Текст книги "Седьмой ключ"

Автор книги: Елена Ткач

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Часть четвертая
Тайны местности

Глава 1
Спокойствие нарушено

…Что-то как будто скопилось в воздухе, что-то надвигалось на них – это все чувствовали. Близость конца спокойным дням на реке как будто начертана была на незримом полотнище. И полотнище это хлопало на ветру, заставляя невольно вздрагивать – поднялся ветер. Тучи – молчаливые, грозные – быстро шли по небу, день, спаленный июльской жарой, гас на глазах.

Ксения за последние две недели обошла все окрестности – все искала священника. Но результат был тот же, что и в Анискине, – неудача. То священник был в отпуске, то болел, а скорее она получала вежливый и снабженный велеричивыми рассуждениями отказ. Местные батюшки как сговорились! А один – последний из всех, найденный ею в городке Лосино-Петровском, в местной Всехсвятской церкви, так тот прямо сказал: не ищите такого батюшку в здешних краях – пустое это занятие, не найдете. На все ее взволнованные расспросы: отчего так, он только мялся, улыбался рассеянно, а потом проронил что-то невнятное об истории местности. Слегка кивнул, повернулся и ушел, пряча стыд: он боялся! И страх его внезапно передался ей. Ксения кое-как, переваливаясь с боку на бок, добралась восвояси, тормознув на дороге попутку, и решилась наконец: все, баста! На этом ее блуждания по окрестностям кончены, хотя цели она не достигла. Стало ясно: кроме как в Москве, подходящего священника им не найти…

Ксения сразу вся как-то сникла, уединившись в уголке с книжкой в руках. Вера только раз решилась нарушить ее непривычное затворничество и попросила подсказать Юрасику, как связаться в городе со священником, может быть, с ее – Ксении – духовником…

В ответ она услыхала прерывистый вздох и растерянный шепот:

– Нет… после тогда… Не сейчас! А теперь знаешь что? Пусть Юра Лёнку мою в город захватит, так будет лучше. Поживет у тетки пока, я адрес дам.

Ничего не понявшая в этом сумбуре подруга пожала плечами и направилась к брату, передав ему просьбу отвезти Лёну в город и попросив разыскать знакомого батюшку, который еще Ветку крестил. Нарисовала план на бумажке – для верности и церковку его обозначила в переулочке неподалеку от Трубной. Юрасик этот планчик в карман пихнул и сестру успокоил, чтобы не сомневалась: все, что надо, он сделает, и девочку куда нужно пристроит, и священника хоть из-под земли – да достанет! С тем и уехал – он теперь навещал их редко, все больше мотался по городу да по области – кажется, дела здешние ладились. Он и сестре на ушко шепнул, что на днях пойдут решающие переговоры о покупке участка земли близ живописной речной излучины неподалеку от «Вишневого зада». Земля вся в этих краях давно уж была поделена, и влезть в тепленькую кампанию местных землевладельцев было не так-то просто, однако старые друзья обещали помочь.

– Не боись, сеструха, скоро заживем! – крикнул он напоследок ей в ухо, стиснул плечи до хруста и чуть тряхнул от избытка нежности.

Проорал – и был таков. И уехала Лёна. Остались курышки одни куковать. И наступило второе августа – Ильин день.

Духота целый день давила такая, что стало ясно – к вечеру будет гроза. Да и как без грозы – Илья Пророк шуток не шутит. Ветка от духоты этой в лесу пряталась – с самого раннего утра за грибами ушла. Манюня на кровати с книжкой валялась, распахнув окна.

Ксения вышивала, сидя возле «Циклопа», погруженная в свои мысли. Невеселые, видно, мысли ей думались – переносицу рассекла глубокая суровая складка. Эту складку подметила Вера, метеором промчавшись в кухню из комнаты, чтобы заварить крепкого чаю. Заварила – и назад понеслась – работать. Вера который уж день подряд стучала на машинке как сумасшедшая, почти не вылезая из своей кельи, говорила, что выходит к финалу.

Как увидела Вера морщину горькую Ксении, про себя подивилась: думала ли прежде, глядя на Ксению, точно лучившуюся теплом и светом, что человек она, много страдавший, многое испытавший… Только сейчас, невзначай подсмотренная, эта резкая поперечная морщина на переносице Вере о том рассказала.

«Надо бы с Ксенией поговорить, – думала Вера. – Печаль у нее, может, и горе какое». Но все это промельком, налету вспыхнуло в ее голове и погасло. Все в ней звенело от полноты бытия, от предстоящего погружения в работу, ее спорого хода, наполнявшего Веру ощущением лета на бешено мчащем коне, которого ей едва удавалось сдерживать на поворотах, чтоб не вылететь на скаку в бездну, в провал – в срыв сознания…

И вот наконец в апогее дня – в четвертом часу – домашние услыхали ее торжествующий крик.

– Все! Кончено!!! Мы победили!

Она появилась на пороге комнаты возбужденная, растрепанная и обессилившая. Ксения успела заметить слезы у нее на глазах, да только потрясая рукописью и размахивая руками, Вера их быстро смахнула.

– Все, все, Ксенюшка, милая! – Вера не выдержала и расплакалась, вся скривившись как маленькая. Ксения обхватила ее растрепавшуюся темноволосую голову, целовала и сама, как дитя, смеялась и плакала.

Нет, до конца они обе не верили! Не верили, что роман послужит залогом освобождения. Да и не только им – Вера считала, что те, кто жил здесь давным-давно, чьи судьбы она воплотила в своем романе, – страдальцы, не вынесшие тягости бытия, не сумевшие свет души своей защитить, – они тоже, там, в мире ином, почувствуют облегчение.

– Ну, и что теперь? – спросила Ксения, когда волнение улеглось.

– Не знаю, – при этой мысли Вера заметно погрустнела. – Надо бы в Москву – потаскать по издательствам… Но как-то не хочется. Пускай отлежится пока, я чуть в себя приду. Мы с ним только что родились: он ведь ребенок мой, благодаря ему снова я стала мамой – правда-правда, очень чувство похожее, только… более раскрепощенное, что ли. Понимаешь, нет этой зависимости от кормлений, пеленок – этой плоти, материи – свобода, полет… Хорошо! – она закинула голову, тряхнула рассыпавшимися волосами и рассмеялась.

Выйдя со своей ношей на крыльцо, Вера увидела, как по сизому небу, наползая одна на другую, шли тучи. С реки веяло холодом, а одинокие, резкие порывы ветра били в лицо, возвещая скорое приближение грозы.

Она постояла немного, вдыхая посвежевший воздух и вернулась в дом. Ксения перехватила ее на пороге.

– Обедать будешь? Слушай… А можно прочесть? Вещь ведь закончена…

– Ну, конечно! Только ты извини – дам второй экземпляр. Я знаю, что это глупо, но мне почему-то хочется, чтобы первый полежал какое-то время тихо-спокойно. Ну, чтобы его не трогал никто. Пускай попривыкнет к нам. И вообще… – она не закончила, Ксения прервала ее:

– Ну, чего тут не понятного? И какие обиды?

– Ты заодно ошибки поправляй, если что.

– Ладно. Ручкой или карандашом?

– Карандашиком лучше. А я потом обведу. Ну, чего ты на обед нам придумала?

– Да не я – Манюня придумала. Такая стала мастерица готовить! – и Ксения приобняла за плечи зардевшуюся Машку.

А Манюня и впрямь за то время, что прожили они под Ксеньиным кровом – за месяц с небольшим – проявила явный интерес к поварскому искусству. То были плоды Ксениной выучки – сама она, когда ей хотелось порадовать чем-то диковинным, могла бы дать фору любому шеф-повару столичного ресторана. Только тут, в глуши, какие деликатесы? И потихоньку, мало-помалу, взяла она под свое крылышко любопытную Машку, которая вечно нос совала во все кастрюльки – что там бурлит? Вот и научила ее готовить блюда самые простые, но такие вкусные – пальчики оближешь.

Вот и сегодня, едва Ветка пришла с грибами, Манюня отбросила книжку, выхватила у подружки корзину и понеслась на кухню – священнодействовать.

И теперь на столе дымилась картофельная запеканка с грибами, щедро политая сверху сметаной.

– Ветка, чего надулась, как мышь на крупу? Ешь давай, пока не остыло! – подстегивала ее Ксения, заметив, что та еле-еле ковыряет вилкой в тарелке.

– Чего-то не хочется. Жарко очень – мне бы попить…

– Чаю сейчас выпьем зеленого – по жаре самый лучший напиток. Извините, господа, кроме чаю напитков у нас не имеется. Опустели закрома Родины! Может, на днях Юрасик нагрянет – вот тогда отыграемся – всегда чего-нибудь газированного привезет.

– Сам он у нас газированный! – вставила Вера, желая хоть как-то растормошить онемевшую от жары дочь. – Вечно бурлит, шипит и пенится.

– Точно – газированный джин! – подхватила Манюня, сдувая со лба выбившуюся золотистую прядь.

– Ты имеешь в виду питье или духа в бутылке? – рассмеялась Ксения. – Алеша, еще кусочек. Да, мать, удалась запеканка-то, молодец! Скоро и меня переплюнешь. Вот как приедет Юра, я ему целый список составлю, чтоб из Москвы нам привез, и такую штуку научу тебя запекать, что…

– Ой, а к нам, кажется, гости, – выглядывая в окно, упавшим голосом известила Вера.

Все головы повернулись к окну, из которого открывался вид на входную калитку и на лужок за ней, где Юрасик обычно ставил машину. Там под яростным солнцем сверкал притормозивший только что бордовый иномарочный кузов – то ли «оппель», то ли «фольксваген» – из домика было не разглядеть. За рулем сидел какой-то мужчина, дверца соседнего с ним сиденья распахнулась и оттуда, тряхнув распущенными волосами, вынырнула незнакомая женщина, одетая в ярко-лиловый открытый коротенький сарафан.

Увидев ее, Манюня слабо пискнула, выскочила из-за стола и шарахнулась в сторону своей комнаты с таким видом, будто собиралась там спрятаться.

– Машенька, что ты? Кто это? – едва ли не одновременно спросили Вера и Ксения.

Ярко-лиловая дама с очень решительным видом шла к дому.

– Это… моя мама!

Манюню шатнуло, и она присела на стул.

– Вот тебе, батюшка, и Юрьев день! – развела руками Ксения, ставя на стол заварной чайник и зачем-то снимая с него крышку. Душистый дымок потянулся над притихшим столом.

– Да уж, вот некстати-то! – обронила Вера, с резким звоном водворяя крышку на место. – Ох, Машенька, извини, что это я – мама быть некстати не может! Надо бы выйти – встретить ее…

– Вот и может, и может! – крикнула Машка отчаянно: она вся скукожилась, упрятав лицо в сжатых. – Я не хочу! Вы понимаете, не хочу! – осеклась она, снова вскочила…

Ксения крепко ее обняла, в макушку поцеловала и легонько подтолкнула к входной двери.

– Милая, тут ничего не сделаешь – иди к ней. Ох-хо-хо… – переживая за Машку, она покачала головой и взглянула на Веру. – Ну что, скандал будет?

– Посмотрим, – та опустила глаза. – Мы ведь не можем насильно держать ее. Мать все-таки…

Машка уже сбежала с крыльца и шла к матери. Та бросила ей с ходу несколько гневных коротких реплик и, не дожидаясь ответа, влепила звонкую пощечину. Машка пошатнулась, дернулась и, спотыкаясь, побежала к реке.

– О, Господи! – выдохнула побледневшая Ксения. – Бедная девочка!

Воинственная особа уже поднималась к ним на крыльцо. Ни одна из собравшихся за столом не поднялась ей навстречу – все сидели, точно громом пораженные, не зная, как вести себя в этой нелепой ситуации – получалось, что все они – заговорщики, бывшие с девочкой заодно и покрывавшие ее бегство от матери. Алеша один стоял, выпрямившись, стоял с таким видом, будто готовился кинуться в рукопашную, которую, очевидно, могла навязать островитянам явившаяся мамаша…

– Не знаю, как вас приветствовать – не имею чести быть с вами знакомой… – начала с порога напористая валькирия, резким жестом откидывая с плеч пряди крашеных бронзовеюще-ярких волос. Под цвет волос был и ее густой ровный загар – его оттенок свидетельствовал о заморском происхождении.

– Вы, я думаю, уже поняли, кто я. Да, – кивнула она головой, – я Машина мама! Ирина Степановна!

Она оглядела комнату победным взором и, открыв свою сумочку, принялась рыться в ней. Ее пальцы, сверкавшие яркими гранями разноцветных камней в золотой оправе, нервно рвали и дергали содержимое сумочки.

– Вот, думаю, этого хватит! – наконец отыскав желаемое, она швырнула на стол пять измятых стодолларовых купюр. Одна бумажка замерла на краю, качнулась и спикировала на пол. – Так сказать, за стол и кров. Не думаю, что вам мало покажется, учитывая ваши, мягко говоря, не блестящие условия…

Она снова обвела всех присутствующих презрительным взором, ожидая, по-видимому, какой-то реакции. Но никто не проронил ни слова – все молчали, только видно было, как Алеша сжимал и разжимал кулаки, спрятанные в карманах, а Веточка вся напряглась, готовая то ли крикнуть что-то, то ли расплакаться.

– Не знаю, как моя дочь оказалась у вас и что вы за люди, – да меня это мало интересует. За это безобразие мне Сергей Алексеевич ответит! А вы скажите спасибо, что не стану уголовного дела против вас возбуждать – вы ведь у меня дочь украли! Так и знайте – это воровством называется. И имейте в виду – я еще у Машки узнаю, чему вы ее тут научили… И если что… – она не договорила, только угрожающе дернула головой. – Бандиты, честное слово!

– Это вы бандитка! – не выдержав, крикнула Ветка хриплым голосом. – Как вам не стыдно… бить!

– Ветка! – Вера стала за спиной дочери и притянула к себе за худенькие вздрагивающие плечики.

– А вот это не твое собачье дело… соплячка! – шагнув к Ветке, выдохнула ей в лицо крашеная валькирия. – И подумать только: моя дочь среди таких… – она обвела сидящих мечущим молнии взором, – драных кошек! – Она круто развернулась, но нога подвернулась на высоком каблуке, и разъяренная женщина, едва не упав, пошатнулась, клюнула носом дверной косяк и, чертыхнувшись, сбежала с крыльца, бросив через плечо:

– Ее вещи возьмете себе «на чай»!

После ее ухода какое-то время в комнате сохранялось тягостное молчание. Только Ксения, нагнувшись с усилием, подняла с пола упавшую бумажку и, присоединив ее к остальным, подала Алеше, кивком указывая на стоявшую у ворот машину.

Он и без слов все понял – опрометью скатился с крыльца и бегом помчался к машине. Вернулся через пару минут, вытирая руки о потертую ткань своих джинсов.

– Все! Отдал.

Ксения благодарно пожала ему руку повыше локтя.

Минут через пять из-за дома показалась плачущая навзрыд Манюня, которую гнала, толкая в спину перед собой, изрыгающая гневные тирады мамаша. Рванула заднюю дверцу, впихнула туда девчонку… Дверца захлопнулась. Мотор приглушенно заурчал. Колеса пробуксовали на мягкой земле, машина дернула задом, тронулась…

Все, уехали!

– О, Господи! – только и смогла повторить помертвевшая Ксения.

Верины губы дрожали. Ветка, убежав в комнату, вся в слезах упала на кровать. Алеша рванулся за ней, но обернулся, без слов – одним взглядом – спрашивая у Веры: можно? Та с улыбкой кивнула: да, можно… Он вошел к Ветке и затворил за собой дверь.

– Ну вот, мы с тобой кошки драные! – Вера присела возле подруги на корточки, положив голову ей на колени.

Она пыталась шутить, смыть с души грязь, которую занесла в их дом Машкина мама.

И Ксения кивала ей в лад, криво, потерянно улыбалась и терла глаза. Машка, милая златовласка… Как теперь без нее?

– Мы найдем Машку в Москве… Обязательно! Слышишь? – говорила Вера, пряча у нее в коленях убитое лицо. – Мы будем вместе. Веришь ты мне?

– Да, – слабо обронила Ксения. – Может быть…

– Но иначе не может быть, Ксенечка, родненькая моя! Мы же все стали родные за эти дни. Родные и близкие. А эта… разве она ей – мать?

– В том-то и дело, что мать, – Ксения осторожно высвободилась. – И вот этого – не исправишь! И никто ничего тут сделать не может. Ладно, знаешь что? Давай-ка чай пить. Зови ребят.

Но Вера приложила палец к губам, указывая на прикрытую дверь в Веткину комнату.

– Пусть они… Не будем их трогать.

Глава 2
Ссора

После обеда горизонт затянула мрачная свинцовая синева. Вдали погромыхивал гром, а у них над рекой еще по-прежнему пылало и парило. Предгрозовая духота только усиливала тягостное ощущение, оставшееся после недавней отвратительной сцены.

– Скорей бы уж дождь! – вздыхала Вера, и страдальчески морщилась, выходя на веранду и поглядывая на небо.

Ксения с головой окунулась в Верин роман. Она давно мечтала заглянуть в него хоть краешком глаза, но тайком не хотела: даже Ветке не велено было к нему прикасаться.

Но вот роман окончен и запрет снят. Вера нервничала – первый читатель перелистывал страницы рукописи, в которую она душу вложила…

Как-то Ксения воспримет роман, какой он – живой или мертвый? Вера места себе не находила.

Минут через двадцать после отъезда Манюни показались Алеша с Веточкой. Девочку было не узнать: глаза ее словно бы вдруг прозрели и будто вместили весь мир – такое блаженство сияло в них. Достаточно было взглянуть на обоих, чтобы признать классическую картину первой влюбленности.

Вера улыбнулась им, пряча грусть. Вот и Веткино детство кончилось. Впереди взрослые беды и редкие радости. Хотя, почему редкие? Как знать…

Пряча улыбку и смущенно потупившись, они попросились прогуляться до ужина. Думали навестить Алешину маму, а потом немного пройтись по Свердловке.

– Мы еще в Леониху хотели зайти, – добавила Ветка.

– Что ж, прогуляйтесь, милые! – Вера с трудом удержалась от слез. Голос невольно дрогнул.

«Что-то я в какую-то плаксу сопливую превращаюсь, – подумала, рассердясь. – Ладно. Главное, кончен роман! Выложилась, конечно, он всю силушку выпил, значит, живой, если всю меня взял без остатка. Теперь только книжки читать, гулять… Хорошо!»

Она запрокинула голову, потянулась и рассмеялась. Сходящие с крыльца Ветка с Алешей обернулись, недоуменно на нее глядя. Вера помахала им вслед, а когда эти двое, взявшись за руки, пошли по дорожке, трижды перекрестила удалявшиеся фигурки.

И все же не выдержала – разревелась…

«Только бы у них все было хорошо, Алеша славный… Правда, зеленые ведь совсем! А, что толку загадывать – жизнь покажет. Теперь твое дело, мать, небольшое – ночами не спать – волноваться… Нет, дудки, – улыбнулась она. – Не стану мамашей-наседкой! У меня свое дело есть. Вот только… удалось ли мне хоть отчасти разгадать эту загадку: тайну Женни, тайну местности… поможет ли это нам? Какими мы выйдем из этой истории, из этого лета, живыми или мертвыми? Бывает, живет человек, а душа у него истлела. Ох, не надо об этом: мысль – она воплощается!»

Она тряхнула головой и собралась было спуститься с крыльца, чтобы немного пройтись по берегу, как послышались торопливые Ксенины шаги.

– Что, прочитала? – Вера с надеждой обернулась к подруге и невольно отпрянула, увидев ее лицо.

Боль, гнев, отчаяние – все было в нем! Вера ожидала любой реакции – от рассудочного холодного анализа до восторга… Чего угодно, только не этого – во взгляде подруги был страх. Нет, не страх – ужас, с которым Ксения, сжимавшая листы рукописи, глядела на нее.

– Зачем ты это сделала? – каким-то чужим, искаженным голосом спросила она у Веры, замерев в трех шагах, точно боялась приблизиться.

– Что? Да что такое с тобой, на тебе лица нет!

– Лица? Можешь считать, что меня вообще нет!

– Господи, Ксения! Не мучь, объясни толком!

– Зачем у тебя в романе новорожденный? Зачем он тебе, этот ребенок? Ты ведь знаешь, что мне пару недель осталось… Зачем ты трогаешь это… нельзя же так, неужели тебе не понятно? Нельзя этой темы касаться, как ты могла, Вера, ты просто убила меня, понимаешь, убила! Без ножа зарезала…

Говоря это, она лихорадочно озиралась вокруг, словно ища опоры, поддержки, и не найдя, стала спускаться с крыльца, левой рукой сжав висок, а другой – листы рукописи. Двинулась по дорожке, все ускоряя шаг, – Вера за ней, – она выскользнула за калитку, заспешила ковыляющей походкой к реке, – Вера вслед едва успевала, – и вот Ксения уже бежала вдоль берега, спотыкаясь и бормоча что-то как заведенная… Наконец ей удалось нагнать беглянку на самом обрыве – та зацепилась подолом своей широкой юбки за куст шиповника и в сердцах дергала ткань, стараясь высвободиться.

– Ксенюшка! Милая моя! Да, погоди ты – нельзя же так! Пойдем в дом, поговорим спокойно. Смотри, ветер какой – ты простудишься. Ну! Прошу тебя, не надо, пойдем…

– Не трогай меня! Отойди!

Ксения рывком оборвала подол и шарахнулась в сторону. Комья земли под ногами посыпались в реку – она стояла на самом краю.

– Не подходи ко мне! Слышишь? Не смей!

– Ксенечка, пожалуйста… – Вера осторожно подбиралась к подруге, замершей над обрывом. Она понимала, что та не в себе и пыталась дотянуться до нее, чтобы успеть удержать, если та сделает еще хоть шаг к пропасти.

– Ты предательница! Ты меня предала! Ты… – гнев душил Ксению, она задыхалась, свободная рука теребила верхнюю пуговку платья, видно, пытаясь ее расстегнуть.

– Ксенюшка, хорошая моя, миленькая, пожалуйста, выслушай меня!

Вера старалась выиграть время и тихонько подходила все ближе к подруге. Их уже разделял какой-нибудь метр, когда с куста, возле которого застыла Ксения, сорвалась большая шумная птица и, хлопая крыльями, шарахнулась прочь, задев ее по лицу.

Ксения вскрикнула, накренилась – ее повело к обрыву. Вера в этот миг успела схватить ее за руку и резко дернула на себя.

Потеряв окончательно равновесие, Ксения взмахнула руками… Шквальный порыв ветра вырвал у нее листы рукописи, взметнул их над ней и развеял по воздуху.

Бедная женщина, дрожа, опустилась на землю – у нее ноженьки подкосились, когда опомнившись, поняла, что была на волосок от гибели. Вера кинулась к ней, села рядом, обняла, и вдвоем они глядели, как белые страницы одна за другой, танцуя, опускаются на воду.

– Ну вот и все! Я его погубила… твой роман, – Ксения, бледная как полотно, боялась поднять глаза и, вся сжавшись, точно ожидая удара, уставилась в землю.

– Господи, о чем ты… У меня же первый экземпляр есть! Ксенюшка, родная, поднимайся-ка… Вот так, обопрись на меня… Пойдем.

Гроза приближалась. Гулкие раскаты грома все нарастали и разрывались, казалось, прямо над головой, небо недобро мерцало зарницами, и в этом тревожном свете лица обеих женщин казались призрачными, неживыми…

Ксения еле шла, Вера с трудом довела ее до дому. Небо сплошь заволокла черная мгла. Они успели скрыться до первых тяжелых капель дождя, но когда Вера плотно прикрыла за собой дверь и осторожно усадила почти бездыханную Ксению, хлынуло как из ведра.

– Миленькая, может, сердечного накапать тебе? – Вера с тревогой заглядывала в искаженное мукой лицо подруги – ее глаза, испуганные, расширенные, глядели перед собой в одну точку, на коже выступила испарина. Ксения дышала тяжело, загнанно, ритм дыхания то и дело сбивался.

– Ксенечка! Что? Началось! – воскликнула Вера, боясь услышать ответ.

– Н-нет… ничего… Сейчас отдышусь.

Ксения отвернулась, вся сжалась, втянула голову в плечи. Вера чувствовала: сейчас ей больше всего хотелось бы стать невидимкой…

– Миленькая, дай я тебя уложу…

– Нет. Погоди! – Ксения поднялась, точно прислушиваясь к чему-то, но услышать что-либо в мощных раскатах грома было попросту невозможно.

– Что ты? Почудилось что-нибудь?

– Вера… бери с собой все… самое… Нет, не бери – поздно уже. Я сейчас…

И больше ни слова не говоря, Ксения, спеша как могла, проковыляла на кухню, схватила какую-то сумку, побросала в нее, что подвернулось под руку – нож, булку, спички, кастрюльку, – и, не глядя по сторонам, как безумная устремилась к двери.

– Господи, да куда ты! Там же ужас что делается!

Но Ксения только махнула рукой, зовя ее вслед за собою. Она уже приоткрыла входную верь и стояла на пороге, на фоне стены дождя.

В этот момент сверкнуло, ударило – да так, что Вера на миг ослепла. Уши у нее заложило – она уже ничего не слышала и почти ничего не видела – видно, разряд молнии полыхнул совсем близко от дома. Казалось, он пронзил ее всю насквозь, лишил воли, способности мыслить, напитав душу первобытным животным страхом. И, подхваченная волной этого детского ужаса перед стихией, она безропотно подчинилась велению Ксении – полуживой от слабости, но не потерявшей самообладания.

Чуть не на ощупь, шаря руками по стенам, – электричество вдруг погасло – Вера пробралась в свою комнату. В ее голове пульсировала единственная мысль: «Рукопись! Рукопись!»?? Она схватила со стола аккуратную объемистую стопку бумаги, первую попавшуюся тряпку в качестве обертки – кажется, это было ее полотенце, и, прижимая к груди драгоценную ношу, вынеслась на крыльцо.

– Ксения, что ж мы делаем?

– Быстрее!

Низко наклонив голову, та торопливо спускалась с крыльца и через секунду уже вымокла до нитки.

– Может быть, зонтик? – крикнула Вера ей вслед, понимая, что никакой зонт в такой ливень им не поможет.

Их смутные силуэты едва виднелись в сплошной пелене дождя. Со стороны могло показаться, что это не люди – призраки – плывут над землей к калитке…

Внезапно чудовищный треск послышался позади. Обе женщины обернулись, но ничего не смогли рассмотреть даже в свете блистающих молний под плотной завесой дождя.

– Вера, не отставай… – Ксения на ходу обернулась и протянула подруге руку.

– Ксана… что это было? – Вера ухватила протянутую ей руку, но шла, полуобернувшись назад, к дому, откуда доносились какое-то надсадное скрипение и грохот.

Так, крепко схватившись за руки, подруги достигли леса, начинавшегося за шоссе. Здесь лило уже меньше, кроны деревьев шатром раскинулись над головами, сдерживая яростные потоки дождя. Тут по крайней мере можно было расслышать друг друга.

– Нам надо бы где-то укрыться… – Ксения пыталась выжать подол своей юбки, облепившей ей ноги, но быстро поняла, что затея эта бессмысленная…

– Можешь мне объяснить, что все это значит? Куда ты из дому сорвалась? И этот шум… – Вера сердилась на себя за свою душевную глухоту – ее подруга оказалась более чуткой, предугадав грозившую им опасность.

– О, Господи, ну, что ты пытаешь – откуда я знаю! – глухо бросила та каким-то придушенным голосом. И добавила, переведя дух. – Я будто приказ услыхала: немедленно уходить! Чтобы понять, что происходит, нужно хоть сколько-то времени, а у нас его не было. Не знаю я, что… Там беда! Мы успели – и это главное. Мы потом все узнаем. Но думаю – дома больше нет…

– Как нет? О, Господи! – Вера сжала ладонями лицо Ксении, казавшееся детским без обычной пушистой рамки рыжих волос – мокрые потемневшие пряди прилипли к коже.

– Послушай… – Вера грела руки подруги в своих – они дрожали от холода. – Нам надо поскорее в тепло, ты вся дрожишь. Может, обратно на шоссе и проголосуем?

– А потом куда?

– Ну, не знаю… В Москву!

– А Ветка? Алеша?

– Да не пропадут они! Сейчас тебя надо спасать!

– Спасать-спасать… Ох! – Ксения внезапно присела, и лицо ее исказила гримаса боли.

– Что, милая, что?! Неужели?..

Вера боялась поверить, но сомнений быть не могло – у Ксении начинались роды!