи лапки намертво вцепились в подлокотники. Когда приступ непроизвольной эрекции миновал, испанец, вернувший прежнее невозмутимо высокомерное лицо, требовательным жестом приказал сжечь старую одежду Якова и обрядить его в приготовленный короткий балахон грязно желтого цвета, предназначенный для пыток еретиков.
Кристина заставила себя поднять глаза и следить за происходящим. Изможденное грязное тело Якова, покрытое многочисленными кровоподтеками, ярко освященное факелами, обнаженное, неизведанное, должное принадлежать только ей, сейчас подвергнется дальнейшему истязанию. Его широкие мускулистые плечи, красивая гладкая грудь, к которой она не прикоснется, сильные руки, которые более не обнимут ее…
Безумие, зародившееся в ней, росло с каждой секундой. Была бы в ней хотя бы часть темного знания матушки Регины, она бы уничтожила каждого, кто причинит боль ее любимому… Сожгла, испепелила бы взглядом…
Михаэль, отвлекшись на невольно притягивающее глаза истязание соперника, не обращал внимания, что происходит с Кристиной.
Появившиеся тем временем двое стражников скрутив переодетому в желтый балахон Якову за спиной руки, следуя приказу инквизитора повели его к возвышающемуся у окна колесу.
Секретарь, поднявшись из-за стола, пояснил происходящее.
– Не найдя при телесном осмотре явных признаков одержимости, Светлейший повелевает испытать подозреваемого в сговоре с нечистым колесом. До того, как руки Якова будут проткнуты металлическими прутьями, а тело его растянуто грузами, мы предлагаем обвиняемому сознаться и признать присутствие дьявольского умысла при поругании святого образа Девы Марии.
Яков, услышав слова секретаря, рухнул на колени, и, протянув к суду руки, умолял не подвергать его уготованному испытанию. По обезумевшему от страха лицу его текли слезы, он вновь раскаивался в содеянном, прося лишь не уродовать ему руки. Но власти Дьявола в содеянном он не признавал.
Каменное сердце змея, вцепившегося побелевшими пальцами в подлокотники кресла, оставалось глухо к мольбам несчастного.
Михаэль не верил своим ушам. Происходящее в зале казалось ему продолжением, слепком привидевшегося ночного кошмара. Обхватив руками голову, зажав уши, он раскачивался из стороны в сторону, пытаясь вырваться из цепких лап леденящего кровь ужаса. Он не заметил, как Кристина встала и не обращая внимания на судей и охранников, возбужденных, словно шакалы предстоящим кровопролитием, вышла на середину зала. Под действием внезапного транса, она направилась к Якову, не отводя от него горящих глаз. Ошеломленные ее странным видом охранники, держащие наготове металлические шкворни, предназначенные для рук несчастного, позволили ей беспрепятственно подойти к привязанному к колесу Якову. Кристина, протянула руку и, погладив его по заросшей щетиной щеке, слегка приоткрыла губы в немом прощальном поцелуе. Потом, гневно сверкнув глазами повернулась к собравшимся и собрав оставшиеся силы закричала хриплым страшным голосом.
– Я, Кристина Кляйнфогель, потомственная ведьма из Фогельбаха, рожденная и принятая
на этот свет ведьмами, проклинаю до скончания веков тех, кто готов карать невиновного!!!
Я и только я виновата в содеянном!! Мои руки осквернили чистый образ…вашего идола! Я сознаюсь в преступлении, в котором обвиняют несчастного Якова, потому что он чист словно ангел. Я совращала его, губила его душу, но он не поддался искусам. Как истинный христианин он желал приобщить меня к своей вере… Но видя, каким способом вы ее насаждаете, я проклинаю вас во веки веков!! Вы не достойны своего справедливого Бога. Так судите только меня, и отпустите невинного!! – голос Кристины подобно грому оглушил сбившихся в угол испуганных стражников и бургомистра. Вжав в плечи скошенный уродливый череп, инквизитор, застыл в кресле подобно горбатой мраморной горгулье и сверлил ее ненавидящим взглядом.
Замолчав, девушка повернулась к помертвевшему от удивления Якову и тихо добавила – Вот и все. Помни, что я всегда буду любить тебя…
Его бледные губы безмолвно прошептали ответ.
Несколько минут в зале царила абсолютная тишина. Человек, осторожно открывший дверь на верхней балюстраде зала появился перед изумленной публикой. Его синие глаза пылали. Голос Конрада, а это был он, внимательно следящий за происходящим, дрожал от волнения.
– Фрайбургская епархия в свете открывшихся в процессе дознания фактов следуя свободной воле народа приостанавливает дознание по делу Якова Циммерманна.
Признавшаяся суду девица Кристина Кляйнфогель обязана быть без промедления взята под стражу до окончания следствия.
Кристина безучастно наблюдала, как вскочившего и бросившегося к ней Михаэля в один момент скрутили и вывели из зала охранники. Она уже не слышала, что он кричал… Она видела, как руки Якова были сняты с колеса, а его самого в сопровождении стражи увели. Она, не проронив более не слова, покорно пошла вперед, подгоняемая острым наконечником копья. Слез так и не было. Ее глаза, словно засыпанные песком горели от невыносимой боли. Странное ощущение оторванности от мира, возвышенное чувство полета над человеческими чаяниями. Словно, произнеся страшные слова, она перешла в другой мир. Мир покоя и безмятежности. Словно она вернулась домой.
Большие карие глаза, сияющие над ее лицом, зовущие в сладкую негу губы, ласкающие ее тело. Его волнистые волосы шелковой волной падают на ее плечи. Сплетенные в страсти руки раскинуты на земле.
Они лежат на изумрудной густой траве, мягкой как шелк, на знакомой лесной лужайке в окружении столетних сосен и елей, замерших в безмолвии, обещавшие на века сохранить их секрет. Они на той самой лужайке, где Кристина раньше встречалась с Михаэлем. Но на этот раз с ней рядом ее любимый, ненаглядный Яков.
Его прекрасное тело, белоснежное, сияющее, словно свежий декабрьский снег, выпавший на верхушки деревьев. Она проводит рукой по безупречной коже, не сохранившей ни одной ссадины, ни одной царапины от пыток, ни одного кровоподтека от вчерашнего жестокого испытания иглой.
Не может быть – рождается в ее голове мысль…
– Мы с тобой во сне, моя родная. Мы оба спим и видим один и тот же сон. – слышит она его нежный голос. И закрыв глаза, вновь отдается неземной ласке.
Внезапно коричневые глаза Якова подергиваются золотом. Его волнистые волосы вытягиваются и темнеют, черты лица медленно меняются. Его место занимает Михаэль. Движения его тела становятся порывистыми, настойчивыми, властными.
Испуганная Кристина старается освободиться от его объятий и в ужасе замечает, как из его сердца, разрывая кожу, выползают две переплетенные в кольца змеи. Один из гадов, сверкнув холодными синими очами, выпускает длинный раздвоенный язык, тянущийся к губам смертельно напуганной Кристины…
Маша закрыла рукопись. Ее сердце отчаянно билось.
– Не может быть….Клайв описал в своей истории почти тот же сон, который видела я после бала в Вонна… Правда действующие лица были другими…Откуда он знал? Или знала я?…
Стюардесса объявила по радио о предстоящем снижении самолета. Не позднее чем через полчаса, Маша будет в Москве и все закончится… или только начнется?…Сказка не отпускала.
