Текст книги "Сказка Шварцвальда"
Автор книги: Елена Граменицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)
Она встала из-за стола и сровнявшись ростом с Михаэлем, взяла сына за руки.
– Позволь дать тебе совет, любимый мой мальчик. Как бы не задерживали тебя просьбы родной матери, не теряй ни минуты, поезжай следом за Кристиной, потому что девочке нашей грозит беда. Не ведая того, она отправилась в логово Зверя, уютно притаившегося среди монастырских стен.
Я никогда не открывала тайну, от кого был рожден Хассо. Теперь ты должен знать, Михаэль, каких врагов тебе стоит бояться. Твой молочный брат рожден от славного в прошлом человека, позволившего себе право властвовать над человеческими судьбами, изменившего нашей с ним нежной любви, посмевшего встать наравне с Богами. Но лишь на время его положение устойчиво, и он об этом знает. Поэтому спешит насладиться властью. Он менял имена, менял обличия, менял ритуальные одеяния, присягнул ныне новому Богу, но продав лишь раз душу Темному владыке, он никогда не выменяет ее назад. Лишь свое ледяное и каменное сердце он сможет вернуть и то, по доброй воле того, кто согласится на неравнозначный обмен. Но вернув его, предатель станет раним и слаб как новорожденное дитя, сотворенное им зло вмиг сотрет его с лица земли… Поэтому вряд ли он решится еще раз почувствовать в своей груди стук и тепло человеческого сердца…
Последние слова Регина произнесла очень тихо и прерывисто вздохнула, думая о своем. Потом, решительно взглянула в лицо Михаэлю и приказала
– Поезжай за ней. Если Кристина дорога тебе, прости и помоги… им, если это еще возможно. Обо мне не беспокойся… Я отжила свое.
– Матушка!
– Молчи! Я знаю, что говорю. А ты слушай внимательно… Избегай Хассо. Человек в нем умер, осталась лишь волчья суть. Стерегись высокого человека, с ярко голубыми глазами. Не знаю, чью личину он ныне избрал, но от него исходит смертельная опасность. Узнать его можно по широкому золотому кольцу, что он может носить на правой руке, на нем заметишь три рунических знака. Но хуже того, если этого человека ты встретишь без кольца. Слушайся своего сердца, мой сын, и береги его пуще зеницы ока.
Михаэль не понял
– Что беречь? Сердце?
– Да, и это мой тебе последний завет! Не допусти туда холод. Пока оно горячее, ты живешь. Ты любишь. Ты есть. Стоит ему окаменеть, словно бешеная белка побежишь по замкнутому кругу. Как и ОН.
Михаэль испуганно взглянул на Регину, решив, что она бредит.
На длинных черных ресницах ведьмы дрожали слезы. Она впервые не прятала их от Михаэля.
Почтовая повозка, в которой ехала Кристина, обогнув по широкой дуге величественную гору Фельдберг спустилась в долину Рейна. Перед уставшей девушкой отрылся захватывающий вид на огромный город, спрятанный под черепичными крышами с многочисленными остроконечными башенками из красного песчаника, рассеченный пополам извилистой рекой, водная поверхность которой сверкнула на солнце словно чешуя приготовившейся к нападению змеи. Кристина никогда не выезжала из Леса дальше Марцелля, и приближающийся город казался ей чудовищно огромным, пугающим. Уже к подъезде к городским воротам ее обостренное обоняние начало улавливать бесконечное количество незнакомых запахов, большинство из которых вызывали чувство отвращения и тошноту.
Миновав южные городские ворота, повозка подпрыгивая на брусчатке медленно въехала в свободный город Фрайбург. Взгляд Кристины упал на небольшую вывеску с изображением красного ревущего медведя, приглашающего уставших путников в трактир. Пустой желудок бедняги сжала голодная судорога. Со вчерашнего дня в нем не было ни крошки. Ей удалось немного перекусить в гостевом доме, где она провела ночь. Быстро отвернувшись от соблазнительного пристанища, она обратилась к кучеру, прося остановиться недалеко от паломнического приюта у монастыря Святого Франциска.
Старик, опекавший ее все дорогу по просьбе сестры Иоахима, согласно кивнул.
Повозка еле протискивалась сквозь городские улицы, распугивая снующих прохожих.
Кристина задыхалась от запаха помоев и отходов, которые текли по небольшим узким каналам, выдолбленных прямо в мостовой, собираясь в основной канализационный желоб, выведенный за пределы городских стен. Прикрыв нос и рот рукой она сдерживала подступающую рвоту. Кучер сочувственно улыбнулся и сделал знак
– Хочешь я остановлюсь, дитя мое?
Она отрицательно замотала головой и сжалась в три погибели. – Надо спешить! Потерплю!
Повозка приблизилась в величественному городскому собору, возведенного из красного песчаника. Его остроконечная башня, взметнувшаяся ввысь, затерялась среди низко опустившегося ненастного неба. Над стрельчатыми воротами главного входа внимание Кристины привлек искусно выполненный двойной барельеф, изображающий Всевышнего в момент сотворения мира с одной стороны и Сатану – соблазняющего женщин, одетого в лохматую козлиную шкуру с другой.
Страшные воспоминания о пережитом с подвале замка кошмаре ледяным панцирем сковали ее маленькое сердце, а по непослушному телу вновь прокатилась жаркая волна желания. Что с ней происходит?
Приют для паломников при францисканском монастыре находился недалеко от собора, напротив двух городских ратуш, соединенных в единое здание, увенчанное римскими часами на круглом циферблате,
Простившись с добрым стариком, направившемся по своим делам, Кристина осторожно постучала в маленькое вырезанное в двери приюта окошко. Через мгновение, его створка откинулась и сморщенное старушечье лицо высунулось в отверстие. Беззубый рот невнятно прошамкал вопрос. Кристина протянула сложенную в трубочку записку, приготовленную Иоахимом для настоятеля монастыря, где он просил оказать приют своей родственнице, следовавшей по пути пилигримов в испанскую Кампостеллу. Схватив скрюченной птичьей лапкой послание, старушка, недовольно фыркнув, грубо захлопнула перед лицом девушки окошко и удалилась.
Облокотившись спиной на высокие ворота монастыря, Кристина приготовилась ждать. Не прошло и пяти минут, как дверь вновь распахнулась и на этот раз молодая монахиня клариссинка в темной рясе и белоснежном головном уборе приветственно улыбнувшись, пригласила уставшую путницу пройти.
Показав приготовленную небольшую светлую келью, где с трудом умещалась маленькая кровать, девушка провела ее в обеденный зал, накормив скоромным постным обедом. Долгожданная теплая еда сотворили чудо, в душе измученной Кристины вновь родилась надежда, глаза заискрились, а на бледных щеках проступил нежный румянец. Монашка из скромности, а возможно по велению настоятеля не допытывалась об истинных причинах, приведших Кристину во Фрайбург. Вряд ли беременная женщина в одиночестве решилась на утомительный путь в далекую Испанию. Сестра лишь пожелала ей покоя и благословила на исполнение задуманного во славу Господа.
Вопрос о местонахождении городского суда и тюрьмы, где содержатся заключенные так же не вызвал у смиреной служительницы удивления. Рассказав подробно как добраться до здания городского совета, где проходят слушания, она с низким поклоном удалилась.
Когда на ратушных часах стрелки перевалили за десять часов утра, за высоким кованным забором муниципального совета, украшенного зловещими остроконечными пиками уже собралась толпа праздных зевак, не пропускающих ни одно заседание инквизиционного суда. Для глупцов не находилось большего удовольствия как своими глазами следить за разыгрывающейся перед ними ежедневной человеческой трагедией, в дальнейшем подробно пересказываемой, приукрашенной и перевранной любопытным соседям на рынке или по столику в трактирах.
Кристина, прикрыв живот руками, старалась протиснуться среди толкающихся в ожидании бесплатного зрелища бездельников. Постепенно, ей удалось пробраться к самой решетке, и что было силы вцепиться в железные прутья руками. Выставив в сторону локти, она изо всех сил старалась удержаться в первом ряду и защитить тело от толчков недовольных зевак.
Им не пришлось долго ждать. Ворота подвала в здании совета со скрежетом распахнулись и подгоняемые вооруженными пиками охранников оттуда один за другим вышли около десятка осужденных. Медленным шагом, еле волоча ноги, на которых звенели кандалы, с закованными в цепи руками они проследовали гуськом в здание напротив, где проходили судебные слушания.
Кристина, пряча от студеного ветра голову в капюшон плаща, внимательно всматривалась в лицо каждого проходящего мимо заключенного. Ее сердце пронзила немыслимая боль, когда в человеке, замыкающем скорбную цепочку, она наконец узнала своего любимого.
Потерявшая на миг от охватившего ее волнения голос, она прохрипела
– Яков…, – и судорожно закашлялась.
Художника невозможно было узнать. Он шел, низко опустив голову, не желая смотреть по сторонам на радостно воющую толпу жестокосердных жителей, кидающихся в несчастных камнями и проклинающих их на чем свет стоит. На его бледном, осунувшемся лице виднелись кровоподтеки, небольшая рана на скуле воспалилась, две царапины на шее зияли багровыми полосами. Под распахнутым сюртуком по открытой груди гулял зимний ветер. Бедный парень словно не чувствовал пронизывающего холода, он загодя готовился к смерти. Он мечтал о ней.
– Яков!! – прохрипела Кристина, но ее голос вновь сорвался.
Она не могла оторвать от любимого отчаянных покрасневших от слез глаз. Вцепившись руками в решетку, она собрала все оставшиеся силы и вновь крикнула что было мочи
– Яков! – но ее окрепший голос отнес в сторону внезапный порыв ветра. А саму вытеснила возбужденная толпа, пробирающаяся ко входу в зал суда. Стараясь не быть ею затоптанной, Кристина прикрыв тело руками, плача от бессилия, отскочила в сторону.
Яков замер на мгновение и в недоумении взглянул на осклабившиеся от предвкушения бесплатного зрелища мерзкие глумливые лица, его глаза безнадежно поискали в толпе ангела, чей нежный голос только что позвал его по имени. Но бесполезно. Подоспевший охранник кольнул его острием копья, приказывая поторопиться. Художник, сгорбившись словно старик, продолжил скорбный путь.
Синие пронзительные глаза человека, наблюдавшие с верхнего этажа городского совета за происходящим на площади, подернулись влажной дымкой. А на его губах промелькнула легкая довольная усмешка.
– Забавные муравьи… Моя догадка о разбитом сердце оказалась истинной.
Толпа, поспешившая занять немногочисленные скамьи для слушателей, оттеснила Кристину от входа на площадь. Когда ей вновь удалось протиснуться через много численных зевак, стоящие у входа в зал стражники преградили девушке путь, свободных мест на скамьях для простолюдин больше не осталось. Как ни умоляла несчастная их смилостивиться над ее горем, их черствые непроницаемые лица не дрогнули. Когда же один из солдат занес над ней для удара руку, Кристина смирилась и, глотая от бессилия слезы, отошла в сторону. Она осталась на площади, как и другие неудачники, жадно ловящие от сидящих в зале зрителей обрывочные новости о происходящем внутри.
Сначала слушались гражданские дела о кражах и стяжательствах, разбирались случаи членовредительства и мелкого мошенничества. Выкрикиваемые имена не имели для Кристины ровно никакого значения. Она пропускала их, жадно ловя каждое следующее.
Постепенно среди людей начало нарастать напряжение, близилась долгожданная часть разбирательств с участием инквизиции. Стоящая в возбужденной гудящей толпе Кристина, не смотря на усталость после долгого пути, в этот момент почувствовала невольный прилив сил. Она вся обратилась в слух, вытянула шею, надеясь в небольшой щели, открывающей переполненный зал заседаний увидеть любимого Якова.
Над головами пронесся вздох разочарования, и послышались отдельные фразы
– Глупый богомаз снова не хочет отвечать….
– Он молчит…
– Не кается, богохульник…
– Сжечь недоумка, чтобы всем было уроком, как чернить светлый образ!!
Кристина вскрикнула от ужаса. Она невольно бросилась к входу в зал, но тут же была грубо выкинута из толпы. Упав на мокрую от стаявшего снега брусчатку, бедняжка подвернула щиколотку и горько заплакала. Никому не было до нее дела, никто не обернулся, чтобы подать лежащей на земле женщине руку. Алчные налитые кровью глаза собравшихся были направлены к месту судилища.
Сердце безумной толпы билось в унисон с ритмом солирующего в стенах церковного суда ее Вечного врага, торжествующего легкую победу.
С наступлением сумерек в сопровождении монахини– клариссинки, согласившейся похлопотать за нее у охраны городской тюрьмы, Кристина подошла к подвалу, где томились осужденные. Ее испуганное сердце выскакивало из груди, надежда на чудо перемежалась с неминуемым разочарованием.
Она видела как монашка отвела начальника охраны в сторону и что-то говоря, кивнула в ее сторону. Здоровенный детина с любопытством взглянул на затаившую дыхание Кристину и оскалился.
– Ты его ненаглядная? Пришла пообжиматься с хахалем? А то день другой и мы переломаем ему все кости, – охранник захохотал, довольно потирая руки
Монашка смирено смолчала, лишь сделала определенный жест рукой. Кристина, не теряя времени, подошла ближе к охраннику и положила в его протянутую ладонь – лопату один золотой гульден. Рука не дрогнула. Девушка покраснела от волнения, в ее кошельке оставалось лишь три серебряных монеты, но она хотела сохранить их на обратный путь. Жадный охранник упрямо держал руку в ожидании добавки. Кристина тяжело вздохнул и положила еще одну монету. Страж осклабился
– Одну мне, другую моему напарнику, следуй за мной, красавица.
Сердечно поблагодарив монашку, Кристина шагнула в темень подвала. Зажженный факел в руках стража мелькал на влажных каменных стенах, быстро удаляясь. Подвернутая утром щиколотка доставляла девушке немалую боль, она еле успевала за широко шагающим мужчиной.
– Подождите меня, умоляю, я повредила сегодня ногу и не могу идти быстро, – взмолилась Кристина.
Снизу винтовой лестницы раздался глухой смех. Цепляясь руками за скользкие камни, она спускалась на ощупь, рискуя размозжить голову в кромешной тьме. По ее ногам несколько раз пробегали быстрые колючие лапки, цепляющиеся за подол платья, и раздавался отвратительный мышиный писк. Запах тлена, пота, прокисшей капусты, мочи, человеческих испражнений сводил ее с ума. Боясь потерять сознание от невыносимой вони, она плотно закрыла рукой нос и дышала ртом. В конце лестницы забрезжил дрожащий свет факела. Охранник любезно отрабатывал золотой, ожидая ее.
Кристина спустилась в небольшое, освященное тусклым светом чадящих светильников помещение, по обе стороны от которого находились камеры осужденных. Одна более просторная для обычных преступников. Другая, чуть дальше по отходившему в сторону коридору, в которой томились три человека, те, что осуждены инквизицией.
Яков стоял у решетки, вглядываясь в сумрак подвала. Предупрежденный охранником о посетителе, он ожидал увидеть мать. Более ни одна человеческая душа не могла беспокоиться о нем. Кристина вышла в круг света от факела и похрамывая приблизилась к побледневшему словно полотно Якову. Он испуганно отстранился от нее, не веря глазам, полагая, что увидел призрак. Его руки судорожно стиснули толстые прутья камеры, словно пытались их разогнуть и вырваться на свободу.
Кристина, не сводя с любимого залитых слезами радостных глаз, приблизилась к решетке и обхватив его белые от напряжения кисти своими маленькими ручками, прикоснулась к каждой по очереди губами.
Когда она поняла на него глупый счастливый взор, увидела, что глаза Якова увлажнились и две крупные капли медленно сползли по его грязным впалым щекам.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, сплетя пальцы рук, все понимая без слов.
– Яков, – наконец прошептала Кристина, вытерев ему слезы, – что ты натворил, глупый?
Она дрожащими пальцами коснулась бледных щек, поправила спутанные волосы, провела по нижней распухшей губе. Яков болезненно дернулся.
– Почему ты здесь? – раздался его глухой голос, – Ты же должна была…
– Я никому ничего не должна, – нетерпеливо перебила его Кристина, нежно прикрыв его рот рукой
– Молчи! Слушай! Я не могу жить без тебя, мой дорогой друг, поэтому я здесь. И еще, я не могу выйти за человека, которого не люблю. Мое сердце всегда было с тобой, даже когда я разбивала твое. Не искупить ошибки, что я совершила. Но сейчас… я пришла спасти тебя.
– Ты ошибаешься, Птичка. – голос Якова перешел на шепот, – ты пришла сюда на свою собственную погибель. Они не пощадят тебя даже из-за ребенка. Умоляю, оставь меня, я уже мертвец. Здесь царит Ад, о котором мы и не знали! Спасайся сама, спаси невинное дитя. Уезжай завтра же из Фрайбурга. Пообещай, что сделаешь это!!!
Над ними нависла зловещая фигура охранника.
– Гульдены закончились, голубки. Отворковались!
Кристина испуганно взглянула на алчного негодяя. Мучительно вспоминая, чем она еще может заплатить, потянулась к разбитому гребню с изумрудной птичкой. Но передумала, это украшение должно всю оставшуюся жизнь напоминать ей о совершенном грехе, избавиться от него таким способом негоже. Единственное ценное, что у нее оставалось, кроме монет, которые понадобятся завтра, это серебряное кольцо с бирюзой, переданное ей по наследству от матери. Девушка решительно сняла его с безымянного пальца и поцеловав на прощание, протянула охраннику. Он довольно усмехнулся и попробовав украшение на зуб, нырнул в темноту.
Кристина встала на цыпочки и нагнув голову Якова впилась в его губы долгожданным поцелуем. Его губы дрогнули и она почувствовала солоноватый вкус крови из его разбитой нижней губы. В ту же секунду она испуганно отстранилась, боясь причинить ему боль, но Яков прижав ее руками к решетке, со всей страстью ответил на поцелуй, Они дарили друг другу дозволенную ласку не надеясь на завтрашний день. Они жили лишь этим самым счастливым моментом, который скорее всего станет последним. Голова Кристины закружилась от неземного наслаждения, от чистоты и невинности поцелуя своего избранника. Когда они со вздохом разомкнули уста, она прошептала
– Я не могу обещать тебе то, что не намерена выполнить. Если суждено, я пойду за тобой на смерть, потому что жизнь без тебя не имеет смысла. Я давно хотела тебе сказать это. Но боялась…А теперь пока еще не поздно…
Яков молча смотрел на нее. Он не находил слов.
– Завтра, умолю, скажи судьям правду. Я же выступлю свидетелем защиты. Не захочешь ты, расскажу я. Они снимут с тебя осуждение в богоотступничестве. – горячо зашептала Кристина
Художник сокрушенно поник головой. Его лицо сковала скорбь.
– Милая моя, глупая девочка. Никто никогда не был оправдан инквизицией. Попасть в их паучьи лапы значит закончить жизнь или на костре или в лучшем случае на виселице. Спасай себя, умоляю!
В конце коридора вновь показался охранник и схватив Кристину за руку, грубо вытолкал в освещенный факелами коридор. Она жалобно и испуганно вскрикнув поймала в последний момент отчаянный взгляд Якова и тут же исчезла, влекомая наверх железной рукой стражника.
– Благодари Бога, глупая курица, что никто более не слышал слова твоего гнусного еретика о священной инквизиции. Незаслуженного наказания – не бывает – запомни!! – прогремели над ее головой грозные слова. И тяжелая дверь теремного подвала с лязгом захлопнулась.
Кристина без сил опустилась на колени на холодную мостовую прямо перед закрытой дверью темницы и воздев глаза и руки к небу, впервые заговорила с Богом. Не зная ни одной молитвы она просила его о спасении самой дорогой для нее души, ее любимого Якова. Она говорила с ним простыми словами, идущими из глубины сердца, как учил ее мудрый Иоахим. Не чувствуя ни холода камня под ногами, ни порывистого ветра, принесшего с Рейна колючий снегопад, она погрузилась в странное состояние блаженства, распространившееся по всему телу теплой ласковой волной. Она потеряла счет времени.
– Я не оставлю тебя, дитя мое, – внезапно прошептал в ее голове ласковый голос, похожий на голос святого отца из Марцелля. – Встань и иди, я благословляю тебя – услышала она его напутствие.
Медленно поднявшись с ледяного камня, впервые исполнившись веры в Божественное присутствие Кристина направилась в сторону приюта. В ее сердце засветился маленький огонек надежды, которая как светоч вела ее через мир мрака и боли, в котором она неожиданно оказалась. Но усталость неумолимо овладевала ее телом.
Конрад Макленбургский взглянул на ясное, полностью расчистившееся после вчерашней непогоды небо над свободным городом. Из окна его опочивальни открывался прекрасный вид на остроконечные черепичные шпили красного города и на долину реки Драйзам, спокойная водная гладь который блистала в восходящем солнце подобно чешуе извилистого змея…
Прекрасный день, чтобы воспользоваться уникальным случаем и ущемить власть зарвавшейся, бесцеремонной испанской инквизиции, раскинувшей свои жадные щупальца по всем франко алеманским землям, дотянувшиеся до Швабии.
Хозяином Фрайбурга был Конрад Справедливый, и лишь от него зависели судьбы и помыслы многочисленных жителей города. Лишь он решал – кому позволено жить, а кому гореть в гиене огненной. И этим правом Конрад не намерен делиться с посланником Римской католической церкви, иноземцем, не знающим швабского наречия и пользующегося услугами клирика шептальника.
Эпископ заранее приготовил необходимые жертвы на престол Господень, ими оказались прелюбодей и недалекий хвастун сапожник, нашедший в лесу под корнями деревьев зарытый клад и разнесший радостную новость по округе. За удовольствие и глупость надобно платить. Для красавца художника была уготована участь кумира женских сердец, его разбитое несчастной любовью сердце станет шансом на спасение. Сердобольные женские особи, воспевающие страдания Изольды и Тристана, будут умолять суд простить влюбленного богомаза и тогда, он, Конрад вновь подтвердит свое прозвище – Справедливый, даровав Якову Циммерманну высочайшее прощение.
На мгновение в голове епископа промелькнула еще одна удачная мысль, и он, проследив ее развитие и последствия реализации, довольно улыбнулся.
– Да, неплохо – и это так же сыграем мне на руку. Ты сам, того не подозревая, заслужишь волну народного презрения, досточтимый синьор Баттиста дель Комо. Власть и авторитет ненавистной инквизиции пошатнется по твоей вине.
Через несколько часов, сидя радом с выходцем из Толедо, синьором Баттистой, за спиной которого на небольшом табурете расположился переводчик, эпископ радушно делился с инквизитором новыми великосветскими сплетнями. За испанцем на другом краю стола зевал во весь рот, не выспавшийся бургомистр, обязанный председательствовать на гражданских судах.
Испанец, высохший, морщинистый словно ствол столетней оливы, острыми звериными глазками ощупал каждого сидевшего в зале суда. Его тонкие губы несоизмеримо огромного на узком вытянутом лице рта жадно змеились в предвкушении пиршества. Высокий, скошенный назад яйце подобный лысый череп обтягивала тончайшая пергаментная кожа, сквозь которую просвечивали мельчайшие кровеносные сосуды. Конрад поморщился в отвращении, разглядывая анатомию возглавившего трибунал от лица церкви инквизитора и отвел взгляд.
Среди собравшейся в зале суда публики его интересовало лишь одно существо – маленькая, закутанная в темный шерстяной плащ светловолосая женщина, просочившаяся внутрь ранее других зевак, предварительно умаслив охранника небольшим подношением. Она, пока слушались гражданские дела, тихо словно мышь сидела в углу и терпеливо ждала. Порой ее веки смыкались, и женщина погружалась в дрему, но громкие крики безумных соседей заставляли ее вздрогнуть и очнуться от забытья.
После небольшого перерыва суд вернулся к дознанию по обвинению в колдовстве и богоотступничестве. Как только распахнулась боковая дверь и оттуда показался первый осужденный, женщина вскочила со скамьи и вытянувшись в струнку вся поддалась вперед.
Потом вновь вернулась на свое место и на время затихла.
Началось слушание по делу Стефана Кугелькопфа, обвиненного в соитии с суккубом.
Конрад терпеливо вынес до оскомины надоевший ритуал допроса недалеких свидетелей, произносящих заведомо желанные для инквизиции речи, порой его веки тяжелели, и он незаметно от присутствующих погружался в собственные раздумья, уносившие его прочь от опостылевшего зала суда. Он вновь был молод, полон сил и несбыточных надежд, в его сердце пылал огонь, оно билось, оно прокачивало кровь. Оно любило. Он вновь шел по затаенным лесным тропам с любимой женщиной. Которая…
– Свободный город против Стефана Кугелькопфа постановил привлечь подозреваемого в колдовстве к публичному испытанию водой, дабы он, наконец, сознался в предписываемых ему преступлениях – ворвался в его воспоминания занудный голос клирика– секретаря, оглашающего решения суда. Жадная до чужих страданий толпа восторженно взревела.
Конрад вздрогнул и вернулся в реальность.
Первого несчастного, жалобно стенающего и молящего о пощаде каменные сердца, стражники вытолкали из зала суда. Следом за ним проследовало несколько десятков любопытных глаз, желающих насладиться зрелищем. Пытка водой порой приносила неожиданные результаты.
В тот момент, как стражники закрывали за уходящими двери, в них успел проскользнуть богато одетый вельможа. Протянув ближайшему стражнику небольшой кошелек, он приказал жестом расчистить ему место на скамье. Что было сделано незамедлительно. Но незнакомец не собирался садиться, заняв место, он, поднявшись на цыпочки, внимательно высматривал лица людей, оставшихся в судебном зале для дальнейших слушаний.
Епископ, сидя довольно далеко от входа был вынужден прищурить глаза, но расстояние и тусклое освящение зала не позволило ему узнать вошедшего. По нетерпеливым жестам, он понял лишь, что незнакомец сильно взволнован, пристальный взгляд молодого мужчины сейчас направлен в тот угол зала, где сидит белокурая незнакомка. Но он не торопится протиснуться к ней, немного успокаивается и присаживается на свободное место на скамье. Так…
– Интересно, о существовании любовного треугольника я и не мечтал, – прошептал себе под нос епископ и довольно потянулся в предвкушении грядущего наслаждения.
Вторым слушалось дело Якова Циммерманна. Объявивший об этом обыденным сонным голосом клирик прикрыл рот, чтобы подавить невольный зевок. Время заседаний близилось к обеду и уставшему послушнику требовался перерыв.
Как все относительно, – мелькнула в голове мысль у Конрада – стоило сейчас недалекого писаку заковать в кандалы и обвинить в нелепости, противоречащей священному писанию, как его стремления были бы о глотке свежего воздуха и об ясном небе, сияющем над нашей головой сегодняшним днем.
Представив воочию эту картину, эпископ по детски засмеялся, но почувствовав на себе косой колючий инквизиторский взгляд, наигранно смутившись, вернулся к действительности.
– Не откажите, святой отец принять мое искренне предложение разделить сегодняшнюю вечернюю трапезу в моем кабинете. Полагаю, что за приятным занятием мы не примнем обсудить несколько насущных злободневных проблем, касаемых наметившего еретического раскола в судебном праве, насаждаемых достопочтимым месье Кольбером.
Длинные змеиные губы инквизитора двусмысленно сжались в тонкие линии. Бегающие жадные глазки на секунду замерли в нерешительности. Поразмыслив о последствиях отказа, он нехотя принял приглашение на ужин. Епископ довольно улыбнулся, манипулировать людьми доставляло ему не меньшее удовольствие как и отправлять из на виселицу.
Но он невольно отвлекся, пока его разум восхищался относительностью восприятия действительности глупца клирика и наслаждался укрощением гордыни самовлюбленного слуги божьего, в зал ввели следующего осужденного.
Стоило тому появится в соседнем от зала коридоре в сопровождении стражи, как белокурая красавица вскочила со скамьи и вцепившись руками в перила, загораживающие скамьи зрителей от арены происходящего, не сводила с него безумных от волнения глаз.
Конрад мгновенно переведя взгляд на новоявленного вельможу и так же отметил его крайнее волнение. Молодой человек вновь поднявшись на цыпочки старался поверх голов рассмотреть приближающегося к столу для подсудимых мужчину.
Яков шел, опустив голову в пол, словно стыдился происходящего. Встреченный глумливыми воплями оставшихся в зале зрителей, он нерешительно поднял прищуренные отвыкшие от света глаза и внимательно огляделся вокруг.
– Яков! – раздался из угла зала голос незнакомки, что ждала его с раннего утра. На лице молодого художника на короткий миг расцвела блаженная улыбка, моментально сменившаяся тревогой.
Он недовольно взглянул на приветствующую его молодую женщину и, поникнув головой, опустился на скамью.
Сидящий от него по правую сторону уставший клирик нехотя поднялся на ноги и начал новый процесс.
– Третий день судебного заседания– свободный город против Якова Циммермана считается открытым.
– Огласите причину обвинения осужденного Якова, – перевел слова инквизитора появившийся из-за его спины прислужник– шептальник.
Секретарь, достав длинный пергамент, вновь прочитал обвинение, следуя судебной процедуре.
– Яков Циммерманн, уроженец города Марцелля, выполняя заказ фрайбургского епископата совершил смертный грех, уничтожив лик святой Девы Марии. При аресте обвиняемый оказал сопротивление и противодействие, продолжая богохульствовать и злословить, что является неоспоримым доказательством вселения бесов и сношения с дьяволом, позволившим несчастному надругаться над святыней.
Прислужник инквизитора, выслушав своего господина, произнес
– По происшествию двое суток после первого слушания по делу, есть ли что сказать самому обвиняемому?
В зале воцарилась напряженная тишина. Кристина затаила дыхание, но, не выдержав, прошептала
– Яков, умоляю тебя!
Поникший головой художник вздрогнул всем телом и, повернув к ней перекошенное от страдания лицо, тяжело вздохнул. Через несколько мгновений он встал, и облокотив скованные цепями руки на стол, – произнес глухим голосом
– Господа судьи, Ваши святейшества, прошу принять мои показания. Я раскаиваюсь в сотворенном грехе, меня настигло внезапное безумие, я уничтожил самое любимое творение (Яков задохнулся от волнения), самое дорогое творение моей жизни и готов нести за содеянное самое суровое наказание.
Не говоря более не слова, он рухнул на скамью.
– Протестую! – раздался звонкий женский крик. Вся зрительская толпа повернула головы к стоящей в углу зала женщине. Она сняла с головы темный покров, и ее пушистые белокурые волосы разметались по плечам.
– Господа судьи! Ваше Святейшество! – вновь раздался ее голос. Она смотрела на Конрада и обращалась к нему в единственном числе. Епископ почувствовал ее искренний взгляд, и легкая дрожь пробежала по его телу.
