Текст книги "Сказка Шварцвальда"
Автор книги: Елена Граменицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)
Человек в рогатой маске, подходил к каждому из стоящих в кругу людей и срывал с них темные покровы, обнажая одно за другим возбужденные тела. Лица людей оставались скрытыми плотными кожаными масками. Осталась последняя затянутая в черную рясу фигура, небольшого роста, стоящая напротив алтаря. Ведущий церемонию человек неторопливо подошел к ней и вместо того, чтобы резким движением сорвать покров, приподнял его с низу и просунул руку между ног незнакомца. Тихие крики корчащихся в цепях испуганных жертв прервал громкий вожделенный стон. Фигура прогнулась дугой перед стоящим перед ней обнаженным мужчиной и сама сорвала с себя в нетерпении черную рясу. Кристина обомлела, последней оказалась немолодая женщина. Ее слегка обрюзгшее тело дрожало от возбуждения. Темная маска скрывала черты лица, открывая лишь ярко красные приоткрытые губы. Ее язык нетерпеливо скользил по ним, предвкушая наслаждение.
Человек с рогами подвел женщину к алтарю и помог ей забраться на него. Потом, привязав цепями широко расставленные ноги и раскинутые руки, повернулся к остальным, делая им знак.
Мужчины разошлись по углам, каждый к ожидающей его жертве, неся в руках кубок с напитком, который был незамедлительно влит несчастной в рот. Постепенно испуганные крики утихли и в зале воцарилась абсолютная тишина, прерываемая лишь потрескиванием факелов и тихими стонами наблюдающей за массовым действом прикованной к мрамору женщины. Голые мужчины, каждый по-своему начали истязать и насиловать опоенных дурманом девушек.
Кристина в отвращении отвернулась и сглотнула накопившуюся во рту слюну, но в тот же миг ее глаза упрямо вернулись к созерцанию, а рука невольно потянулась к груди, нащупав набухший от возбуждения сосок. Внизу живота неумолимо разгорался огонь. Она уже до крови искусала кулак, сил подняться и уйти не оставалось. Ее неумолимо тянуло вниз, занять место одной из прикованных к столбу жертв и умереть от мучительного наслаждения…
Один за другим мужчины в масках начали срывать повязки с лиц девушек. Первые три были ей незнакомы, но когда открылось лицо четвертой, Кристина не смогла сдержать испуганного крика, который в тот же миг замер, зажатый сильной рукой невесть откуда взявшегося Михаэля. Кристина узнала Марту, похищенную несколько дней из Фогельбаха, свою молочную сестру.
Михаэль прервав в самый последний миг крик девушки, с силой отвернул ее голову от окна и прижал к себе.
– Все, все позади, милая, нам надо спешить…Не смей смотреть туда…
Но подчиняясь неведомой силе, воцарившейся в подземелье, глаза Михаэля вернулись к созерцанию страшной картины в нижнем зале.
Мужчина, насладив свою ненасытную плоть со стонущей от удовольствия женщиной, прикованной к алтарю, усталым взором окинул картину вокруг. Его соратники, превратившись в животных, продолжали оргию, постепенно превращающуюся в кровавую. Именно кровь жертв как неизбежный финал завершала процесс удовлетворения постоянной жажды, издавна пожирающей их. Надругаться над телом девственницы давно стало недостаточным. Предсмертный хрип, последний вздох, конвульсии агонизирующего тела, чье горло затягивалось удавкой, возбуждали их отмирающие члены, вызывая долгожданную эрекцию. И только одной избраннице будет позволено уйти из подземелья живой с неизменным условием, она должна в следующий раз привести пять невинных девственниц для совершения нового жертвоприношения. Жизнь и тело избранной отныне навеки принадлежали Темному божеству. Яркое клеймо коленным железом пылало на ее плече, сохраняя память о страшном дне. Счастливица лежала на каменном полу, слушая предсмертные хрипы своих умирающих подруг. Двоим, подошедшие слуги перерезали горло, и измученные женщины захлебнулись собственной кровью. Другим повезло меньше – их тела исходили от затянувшейся агонии, клинок вспорол несчастным живот от грудной клетки до промежности, выпустив наружу кишки. Двое мужчин, нагнувшись над их дрожащими телами, приподняв вновь накинутые на плечи черные балахоны, судорожно удовлетворяли свою плоть.
Рвота подкатила к горлу Люстига, превознемогая себя, бедняга отвернулся от живой картины преисподние и оттащив Кристину от оконного отверстия, силой вытолкнул ее в коридор словно ватную куклу. Через несколько мгновений они были в относительной безопасности, крепко закрыв за собой на засов дверь в покои Михаэля.
Молодой человек взял на руки обессилевшую Кристину и отнес ее на кровать. Ее жаркое дыхание на миг коснулось его уха, дрожащий голос зашептал
– Не уходи, мой дорогой, мой спаситель. Михаэль, где ты был, я ждала тебя. Я замерзла в лесу. А сейчас я горю, странное пламя вокруг и огонь по всему телу сводят меня с ума.
Кристина заворожено говорила, а ее руки судорожно срывали одежду с себя и Михаэля. Освободив из корсета пухлую грудь, она взяла его дрожащую руку и прижала к затвердевшему от желания соску. Неземное наслаждение заставило ее тихо застонать. В тот же момент его горячие губы прижали ее к шелковой подушке, а язык проник глубоко в рот. Голова девушки поплыла, и Кристина потеряла разум, подчинив тело лишь первородным инстинктам, широко раскинув ноги, позволила Михаэлю овладеть ею. Крик боли, прервавший ее невинность, сменился волной блаженства. Она мечтала сейчас лишь об одном, чтобы их слившиеся воедино тела более никогда не существовали друг без друга.
– Славный финал, но чем дальше, тем сильнее жажда глупцов… – с грустью прошептал стоящий в центре пятиконечной звезды мужчина. Его синие подобно сапфирам глаза влажно сверкнули в свете догорающих факелов. – Как я устал…
– Хассо!! – раздался его резкий, словно щелчок кнута крик
Мужчина, склонившийся над одной из умирающих жертв, ловя ее последний вздох, нехотя оторвался от наслаждения.
– Где твой обещанный подарок?
– Он ждет тебя, мой господин!! Позволишь привести? – голос слуги подобострастно задрожал.
Мужчина с синими глазами провел рукой по телу, словно проверяя его на прочность, но внезапно поменял решение
– Нет, пока не стоит. Оставим лакомый кусочек на завтра.
Кристина пришла в себя, когда за стрельчатыми окнами покоев Михаэля занялся хмурый рассвет. Память постепенно возвращалась к ужасам пережитой ночи. Рука девушки скользнула по телу, одежды не было, она лежала под покрывалом совершенно нагая. Кристина непроизвольно сжала бедра и легкая саднящая боль пронзила промежность. Откинув покров, с ужасом увидела капли крови, засохшие на внутренней поверхности ног.
– О Боже!! Что случилось!!?? – прошептала она помертвевшим голосом. Спустя мгновение она вспомнила все.
И мир навеки потерял краски, погрузившись во мрак.
Она огляделась вокруг – Михаэля нигде не было видно. Звать его она не хотела.
Смертельная тоска сжала в тиски ее несчастное испуганное сердце. Плоть затрепетала от беззвучных и бесполезных рыданий. Запоздалое раскаяние овладело ей.
Яков… Яков… Что я натворила? Мой милый друг, я предала тебя, навсегда предала… нет мне прощения… Ты скоро придешь просить моей руки… я ждала этого дня всем сердцем. А теперь скажу, что поругана. Сама решилась на смертный грех…
Кристина медленно поднялась с кровати, шатаясь подошла к столу и сняв с него тканную скатерть, прикрыла наготу. За слюдяными окнами занялся розовый тусклый рассвет, предвещая начало нового дня, который не должен был начаться для нее. Он и не начнется. Она с усилием толкнула раму окна, пытаясь открыть. Прекратить ставшую бессмысленной жизнь на камнях под замковыми стенами – единственное, о чем она сейчас мечтала. Темный лес, покрытый утренней изморозью, запорошенный выпавшим ночью снегом, напоминал сверху плывущие облака тумана. Недалеко от замка на лесной проталине, вдали от дороги, кружилось истошно каркающее воронье, предвкушая утренний пир… Кристина знала, чьи искалеченные тела будут терзать стервятники. Она должна быть там, рядом с невинными девушками, погибшими сегодняшней ночью.
Крепкая деревянная рама не поддавалась ее слабым рукам. Кристина огляделась, дверь спальни открывала вид на соседнее помещение, откуда веяло холодом. Не теряя надежды, она прошла в небольшую гостиную, посреди которой стоял обеденный стол в окружение резных кресел. Одно, из которых было обращено к открытому окну. Кристина обрадовалась. Господу угодно ее решение уйти. Она быстрым шагом, придерживая на груди готовую упасть скатерть, прошла к окну и внезапно вскрикнула от испуга.
На кресле с высокой спинкой, скрывавшей его от посторонних взоров, уставившись мертвым неподвижным взором на горизонт, где зарождался новый день, сидел Михаэль. Его скорбное лицо замерло, словно посмертная восковая маска.
Услышав крик Кристины, он оторвал взгляд от розовой полоски солнечного света и посмотрел на нее глазами дряхлого утомившегося старца. Его голос прозвучал глухо, словно из могилы.
– Я не знаю, как мне жить дальше, Птичка… Я боюсь. Весь мой мир провалился в адову пропасть вчерашним днем…
Кристина, затаив дыхание, молча слушала своего друга.
Он, отвернувшись от ее бледного как мел лица, продолжал
– Два человека, которых я любил, вчера предали меня. Моя мать, святая женщина, была совращена исчадием Ада, развращена и уничтожена для Господа нашего. Теперь она во веки веков проклята людским и Высшим судом. Мой верный друг, почти брат не оставил ни капли сомнения в змеиных происках за спиной…
Кристина молчала, зная, что Михаэль продолжит. Он сжал кулаки и что было силы ударил ими по резным деревянным поручням, которые не выдержав его злобы, раскрошились в мелкие щепки.
– Та женщина, чье потерявшее сок тело терзали чудовища в человеческом обличии на алтаре – моя любимая матушка Могдалена фон Берен. А один из насильников, от жадной ласки которого она стонала как загулявшая потаскуха, как ненасытная волчица, был мой молочный брат и верный друг… Таковым он был…
– Хассо – с отвращением выдохнула Кристина.
– Да, когда то его звали Хассо… Не знаю, что за злобная тварь похитила его душу, и какое имя он предпочитает носить ныне…
– Михаэль, я должна тебе сказать, что именно он вчера…
– Не продолжай – голос Михаэля мучительно задрожал.
– Я знаю все. Он подстроил, чтобы я не увидел вовремя твой знак, отвлек подкупленной прислугой. Когда же я прискакал на поляну, то кроме догорающих углей и снега сплошь затоптанного лошадиными копытами там ничего и никого не было. Я опоздал… Только кукла, что валялась посреди костра говорила о том, что моя девочка ждала меня. Я пытался преследовать негодяев по следу, но на проселочной дороге, сплошь изъезженной колесами телег от многочисленных обозов, ушедших в Марцелль, я потерял его. Регина помогла мне найти тебя в собственном доме… В моем родном доме… Я не знаю, как мне дальше жить, Кристина.
Он уронил голову на руки и его плечи задрожали от рыданий. Кристина, поддавшись состраданию шагнула к плачущему Михаэлю, и прижала его голову к своему животу, гладя по растрепанным волосам. Он всхлипнув, как ребенок, неистово обхватил ее руками и зашептал.
– Только ты, только ты одна – мой спасение. Мой ангел. Ради тебя я вытерплю все боль разочарования и предательства. Ты дашь мне силы противостоять врагам!!
Он приподнял красные от слез глаза и, приоткрыв скрывающий ее тело покров, нежно поцеловал Кристину в низ живота
– Спасибо тебе за подаренную ласку, моя любимая. Ты вытащила меня прошлой ночи из пылающей печи преисподнии.
Внезапно по телу Кристины прошла горячая волна воспоминания пережитого безумия. Ее бедра невольно дрогнули в желании. Сдерживая себя из последних сил, она опустилась на колени рядом с креслом Михаэля и целомудренно поцеловала его в лоб.
– Я всегда буду рядом, мой дорогой друг.
Михаэль встрепенулся. Его глаза заискрились жидким золотом. Он жарко зашептал.
– Мне мало быть другом. То время миновало. Я люблю тебя, Кристина. Я желаю тебя. Я всегда мечтал о близости с тобой. Сегодня ночью ты добровольно стала мне женой. Теперь я намерен просить твоей руки у Вильгельма.
Кристина испуганно молчала. Уже ничего не исправишь. Она не сможет оставить Михаэля.
Молодой человек решительно встал и подойдя к стенному шкафу достал с полки небольшой предмет. Вернувшись к сидящей на полу растерянной Кристине, он бережно поднял ее на ноги и осторожно воткнул в волосы изящный костяной гребень.
– Это подарок тебе в память нашей первой ночи любви. Их будет еще очень много, поверь. Но пусть маленькая изумрудная птичка на незамысловатом украшении вечно напоминает тебе о моих чувствах.
Его мягкие нежные губы коснулись губ Кристины, язык смело скользнул по краешку ее верхних зубов, призывая вернуть ласку. Девушка вздрогнула и закрыла в блаженстве глаза, откинув голову назад, открыла шею, приглашая мужчину продолжить.
В начале декабря, затемно, далеко до рассвета, Кристина проснулась от кошмара, преследовавшего ее без малого вторую неделю. В самом низу ее живота пульсировал комочек плоти, живой плоти, просящей защиты от черных скользких рук, тянущихся со всех сторон. Их ледяные пальцы, трогающие живот девушки, выпустив железные когти, готовились проткнуть чрево, чтобы уничтожить самое дорогое, ее будущего ребенка.
Перед сочельником Михаэль, а не Яков будет попросит у отца ее руки, и Вильгельм не посмеет ему отказать, как бы холодно он не относился к высокочтимой баронессе фон Берен. Он не откажет ему по одной веской причине, единственная дочь понесла от ее сына и теперь отец обязан скрыть позор внебрачного рождения… В ту роковую ночь в День Всех Святых, семя Михаэля зародило в ней новую жизнь.
Тем не менее мысли о покинутом Якове не давали покоя Кристине, превратив ее жизнь в бесконечную пытку. Она более месяца не появлялась в Марцелле, избегая встречи с несчастным влюбленным художником. Сидя в заточении в Фогельбахе, она порою открывала дверь на острожный стук скучающего по ней Люстига, навешавшего любимую в отсутствие Вильгельма. По деревне уже давно ходили самые паскудные слухи, распускаемые внезапно нашедшейся Мартой, Она вернулась на исходе первой недели ноября, бледная, худая, в грязных отрепьях, бросилась в ноги обезумевшим о радости родителям, уверяя, что была увлечена посулами обесчестившего ее маркитанта, везущего товары во Фрайбург на осеннюю ярмарку.
Наветы Марты не отличались новизной. Она уверяла односельчан, что в ночь Всех Святых видела во сне откровение о совокуплении Кристины с самим Сатаной, от которого блудница понесла сына – будущего Антихриста, пришедшего глумиться на человеческим родом.
Кристина, не обращая внимания на змеиный яд, источаемый ее молочной сестрой, нежно гладила маленький набухающий комочек внизу живота и мечтала о неисполнимом, она мечтала, чтобы это был ребенок Якова. Ее душа горела от нескончаемой боли, прекращавшейся лишь на время страстными ласками влюбленного Михаэля, но к утру он исчезал, и чувство вины возвращалось и терзало несчастную пуще прежнего. Порой закрыв глаза, принимая в себе возбужденную от плоть будущего мужа, она представляла на его месте забытого художника. Боязнь невольно произнести его имя заставляла кусать руку до крови… Но стоило ей встретиться с зовущем на небеса янтарным взглядом склонившемся над ней Михаэля, тревоги чудесно рассеивались, и она предавалась неистовой страсти, забыв обо всем на свете. Порой ей думалось, что увиденное в подземелье страшное злодеяние оставило неизгладимый мрачный след на ее душе, что оно до сих пор властвует над разумом, искушая сладкой болью.
На стук металлического кольца в дверь, как и в последний раз посещения мастерской в Марцелле никто не отвечал. Она шла к этой двери несколько долгих недель, полностью изменивших ее жизнь. Шла как на плаху, зная, что обязана в последний раз увидеть любимого человека.
Не дождавшись ответа, она решительно вошла в лавку и направилась к окну, где обычно стоял рабочий мольберт Якова. Художник, нагнувшись на полотном, тщательно вырисовывая детали картины, ничего не замечая и не слыша вокруг, погрузившись в волшебство, он не существовал для окружающего мира. Кристина замерла, невольно любуясь своим другом.
Закусив от напряжения губу, художник внимательно всматривался в холст. Отступив на шаг в сторону, позволив заиграть солнцу на мазках, придирчиво следил за соотношением света и сочетанием цветов. Недовольный жест, нахмуренные брови, и быстро снятый слой свежей краски позволял ему исправить оплошность.
Невольные слезы заструились по щекам Кристины, она пришла в заветную мастерскую в последний раз. Пришла, чтобы разбить сердце человеку, которого боготворила. Которым восхищалась и искренне любила.
Внезапно у нее закружилась голова, запахи красок и олифы встали комом в горле, вызывая рвоту. Сдерживая судорогу, она, не разбирая пути, стремглав выбежала на улицу, привлекая внимания Якова.
Свежий морозный воздух остудил голову и ослабил приступ. Несколько раз глубоко вздохнув Кристина постепенно пришла в себя. Соскоблив комочек чистого снега с подоконника мастерской, положила в рот и с наслаждением проглотила.
Яков замер у входа с кистью и доской для смешивания красок в руках без сил отвести от нее изумленных радостных глаз.
– Любимая моя… – выдохнул он наконец. Сердце Кристины пронзила острая боль. – Как ты похорошела… – он шагнул к девушке и не обращая внимания на ее испуганный возглас что было силы прижал к себе.
Мгновение блаженного покоя, не дольше, вновь ощутила зажмурившая глаза Кристина.
– Я почти закончил заказ для епископа фрайбургского. Я спешил и не мог навещать тебя, моя родная. Но теперь, получив обещанное вознаграждение я смогу просить у герра Вильгельма твоей руки…
Прозвучавшее признание ударом молнии пронзило несчастную грешницу. Вздрогнув, от слов Якова как от пощечины, она резко освободилась из желанных объятий и, прячась от любопытных людских глаз столпившихся вокруг зевак вновь скрылась в мастерской. Яков нахмурившись, вошел за ней, плотно прикрыв дверь.
Кристина вернулась к мольберту. Склонившаяся над мирно спящим младенцем мадонна нежно улыбалась ребенку ее губами. Ее глаза с любовью смотрели на Христа. Картина была великолепна. Яков, превзошел сам себя, вложив в ее образ всю любовь и восторженную страсть. Кристина тронула рукой еще влажную краску и тяжело вздохнув, отступила на шаг от полотна.
Взволнованные глаза Якова сводили ее с ума. Он замер в молчании, ожидая объяснений, все еще держа в дрожащих руках палитру с красками.
У Кристины от волнения пересохло горло, она судорожно сглотнула и на одном дыхании произнесла страшные слова, которые исступленно твердила весь день, сидя в повозке, везущей ее в Марцелль
– Яков, я не смогу стать твоей женой. Отныне и навсегда я принадлежу другому. Я ношу под сердцем его ребенка. Прости меня, если сможешь. Будь счастлив. Прощай, Яков.
Пробормотав несколько отрывистых словно безжалостные удары кнута фраз, каждая из которых исполосовала до крови сердце несчастного художника, Кристина развернулась и не оборачиваясь твердым шагом покинула ремесленную лавку. По ее щекам одна за другой катились слезы, кровавые слезы разорванного в клочья собственного сердца.
Остолбеневший Яков некоторое время не мог дышать, жизнь покидала его с каждым шагом удалявшейся Кристины. Когда за ней захлопнулась дверь, первый судорожный вздох расправил легкие. На его лице не отразилось страдания, оно осталось непроницаемо спокойным и немного торжественным. Отойдя к столу, где смешивались пигменты, он достал склянку с угольной сажей, запустив в нее кисть, вернулся к почти законченному полотну и недрогнувшей рукой полностью закрасил лицо богоматери черным пигментом. Потом согнулся пополам на полу мастерской от подступившей с запозданием боли и беззвучно зарыдал.
Прозрачные глаза за окном лавки пристально следили за происходящим. Тонкие губы наблюдателя зазмеились в усмешке
– Богохульник… Снюхался с дочерью ведьмы, еретик… Гореть тебе отныне в аду, проклятый богомаз!!!
Сказка
Маша проснулась, когда поднявшееся из – за зубчатого края ущелья солнце осветило ее лицо. Она лежала, свернувшись калачиком на небольшом диванчике напротив окна, заботливо укрытая теплым клетчатым пледом. Вставший среди ночи Макс так же задернул занавески, чтобы рассвет не разбудил ее раньше времени…. Я его не достойна…, – подумала девушка и вновь нырнула в утреннюю негу, зарывшись в плед с головой.
До столицы кантона Граубюнден города Кура поезд шел чуть более часа. Оставив основные вещи в камере хранения на вокзале, молодые люди не отходя далеко от вокзальной площади, поймали такси и попросили доставить их к кантональному госпиталю. Несмотря на то, что они прибыли на пятнадцать минут раньше назначенного срока, синий Опель уже стоял, припарковавшись у шлагбаума. Подойдя к машине, Макс нагнулся и осторожно постучал по стеклу. Дверь немедленно открылась и небольшого роста коренастый с заметным пивным животиком абсолютно лысый мужчина, голова которого блеснула на солнце подобно бильярдному шару, выскочил на улицу. Узкие очки в стальной оправе, джинсовый костюм, быстрый пытливый взгляд, выдавали его предположительный род занятий – технический эксперт или аудитор.
Крепко пожав обеим руки, представился Вальтером Коппке.
– Фрау Ульрихе просила помочь вам с визитом к моей несчастной Урсуле. Только из уважения к ней, как другу нашей семьи и крестной матери, я согласился на эту аферу, не имея понятия, почему вам понадобилось увидеть мою жену и что собираетесь ей сообщить. Учтите —
я буду присутствовать при разговоре, и если замечу ухудшение ее состояния, попрошу вас немедленно уйти
– Конечно, можете не беспокоиться. Мы не причиним ей вреда, – ответил Макс, как можно увереннее.
Миновав центральную проходную главного корпуса, посетители подошли к лифту.
Макс обратился к Маше на немецком, чтобы не вызывать удивления у Вальтера
– Дорогая, можешь совместить задуманное с полезным, поделиться профессиональным опытом со швейцарскими коллегами.
Маша не ответила, лишь улыбнулась. Переступив порог клиники, она сжалась словно пружина перед предстоящим разговором, не имея понятия, как его начать и чем он может закончиться.
Невольно подслушанная фраза о специальности Маши немного успокоила Вальтера. Черты его лица расслабились, швейцарец перестал хмуриться
Поднявшись на седьмой этаж, мужчина оставил молодых людей и отправился на дежурный пост к медсестрам договориться о визите.
Макс быстро зашептал на русском
– Маша, скажи сразу – мне придется переводить ту же галиматью, что была в музее или еще хуже?
– Предполагаю, что хуже… Макс, не волнуйся, просто переводи ближе к тексту, я потом тебе все объясню, клянусь…
– Спасибо, успокоила… Тсс.
Вальтер вернулся с медсестрой в форменном костюме нежного лавандового цвета с небольшим именным бейджем на груди… Молодая смуглая девушка с кудрявыми черными как смоль волосами, возможно итальянка, что подразумевало имя Сильвия на жетоне, жестом пригласила проследовать за ней по коридору. Перед палатой 17 она остановилась и обратившись к Вальтеру тихо сказала несколько фраз, указывая на часы, а потом на небольшую лампочку, закрепленную над дверью палаты. Он согласно кивал головой.
Девушка открыла дверь и, войдя внутрь, обратилась, к находящейся в палате пациентке.
– Фрау Урсула, Вы уже не спите? К Вам посетители, поднимайтесь. Не забудьте одеть тапочки, сегодня похолодало…
Потом обернувшись к мужу больной – повторила.
– Если начнет волноваться – немедленно вызывайте дежурного.
Он послушно кивнул.
Маша с интересом смотрела на необъятное, бесполое существо без возраста, с превеликим трудом, тяжело дыша и кряхтя поднимающееся с кровати. Безусловно, оно раньше было женщиной, возможно даже привлекательной, о чем свидетельствовал красивый немного раскосый разрез глаз. Но сами глаза были абсолютно больными. Маша за свою врачебную практику вдоволь насмотрелась на выражение человеческого безумия, отраженного в зеркалах души. Выпуклые, мутные, у кого блуждающие, у других замершие в одном положении, слезящиеся или напротив сверкающие возбужденным блеском, но одно их объединяло – все больные глаза были пустыми, мертвыми, переставшими адекватно анализировать зрительные образы и транслировать их в мозг.
Глаза Урсулы, воспаленные, красные, с нависшими сверху тяжелыми веками, безжизненно смотрели на пришедших, не подавая признаков осознанности. Одутловатое лицо с гипертоническими сосудистыми звездочками на щеках, подбородок, двумя складками незаметно перешедший в необъятное тело, растекшееся под больничной пижамой. Неприглядный внешний вид свидетельствовал о серьезной степени ожирения. Постепенно остатки сна покинули больную, в ее глазах внезапно заискрился разум. Урсула приветственно улыбнулась мужу и начала машинально убирать всклоченные волосы за уши.
Маша немного воспаряла духом.
Больная находилась сейчас в переходном периоде от дремы к бодрствованию и наиболее восприимчива к внушению. Сделав Максу знак, Маша подошла к Урсуле и взяла ее пухлые теплые руки в свои. Она заметила краем глаза, как испуганно дернулся Вальтер, но девушка одобряюще ему улыбнулась и нахмурив брови, жестом попросила не вмешиваться.
Урсула удивленно взглянула на незнакомку, но рук не убрала.
Макс подошел ближе, готовый ко всему… но не к тому, что произошло в следующий момент.
Маша, продолжая крепко сжимать кисти больной, внезапно задрожала всем телом, резко повела головой в сторону, закатила глаза и заговорила каркающим глухим голосом.
Испуганный не на шутку Макс остолбенел от происходящего, боясь шевельнуть пальцем. Ему показалось, что воздух в палате стал разреженным, запахло озоном, словно после грозы. Все происходящее фиксировалось в его голове на замедленную пленку. Как в заштатном примитивном ужастике про живых мертвецов…
Маша несколько минут говорила на совершенно незнакомом грубоватом языке, с множеством шипящих звуков, ее полузакрытые закатившиеся глаза, уткнулись страшными бельмами в пустоту, голова тихо подрагивала от легких конвульсий.
Внезапно, девушку отбросило от пациентки как от удара током. Руки разомкнулись, и Маша упала бы на пол, если бы не подскочивший во время Макс. Он подхватил ее ватное полностью расслабленное тело и прижал к себе. Машу тошнило, ее били жестокие судороги, в уголках рта скопилась пена. Подведя к умывальнику, Макс умыл девушке лицо холодной водой и умолял успокоиться, не замечая, что перешел на русский.
Вальтер не обращал на двоих ровно никакого внимания. Он, не мигая, смотрел на жену, которая впервые за несколько лет плакала навзрыд. Ее лицо замерло подобно восковой неподвижной маске, а по щекам ручьями текли слезы, нечеловеческие, неестественные, слезы, похожие на нескончаемые потоки воды. Они существовали отдельно от окаменевшего лица, жили своей собственной жизнью.
Маша тем временем потихоньку пришла в себя, ее перестала бить дрожь, спазмы в желудке отступили. Но голова продолжала кружиться, перед глазами плыло бессмысленное марево, взгляд не фокусировался. Крепко обняв, Макс насильно вывел девушку в холл и усадил на стоявший в рекреации кожаный диван. Отдыхающие на нем пациенты испуганно шмыгнули в палаты, оставив их одних. Маша, с наслаждением вытянула ноги вдоль сидения, положила голову на колени Макса и устало прикрыла глаза. Зеленовато серое лицо девушки медленно обретало краски.
Прошло около получаса, как дверь палаты тихо открылась, и оттуда выскользнул Вальтер.
Он подошел к молодым людям и, подтащив кресло сел напротив. Маша потихоньку приподнялась с колен своего друга.
– Что со мной было? Я упала в обморок? Совершенно ничего не помню – она сжала виски и прерывисто вздохнула…опасаясь возвращения тошноты
– Я так и не успела ей ничего сказать, что собиралась…
– Ошибаешься, – тихим безжизненным голосом ответил Макс, – тебе даже переводчик не понадобился…Вальтер, – обратился он к сидевшему напротив мужчине, стараясь говорить как можно спокойнее. – Вы поняли, что… Оно говорило.
Маша испуганно повернула к нему лицо. Что он имеет в виду?
Вальтер ответил
– Ваша спутница говорила на старинном ретороманском наречии, очень редком, понятным лишь коренным жителям… Я пришлый, живу в Куре от силы лет десять, поэтому понял не все…
– Я вовсе не местный, и, увы, не разобрал ни одной фразы. Вальтер, так что… она говорила?
– Постараюсь вспомнить… что то похожее на " Нет вины твоей передо мной, не тяни чужие грехи, которые оплачены сполна. Отпусти меня… твоя боль заперла меня вновь в подвале"
Соглашусь, подруга Ваша была явно не в себе… но то, что произошло с Урсулой… Когда вы вышли… В голове не укладывается
Маша до крови впилась ногтями в руку Макса. Тот терпеливо молчал, потом разжав ее побелевшую кисть, обнял, и поцеловав в волосы, прошептал – Сиди тихо.
Вальтер некоторое время боролся с волнением
– Она не могла плакать уже долгие годы. Обращения к врачу начались именно с этой физиологической особенности. У нее вдруг высохли слезы, а следом неумолимо подкралось безумие. Просиживая днями и ночами на чердаке дома Иоганна Пруста, роясь в пыльных семейных хрониках, Урсула помешалась на семейном проклятии, решив принести себя в жертву на алтарь жестокой ведьмы, что преследовала их семью на протяжении столетии. Которая начала являться ей во снах. Она отказалась иметь детей, чтобы уберечь их от проклятия… Опустилась, превратив себя в обесформленную развалину. Хотя моей Урсуле всего сорок, и еще несколько лет назад друзья завидовали мне…
А сейчас она плачет… плачет навзрыд, выплакивая слезы за все прожитые годы… И, возможно мне это кажется, возможно я вижу лишь желаемое, но ее лицо меняется… Фроляйн, я не знаю, какой смысл имели ваши слова, но они оказались эффективнее многолетней интенсивной терапии.
Маша, не мигая, слушала признания Вальтера
– Можно мне увидеть ее?
– Думаю, да… только умоляю, больше ни слова… Не спугните надежду.
Урсула Пруст продолжала сидеть в той же позе, на краю кровати, свесив вниз полные ноги. Ее руки безвольно лежали на коленях, а слезы извилистыми змейками продолжали ползти по щекам. Лицо больной было непроницаемо, торжественно спокойно. Выражение глаз действительно изменилось. Из них вместе со слезами вытекала пустота, болезнь, затаившееся безумие. Урсула, не пытаясь остановить рыдания, словно слезы действительно существовали отдельно от нее, благоговейно улыбаясь, взглянула на Машу. Спасибо – беззвучно прошептали ее губы.
Внезапно, она вздрогнула, стряхнула с себя оцепенение и повернулась к мужу
– Валли, а где Люси? Где моя кукла?
Вальтер смертельно побледнел, его голос заметно задрожал
– Ты же приказала… сжечь ее… Ты не хотела ее больше видеть…
Лицо сорокалетней женщины страдальчески скривилось, она внезапно зарыдала в голос словно капризный раздосадованный малыш.
