Текст книги "Серая радуга (СИ)"
Автор книги: Елена Кисель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)
Удар магии через концентраторы скосил еще одну полосу нежити. В груди было горячо, руки не дрожали. Суньтесь, твари! Только суньтесь! Еще удар и еще…
Нежить остановилась. Озадаченная. В ее рядах явно происходило какое-то совещание, как будто с другого поля боя донеслись удивительные вести. Шли секунды, а на Кристо все никто не нападал, и до него вдруг дошло, что нежить на самом деле остановилась повсюду, прекратила нападение, как будто ей совсем и не нужно было внутрь артефактория…
Его сразу же как-то отпустило, задрожали от усталости пальцы, навалилась дикая усталость.
– Эгей, Мелита? – позвал шепотом.
В ответ на него свалилась сеть.
Тяжелая, Витязь ее забери! Паучья. Точнее, арахнека. Кристо попытался барахтаться – поздно, глупо… из таких сетей просто так не выпутываются. Приложился в падении плечом, успел увидеть пару гнусных тварей, которые его подловили.
Рожи – таких, небось, и в фильмах ужасов не увидишь. Человечьи, только бледные и поросшие жесткими редкими волосками, глаза – черные, мертвые, вместо рта – косой разрез, затянутый паутиной… вот, значит, откуда они ее выплевывают. Всегда интересно было, что у арахнеков под повязками. Познакомились поближе, спасибочки.
И что б им сказать такое напоследок? Чтобы в духе настоящих крутых магов, вроде ребят Кордона? «Умираю как артефактор?» Или как Макс на этой своей арене: «Не смей тянуть» – да ну, а вдруг правда прикончат…
– Чего зырите, уроды? – сказал Кристо и сплюнул сквозь зубы.
Он бы и хотел выразить эмоции половчее, да нечем.
Его подтащили к остальным – похожим на сборище ярмарочных фруктов, тоже аккуратно расфасованных по мешкам арахнеков. Один из мешков яростно дергался и поливал все на своем пути площадной бранью – ясно, Фелла Бестия. Дара лежала тихо, Кристо сначала подумал, что она уж и неживая, только потом артемагиня подала голос:
– Сколько нас?
Фелла примолкла. Не хочет браниться при детях, понял Кристо. Это она зря, детишкам, небось, тоже поругаться хочется.
– Отзовись! – скомандовала Бестия.
Отозвались одиннадцать – ничего себе. Кристо повеселел, услышав голос Мелиты, из старших он опознал Фрикса и Тилайду. Могло быть хуже.
– Здесь еще Нольдиус, – хрипло послышалось из крупного мешка. – Он вроде как дышит, я на нем лежу.
Ну и участь выпала Нольдиусу – очутиться прямиком под Убнаком. Перекличку пришлось вести еще раз – с учетом того, кто на ком может лежать. Насчитали шестнадцать – еще лучше. Хотя какое уж тут лучше, в их положении…
– Сдохнем, – прокомментировал Фрикс, – самым лучшим образом. Хотя я-то всегда думал, что засну насмерть где-нибудь во время урока…
Фелла Бестия метко лягнула его через сетку. Педагогическое стимулирование персонала, с умным уважением подумал Кристо. Сам-то он разделял мнение Фрикса.
Земля начала мерно подрагивать, и каждый удар отзывался болью в ушибленном плече. Сквозь сетку было видно плохо, но главное Кристо увидал: сотни когтистых и клыкастых тварей переливались вокруг по траве. Но почему-то их не трогали. И маги куда-то исчезли…
И нежити становилось почему-то всё меньше.
– Ку-куда это они? – удивился Кристо.
– К парадному входу, – сипло ответила Бестия из своей сетки. – Почему-то они направились к парадному ходу… значит, и он там…
Кто-то шевельнулся. Фрикс, кажется, шмыгнул носом.
– А зачем ему-то там нежить?
– Чтобы открыли ему дорогу, поубивав все на своем пути.
И вздох, да такой, будто на Бестию в одночасье навалились три тысячи лет. Кристо заворочался в своем мешке: чего это она? Неужто все-таки беспокоится за тех, кто остался в школе?
– Нас-то почему не убили?
– Не знают, где ключник. Если ключ хранится у кого-то из Магистров или Дремлющего – мы выкуп.
И засмеялась. Кристо заржал за компанию – и из понимания. Дурачина же после этого Холдон. Чтобы Магистры ему хоть что-нибудь отдали – и за такую-то цену?
Да они скорее доплатят, чтобы только посмотреть, как их всех будут растаскивать на куски.
Одно плохо: даже если Малая Комната так и будет закрыта – артехран достанется Холдону со всем содержимым, а ведь артефактов там не сосчитать! Сам Кристо не видал, но Дара обмолвилась – там огромадный чертог, вроде как, и повсюду артефакты… Сколько это силы и сколько злобы – наверное, хватит, чтобы перевернуть Целестию.
– Лорелею жалко, – подлила масла в огонь сострадательная Мелита. – Если она им отпор не даст – он ведь ее, наверное, убьет, а не возьмет в плен, она ведь такая… опасная…
– А ученики? – пискнул Нольдиус, Он очнулся и теперь пытался вылезти из-под туши Убнака, а тот только сопел виновато, но не сдвигался ни на пядь.
Нольдиусу никто не ответил. Тут все было ясно: а зачем Холдону ученики? Самые важные персоны, по его мнению, уже захвачены, хватит ему и того, что их больше десятка. Что с малышней возиться?
Кто-то из идиотов (спасибо, что Кристо не видел его лица, а то плюнул бы, и при его меткости – наверняка бы попал) заметил робко:
– Там же Оплот Одонара.
Фелла Бестия заскрипела зубами и задергалась еще активнее, но совсем чуть-чуть приобмякла, когда Дара заметила задумчиво:
– И не один.
Гнусные морды с затянутыми паутиной ртами наклонились ближе, и Кристо почувствовал, как его поднимают руки, а может, лапы. Сетка врезалась в кожу, висеть было неудобно, но он таки сумел рассмотреть лицо Дары.
Чудное такое лицо. Серьезное, печальное, прямо как у директора, а в глазах – надежда.
И губы вроде бы повторяют чье-то коротенькое имя.
Глава 22. Героическая подлость
Гиацинт переступил с ноги на ногу. Глупо.
У благородных рыцарей не может возникнуть желания отойти в уборную комнату в такой момент! Тинторели – а уж его матушка ведала в этом толк – несут свою службу, не зная усталости, не чувствуя сна, боли, голода, жажды… и ничего другого тоже не чувствуя! И мечтания их крутятся, между прочим, вокруг прекрасных дам, или боевой славы, или вокруг чести и долга, но уж никак не вокруг зеленых кустиков, или… ой-ой-ой! Что теперь делать? Оставить пост – да ни в коем случае, тем более что тишина вокруг явно говорит: скоро, скоро грянет буря! Тут бы и показать себя, не осрамить род, завоевать улыбку Дамы…
Думай о Даме, приказал он себе. О Лорелее Златокудрой, которая для тебя – единственная в мире, и об этом ты даже написал в своей балладе, которую на днях пропел директору Экстеру. Директор, когда услышал, очень расчувствовался, приложил руку к сердцу и сказал, что «гм-трогательно». Может, и ее тронет?
Ох, лучше бы он позавтракал. Решил во имя битвы держаться на хлебе и воде, да, видно, с водой чуть переусердствовал…
О Даме думать возвышенно не получалось, получалось как-то обиженно. Ее тронет, как же. Эту, у которой ледяные пальцы, а брови – как две змеи, так и извиваются, и что этот иномирец в ней нашел? Аметистиат и матушка повторяли, Гиацинту, что он спасет от проклятья красавицу – ну, так он и не был против, но он-то думал, красавицей окажется живая женщина, а тут статуя! Чуть ожила, когда танцевала тогда, на арене, но ведь и танцевала не для него…
Вдруг он не сможет ее спасти? Или нет, еще хуже – вдруг он ее спасет, и ему придется на ней жениться? Гиацинт чуть не заскулил от жалости к самому себе – знал бы кто, какую ответственность налагает должность Оплота Одонара, как жить с этими кодексами…
Вот сейчас – не смей бросать пост, хотя уже совсем невтерпеж, он прямо припрыгивает на своем месте. Но нет, не уйдет, потому что там, у него за спиной – юные артефакторы, а оборона Одонара продержится ровно столько, сколько у него хватит сил стоять над Печатью. Кровавой Печатью. Алой Печатью. Да оживет или нет эта проклятая каменюка?!
Печать выглядела всё так же – массивная, тяжелая, чуть светящаяся алым изнутри. Гиацинт непочтительно постучал по ней носком сапога и приказал себе собраться. Нужно… что там нужно? А, обрести истинную решимость. И, возможно, проявить смекалку, как в древних балладах. Кто-то же предполагал, что Печать нужно обагрить кровью, чтобы она пробудилась? Сейчас, сейчас…
И вздор говорил этот иномирец. Печать настоящая, а стало быть – он сможет ее пробудить, и он будет здесь стоять ровно столько, сколько нужно во имя своего дол…
В ту секунду, когда его решимость стала несокрушимой, тинторель Гиацинт получил ребром железной ладони по шее. И его вклад в оборону артефактория на этом завершился.
– Щенок, – со вздохом пробормотал Макс. Он не стал подхватывать тело рыцаря и с удовольствием послушал, как тот залязгал об булыжник дорожки кольчугой и мечом.
Легковерный щенок. Как еще можно было назвать того, кто подумает, что он, Макс Ковальски, сбежит прямо сейчас? Нет, господа защитники, рыцари, как-вас-там, я прошел сквозь стены, и я буду спокоен только когда Экстер Мечтатель вернется с подмогой – а он, конечно, догадается вернуться с подмогой.
И когда здесь наведут порядок.
Время тикало, проще всего было бросить рыцаря прямо там, на месте, но Макс решил быть благородным до конца: задвинул Гиацинта в ближайшую подсобку от входа, добавил ему по голове, чтобы не пришел в себя часа три-четыре, потом прикрыл и подпер дверь. С большой долей везения – мальчишку не обнаружат.
Только это он и может себе позволить в отношении остальных. Может, кто-нибудь заметит, что свободен главный ход, и у них будет призрачный шанс остаться живыми, когда все холдонские твари устремятся сюда.
Пусть себе устремляются. Он пока провернет кое-что в своем стиле.
– Скриптор! – гаркнул Макс, пролетая по тем коридорам, где были расставлены посты (главное – не нарваться на щит или артефакт-ловушку!). – Собирай остальных, планы меняются, всех, слышишь? Из Отделов тоже! Всех!
Теорик возник перед ним в секунду, по своей пугающей традиции, все понял, кивнул, только написал в воздухе: «Куда?»
– К Особой Комнате!
Вот где понадобился знаменитый резкий голос: рявкнул так, что ученички из засад повысовывались, все – с вылупленными глазами: «К Особой? Сейчас? Планы меняются?» Макс уже не слышал, что они там кричали: со всех ног бросился всё в том же направлении, навстречу знакомому тягостному ощущению: Малая Комната, потом Большая…
В коридоре он наскочил на Вонду: тот ковылял, как слепой по коридору и причитал, не затыкаясь:
– Недоброе дело задумали, ох, не к добру это геройство… когда директора нет в школе! Молодежь ведь пошла: и хилая, не выстоять им, да еще и глупая такая, со своими планами…
– В Провидериум! – рявкнул Макс, пролетая мимо вихрем. Вонда еще немного потопал по коридору, бормоча:
– А этот и немолод уже, а всё бегает, и тоже, небось, что-то задумал, а мне только присматривать… – потом как будто до него дошло: – В Провидериум? Хоть один умный нашелся…
Но и этот сомнительный комплимент до Макса не долетел. Ковальски нырнул в один из потайных застенных проходов – было дело, все их изучил, пока готовился к приему комиссии. И скоро уже был у входа в тоннель, ведущий к трём Комнатам: Малой, Большой и Особой. Там он замедлил шаг, почему-то осмотрел тоннель, кивнул и что-то пробормотал под нос. Со стороны могло бы показаться, что он делает какие-то расчеты, но, когда он пнул дверь в Провидериум – расчетами и не пахло. Вид у Макса был грозовой.
– Святотатец! – взвизгнул Гробовщик, который как раз уткнулся в Книгу Предсказаний. – Оскверняешь такое мес…
– Цыц, – оборвал Ковальски. – Открывай свои порталы. Сколько можешь и куда только можешь. Желательно – в миры, которые дружелюбны. Всех учеников – за двери, плевать куда, только поскорее. В иные миры. Сам тоже уходи, если у тебя нет какого-нибудь кодекса…
– Я – уничтожитель артефактов и Хранитель Большой Комнаты, – проскрипел Гробовщик. От изумления с него в который раз слетел капюшон. – Я не могу покинуть…
– Как хочешь. Открывай порталы.
– Д-двери? – впервые за столетие Уничтожитель начал заикаться. – С-сейчас, без п-Перечня? Но этого так просто…
Тут он заглянул в серо-голубые глаза Ковальски, сглотнул и отступил на шаг. Тоже впервые за столетие.
– Но нужно время…
– Оно у тебя будет, – Макс повернулся обратно к выходу. – Порталы – запасной ход, если он вдруг сумеет прорвать барьер…
– Что за барьер?
Ковальски не ответил. Он только повторил:
– Открывай что можешь.
Не успел подойти к двери, как понял, что Гробовщик идет за ним. На сей раз обернулся с раздражением:
– Что еще?!
– Просто подумал, что тебе понадобится сопровождающий в артехране, – сладенько ответил деартефактор. – Или даже тот, кто найдет нужную тебе вещь. Сам-то ты там попросту угробишься, да и не отыщешь ничего, а, бездник?
У Макса дернулся угол рта – да так и застыл, отчего лицо Ковальски перекосило на правой половине.
– Значит, не препятствуешь?
– Они попытались играть в расчёт, – насмешливо проскрипел Гробовщик, – и он просто не мог не обернуться глупостью. Ты совершаешь безумие, но продумал его гораздо лучше.
Он набросил капюшон на лицо, не прибавил больше ничего и вышел по направлению к Большой Комнате.
Там его чуть не затоптали. Скриптор и голос Макса свое дело сделали: недоумевающие ученики и работники отделов валом валили в узкий тоннель, некоторые сетовали, что пришлось освобождать проходы и частично снимать щиты и ловушки. Пион, обалдевший Павлин и Ренейла тащили под руки Озза Фингала, который не уставал ликовать по поводу того, что в спешке ему поставили три новых синяка, но зато и вопросы задавал постоянно:
– Куда вы меня тащите, почему в Особую Комнату? Когда мне хоть что-то начнут объяснять…
Геллу тоже тащили, правда, ее без сознания. Кто-то позаботился, отключил, чтобы избежать сопротивления и ненужных вопросов. Ай да ученички!
Макс отскочил к стене, крикнул: «Все в Провидериум!», сам цепил из толпы Хета и дернул к себе:
– Что-нибудь слышно?
– Грохот из сада и от подземного хода, – покладисто ответил тот.
Стало быть, времени почти не осталось. Макс оттолкнул парня – беги, коротко окинул взглядом, хоть примерно прикинуть количество собравшихся… в груди привычно заныло, когда под сводами тоннеля он увидел знакомый красно-золотой отблеск.
Лорелею вел Скриптор, держась от нее на почтительном расстоянии. У парня был вид такой, будто он сам удивляется своей смелости.
– Спасибо, – пробормотал Макс, протолкавшись к ним. – Теперь за дверь, вместе с остальными.
Скриптор просигналил что-то глазами, кивнул, нырнул за остальными учениками. Поток редел, но подростков все еще было многовато, Максу пришлось сделать шаг в сторону ненавистного артехрана, чтобы их с Лори не разнесла толпа. Богиня тоже сделала шаг.
Он хотел и не хотел этой встречи. Пока трамбовал в кладовку Гиацинта и бежал сюда, успел продумать не меньше десятка версий того, что может ей сказать; сейчас из головы вылетело все, когда он посмотрел на ее испуганное лицо.
Лорелея тоже чувствовала приближение Сына Дракона. В ней сейчас не было обычного величия, а было что-то беспомощное и надломленное, как в обычной земной девушке, и магии в ней было столько же, сколько в обычной девушке, и на секунду Максу стало до боли жаль, что она не была такой, как все, и что в его мире таких нет и быть не может…
Но он привычно переломил себя. Лори жалась к нему, будто чувствовала, что больше минуты, чтобы сказать о чувствах, не будет, вбирала глазами его образ, даже потянулась вперед с надеждой, что он сам сделает этот шаг, поцелует, обнимет… Но Макс уже смотрел на нее будто из другого мира, отделенного от Целестии бронебойным стеклом. И хотя в этот момент у них с Лори было больше общего, чем за все месяцы их знакомства (он тоже не чувствовал весеннего ветра, не радовался теплу, не слышал запахов) – принятое решение не оставляло шанса на ложь.
Макс Ковальски взял ладошку своей богини и на секунду поднес ее пальчики к своим холодным губам.
– Кончено, Лори, – только и сказал он. – Кончено.
Мертвая слеза скользнула по щеке девушки и с глухим звоном упала на пол. Она вскинула руки в умоляющем жесте, но Макс шагнул назад и повторил «Кончено!» в третий раз.
Лори поняла его и больше не сопротивлялась. Золотые волосы мелькнули перед глазами у Ковальски в последний раз. Богиня вошла в дверь Особой Залы, и дверь закрылась за ней.
Гробовщик подошел без единого слова и сунул в руку Макса небольшую шкатулку. Хрипло откашлялся, добавил перчатку, буркнув: «Вот, чтоб не сразу…» Потом пробормотал под нос что-то о том, что оставит еще пять-шесть магов – последний рубеж в Провидериуме, там же Рукоять… И хлопнул всё той же дверью.
Макс Ковальски остался в тоннеле, ведущем к Сердцу Одонара, один, со шкатулкой в руках.
Вот теперь всё действительно было кончено.
* * *
Серая радуга перечеркнула небо – как тогда, в час силы, – и он упивался каждым ее оттенком. Тело слушалось ещё плохо, и ноги не хотели ступать, но Арк-то-утурро, Льдистый Клык, твёрдо лежал в ладони, и за спиной таяло сознание: всё сделано как нужно, ты оплатил долг. Выплатил цену за своё воскрешение – сполна. И потому был свободен.
И теперь шёл за тем, что – его. Что ждало его. И что было ему отдано.
Цветы по обочинам мощёной булыжником дороги умерли, ушли в ничто, и это веселило его и младших братьев. Они были вокруг, и он чуял их торжество и предвкушение. И недоумение – почему они идут лишь сейчас.
Потому что защита Одонара сломлена, – ответил он мысленно, подходя к древним воротам артефактория. И не осталось бойцов, которые могли бы попытаться ударить в спину. Те, что были со мной – жаждали показать, что они могут. Я дал им шанс заслужить моё расположение в бою. И я смотрел. Мы смотрели, со Льдистым Клыком – после того, как защита пала, нам понадобилось время, чтобы восстановиться… Нежданно – мы не ожидали от защиты такой мощи. Но мы смотрели – и знаем теперь, что там – слабые воины. И один… одна из того дня.
Вы скоро встретитесь с ними, младшие братья. Скоро почувствуете кровь тех, кто осмеливается называть вас не-живыми, тогда как вы живее любого из них. Их плоть станет вашей. А пока я решил, что бой слишком затянулся. И пора двигаться дальше.
Те, кто заключил договор со мной, считали, что я пробуду здесь только час, младшие братья. Они ошибались.
Ибо нынче – новый день силы.
Он подошел к воротам артефактория и слегка ударил в них посохом, отчего они опали на дорогу мелкой ледяной пылью. Древние стены дрогнули, пропуская своего врага, и навалились предвиденной тяжестью. Она только сладка, потому что это цена, которую нужно заплатить за будущие свершения.
Защитники Одонара тоже заплатят свою цену ему, Сыну Дракона, но их жертвы будут напрасными.
И первой жертвой станет…
Арктурос, готовый смести с пути Оплота с его глупой Печатью, впустую брякнул о камни. На пороге артефактория не было никого. Лишь змеилась издевательская надпись – приглашающая подумать восемь раз перед входом. Да лежала Печать – без своего Оплота, каменная, бесполезная… Подсунутая в хранилища Семицветника с величайшем тщанием…
Внутри со скрипом, с сомнением повернулся каменный жернов. Где мальчишка из рода Танейха Зоркого? Отчего оставил пост? Он поспешил вперед – и не встретил ни сопротивления, ни чар, только две слабые огненные ловушки да несколько щитов, они расползлись как паутина от одного движения Льдистого…
Донн, донн, донн – разносились его шаги по коридору, а сзади с почтительным шуршанием ползли верные слуги. Мантия, свита, младшие братья, струящееся чувство вечного голода – и никаких препятствий на пути.
Он замедлил шаги, вслушиваясь в давящие, огнем жгущие стены. Защита Одонара не должна была быть сломлена вместе с теми, что прикрывали правое крыло. Оставались еще артефакторы. Не могли же они бежать?
Раздувая ноздри, Холдон повернул голову вправо-влево: коридор был пуст и чист, только картины по стенам выступали ясно, и в каждой картине жил тот день, ужасное падение, голова, слетающая с плеч…
Мерзость! Он взмахнул рукой, и младшие братья набросились на стены. Поползли по картинам, высасывая из них краску, прожигая дыры кислотой и огнем. Так. Так. Сожгите их, младшие братья. Испепелите саму память о никому не нужном давнем дне, расцарапайте ненавистные лица семи и то, последнее, которое закрыто светом.
Он подох, а я, Сын Дракона, возрожден для новых свершений!
Впрочем… Он ощутил свою улыбку на губах – будто морозное утро. И остановил младших братьев повелительным жестом, и они отвлеклись с разочарованием. Пусть останутся несколько картин с победоносным Витязем, пусть смотрят мертвыми глазами на все, что будет твориться здесь сейчас.
Пусть защитники Одонара умирают и бросают последние взгляды на того, кто уже не может прийти им на помощь!
Эта идея наполнила пьянящим, будоражащим предвкушением, он ускорил шаг. Времени не так много, но он найдет минуту для того, чтобы залить кровью защитников артефактория глупые картинки на стенах. Быстрее и быстрее, вперед по коридору, и смешные, неискусные ловушки и щиты – ничто для него, и Льдистый в руке, как в давние времена, горит от желания теплой крови. Где же они все? Куда попрятались? Пустота, из которой он выбрался, заждалась, распахнула алчущую пасть, нетерпеливо ухала в уши: «Брось! Дай! Убей!»
Но некого было убивать, и верные слуги разочарованно шушукались за спиной. Пусты коридоры, открытый путь.
Знак западни.
Он верил в знаки. Он, который, начертал призывный знак Лютых на своём щите…
Но у них не было сил, чтобы защищать тоннель. И не было того, кто знал бы…
Последний изгиб коридора. Холдон завернул за него и шагнул к желанной цели – к проходу, ведущему к Трем Комнатам…
Но в проходе уже кто-то стоял. Не маг, а человек, с бледным от принятого решения лицом, с вытянутой перед собой затянутой в перчатку левой рукой, на которой лежало что-то маленькое, утыканное острейшими шипами.
– Надеюсь, – с издевательской ухмылочкой заговорил Макс, – ты подумал восемь раз перед входом.
Он сжал кулак.
* * *
Он был готов к этой боли. И все же не выдержал и вскрикнул, когда увидел, как сквозь его стиснутую ладонь медленно прорастают гибкие, длинные иголки, как с них скатываются темные капли, летят на пол медленно, лениво, будто раздумывают: может, лучше остаться в сосудах?
Прелюдия, Макс. Ладонь ощетинилась темно-алыми остриями как чокнутый ежик, но это всего лишь ладонь. Побереги голос, ибо дальше ты просто будешь орать во всю глотку.
Холдон застыл на расстоянии полутора метров. Близко, черти б его драли, совсем неприятное зрелище. Острые скулы, по чертам лица словно резцом прошлись, над бровями то ли намечается чешуя, то ли кожа шелушится. И еще следы разложения – будто начал было гнить, а потом прихватило морозцем. Свалявшаяся борода, сине-серая кожа, пронзительные глаза во впавших глазницах…
Это какая-то бутафория. Он не может выглядеть, будто долбанный голливудский зомби. Не имеет права так выглядеть. Целестия просто обязана была изобрести для местного страшилища более пугающий облик.
Впрочем, реакция у него была – что надо. Он всё же успел взмахнуть посохом, пока Макс стискивал ладонь… недостаточно быстро. Сжать пальцы – тут ведь много времени не нужно. Удар Холдона не достиг цели, поглощенный щитом, который тут же воздвиг иглец. Мелкий артефакт, «Полуночный терн», произведение Мертенода, собирался бороться за свою пищу до последнего, а то, что пищей был Макс, равно как и то, что сфера защиты заслоняла проход к Трем Комнатам, иглеца совершенно не волновало.
На Холдона безмозглому паразиту было тоже начхать. Сын Дракона ударил еще дважды, с остервенением и в полную мощь, коридор за его спиной вымерз, и нежить размазалась по стенам, содрогнулись древние стены артефактория, посыпалось каменное крошево с потолка… но щит лишь слегка прогнулся и тут же вернул первоначальную форму.
Одна из игл прямо на глазах выросла, искривилась и с силой вошла Ковальски в предплечье. Он сдавленно охнул, но даже не опустил руки. Нельзя, тогда иглы артефакта окажутся в опасной близости к бедренной артерии, и все закончится слишком быстро…
А Макс сегодня рассчитывал немного затянуть обеденный перерыв.
Сын Дракона сделал ещё пару попыток, понял, что на него сейчас свалится потолок, постоял словно бы в раздумье… потом накинул на голову капюшон, скрывая лицо. Повернулся к Максу.
– Февраль, – голос, глубокий и гулкий, звучал иронией и печалью, – тебе незачем сразу было сжимать пальцы. Мы могли просто поговорить.
– Для того, кто так хочет побеседовать, ты слишком быстро бьешь, – говорить приходилось, стиснув зубы и с усилием отводя глаза от окровавленной руки. – Поэтому ведь, да? Вы хотели убрать меня поэтому. Все эти местные законы боя, кодексы… ты малость выходишь за их границы, так?
– Глупо жить в плену у глупости, – спокойно ответил Холдон. – Мои подручные опасались тебя. После той истории с Прыгунками. Я же считал, что человек не может стать препятствием на моем пути… Потому не взялся за тебя сам. Теперь вижу, что зря.
– Че-орт! – толстая игла с размаху вошла в плечо и принялась не спеша елозить в нем, выпуская побольше крови. Макс не выдержал, схватился за иглу – и через вторую ладонь тут же проросли шипы.
– Но из-за чего же ты убиваешь себя? Ведь разум не мог посоветовать тебе это?
Макс понял, что нужно отвечать. Каждое движение, каждый жест – бесполезны и только добавят мучений. Уйти в слова… отвлечься…
– Из глупых минутных побуждений.
Холдон оказался озадаченным таким ответом. И обеспокоенным.
– Ты не Оплот Одонара. Ты даже не из Целестии – так зачем? Ты обрёк себя на мучительную, медленную смерть – и сейчас ты наверняка уже сожалеешь…
– И поэтому… я сделал так… чтобы ничего… нельзя было исправить.
Шипы все удлинялись и удлинялись, и вот уже последовало два удара: еще один в плечо и один – чуть повыше колена. Капли крови поползли веселее, какое странное чувство – когда из тебя вытекает жизнь, и ты можешь видеть, как она собирается ало-черными лужицами у твоих ног…
– А теперь послушай меня. Ты здесь долго не задержишься, а? В этих стенах. Из-за чар, которые… в них. Ты не пробьешься к Комнатам, пока я здесь, а подмога уже наверняка в пути. Воскреснуть через три тысячи лет и так обломаться, – Ковальски издал полусмешок-полустон. – Не хочешь подумать о другой профессии? Артелавка вот вполне…
Глаза Холдона – даже под капюшоном различалось – полыхнули холодным, яростным пламенем, но Макс не дрогнул, не испугался. Когда смерть уже обнимает за плечи, глупо бояться магических спецэффектов. И Сын Дракона понял это, сделал шаг назад и заговорил приглушенно:
– Значит, ты смеешься, человек. Ты смеешь смеяться. А теперь послушай меня ты. Послушай меня, ибо я опишу твою участь, на это у меня хватит времени…
Силы все убывали, и тело слушалось хуже, и стены жгли. И это было неважно, он должен был стереть с лица этого насекомого издевательскую усмешку. Тот, кто посмел стать на пути самого Сына Дракона, не будет улыбаться перед своей мучительной смертью, он будет знать…
– Кровь будет все течь и течь, и ты будешь сходить с ума от ее запаха, вкуса, она будет у тебя перед глазами. Будешь ощущать каждую каплю, которая покинула твое тело, а иглец будет пытать тебя, пока из тебя не вытечет всё или почти всё. И тогда, быть может, он отпустит тебя, и ты упадешь в лужу собственной крови и умрешь оттого, что эти шипы покинули твое тело. А может быть, всё случится иначе, и ты будешь еще жив, когда щит поддастся моим младшим братьям. И тогда твоими последними воспоминаниями будут клыки и когти, вонзающееся в тело, чужое дыхание на лице. Ведь я оставлю их здесь, моих верных, маленьких…
Безупречной формы женская рука с синими, мертвыми ногтями выскользнула из балахона и тяжело приласкала ближайшего злыдня. Нежить вновь бурлила вокруг Холдона – останки собратьев, размазанные по стенам, никого не волновали.
– И если ты вдруг умрешь раньше, чем придет помощь – они смогут добраться до Большой Комнаты. А ты наверняка умрешь раньше.
Стены давили и наваливались на него жаркой тяжестью, но он не уходил. Не хотел отрывать взгляда от лица человека в узком проходе – на этом лице уже не было улыбки, там отражалось только страдание.
– А потом тебя ждет пустота, потому что За Радугой ничего нет, бессмертие – это глупость, Февраль, его нет, понимаешь, нет!
Еще один шип. Макс вздрогнул и через силу поднял глаза. Он знал, что ответить.
– Да. Когда ты сдохнешь окончательно, а это случится скоро – для тебя его не будет.
Попал. Холдон еще раз шагнул назад и даже, вроде бы, зашипел, как рассерженный злыдень. Но он же хотел это услышать, нет?
Верь в свою пустоту. А я… я уже умирал как-то раз, без всяких трюков, и я помню дорогу, которая передо мной открылась. Я помню, что меня ждали там, вот только я не смог шагнуть, потому что Лори танцевала. Но возвращения я не боюсь.
Холдон повелительно просвистел-прострекотал что-то – видно, на языке нежити, а может, на каком-то еще древнем наречии. Рука изящно взметнулась, швыряя в воздух уродливый каменный амулет в виде головы дракона. Портал-проводник.
– Те, кто пытался защитить артефакторий, у меня. Я подожду до заката Ключника, можешь передать всем… если ты еще кого-нибудь увидишь. На закате на поле не будет белых ирисов. Останутся черные и красные.
Он развернулся и торопливо направился к выходу, только напоследок бросил:
– В твои последние минуты ты пожалеешь о сделанном выборе.
– Может быть, – едва слышно ответил Макс, глядя на нежить, оставшуюся в коридоре. – Но дело-то сделано.
За Холдоном ползла серая клубящаяся масса, непонятное нечто, которое так и пласталось по полу, не в силах просочиться под щит иглеца.
* * *
Не закрывай глаза.
По крайней мере, так ты будешь знать, куда направлен следующий удар.
Помни: в сердце он пока не ударит. У него другая цель.
А то, что на расстоянии полутора метров от твоего лица – оскаленные, перекошенные морды нежити – это можно потерпеть.
И помни, если тебе больно – значит, потеряно не всё. Значит, ты еще дышишь.
Что там еще?
А, да – кричать и ругаться можешь сколько влезет, с этим тебе невероятно повезло.
Краткая инструкция для умирающих во имя высоких целей на этом как будто завершилась.
Длинная, тонкая игла прошла сквозь грудь, проткнув легкое – и ирония оставила Макса Ковальски первой.
Потом не станет мужества, способности нормально мыслить и так, по мелочам. Затем уйдут зрение, слух, обоняние – в предпоследнюю очередь, он ведь должен слышать запах собственной крови. Последней останется боль – как символ жизни, а потом не станет и ее, и самой жизни тоже не станет, но он, в принципе, на это и рассчитывал.
Еще шип, сгиб локтя левой руки, там уже почти не больно, только стоять все труднее и труднее. Это не беда, еще минут десять – и он просто повиснет на остриях этого паразита, они уже глубоко уходят в стены и в пол. Тонкие, но крепкие игол… ох! Кажется, это была селезенка, или печень все-таки?
