Текст книги "Седьмой ключ"

Автор книги: Елена Ткач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Глава 9
Канун

На исходе успенского поста, в канун дня Успения Богородицы отец Валентин обзвонил всех, кто был причастен к судьбе Сережи. И попросил их назавтра прийти к нему в церковь – в маленький старинный храм Сергия Радонежского, что в Крапивинском переулке неподалеку от Трубной.

Рано утром – в половине седьмого – двери храма распахнутся для них. Обычно служба начинается в девять, но тут случай был исключительный. Священник сказал, что просит их поучаствовать в особом обряде. При этом предупредил, что подросткам лучше бы не ходить – обряд необычный, всякое может случиться, а людей с неокрепшей психикой он может попросту напугать.

Однако, в храм пришли все. И Машка, и Алеша, и Веточка. А накануне собрались у Веры с Веткой, где теперь обитала Ксения с новорожденным и маленькой Лёной: как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Были тут и Юрасик с Еленой – собрались за круглым столом в просторной гостиной окнами на Патриарший пруд. Золото кое-где пробивалось в зеленеющих кронах красавиц-лип, обрамляющих пруд. Стояли последние летние дни.

Сначала все сидели притихшие, тревожно вглядываясь в пламя мерцавших свечей, которые Вера расставила на столе в старинных бронзовых подсвечниках. Все знали, что предстоящая церемония связана с Сережей. В душе все догадывались о том, чему посвящен обряд, но боялись признаться в этом.

Обряд изгнания бесов! Тут не могло быть гарантий, что все пройдет гладко, что силой своей молитвы и веры вместе со священником они смогут одолеть зло в душе одержимого. Зло, которое может оказаться сильней…

Наконец Вера решилась прервать тягостное молчание и предложила всем вместе вспомнить события уходящего лета. С самого начала – как приехали, как познакомились… Все с радостью уцепились за эту возможность, чтобы хоть как-то отвлечься от грядущего испытания. А кроме того, что и говорить, бывшие «островитяне» всей душой тосковали по летним дням, когда их подхватили и понесли те удивительные события, которые помогли им найти друг друга.

Они многое пережили. Многое поняли. И убедились в том, какая сила нужна, чтобы одолеть неуверенность, смуту и страх, что мешают исполнить задуманное, сбивают с пути, опрокидывают душу в хаос и рвут на части…

Местность похоже, их признала своими. Да они прошли через все, не изменив себе, а значит, не изменили и ей. Камертон, определявший родство, был светлой мелодией духа, светом души, способной противостоять смуте времени, искусам эгоизма, предательства и презренной корысти. Та мелодия, которую напевало уходящее лето и местность, созвавшая их, называлась любовью.

И теперь эта мелодия витала над притихшим столом, отражалась в глазах влюбленных, теплела в душе матери и той, которая не отступила перед словом, не предала свой дар, и в награду ей самое важное, о чем говорилось в романе, сбылось…

Теперь Вере было ясно, почему Ксения так испугалась, прочтя о новорожденном ребенке, – никто не знает, как отзовется слово на самом деле – защитит или навлечет беду… Часто страницы, написанные сердцем, душою, становятся пророческими, слово воплощается, будто фотоснимок в проявителе. Однако бывает, что пророчество сбывается с точностью до наоборот. Как случится на этот раз? Тогда Ксения этого не знала. Но теперь… Теперь она с благоговением, с неким священным трепетом глядела на Веру, которая в самом деле стала ей ангелом-хранителем. Ей и ее детям. В особенности, новорожденному Илюшке.

В романе героиня не хотела ребенка. Боялась, что он не даст ей исполнить задуманное – стать настоящей большой художницей. И все-таки родила! И ребенок помог ей преодолеть свою слабость, стать сильной. Более того, он помог ей состояться в искусстве. Словно второе дыхание в ней открылось, новый свет озарил работы… Она смогла обрести новое качество, новую красоту. И, похоже, думала Ксения, так и происходит. Она жила теперь с доселе неведомым ощущением полноты жизни.

И Вера знала – круг беды, который замкнулся над ними, – холод жестокого времени, неурядицы, одиночество, боль, – все развеется. Все станет тенью, тающей под лучами встающего солнца. Это солнце горело в них, заполняя души светом и радостью. Той уверенностью и надеждой на лучшее, которая приходит с верой и дается лишь тем, кто смог превозмочь себя и не отступил пред жизнью.

Воспоминания у каждого были свои. Маша думала про Мишку – он все-таки молодец: не побоялся предупредить их о смертоносном хранилище. Интересно, где он, как он? Она ждала, что он отыщет ее – адрес ведь у него был.

Манюня стала строже, серьезней, очень похорошела, но душа ее тосковала. Может быть, это было связано с необходимостью жить с матерью? Манюня всем сердцем рвалась к отцу. Ее не отговаривали – хотя, нечего скрывать, – побаивались за нее. Ведь Сережин душевный недуг… Но об этом предпочитали не говорить. По крайней мере, сегодня! Ведь завтра… Завтра решится все!

Вспомнили Борьку. Елена призналась, что вначале, после случившегося, просто его возненавидела. Прибить готова была, конечно, если б поправилась. И даже не столько за кровь свою горела местью она, сколько за несостоявшееся участие в долгожданном спектакле – с роли, конечно же, сняли… Но при всем при том было и хорошее – в больнице ее навещал режиссер. Надо же – в такую даль приезжал! Он, как мог, успокаивал, увещевал – дескать, выздоравливайте и ни о чем не беспокойтесь – я вас беру в труппу. Она сначала не верила, думала: просто утешает больную. Но вот на днях свершилось: зачислена в штат. Да еще какую роль дали – Елену в «Днях Турбиных»!

Все поздравляли ее, Вера включила магнитофон, бравурные звуки шопеновского полонеза заполнили комнату, и свечи как-будто вспыхнули ярче, их живой свет замерцал в глазах, заиграл в хрустале, отразился в оконном стекле, высветил акварели Сережи, забранные под стекло, и старинный портрет.

Женни была с ними. Глядела на них. Улыбалась…

С всеобщего согласия отреставрированный портрет поселился у Веры. А немногие уцелевшие письма решено было передать Антонине Петровне. В первое же воскресенье сентября намечалось проведать ее и передать письма.

Вера с Алешей с восторгом рассказывали о ней, об ее необычной судьбе. Перед отъездом в Москву они навестили бабушку Тоню, и она, по своему обыкновению угощая их чаем с вареньем и домашней баклажанной икрой, рассказала немного о себе. Оказывается, по праву рождения, по воспитанию, по призванию ей вовсе не место в деревне. Недаром ребята еще удивлялись городскому строю ее речи. Она была родом из семьи учителя. Родилась и выросла в Москве. Окончила гимназию. Долгие годы работала в Некрасовской библиотеке. Муж ее был военным. В тридцать шестом его забрали, а через год и ее. Четырнадцать лет лагерей! Пересылки, лесоповал… Муж не вернулся. В тюрьме она познакомилась со вторым своим мужем – Александром Алексеевичем – он был лесоустроителем, и когда их реабилитировали, к счастью, обоих одновременно, они уехали жить в эти края, куда его определили лесничим. Тут у них родилась дочь Татьяна. Александр Алексеевич прожил в деревне недолго – скончался от сердечного приступа. Это было в конце пятидесятых. Дочь пришлось поднимать одной. Устроилась на Свердловскую прядильную фабрику – сторожихой. Ночные дежурства, часто в две смены подряд… Дочь отбилась от рук, стала гулять, забеременела. И уж после – со старшим Петенькой на руках – вышла за деревенского. За того самого пьяницу, который сыграл в этой истории свою роль. Он сначала так-то не пил, – говорила Антонина Петровна. А внука им вдвоем с дочерью было не вырастить: работу в здешних краях – по тем временам довольно глухих – найти было трудно. Вот и связалась Танюшка с этим человеком, надеялась, что он выправится. Он не выправился. Пил все злее, опускался все больше. Родилась Лиза.

Антонина Петровна хотела забрать дочь с внуками и в Москву перебраться – если б устроиться где-нибудь при большом заводе – дали бы комнату… Но упустила время. Тут сыграл свою роль Лева Вязмитинов, чью страшную смерть она сердцем почуяла.

Левушку нашли-таки в сгоревшем доме. Левушку, которого Антонина Петровна любила…

Так закончилась история мрачного дома на дальнем берегу пруда. Много судеб он погубил, но круг замкнулся: Вера с Ксенией были убеждены, что Вязмитинов-младший навлек-таки на себя Божью кару. Чаша терпения переполнилась. Один удар молнии – и колдовское проклятие, тяготеющее над окрестностями старинной усадьбы, развеялось в прах!

Его похоронили на кладбище в лесу близ Леонихи. И единственный человек, который шел за гробом, была Антонина Петровна. Женщина, ради которой он оставил ее, Инна Павловна, слывшая в округе колдуньей, провожать его не пришла.

Звено за звеном сплеталась цепочка событий, составлявших историю местности. И жертвами темных сил, воплощенных в Вязмитинове, начавшем страшную летопись погубленных судеб, в первую очередь становились дети… Левушка – сын несчастной сломленной Женни… Дочка Антонины Петровны. Ветка предположила, что Левушка все-таки и бабу Тоню сумел подчинить, – не смогла она вырваться, не успела… А не то – такая сильная женщина нашла бы возможность укрыть внуков от разнузданного отца, и дочь увезла бы в город, подальше от деревенской трясины, где Татьяна смогла бы найти себя…

Этот гибельный список можно продолжить. Дочка молочницы – Света, сгоревшая в три дня после того, как тайно сумела проникнуть в жуткий запертый дом. Борька… Даже Мишка – хоть он и не поплатился рассудком за то, что слишком загорелся поиском клада, жаждой богатства, еще немного – и он тоже потянулся бы к молчаливому дому. А тут уж… Судьба Борьки, драма Сережи говорили сами за себя… Да, как ни странно это звучит, местность обладала собственной волей! Собственным восприятием тех, кто приезжал сюда. И тот, кто не вписывался в ее светлую ауру, не совпадал с ритмом дыхания, неминуемо шел по дорожке к жуткому дому, хранящему свои тайны. Местность отторгала таких…

Ветка вспомнила свой разговор с бабой Тоней: сделаешь гадость, совершишь зло – и в душе приоткроется дверца во мрак… Да, похоже, именно этот урок преподало им уходящее лето…

Вере не хотелось, чтобы тяжкие мысли оседали в душе перед завтрашним испытанием. А разговор все вился кругами, то и дело возвращаясь к теме темного дома. Видно, сама мысль о нем обладала магической властью. И тогда Вера переменила тему.

– Юра, что нас не посвящаешь в свои ближайшие планы? Когда уезжаешь? Жена, небось, думает, ты тут в Москве романчик завел. Ведь ехал в Москву на недельку, задержался вон сколько!

– А что жена? Как я решу – так и будет.

– Что ты имеешь в виду?

– Не захочет сюда насовсем возвращаться – пускай остается!

– Как? Так ты остаться решил?!

Все лица обратились к Юрасику.

– Не решил еще. Но… подумываю. Вот дом поставлю – там и решу!

– Интересно! – не удержалась Ксения. – По-моему, люди сначала решают уехать им или остаться, а потом уж и ставят дом.

– То люди… А то – я! У меня ж все не как у людей, как говорит моя сестрица Вераша… Ну как я вас таких тут оставлю? А? Нет, я сначала хочу убедиться, что вы все пристроены. А то что ж – у вас тут на сорок баб полтора мужика нормальных, все повывелись. Или сбежали – кто в Штаты, кто в Израиловку. Что ж вам теперь – вымирать? Дудки!

Все не выдержали – расхохотались. А он продолжал: – Домик зимний поставлю. Возле того, который уполз. Тоже гад – ну кто его, спрашивается, просил? Так нет – и этот сбежал. Убег! Очень вы, бабы, видно, страшные – даже дом вас испугался! А если правду сказать… Прикипел я к вам.

Почему-то при этих словах он выразительно поглядел на Ксению, и она глаз не отвела.

– Ну вот, деньги есть пока – выгорел мой проект. Принесли вы мне, тетки, удачу! Отчего же не поделиться? Считайте, это ваш процент. Дом строю на две семьи – с двумя отдельными входами. Чтоб вы там на кухне друг друга не передавили… Я ж вижу – ты, сеструха, спишь и видишь как бы обратно в лес ускакать. Небось новый романчик ваяешь? Ага, по глазам вижу! Ты, кстати, тот, что окончен, пристроила?

– Нет пока. Я не спешу, – почему-то смутившись, ответила Вера. – И потом, перевод надо к сроку сдать… Сижу над ним с утра до ночи.

– Ну да, всему свое время, – согласился Юрасик. – Но ты все-таки не тяни – походи по издательствам.

– Вот после… – Вера вздохнула, оборвав фразу на полуслове.

– Что после? После чего?

– Да так… Ну, я имела в виду после того как… В храм сходим, за Сережу помолимся… – Она резко встала и, взяв ножницы, принялась снимать нагар со свечей.

Вечер угасал, солнце полыхало огнем в окнах напротив. Завтра вставать ни свет ни заря, но расходиться никому не хотелось. Да и не по себе было… кто знает, что завтра произойдет? Не даром многие батюшки подобного обряда опасного избегали… Ведь та сила, что выходит из одержимого – если, конечно, выйдет! – может не подчиниться приказу священника, несмотря на силу молитвы, и одолеть любого другого…

Если можно из тела выйти, можно в него и войти…

Нет, сейчас нельзя думать об этом, ведь мысль воплощается! У них не должно быть ни тени сомнений в успехе завтрашней битвы.

И Вера решилась.

– Ксенечка, не знаю, захочешь ли ты теперь говорить. Может быть, это для тебя настолько интимно… Но все-таки, если можешь, расскажи нам о ней. О той, кто спасла тебя и Илюшку.

Ксения выпрямилась, вздохнула. Поправила прядь волос, оглядела присутствующих… Все, затаив дыхание, смотрели на нее.

– Я знаю – ты рассказала… – начала она медленно, понизив голос, – я нарочно приехала в эти края, чтобы найти ее. То есть, не ее, а могилу. Как-то я прочитала мемуары Анастасии Цветаевой – маленькую такую книжечку, она мне случайно в руки попалась – кто-то из гостей принес и забыл у меня. А я… я оторваться от нее не могла – всю душу она мне перевернула. Особенно история Блаженной старицы Евфросиньи. Анастасия Ивановна очень почитала ее, ездила к могиле Блаженной ежегодно в течение пятнадцати лет. И непременно с канистрами для чудотворной воды из источника. Я все эти годы мечтала съездить туда, но знаете, как бывает – дела, суета, все недосуг… А как случилась со мной беда – муж ушел… Перед тем долго мучал – ведь он связи своей не скрывал, да и женщину эту я знала, в доме она бывала не раз… В общем, если б все это по-другому было – по человечески… Я понимаю – всяко бывает, ну, влюбился, устал от меня… Можно понять. Но так, как он… я чуть с ума не сошла – уж очень жестоко! Ох, что-то меня понесло…

Она глотнула вина из бокала и продолжала уже чуть спокойнее.

– Квартира, в которой мы жили, раньше принадлежала его родителям. У меня была маленькая комнатка в коммуналке, которую мы сдавали. Гроши, конечно, но все-таки. И самое удивительное: муж мой, Паша – он совсем не злой человек, интеллигент, переводчик, в толстых журналах стихи его… Вот опять! Никак не сосредоточусь – это ведь к нашему вопросу никак не относится.

– Все относится. Все! – очень серьезно сказал вдруг Юрасик, встал, обошел вкруг стола и, низко склонившись, поцеловал Ксении руку. – Не стесняйся, не сдерживай свою боль – все расскажи. Мы тебе не чужие! И легче будет. Это сколько времени беду свою ты таила, да так… никто и не думал, что на душе у тебя…

– Я думала! – возразила Вера. – Еще как думала! Как это может нормальная женщина сидеть в глуши на последних сроках беременности? Когда кругом – ни помощи, ни машин, ни врача… и Лёнка еще на руках! Думала, что же это за человек – муж твой, если допускает такое? И когда я стала все это обмозговывать, да прикидывать на себя: мол, я так могла бы? – то поняла, что ни одна разумная женщина в таком положении рисковать бы не стала. Значит, тут что-то не так. Но какая выдержка, Ксения, подруга моя дорогая! Я просто преклоняюсь перед тобой.

– Да уж – ни слова резкого, ни упрека, а у самой в душе кошки скребут… – подхватил Юрасик, откровенно любуясь Ксенией, чем подверг ее в краску. – Черт возьми, я таких женщин не встречал! Да где их и встретишь, если одна ты такая… – Он внезапно перешел с Ксенией на ты, но звучало это так естественно, точно он знал ее долгие годы.

– Тятя Ксения, а ваши родители как же? Они в Москве? – смущаясь, спросил Алеша.

– Они на Ваганьковском! – был ответ.

– Ох, простите! – Алеша притих и стало слышно, как жужжит назойливая осенняя муха, колотясь о стекло.

– А твоя комнатка? – не утерпела Вера.

– А там вот-вот должен был начаться капремонт. С выселением. Еще в начале весны. Дом старый, на Арбате. Ремонт не меньше чем на год затянется. Ну, я по друзьям, по знакомым – стала взаймы просить, под залог своей комнаты. Решила ее продать потом – в Москве жить не хотела. Дали восемь тысяч. Услышала – продается дом, как раз столько и стоит. Небольшой летний домик с участком на берегу Клязьмы, новый совсем, только прошлым летом построенный. Я понимала, конечно, что летний домик меня с детьми не спасет, но мне тогда не до рассуждений было. Знаете – ночь простоять, да день продержаться! Мне все говорили – это дешево – восемь соток плюс дом. А дешево так потому, что хозяева срочно его продавали – им тоже деньги были нужны. Ну я и купила. И переехала. Это просто чудо было: я тогда молилась старице день и ночь, хотя иконки ее у меня не было – ничего, только книжечка эта Анастасии Цветаевой… Я просила: помоги старица Евфросинья, укрой меня с детьми! Не дай пропасть! И буквально через пару дней узнала, что продается этот домик. Как раз в тех краях, где могила ее. Значит, думаю, молитву мою услыхала. Позвала. И я стала ходить могилу искать. В книжке примерно описано, как ее найти – круглый холмик «таинственной формы» – это не мои слова, так у Цветаевой, Анастасия Ивановна вспоминает, как один раз заплутала со своим спутником, не могла отыскать к этому месту дороги – так им жаворонок дорогу указал! Я вам книжку дам – прочитаете. А я – ну никак! Все обошла – нету такого места. С колодцем и круглым холмиком, возле которого два других – поменьше: могилы священников. Колодец тот старица выкопала сама, в возрасте ста лет. Потом у колодца построили купальню, она была разрушена, как и часовня, что когда-то над могилой стояла. Похоронили там старицу в 1855 году, и с тех пор могила ее как была – по грудь человеку – так и стоит, не оседая под снегом и проливными дождями. Но это я вперед забегаю, я ведь сначала хотела о ней самой рассказать. Судьба удивительная! Старица по рождению была княжной, звалась она Евдокия Григорьевна, княжна Вяземская, и была фрейлиной Екатерины Великой. Но, видно, тяжко ей было при дворе. И вместе с двумя другими фрейлинами решила она исчезнуть – да так, чтобы все думали, будто они погибли, и не искали их. Так и сделали – с подругами разделись они у берега Царскосельских прудов, одежду свою оставили, пруд переплыли, а на другом берегу надели крестьянское платье, заранее приготовленное, и направились к митрополиту Филарету. Пешком. И каждую он на подвиг благословил. А Евдокию – выпускницу Смольного, дворянку голубых кровей – благословил митрополит на подвиг юродства! И она его соблюдала. Всю жизнь! Приняв монашество, приняла она имя Евфросинья, и навсегда распрощалась с миром… Я уж говорила, что в возрасте ста лет блаженная выкопала колодец, и в той воде люди исцелялись от самых разных болезней. Она мечтала на этом месте построить обитель… А прожила она 120 лет. Я мало знаю о ней, хочу все, что есть, собрать по крупице. Может быть, удастся книжку издать. Вы прочтете у Цветаевой то немногое, что там есть: и как старица по молитве Анастасии Ивановны исцелила ее семилетнюю внучку, у которой начиналось заражение крови, – это было далеко от Москвы, они тогда в Новосибирской области жили… И как старица защитила Цветаеву от воров, которые на нее напали… Только это крохи – я и не представляю себе, сколько доброго она сделала! Дело целой жизни – собрать все сведения, восстановить это все… Но я опять отвлеклась. Не пускала она меня, не могла я найти источник. Уж отчаялась – думала, видно за грехи мои не пускает. Но чтобы она САМА, в собственном своем молодом обличье явилась – да еще роды помогала принять – нет, этого я не ждала…

– Так та женщина, которую мы видели в Свердловке – старица Ефросинья? Княжна Вяземская? – вытаращила глаза Манюня. – Быть того не может… Это же самое настоящее чудо!

– Постойте… А бывало, что святые кому-то в самом обычном виде являлись? – подала голос Веточка. – Ну, без нимба, сияния и всего такого… Ой, я, кажется, что-то не то говорю!

– Нет, Ветка, по-моему, самое то! – поддержал подругу Алеша. – Мне тоже это безумно интересно – бывало такое?

– Как же – сколько раз! – подхватила Вера. – Тот же Николай Угодник – святитель наш московский – он не раз являлся как самый обыкновенный старик, старец с бородой – в разных местах бывало такое и в разные времена… И во сне он являлся…

– Во сне многие являлись – а тут наяву! – возразила Ветка.

– Что тут скажешь… Видно, долго еще отмаливать – благодарить за чудо такое. Недостойная… – Ксения все-таки не выдержала – голос сорвался и, вскочив, она выбежала из комнаты.

– Получается, она нам за лето трижды являлась, – вслух подумала Вера. – В первый раз – на мосту, потом тебе Юрасик – возле дома в лесу, когда подсказала, где нас искать. И в третий – возле собственного источника, когда Ксенюшка рожала… Выходит, мы все – под ее защитой. Следила она за нами. Нет, слово неточное: не следила, а…

– Оберегала. Так? – подсказала Ветка.

– Умница! Именно так. Господи, в голове не укладывается! Ведь теперь надо по этой горящей точке всю жизнь повернуть. Сделать что-то такое, чтобы не зря… Ох, трудно об этом!

– А знаете, я вот что думаю… – негромко, задумчиво начала Елена. Мне кажется, дело не только в нас. Просто долгая-долгая история кончилась. Хотя, что я – это совсем не просто. Сначала вы, потом я – мы все почувствовали незримую связь с погибшей Женни: письма, портрет – все это было не случайно, все сыграло свою роль. Вас как будто негромко спросили: интересно вам? Близко? Задело? Беретесь распутать? И вы с ходу погрузились в атмосферу всего, что связано с трагедией Женни, со стариной, со страшным домом… Сережа вон даже слишком! Он вошел в эту историю с той – другой стороны. А вы – нет, вы остались тут – где источник. Он – там, где дом… Не знаю, понятно ли я говорю?

Все молча закивали, не желая прерывать.

– И еще я думаю, это лето подвело черту. Каждого, кто «подключался» к прошлому этого места, будто спрашивали о чем-то. Им предлагали выбор. Думаю, спрашивали и Левушку. И убеждали: остановись! Хватит! Этих не трогай! Я не знаю, это может быть что-то совсем другое – я наугад говорю. Он не прислушался или ответ его был отрицательным, он сделал свой выбор, и результат – груда пепла! А у нас – Илюшка! И мне кажется… твой роман, Вера! Он оборвал движение по спирали сходных событий. Они ведь повторялись точь-в-точь, с небольшими изменениями. Сережа почти в точности повторил путь Евгении. Оба в душе художники, оба – талантливы, оба подпали под черную власть. За слабоволие она заплатила жизнью, он… не знаю. Будем надеяться на лучшее. Так вот… Помнишь, брат Женни, Николушка, чтобы ее спасти, защитить, пишет портрет. Только опаздывает: душа ее неизлечимо больна. Вот я и думаю – и ты, Вера тоже хотела защитить всех: и Сережу, и Ветку, и Ксению – всех, втянутых в магический круг. Так?

– Так… – обронила Вера.

– Но ты не опоздала! Твоя помощь пришла вовремя. Более того, ты не только не испугалась пропустить через себя всю метафизику местности, чтобы прожив это, переболев этим, воплотить в слове, ты принесла свое метафизическое дитя в жертву, сожгла рукопись! И эта жертва все искупила! Такой она была… кровной, что ли – не могу слова нужного подобрать. Искупила всех, кто стал жертвой магии, причем, думаю, не только нас нынешних, но и давно ушедших – и прежде всего Женни… Она там, в небытии, может быть, в чистилище. На ней страшный грех – самоубийство… А тем, кто не заслужил прощения, необходима память, молитва… Наша помощь! Понимаете? Мы все время думали о ней, переживали за нее, мучались, что не можем помочь! А вдруг мы тем самым именно это и делали – помогали! Вдруг ей теперь откроется путь на небеса?!

– А помните, мы говорили, что Женни нас позвала? – подхватила Вероника. – Точно она хотела до нас достучаться, просила о чем-то. Я вот думаю: поняли мы ее – о чем она нас просила?.. Может, хотела чтобы мы отыскали могилу – ведь могила ее не найдена.

– Или хотела, чтоб мы узнали о старице, об источнике, – кивнула Вера. – О мечте построить обитель. Может быть, когда мечта блаженной исполнится, и Женни обретет покой…

– Да, мне кажется, они как-то связаны – блаженная и погибшая Женни, – вступил Алеша. – Помните, в письме: а навстречу мне… Мы еще гадали: кто вышел из лесу ей навстречу… Похоже, теперь мы знаем ответ: старица явилась к ней. Ведь она давно умерла к тому времени, как развернулись в усадьбе все те события, и все же пришла на помощь! Как нам теперь… Только, кажется, помощь ее тогда пропала зря.

– Ну, что ты говоришь! – возмутилась Ветка. – Как это зря? Такое не может быть зря…

– Тихо, тихо, Ветка, – прервала ее Вера. – В любом случае мы можем только догадываться. А просьба Женни… Да, я думаю, она хотела, чтобы мы разыскали ее могилу… если она вообще существует. И еще – узнали о том, чего же хотел от нее Вязмитинов. Нашли то, что спрятано! Нам нужно попробовать. Не сейчас, так на следующий год. Слава Богу, дом-мучитель, который сгубил ее, уничтожен. И в этом отчасти и наша заслуга.

– Не «отчасти» и не «наша» – она целиком твоя! – с жаром возразила Елена. – Я вижу, ты сама недооцениваешь последствий того, что сотворил твой роман. Ты ведь как-то «подключила» его к реальности, как – не знаю! Для меня это загадка. Волшебство! Магия творчества… Но это службишка – не служба… Помните, в Библии история Авраама? Господь требовал, чтобы он принес в жертву своего сына. А потом отвел занесенную руку. Так вот, рукопись – это тот же ребенок. Для автора, думаю, это так. Понимаешь, Вера, ты принесла ее в жертву. А потом, после того как рукопись сгорела, – она вернулась к тебе. Чудом! Ты этим жестом разорвала круг беды – я уверена! Да! И еще я уверена, что молния угодила в дом черного мага именно ПОСЛЕ того, как ты сделала это. Сразу после! Вы противостояли: Вязмитиновы – оба – и ты. И ты выиграла эту битву! Я читала книгу Анастасии Цветаевой, и знаю эту историю. Правда, я не ходила искать могилу… не знаю почему. Видно, время мое не пришло. Там говорится, что сбылись все пророчества старицы Евфросинии, кроме одного: что на месте источника будет обитель. Но если она умерла в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году, то со дня ее смерти прошло около ста пятидесяти лет… и все это время за это святое место боролись темные силы. Дьявол хотел его отобрать! Не боюсь этого слова… Но после всего, что случилось, после того, как ты, Вера, описала эти события… Да не просто так – ты ввела в действие всех нас – пусть в измененных обличьях, с измененными именами и судьбами, но ты провела нас через испытания в своем романе. И с твоей помощью мы их выдержали. Мы не сплоховали. Так вот, враг проиграл! И я знаю, теперь будет обитель! Неизвестно когда, но будет – не сойти мне с этого места! Теперь, когда дом погиб, стерто зло, мешавшее сбыться мечте старицы. Это не мы – это она победила! Все эти годы она вела незримую битву со злом, мешавшим ей воплотить мечту… А теперь, Вера, скажи мне… Я ведь не читала еще романа – только слышала о нем… Скажи – писала ты, что дом гибнет? Ты его сожгла?

Вера, не отрывая взгляда от разгоревшегося лица Елены, отрицательно покачала головой.

– Нет. В тексте этого нет. В романе этот дом покидают. Совсем. Он стоит пустой. Но если честно… я думала об этом. Более того, я…

– Это я предлагал ей спалить дом! – подал голос Юрасик, – и не в романе, а наяву! Она не согласилась…

– Но мысль ваша исполнилась, Юра, значит, в этой истории есть и ваша лепта! – воскликнула Елена.

– Еще какая! – рассмеялся Юрасик, обращая ее слова в шутку.

Но было видно – сказанное за этим столом его глубоко задело, хотя сам он себе не хотел в том признаться.

– А мне кажется… – тихо, едва слышно шепнула Ветка, но ее слова все ясно услышали. – Я думаю, что главным действующим лицом этой истории стал знаете кто? Илюшка, вот кто! Как знать, может, именно он построит тот монастырь. Как архитектор, строитель, не знаю, кто…

– Только не как монах! – вмешался Юрасик.

– Почему же? А если в том его предназначение? Пусть сам отыщет его, я только помогу, как смогу… – в комнату неслышно вернулась Ксения. На руках у нее лежал спящий Илья и смешно морщил носик во сне. Все тихонечко поднялись со своих мест и окружили маму с ребенком. – Может быть, он уже знает, кем ему быть! И про себя смеется над нами, – улыбнулась Ксения.

– Во всяком случае, его рождение было чудесным. Войдя в этот мир, он разорвал длинную-предлинную цепочку зла! – шепнула Вера. – Ну что, Илья-пророк? Как там было, на небесах?

Мальчик открыл глаза. Они показались небесными бездонными колодцами, раскрывавшими тем больше тайн, чем дольше в них погружаться…

Ветка с Алешей переглянулись и без слов поняли друг друга. Перед самым отъездом в Москву они сделали то, что было загадано – сходили к колодцу у края деревни. И заглянули туда. Там они увидали два слившихся отражения – две головки, приникших друг другу. И никаких призраков! Они растворились бесследно. И чтобы навеки запечатлеть в памяти происшедшее, Алеша крепко обнял и поцеловал подругу – и в далекой воде отразился круг, потому что их отражения слились в одно. А круг, как известно, самая совершенная форма.

– Пусть в нашей жизни все совершает круг! – пожелал он, все еще крепко обнимая ее.

– Да, и пусть все возвращается на круги своя… – поддакнула ему Ветка.

– Но только хорошее! – уточнил Алеша.

– Плохое будем кидать в колодец. Приедем сюда – и – бух! Ты не против? – она наклонилась, перегнувшись через край. Да так смело – Алешка даже испугался, что она свалится, и ухватил за пояс джинсов.

– Уу-у-ух! – ответило эхо, глухо и остерегающе.

– Пойдем-ка отсюда! – он потянул ее прочь.

– Пойдем. Ведь лето кончилось, да?

– Наше лето… оно никогда не кончится.

…И теперь они стояли в кругу друзей, улыбаясь друг другу, как заправские заговорщики.