Текст книги "Седьмой ключ"

Автор книги: Елена Ткач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Глава 4
Американский дядюшка

– Простите… как вы сказали? Ваша сестра? Вера? – В первые мгновения Ксения так растерялась, что с трудом подыскала слова. Она отложила вышивку и медленно, с усилием поднялась с кресла. Лёна подскочила, как мячик, и подкатилась к ногам вошедшего. Видимо, он показался ей великаном из сказки. Запрокинув голову, она рассматривала его со смешанным чувством ужаса и восторга. Ветка тоже вскочила, оглядываясь по сторонам в поисках какого-нибудь тяжелого предмета на случай, если придется обороняться.

– Да вы не пугайтесь, я в самом деле брат ее, Юрий Громов. Вернее, лет шесть уж будет как Громо-ф-ф! Подданный Соединенных Штатов, чтоб им узлом завязаться! Х-ха! – и он раскатисто расхохотался, смешно прищурившись и обнажив великолепные белые зубы, а каждое его «ха», вылетавшее из бычьего горла, подскакивая и веселясь, загремело по комнате.

Три дамы, стоявшие перед ним как на параде – выстроившись по росту, дружно улыбнулись в ответ. Невозможно было поверить, что обладатель такого смеха мог замыслить что-то недоброе. Ксения только подумала про себя, что не знает Вериной девичьей фамилии, как дверь в комнату распахнулась и на пороге предстала виновница события.

– О боже, Юрасик! Ты-то как здесь оказался, – ахнув, воскликнула Вера, так и застыв в дверях.

– Как-как, сеструху проведать приехал. Ну, здравствуй, – и через секунду она уже вырывалась из его медвежьих объятий.

– Ой, да пусти ж ты, дурень! Все кости сломаешь!

Он исполнил ее приказание, и смущенная Вера развела руками.

– Ну вот вам, пожалуйста, те же и брат! Ксенечка, познакомься, это Юрий, брат мой двоюродный, прозванный мною в детстве Горынычем за неуемную силу и отсутствие интеллекта.

Перехватив Ксенин укоризненный взгляд, Вера добавила:

– Не волнуйся, шутки он понимает. По крайней мере понимал до тех пор, пока не сбежал в Америку. Ну что, будем чай пить?

– Почему чай, у меня есть кое-что и получше, – похохатывая, Верин кузен бухнул на табурет объемистую дорожную сумку, из которой тут же принялся выставлять на стол всякую всячину. Чего только не было: и прозрачные ломтики балыка в целлофановой упаковке, и отварной язык, свернувшийся завитком, и какие-то деликатесные салаты в пластмассовых плоских баночках, две курицы, маслины без косточек, дырчатый сыр, разноцветные пакетики соков, две бутылки шампанского, штоф джина «Гордон» и пакет апельсинов. Все это великолепие живописной грудой высилось на столе, а несколько солнечных мячиков, не удержавшись, упали на пол и заводными игрушками побежали по комнате.

– Юрка, ты в своем репертуаре! – всплеснула руками Вера. – Все у тебя через край!

– Гулять – так гулять! Надо ж отметить встречу. Сколько мы, Верка, не виделись? С весны девяносто седьмого?

– Ну да. Пять лет!

– Ну вот, а ты говоришь… Так, где у вас тут можно руки помыть? – деловито озираясь по сторонам, он уже стягивал через голову свитер.

– Да погоди ты хозяйничать! Он такой у нас – всюду как дома, – извиняющимся тоном бросила Вера. – Ксенечка, ты извини этого чурбана, пожалуйста. Он вечно так – сваливается на голову в самое неподходящее время. И не спросит: кстати, некстати… Сущий дикарь, честное слово!

– Да что ты, Верочка, почему же некстати? – Ксения старалась казаться серьезной, хотя с трудом сдерживалась, чтобы не прыснуть от смеху – явление Юрасика ее почему-то страшно развеселило. – Нам как раз требуется грубая мужская сила. Попросим Юру дров наколоть. Юр, вы как, не откажетесь? А то мы тут с Верой совсем закисли вдвоем с девчонками. Один Алеша у нас – луч света в бабьем царстве…

Она наконец не удержалась и прыснула, глядя как он прохаживается, засучив рукава, растворяя по очереди все двери и заглядывая в комнаты. Все это он проделывал с довольной ухмылкой и деловитой ухваткой хозяйственника, при этом такая очевидная наглость отчего-то Ксению вовсе не раздражала.

– Та-а-ак! Алеша, значит, у вас! Кто такой, почему не знаю?

Он остановился, уперев руки в крутые бока, выставив обозначившееся пузцо и с удовольствием глядя на маленьких и больших женщин, во все глаза глядевших на него.

Ветка тоже не удержалась и прыснула.

– Ага, а эта красотка, выходит, моя племянница. Невеста! Фотомодель! Джулия Робертс! Только малость смурная какая-то. Ну ничего – живенько приведу вас в порядок. Я вас заставлю круглое таскать, а плоское катать! Ха-ха-ха-ха-а-а-а! – он дернул головой вбок, точно понукая пространство, которое не желало звенеть от хохота, вторя его настроению.

– Юрка, паршивец ты этакий, налетишь как цунами – все от тебя вверх дном переворачивается. Ксенечка, ты на этого дурня внимания не обращай. Правил приличия для него не существует, с чужими привычками и желаниями он не считается – наскочит как басурман и давай: чтоб все под его дудку маршировали строевым шагом! Он ведь у нас, бедолага, военное училище закончил – и с тех пор уверен, что весь мир будет вскакивать по его команде «подъем»!

– А что, никто ведь не жаловался! Все довольны, – бухнул Юрасик.

– Ладно. Давай-ка я свой промах исправлю. Юрка, как ты, наверное, уже понял, мы с Веткой гостим у Ксенечки, которая приютила тут у себя целую ораву. Почему так случилось – о том разговор особый. Малютка Лёночка – Ксенина дочка. Здесь с нами живет еще Маша – Веточкина подружка и Алеша – он их ровесник. С его мамой несчастье случилось. Так что тут тебе целый Ноев ковчег, животных вот только не наблюдается. А жаль – я бы с радостью собаку завела!

– Так какие проблемы? Сейчас нарисуем. В момент! Я мимо Щелкова проезжал – так там у вокзала щенков продают. В ряд стоят. Любые породы – пожалуйста! Вмиг смотаемся – будет тебе от Юрасика ценный подарок.

– Ну да, Ксении сюда еще нехватало щенка. Юрка, опомнись!

– А что… – Ксения, улыбаясь, глядела на брата с сестрой. – Я бы только порадовалась.

– Ну так какие проблемы? Едем?

– Да не дергай ты – время к обеду, надо детей покормить.

– Хороши детки! Сами покормятся! Ну ладно, соорудите из этого добра чего-то на стол, а я пройдусь. Как говорится, обозреем окрестности!

Тут входная дверь приоткрылась, и в нее просунулось порядком испуганное личико Машки.

– Машенька, проходи, не пугайся. Это не призрак, а персона вполне осязаемая – брат мой приехал, – объяснила Вера.

– Да я… Тетя Ксения, вот помидоры – Машка протянула прозрачный пакетик. – Там, на станции Мишку встретила.

Она с трудом расцепила стиснутые пальцы, сжимавшие пакет, и принялась растирать освободившуюся ладонь.

– Ну, и что Мишка? – Ксения, глядя на ее сведенную руку, заподозрила что-то неладное. – Что у тебя с рукой, Машенька? Ведь пакет, вроде бы, не тяжелый. А? Узнала ты что-нибудь?

Машка зыркнула на незнакомца и отвела глаза. Нет, при чужаке она ничего не расскажет, подумали Вера с Ксенией и, обменявшись быстрыми взглядами, поняли, что догадались об одном.

– Спасибо, девочка, – Ксения ласково провела рукой по ее волосам, принимая пакет с помидорами. – Очень кстати они – сейчас будем обед готовить. Познакомься с дядей Юрой. Он Верин двоюродный брат.

– Мой американский дядюшка! – скорчив гримаску Юрасику, заявила вдруг до сих пор молчавшая Веточка. Только теперь все заметили, что она очень возбуждена.

– Прям-таки американский… Хрена-с-два! Каким ты был – та-а-аким ты и оста-а-ался! – пропел он, фальшивя. – Хотя, тетки, Америка – страна, что надо! Классная страна. Только вот вас там нет. Не хватает! И это очень погано.

– Ну ладно, Юрка, с этим мы разберемся, – прервала его Вера. – Ты, вроде, пройтись хотел?

– Понял, меня уже нет! Эй вы, трое, оба ко мне! – скомандовал он обеим девицам, в недоумении уставившимся на него.

– Девчонки, не обращайте внимания, это у него шутки такие, – прокомментировала Вера. – Армейский юмор.

– А-а-а, – протянула Манюня, тряхнув головой, словно отгоняя какую-то назойливую мысль. – Ну, тогда ладно.

Машка оценивающе и без тени стеснения оглядела Вериного кузена с ног до головы и осмотром, по-видимому, осталась довольна. Похоже, и его облик, и манеры подействовали на нее успокаивающе – она кокетливо улыбнулась Юрасику, от этого он совершенно растаял.

– Вот… – Юрасик кивнул на груду гостинцев. – Питайтесь. Привез тут вам. Н-да-а-а… Верка, а мы ведь с тобой… того! Старички! Вот оно – светлое будущее. Двадцать первый век! Да-а-а. – Он восхищенно присвистнул. – Просто-таки Брыжжыт Бардо! Клаудиа Шиффер! И как вы тут вдвоем с этими красотками управляетесь? По мне – так неизбежен конфликт отцов и детей!

– Ладно, Юрка, ступай! – Вера, смеясь, выталкивала его на улицу. – Он может заболтать до смерти, – пояснила она, оборачиваясь к хихикающим девчонкам.

– Племянница, не слушай ее! – отступая к веранде, он вскинул руки, изображая полную капитуляцию. – Для твоего дяди Юры главное – дело. Болтовня – это по вашей части…

Вера захлопнула за ним дверь и навалилась на нее, хохоча, и покачивая головой.

– Ой… Ксенечка… ты уж извини…

– Да за что?

– Да за нашествие это. Сначала – мы. Потом еще и Юрасик. А он кого хочешь с ума сведет.

– А по-моему он симпатичный, – вставила Машка.

– И по-моему тоже, – кивнула Ксения. – И все-таки, Машка, ты явилась какая-то перевернутая.

Машка, не отвечая, принялась подбирать рассыпанные по полу апельсины.

Вера сделала знак подруге: мол, не трогай ее сейчас. Она не сомневалась: Манюня получила на станции какое-то известие, и оно не из тех, которыми спешат поделиться. Значит, скорее всего, это недобрая весть. Потому и мнется девчонка – всполошить их боится. Сама мается, мучается, а этой новой бедой нагружать никого не хочет. «Как она все-таки изменилась», – подумала Вера, окидывая пристальным взглядом Манюню, помогавшую Ксении перетаскивать продукты на кухню, – та действовала быстро, ловко, без лишних слов. За этот месяц, с тех пор как они познакомились, девчонка стала заметно серьезней, ее лукавая беззаботность, делавшая ее похожей на хитренькую лисичку, подевалась куда-то, ей на смену явилась пугливая чуткость подростка.

Вера перевела взгляд на дочь и невольно вздохнула: как ей хотелось бы признать благотворные перемены и в Ветке! Но если Манюню словно пронизывал солнечный свет, то Ветка… она становилась все сумрачней. Как будто ее уводили все дальше и дальше в чашу. Она теперь отводила взгляд, едва его перехватывал чей-то другой – будь то материн, Ксенин или Алешин… Все больше погружалась в себя, все глубже тонула в собственном «я», стараясь никому не показывать виду, что думает на самом деле.

«И в эти тяжелые дни я, как назло, совсем ее бросила. Так можно и дочь потерять… Что мне делать, ведь пока не закончу вещь, ни о чем другом не могу думать. Да, жестоко, но иначе мне роман не осилить… А я должна!»

Она направилась в свою комнату и, уже стоя на пороге, бросила остальным:

– Ну, я вижу вы тут справитесь без меня…

Дверь за нею захлопнулась, и через минуту послышался стук печатной машинки – Вера села ткать свой незримый покров, который, как она верила, защитит ее близких. Да, все они – все семеро, если считать Елену и Лёну, стали друг другу родными и близкими. И связь их казалась теснее кровной. А тем человеком, которому удалось связать их судьбы в один узелок, была она, Вера. Но теперь, оставаясь с ними, она была далеко, немыслимо далеко! Дальше, чем брат ее, Юрий, который ровным широким шагом направлялся к шоссе, пересек его и углубился в лес. Он шел к нелюдимому пруду.

Часа три спустя, когда обед, подогреваемый в третий раз, перепрел на сковородке, Юрасик вернулся. Первой его заметила Лёна, смеясь и тыча пальчиком в сторону его «жигулей», стоявших неподалеку от дома. Ксения выглянула в окно и увидела Юру, перекладывающего что-то в своем багажнике. А по лугу на полной скорости мчался Алеша.

– Ну, наконец-то… – покачала головой Ксения, выходя на крыльцо. – Юра, мы уж начали волноваться.

– А чего обо мне волноваться, что мне сделается? – он пробухал ботинками по крыльцу, и комья грязи, облепляющей их чуть не до самых шнурков, рассыпались по веранде.

На шум из комнаты вышла Вера и, заметив этот урон, нанесенный чистоте и порядку в доме, замахала на брата рукой, будто отгоняла назойливую осу.

– Куда ты… назад, назад! Ты погляди, что натворил! А ну, снимай ботинки! И где ж это вымазаться так умудрился, в болото, что ли, залез?

– Ладно, ладно, сейчас все уберу. Веник давайте. А где был – там меня уже нет!

Он уселся на верхней ступеньке и принялся снимать ботинки. Алеша слез с велосипеда и с некоторой опаской остановился возле крыльца, разглядывая рассевшегося по-хозяйски громилу.

– А ты, значит, Алексеем будешь? – Юрий, крякнув, стянул второй ботинок и встал. – Ну, здорово, – он протянул Леше руку. – Джин пить будем?

– Я тебе покажу джин! – подлетела Вера и погнала брата в комнату. – Алеша, молодчина, успел как раз к обеду, – подмигнула она на ходу Алеше, который с нескрываемым интересом поспешал за ошарашившим его незнакомцем.

Время шло к вечеру, все жутко проголодались и пообедали молча. Убрав со стола, Ксения с Веткой подали фрукты, а Юрасик открыл вторую бутылку шампанского. Его бутылка джина была уже наполовину пуста.

– Ну что, мать, разрешим девицам по бокалу шампусика? – Юрасик разделывал апельсины, раскрывая дольки в форме цветущего лотоса.

– По глоточку можно, – сказала Вера.

– Ну, девки, налетай! – он щедро плеснул в кружки девчонок. – Ну а ты, как, дозрел до хорошего глотка джина? – он окинул оценивающим взором Алешу, уже поднявшегося из-за стола и собравшегося выйти из комнаты.

– Нет, спасибо… Не хочется. Мне к маме нужно.

Алеша коротко кивнул, поблагодарил всех и вышел.

– Хм… Мужик! – одобрительно хмыкнул Юрасик и прищелкнул пальцами. – Ладно, на нет и суда нет. Так, красавицы, ну как оно, в голову ударяет?

Машка коротко хихикнула и отпила еще глоток. Ветка сидела с отсутствующим видом, глядя в спину удалявшемуся Алеше.

– Эй, племянница! Шампусику не подлить?

– А? – Ветка повернулась к нему, и теперь он заметил слезы у нее на глазах.

– Та-а-а-к! Все понятно, – Юрасик дернул головой и плеснул себе добрую порцию джина. – Смотрите только – не передеритесь из-за него…

– Да как вы можете! – Ветка вскочила, чуть не опрокинув свой стул. – Это… это подло! Да! – ее лицо исказилось, и она стрелой вылетела из комнаты.

Машка тоже вскочила, готовая кинуться за подругой, но Вера ее остановила.

– Пусть сама справится. Сейчас ей лучше побыть одной. – Она укоризненно взглянула на брата. – Нервы и так на пределе – не надо было девочкам шампанского пить.

– Ага, значит шампанское – не надо, а всю эту бодягу расхлебывать – надо! – Он поднялся – огромный, красный, разгневанный – и его зычный голос загремел над столом.

– Дуры! Мокрые курицы! Черт-те что творят! Сидят тут… в дерьме варятся, детей под удар подставляют. Глаза бы мои не глядели. Рассея, чтоб ее!.. Киснут! Крылышки растопырили и сидят. Этакая немощь… – при каждом пушечном выстреле своих обличений он взмахивал руками, точно хотел взлететь. – Хрен знает чего напридумают, голову сами себе задурят, от страха обделаются – и сидя-а-ат! Сидя-а-ат! А потом говорят – жизни нет.

– Юра, опомнись, – тихо сказала побелевшая Вера. – Ты не у себя дома.

– Да, вот именно! У себя я бы такого не допустил. Сидят друг у друга на головах, фантазию свою развивают – а у детей жуть в глазах. Вы что детей подставляете? Не нравится тут – не заладилось что-то – так по боку его, отдых этот! Отдыха-а-ают они! На пленэре. Интеллигенция хренова! Одна на сносях – так ей бы беречься, как хрустальную вазу живот свой носить – а она напустила полный дом чужого народу, байки сестрицы моей сумасшедшей слушает и дово-о-ольна! Это что? Это дело?

– Юра, довольно! – Вера встала. – Или немедленно прекрати – или собирайся. Тебя сюда никто не звал. Я понимаю, в твоей Америке жизнь на раз постигается – и ты, ее всю постигши до косточки, можешь других учить, только… Не вмешивайся в чужую жизнь, понял? Тут тебе под четыре правила арифметики людей подвести не удастся – не уместятся! И вообще, как ты здесь оказался? Как нас нашел? О, господи! Ксенечка… Прости меня за всю эту чушь ради бога…

– Ничего, Верочка, мне как раз Юру очень интересно послушать. В его словах правда есть.

– Вот! Хоть одно слово здравое! – Юра склонился к Ксениной руке, спокойно лежащей на подлокотнике кресла, поцеловал, вернулся к столу и, встав за Вериным стулом, склонился над ней. – Ты, Верка, прости, если наговорил чего лишнего. Волнуюсь я, тетки, за вас, не серчайте! Давайте лучше по родственному во всем разберемся. Я что – я приехал на днях. Звонит мне Шура. Вся в соплях. Ох и ах – Верка гибнет! С ней вот-вот беда приключится. А какая беда – начал пытать ее – а она тпру, да ну… Полная каша в голове – ни черта я не понял! Какой-то дом, какая-то атмосфера… ну, вы сами знаете: Шурка моя – театральный критик… Развела турусы на колесах. Прям система Станиславского! В общем, давай, говорит, спасай сестру. Хватай ее с Веткой и забирай. Так что, как видите, меня сюда звали – Шуренция заполошная. Все объяснила – где дом ваш стоит, как его в лесу разыскать. Ну, я машину у другана своего одолжил – и сорвался. Все дела побросал между прочим. Я ведь только на неделю в Москву приехал…

– И как же ты нас нашел? – Вера несколько поостыла. – Нас ведь там нет, в доме том. А где мы – никто не знает…

Уже сказав это, она вспомнила о записке, оставленной Сергею, где подробно описывалось, как к ним добраться, но промолчала.

– Как нашел? Очень просто. Шурка в Москве мне план нарисовала. Подробный. Тут у меня где-то он… – Юрасик порылся в кармане и достал измятую бумажку с немыслимыми Шуриными каракулями. – Добрался до места. Дом ваш быстро нашел – среди этого пустынного поселения на берегу у него одного вид более или менее жилой. Занавески на окнах. Хм! – он боднул головой, по-видимому, стараясь удержаться от красочных комментариев по поводу выбранного сестрой места для отдыха. – Ну вот. Гляжу – пусто. Дверь заперта. Обошел вокруг дома – никого. Уж думал – в Москву уехали, решил возвращаться. А от пруда ко мне по тропинке особа женского пола идет. Платком по самые брови повязана. Юбка до полу, по травке – шурк, шурк…

– Ну, ну, не тяни! – при этих его словах Вера аж подскочила.

– А я не тяну – чего скачешь? Подходит ко мне и говорит: «Вы своих ищете? Женщину с дочкой? Так они переехали?» И подробненько объясняет, как на машине сюда к вам добраться. Знакомая что ль какая-то? Только очень странной она мне показалась.

– О, Господи, – Вера тихо опустилась на стул. – Это она! Значит она все о нас знает…

– И не только о нас, – подхватила Ксения. – Похоже, она знает все. Это ее ты искала? О ней мне рассказывала?

Вера молча кивнула, от волнения у нее разгорелось лицо. Девчонки не встревали в разговор, только слушали, боясь пропустить хоть слово.

– А больше… больше ничего она тебе не сказала? И не назвалась никак?

– А зачем? – Юрасик недоуменно пожал плечами.

– Чего нам с ней – чай пить? Указала дорогу и ушла. Да что за тетка такая? Ты гляжу аж вся перекосилась!

– А куда она ушла? – Вера затаила дыхание, ожидая ответа.

– Никуда. То есть, по своим делам, наверное… Я не глядел.

– Ну а где она была, когда ты сел в машину? На месте стояла или по тропинке к лесу пошла?

– Да я и внимания не обратил. Сел в машину, завелся и поехал. А, нет – оглянулся, кажется, только ее уже не было.

– Ну ладно, – Вера с силой нажала ладонями на столешницу, пытаясь успокоиться. – Как нашел нас – понятно. И что делать теперь собираешься? Учить уму-разуму?

– Ох-хо-хо… – Юрасик поднялся, обошел вокруг стола и ласково прижался щекой к Вериным волосам, склонившись при этом чуть ли не в три погибели. – Пойдем-ка, Вераша, спокойно поговорим. Чай, пять лет мы с тобой не виделись. Ведь я повидаться хотел, на племяшку поглядеть… Вижу, что у вас своя жизнь, в влезать в нее не собираюсь… Но хоть поговорить-то по-человечески мы можем с тобой? – Он перевел взгляд на Ксению. – Простите великодушно, если что не так…

– Что вы, что вы, Юрочка, все так! – Ксения кивнула Вере. – Верынька, пойдите поговорите, а мы пока с девочками все тут приберем.

Глава 5
Монстр

Ксения, задумавшись, вертела в руках апельсин, когда Машка, разомлевшая от шампанского, изрекла, растягивая слова:

– А я на станции Ми-ишку встретила. Он мне та-а-акое сказал…

– И какое такое он сказал? – все еще поглощенная своими мыслями, обронила Ксения.

– Чтоб я уезжала отсюда. Он сказал, тут где-то в лесу радио… актифф, тьфу! Ра-дио-ак-тив-ные отходы зарыты. Вот! Я сначала так перепугалась, та-а-ак! А потом… п-ф-ф… забыла совсем. Да! А сейчас вспомнила.

Ксения медленно подняла на нее глаза… и без звука осела на пол.

На Машкин крик Юрасик одним прыжком был возле Ксении. Бережно поднял беременную и перенес на кровать. Испуганные девчонки жались в дверях, но в комнату Вера их не пустила. Бледная как полотно, она только, как заведенная, повторяла про себя: «Господи, что же делать? Что делать? Вдруг роды?»

Ксенин живот мерно и ровно дышал под тоненькой тканью платья. Пульс был учащенный, но вполне ритмичный. Через минуту она тихо охнула и открыла глаза. И тут же прикрыла рукой.

– Милая, как ты? – стоя на коленях возле ее кровати, Вера боялась вздохнуть.

– Ничего… какая-то внезапная слабость. К перемене погоды, наверное… – еле слышно ответила та и приподнялась на подушке.

– Ты лежи, Ксенечка, тебе нельзя шевелиться. Машка, умолкни! – сердито бросила Вера через плечо всхлипывающей Манюне, которая просунула голову в дверь.

– Это я, я во всем винова-а-ата, – канючила та, утирая слезы тыльной стороною ладошки.

– Никто… не виноват, – с усилием выговорила Ксения. – Сейчас отлежусь – пройдет.

– Боже, я уж думала преждевременные у тебя начались, чуть с ума не сошла! – Вера поднялась с колен и присела в ногах кровати.

– Нет, ребеночку моему спешить некуда, – слабо улыбнулась Ксения. – Он у меня умница – знает, что время еще не пришло.

– Ксенечка, ты уверена, что все в порядке?

– Может, я вас быстренько в Москву отвезу? – предложил растерянный Юрасик, который не знал, как себя вести и что делать, глядя на ее вздымавшийся и опадавший живот.

– Не беспокойтесь, не надо. Это просто слабость, пройдет. Пусть вам Маша… Машенька все расскажет. Все, что узнала… Пусть. А я полежу.

Она слабо махнула рукой, мол, хочет остаться одна… Все на цыпочках вышли из комнаты, и Вера плотно прикрыла дверь.

– Манюня, детка, да что с тобой? – она с удивленьем глядела, как Машка беззвучно рыдает, закрыв руками лицо и стараясь громко не всхлипывать, чтоб только не беспокоить Ксению.

– Про что это Ксения велела тебе рассказать? – Юрасик нерешительно приблизился к девочке, не зная, как ее успокоить. – Ну? Чего ты? Такая хорошая… Эй, отставить рев! Копать от забора до обеда! От меня до следующего пня шагом марш!

Машка не выдержала – фыркнула и тут же опять захлебнулась слезами. Потом кое-как утерлась платком, уселась за стол и рассказала о своем разговоре с Мишкой.

– Ну-ну! – буркнул Юрасик, когда она замолчала. – Ну и ну, тишь да гладь у них… Благолепие! Да-а-а… – он замолк, внимательно разглядывая свои крепко сжатые кулаки.

– А ведь я, похоже, знаю, где это место… – Вера вскочила и закружила по комнате. – Ну, то есть, это, конечно, только предположение… но все говорит за то, что там оно!

– Что «оно» и где это «там»? – хмуро вопросил Юрасик, не глядя на сестру.

– То место в лесу, где эта гадость может быть спрятана. Мы с Алешей как-то утром на дачу шли, а мимо целая колонна машин проехала. Грузовик военный, крытый брезентом, там еще солдатики возле борта сидели, я помню, а за грузовиком иномарки. Знаешь, «крутые» эти. Целая кавалькада. Они в самый бурелом с бетонки свернули. Там не ездит никто. И помню еще – Мишка на велосипеде за ними ехал. Точно он!

– Солдатики, говоришь? – Юрасик наконец поднял голову, по-видимому, удовлетворившись созерцанием своих кулаков. – Ладно, сеструха, пошли-ка поговорим. Девицы, вы тут за хозяйкой нашей приглядывайте. Если что – сразу ко мне, – и они вдвоем скрылись в Вериной комнате.

Был уже поздний вечер, когда вернулся Алеша, когда вышла из своей келейки Ксения, вышла и опять легла. Девочки накормили Алешу ужином и сидели тихо как мышки. Они умирали от любопытства: о чем ведут разговор Веткина мама с американским дядюшкой…

А разговор за плотно прикрытой дверью вспыхивал, как костер: то Юрасик, то Вера, выходя из себя, пытались доказать что-то один другому, потом затихали, и беседа их теплилась, тлея искорками изредка долетавших слов, но чей-нибудь возмущенный возглас разжигал ее снова…

Наконец Ветка не выдержала: сказала с рассеянным видом, что хочет перед сном подышать свежим воздухом, выскользнула из дома и на цыпочках пробралась к раскрытому окну маминой комнаты – как раз над речным обрывом. Понимая, что делает плохо и мама таких ее действий совсем не одобрила бы, Ветка все же не смогла устоять перед распиравшим ее желанием подслушать этот взрослый, таимый от всех разговор.

Она примостилась на корточках, вжалась спиной в кирпичный фундамент, затаив дыхание и боясь пошевелиться. Так и сидела, ни жива ни мертва, и слушала, тишину – в разговоре возникла длинная пауза. Наконец очень близко, прямо над головой, громыхнул голос дяди – видно, он встал как раз у окна:

– Да, да, что ты на меня глаза вылупила?! Спалить его к чертовой матери!

– Сжечь дом? Да ты с ума сошел! – мамин голос даже немного охрип от волнения.

– Конечно, я понимаю: как принимать решение, как нужно действовать, вы в кусты… Ох, эта рассейская манера – лучше сгнить заживо, лишь бы ничего не менять! Вот и киснут, и киснут, и грызут себя, и грызут… Соплями изойдут от сомнений, но чтоб сделать что-то простое, конкретное – это ни-ни. Не трогайте нас, мы такие тонкие, такие сложные и духовные… Страшно – аж жуть!

– Слушай, оставь этот тон. Слушать противно! Этот разговор никуда нас не приведет, добрых три часа переливаем из пустого в порожнее.

– Уж прости, роднуля, раз в пять лет можно и перелить хоть и три часа! Экая ты нежная – я понимаю, ты меня дубиной считаешь. Ладно, плюнул – забыл. Хорошо, я по-твоему человек примитивный, что с меня взять? Одно слово – сапоги… Взял под козырек – и вперед!

– Юра, я тебя умоляю… я сейчас уйду.

– Все, все, молчу! С мировоззренческими боями покончили. Но я не понимаю, пусть я чурка, но тогда ты мне объясни… И подоходчивей, если можно. Раз ты твердо уверена, что все зло в этих местах – от этого дома, как так можно: сидеть и ждать? Чего, спрашивается, чего? Надо делать что-то, только не сидеть, сложа руки. Сама ж говоришь – за Ветку боишься. Да еще эти двое: Алеша с Машей на твою голову… а Ксения с ее животом, ее зачем в это втянула? Если ты такая тонкая, можешь мне объяснить? Вас тут всех в самом деле, что ль, хрен знает чем опоили? Ты за детей отвечаешь! Если, как говоришь, этот чертов дом представляет для вас опасность, так спали его к матери! Сама ж говоришь – он ничейный. Пустой. Он тебя свалить хочет, а ты вали его. Наповал. Только так, Верка, в жизни никак по другому!

– Я тебе уже объяснила: здесь в лобовую не пойдешь. Не получится. Здесь другая битва и другие силы в ней действуют. И я не сижу, сложа руки, ты знаешь…

– Ну да, этот роман твой… Х-ха! Курам на смех. Знаешь, ты эти финтифлюшки прибереги для кого другого, меня ими не проймешь. Тонкости, понимаешь, во мне не хватает, чтоб понять всю эту дурь!

– Юра, я пытаюсь тебе объяснить, это сложно все очень. Да и сама не во всем еще разобралась… Даже близко не подошла. И ты не сбивай меня, ради бога!

– Да я не сбиваю, я тебя вытащить из этой бодяги хочу, дурища ты стоеросовая! Помнишь, баба Надя тебя так называла? В точности ты такая и есть – дурища типичная стоеросовая. Ну что ты, что ты, сестренка…

Ветка поняла, что мама тихонько плачет, а Юрасик прыгает над ней, стараясь утешить. Она осторожно высвободила онемевшую правую ногу, размяла стопу рукой, нашла удобное положение и перенесла всю тяжесть на левую. В разговоре этом она не все понимала, но ясно, что речь шла о жутком доме на дальнем берегу пруда.

Вера всхлипнула, замолчала, потом зашептала чуть слышно, но все же достаточно ясно, чтобы Ветка расслышала:

– Юрочка, понимаешь… нельзя махать дубинкой в священной роще.

– Это что ж за роща такая священная?

– Да, мир наш… не нами созданный. Говорят ведь: не лезь со своим уставом в чужой монастырь. Мы ведем себя так, словно все знаем, все понимаем и результат наших действий нам ясен как дважды два… а он получается совсем не таким – этот результат, и все погружается в хаос. Все беды от этого – изначально, от праотцев. А мы платим за это, за свою немыслимую самонадеянность. И каждое поколение мнит о себе больше, чем предыдущее, и только больше ломает дров. И конца этому нет. Нету, Юрочка!

– Ну да, а ты хочешь этот бурелом разгрести, который от праотцев, так? Ну это не самонадеянность, скажи мне, не глупость, Вераша, а? Маленькая моя! Не бери ты на себя больше, чем можешь!

– А кто знает, что он может на самом деле? Я не беру – я просто пытаюсь научиться чувствовать. Как бы заново научиться, понимаешь? С миром быть в ладу и не мстить ему за то, что он не такой, как хотелось…

– Значит, все принимаешь? И зло, и хаос, и тех, кто тебя сломать хочет? Сама ж говорила, что нашла свой путь, а тебя всеми силами хотят сбить с него, заморочить… Ты и с этими будешь в ладу? Что-то тут у тебя не складывается. Говоришь, началась твоя битва. Выходит, знаешь, что со всеми нельзя по-хорошему…

– Ну, конечно, но ты опять передергиваешь! Я говорила о том, что битва в моем представлении… она другая. Не такая, как принято представлять: удар за удар, слово за слово… Люди ведь примитивны: нас обидели, значит мы будем мстить! Сколько зла от желания взять реванш, доказать свое! А если разрушить схему? Смотри: ты ударил, значит уверен – будет ответный удар, ты готов к нему, ждешь… А если его нет? Нет и не будет?

– Это и есть твоя битва? Непротивление злу, безударные гласные? Х-ха!

– Юрка, как трудно с тобой говорить… ты все упрощаешь. Если действовать по мирским законам – ты на территории зла. И оно настигнет тебя, непременно, Юра! Но если ты… перестаешь махать кулаками, выходишь из-под власти закона «зуб за зуб», ты станешь свободным. И зло… оно тебя не настигнет. Потому что ты подпадаешь под покров небесной защиты и признаешь над собой только высшую волю и власть… не знаю, поймешь ли меня…

– Ох, Верка, ты всегда была фантазеркой. А в жизни все проще. Пан или пропал!

– Да пойми, не на все своя воля, Юрка, миленький, не на все! Мы барахтаемся на поверхности и думаем, что видим причину событий, а корни их – в глубине. Хотим выкарабкаться из трясины, а нас засасывает все глубже. А я не хочу барахтаться. Не хочу! Дышать хочу вольно и глубоко. И любить, научиться этому, а это совсем не просто! Вот я и тку свою ткань слово за словом и хочу вложить в это всю свою душу. А дом, который ты предлагаешь сжечь… он часть того мира, который создан не мной. И я не хочу его разрушать. Ведь ты не скажешь: убей того, кто тебе угрожает. А ведь это одно и то же. Ну, почти… Одно и то же, подумай, Юрочка! Этот дом прорастает корнями в прошлое, что бездна, которую нельзя тревожить. Последствия могут быть просто ужасны. Нельзя сводить счеты с прошлым, даже если в нем таится опасность! А этот жуткий дом… он сам уйдет. Он должен исчезнуть сам! Если, конечно, на то воля Божья.