Текст книги "Серая радуга (СИ)"
Автор книги: Елена Кисель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)
Глава 12. Наука быть живыми
Шаг. Шаг. Шаг.
На каком-то из этих шагов нужно сделать вдох, но это почти невозможно: там, внутри, открытая, замерзшая рана, и даже самая маленькая порция воздуха словно раздирает ее края, углубляет ее, усугубляет.
Но без воздуха она упадет, а потому – вдох и невероятная, скручивающая и раздирающая боль внутри. Пространство вокруг подергивается дымкой тумана, она встряхивает головой, отгоняя дымку, и откуда-то сбоку медленно выплывает колышущаяся, неверная тропа под ногами.
И – шаг. Мгновенно, но мощно собраться с силами и толкнуть себя вперед в очередной бесполезный раз; она бредет и бредет по этому призрачному безжизненному лесу, цепляясь онемевшими пальцами за шершавые, грубые стволы. Вечность, кажется, выглядит именно так – проклятая вечность, которой так боятся в Целестии: это путь без цели в никуда из ниоткуда.
Шаг, спотыкающийся и неверный, и выдох – такой же болезненный, как и вдох. Воздух внутри смерзся в склизкую ледяную массу и теперь потихоньку вытекает из губ – и где-то внутри нее еще есть ненависть к этому воздуху. Потому что его нужно еще раз вдохнуть.
А так просто было бы упасть – и…
Артефакт. Это осталось в ней кроме ненависти. Артефакт. Артефакт… слово вызывает в памяти испуганное лицо какой-то девчонки на арене, поднятые руки, которыми девчонка хочет заслониться от чего-то… Когда же и где это было? Что такое этот самый артефакт?
Там был артефакт. Кому нужно сказать это?
Дорога расплывается и пропадает перед глазами, мир раскачивается, она пытается взглянуть на радугу, но радуга на небе выцвела и стала серой, и от этого только страшнее. Давящий комок в горле подозрительно напоминает страх, и тогда вместе с очередной порцией смерзшегося воздуха она выдыхает слабое:
– Помоги… – просьбу, которой от нее не слышали уже прорву столетий.
И перед ее глазами, из отсутствующей, заиндевевшей ныне памяти начинает брезжить свет того великого дня. Она знает, чей это свет: слишком долго она всей душой тянулась к нему через века, желала увидеть его…
Лица человека не видно за сиянием, но голос слышен:
– Вспомни тот день. Вспомни, что я нашел в себе силы совершить тогда. Вспомни сейчас – для того, чтобы совершить меньшее. Тебе ведь нужно только дойти…
Куда? Ответа он не дает, но дает силы совершить следующий шаг и сделать еще один вздох. И еще. И еще.
Серая радуга плывет за ней в небесах, но Фелла Бестия больше не вглядывается в небо. Прикусывая губы и не чувствуя боли от этого, она идет по неизвестно кем проложенной тропе, в каком-то лесу и в каком-то направлении.
И ее никто не останавливает, никто не преследует. Вокруг нет вообще никого, и осознание этого начинает рвать изнутри грудь так же, как каждый глоток воздуха. Потому что это рождает вопрос.
Почему?
Откуда-то из уголка памяти, не затронутого холодом, всплывает еще одно лицо. Не скрытое сиянием, а обычное человеческое, замечательное разве что аристократичным породистым носом. Губы человека изогнуты полупрезрительно-полунасмешливо, что он делает здесь?
– Решил полюбопытствовать – у вас тут все не умеют шевелить мозгами? Ну, разумеется – магия, артемагия, зачем использовать то, что у тебя в голове. Почему тебя не преследуют? Потому что тебе нанесли смертельный удар, а ты успела проскочить под их защитой и даже соорудить себе замену… помнишь того паренька, которого ты подожгла? Не помнишь? Ну да, ну да, склероз на старости лет. В любом случае, сначала они были уверены, что ты мертва. Теперь они могут считать погоню бессмысленной или просто не торопиться: ты рано или поздно ляжешь и закроешь глаза, и тогда тебя присыплют иголки елей, а может, попросту нежить сожрет. Вряд ли они знали, кто ты, ведь одежда-то на тебе была простого драксиста, а Жиль ещё не успел их предупредить – и тогда они уверены, что ты уже мертва и обглодана. В таком случае, мои поздравления, пока что ты их удивляешь.
Лицо пропадает прежде, чем она успевает ответить. Смолкает голос, и боль в груди как будто становится сильнее, но начинает медленно-медленно проясняться память, словно мозг обиделся на пренебрежительные замечания и решил доказать, что и он чего-то стоит. «Артефакт, артефакт!» – так и гремит настойчивым припевом в висках, но теперь начинают приходить другие знакомые слова, медленно, звеньями, выстраиваться в цепочку: Перечень, звенья, рейды, Малая Комната…
И вслед за этим коротенькой вспышкой тепла, лучиком света, появляется конечная точка ее пути.
– Я вернусь в Одонар. Я вернусь в…
Решимость крепнет, но подводят легкие и ноги. Легкие предательски забывают совершить очередной вдох, ноги запинаются об узловатые корни, и падение кажется ошеломляюще долгим, будто она летит с высокого обрыва…
Колени и ладони смутно чувствуют тропу, почему-то не успокоительно твердую, а мягкую до отвращения. Деревья надвигаются со всех сторон, кружатся вокруг в зловещем танце и, кажется, ликуют. Одна, одна, и даже те два лица не желают больше появляться… если так – кто останется с ней?
– Я останусь.
Она закрывает глаза, чтобы не видеть третьего лица, но оно не собирается пропадать.
Какой же ты упрямый, Экстер Мечтатель! Двести лет – а ты не желаешь ни слушать, ни понимать. Глупый, красивый, романтичный мальчик на самой страшной в Целестии должности, и ведь упорно лезешь, куда не просят, не желаешь сдавать позиции и в работе, и в любви. И даже вдруг… если бы я не презирала тебя – отравить твою душу кровью и грязью Альтау, которая еще плещется в моих венах; испоганить мерзостью битв и оргий, которые были после Сечи; разбить тебе сердце минутной прихотью (что с тобой будет, когда ты мне прискучишь и я скажу «Кончено»?) – нет, нет… Исчезни отсюда! Беги из артефактория, спасайся от меня!
– Никогда.
Дурак. Что с него взять, упорство в Мечтателе было единственной похвальной чертой, хотя и направлялось не на нужные с точки зрения Феллы предметы. Бестия шевельнула губами, чтобы сообщить это лицу директора, которое так и маячило перед внутренним взглядом, но в мысли попросилось другое.
– И что же ты будешь делать… дальше?
– Дальше, Фелла… дальше, – откликнулся неуловимо постаревший в ее воображении Экстер. – Дальше всё будет не очень хорошо. Ты не поднимешься с этой тропы, и я никогда не узнаю, где ты нашла последнее пристанище – но тоска всё равно будет медленно отравлять меня. Может быть, я справился бы с ней, если бы вокруг меня не был Одонар. Но ты знаешь, что он такое: рано или поздно я совершу роковую ошибку – и моя душа пропутешествует по радуге в Лунные Дали. Что потом станет с артефакторием? Кто будет новым директором? Не случится ли так, что Одонар просто растащат по кускам жадные до власти магнаты и политики?
– Не случится, – яростное шипение сквозь стиснутые зубы. – Не случится, потому что в Одонаре буду я. Ты слышишь, Мечтатель? В Одонаре всегда буду я, только ты не соверши какую-нибудь катастрофическую глупость, пока я в пути. Слышишь? Я уже встаю, я скоро…
И потом она поднялась и брела по тропе, не считая мучительно-морозных вздохов и выдохов, не чувствуя новых падений, всегда поднимаясь, повторяя про себя сквозь закушенные губы: «Я вернусь! Вернусь в Одонар! Все равно вернусь!»
Она не знала, чего ждет, и не давала мозгу кричать от усталости. Просто надеялась, что конец пути рано или поздно будет, а через сколько шагов – было уже все равно.
И когда она упала в неизвестно какой по счету раз и над ней опять склонилось чье-то лицо – она поняла, что путь сократился и что-то наконец случилось.
Лицо было незнакомым, молодым, честным и озадаченным. Растрепанные волосы цвета спелой ржи смешно лезли во все стороны из-под круглого шлема. Из дальних далей до Бестии долетел встревоженный голос:
– Госпожа, вы ранены? Вы можете слышать меня, госпожа? Мой дракон совсем рядом, я доставлю вас в ближайшую целебню или в…
– В Одонар, – прохрипела Бестия и закрыла глаза, но только после того, как удостоверилась, что ее услышали.
Ей еще показалось восклицание, что-то вроде «О, вещая Нарекательница, так вот почему…» – прежде чем она ощутила потоки нисходящего воздуха, поняла, что они поднимаются на драконе, и наконец позволила себе забыться.
* * *
Кристо охотился. Лазейки в саду Одонара он изучил как следует, и теперь передвигался по ним, стараясь не попасться не только объекту охоты, но еще и никому из знакомых.
А то его точно засмеяли бы только за одно намерение.
Только что прошел короткий утренний ливень, куртка намокла, да и ноги порядком затекли от сидения на корточках, но Кристо не шевелился и не менял позиции. Директор Одонара, как известно, – дичь редкая и пугливая, и подобрать нужный момент для нападения, в смысле, для разговора, не удавалось несколько дней, забитых подготовкой к комиссии…
«Маюсь дурью», – мрачно сказал себе Кристо, глядя в спину Мечтателя. Тот расположился под плакучей ивой на берегу озера, водил пальцами по струнам гитары и негромко что-то напевал без слов. С рассветного часа Кристо уже пронаблюдал Экстера и на аллеях, и в разговорах с коллегами (кто-нибудь вообще спал этой ночью?!), а один раз к Мечтателю как будто собиралась подойти Дара, постояла, поглядела издалека, потом как будто что-то припомнила – и медленно побрела к зданию артефактория. Кристо чуть вслед не сорвался, такой у нее был безнадежный вид, но все-таки улежал в засаде.
Мелодия под пальцами директора обрела четкость, и наконец зазвучали негромкие и очень невеселые слова:
Ты так чиста, что отливаешь сталью…
Ах, лилия! Сразив меня без боя,
Закрылась лепестками, как вуалью,
Как будто незнакомы мы с тобою.
Увы. Ты ждешь сильнейшего, иного,
Он – повесть лет, а я – словечко вкратце…
Но разве мотылек захочет много?
Издалека, в полете любоваться…
Быть вечно рядом неприметной тенью,
Пока твой милый не нашел дороги…
Мне… кажется? Ты вздрогнула в сомненье?
Взмахнуть, взлететь, сказать… как подлы сроки!
Взывает рок. Костер пылает жарко.
Огонь, любовь и смерть – едины звенья!
Я сделаюсь таинственным и ярким,
Шагнув навстречу громкому забвенью.
Невольным светом с жизнью горе выжгу:
Полет недолог – яростно прощание…
Но ты запомни не слепую вспышку,
А опаленных крыльев трепетанье.
Мечтатель провел по струнам в последний раз, и Кристо решил, что дальше терпеть он не сможет: пара песенок в том же духе – и его придется откачивать. Стараясь прозводить поменьше треска, он вылез из густых зарослей рододендронов и смущенно покашлял за спиной у директора.
– Да, Кристиан, – отозвался тот так, будто мог видеть боевика-артефактора. – У тебя ко мне какое-то дело?
– Это… как бы вопрос, – смутился Кристо, набрался побольше смелости и добавил: – Насчет вашего удара тогда, на арене, ну, с Бестией…
Экстер имел полное право послать его подальше сразу же. В конце концов, Кристо в свою бытность практикантом, а потом и боевым артефактором, не то чтобы уж слишком церемонился с директором. При воспоминании обо всех шуточках над Мечтателем за глаза, в тёплой компании (без участия Дары, конечно), об ухмылках за спиной – Кристо сделалось не по себе. Но Экстер отозвался только:
– Что ты хотел спросить?
– Просто ходили слухи насчет серпа Бестии. Это ж артефакт? На нем там разные узлы – на прочность, точность и просто силу удара, и вот я слышал, будто бы… если артемаг в таких случаях бьет изо всех сил, то удар отразить почти нельзя. Только если… другим артефактом, чтобы мощнее. Ну, или меч как концентратор для телесной магии если. А Бестия била изо всех сил. Но только чтобы повесить узлы на оружие нужно время, а вы ведь просто подхватили учебный меч на ходу… или вы как-то успели?..
Мечтатель наконец обернулся, и Кристо поклясться бы мог, что у него в глазах мелькнуло одобрение. Будто он ждал этого вопроса.
– Нет, – сказал он потом. – Я не успел бы.
– Но значит…
– Я отвёл удар Феллы клинком, не прибегая к помощи магии.
Вот оно. Кристо почувствовал, что колени задрожали, когда подтвердилась его догадка. Невероятная – никто и не поверит, если такое сказать. Но…
– А как?
– Я недолюбливаю оружие, это известно всем, – тихо заговорил директор, – но это не обозначает, что я не умею им пользоваться. До того, как открыть мир созвучий и нот, я находил радость в общении с оружием… давно, – добавил он после паузы и нехотя.
Фелла Бестия, наверное, посмеялась бы над этим «давно» мага, который младше ее веков этак на дцадцать семь. Но семнадцатилетнему Кристо смеяться не хотелось.
– А такому можно научиться?
Будь здесь все его учителя – они свалились бы в обморок скопом. Кристиан, сын Тальмара жаждет знаний, в кои-то веки? Мечтатель – и то задал закономерный вопрос:
– Зачем тебе это?
– Э-э, я…
Вот объяснить такое он бы точно не мог. Просто стоило ему припомнить ту сцену: субтильный Мечтатель с учебным клинком в руках против Бестии и ее артефакторного серпа…
– Всегда пригодится, – помог ему директор. – Но я не мог бы сказать, что это легкая наука…
Кристо опустил голову. Опять всё упирается в лень и недостаток старания – говорил же ему Ковальски, что уж ежели побеждать врагов, так только этим… идиотизмом феноменальным, ага. И всё-таки – в кои-то веки захотел что-то узнать – и…
– То есть я имел в виду, что это дается не всем, – поправился директор. – Но это едва ли зависит от образования, магического уровня и чего-то иного…
У Кристо отлегло от сердца.
– …это и сложнее, и проще одновременно.
Кристо совершеннейшим образом скис.
– И оружием может быть не только клинок, а… хотя, наверное, лучше так…
Экстер отложил инструмент и медленно поднялся с травы, при этом едва не запутавшись своим париком в густых ветвях плакучей ивы. Он явно не знал, с чего начать, но Кристо не первый день был в артефактории и к манере директора давно привык.
– Слыхал ли ты когда-нибудь о невероятных способностях, которые могут проявить люди и маги в крайних ситуациях? Мать, не обладающая магией, поднимает дерево, упавшее на ребенка. Трое здоровых мужчин не могут поднять потом то же самое дерево. Девочка заслоняет магическим щитом своих родителей от лупосверлов, хотя ей шесть лет, и она незнакома с техникой этого щита. Старик спасает внучку от падающего дракона, при этом сам потом не может сказать, как он, почти калека, мог двигаться быстрее того же дракона… Никто из них не смог бы сказать, как это сделано. Это какое-то напряжение резервов, о которых мы не знали, рожденное из страха или боли, за границей наших возможностей… Кристо?
Кристо встряхнул головой и показал, что слушает. Только что он невольно вспомнил давний случай, когда над Дарой взлетел серп Бестии – хотя и не в таком смертельном ударе, как недавно – и он, он сам выставил дистантный щит, который ни разу не мог выполнить на занятиях.
– А то бывает, что человек на дерево залезет, а потом сам не знает, как попал туда, – припомнил он одну историйку с участием контрабандиста и Караула.
– Да, – немного рассеянно отозвался Мечтатель, которому тогда пришлось уговаривать контрабандиста спуститься, а Вонду – держать росомаху подальше. – Бывает и такое. Так что объединяет такие случаи?
– Ну, откуда-то берутся способности или магия, которых у тебя не было, а потом ты и сам не знаешь, откуда. И еще это все обычно случается, если кому-то угрожает смерть – или тебе, или…
– Близким. Это не изучено, об этом не пишут фолианты, и простой люд считает это помощью Светлоликих, а учёные относят это к случайностям. Необъяснимые случайности, которые сродни чудесам. Но если можно предположить, что в нас… в целестийцах… заложено это при рождении? Если нам это было даровано теми же Светлоликими или мы выработали это сами? Если мы – неважно, человек или маг – можем брать откуда-то нужную энергию – из окружающей среды или из собственной души – как раз в такие моменты? Если как раз в те мгновения, когда мы испытываем потребность защитить – мы можем пользоваться возможностями, о которых раньше не подозревали?
– Так а разве этим можно управлять? – задался вопросом Кристо. Наука Экстера вдруг начала казаться сомнительной, но он снова прокрутил перед внутренним взглядом картину: Мечтатель легко подхватывает первый попавшийся клинок – и этот клинок останавливает артефакторный серп. Невозможная точность в приеме, тончайший расчет, которого при такой спешке не смог бы добиться даже опытный боец…
Или просто чудо, которое нельзя объяснить.
– Вы не рассчитывали удар, – сказал Кристо осипшим голосом. – Вы просто…
– Я просто очень хотел защитить Дару, – с неизменной печалью подтвердил Мечтатель.
– Она же… Бестия била изо всех сил, она же… убила бы вас, а вы даже не пытались…
Теперь директорская наука казалась еще и полным сумасшествием. По ней выходило, что если, скажем, он, Кристо, хочет защитить теорика от дракона, то достаточно схватить палку – и ничего такого сложного в задаче нет!
Уроки стратегии Макса Ковальски и даже наставления Феллы на боевой арене стали смотреться как-то предпочтительнее.
– Ты хочешь сказать, что это было везение, – тихо помог ему Экстер. – Да, мою руку вела только боль и только желание оградить. Не клинок отражал удар – я отражал удар. Но ведь ты не скажешь, что у меня не получилось?
Такого никто бы не смог сказать. Кристо свирепо вздохнул и всем своим видом показал, что всё еще готов учиться. Он даже вытащил из-за пояса меч, который на этот случай приволок с собой. Меч тоже был учебным и жутко мешал ползать по кустам, и Кристо его уже десять раз хотел выкинуть, но так и не решился
– Как странно, – как бы про себя обронил Экстер. – Мы верим, что можем творить заклинания, но не верим, что можем творить чудеса. Нет, пока что оружия не нужно. Для начала тебе придется просто представить… найти человека, которого ты хотел бы защитить больше других. Это может быть твоя мать, или сестра, или…
«Мелита», – сразу же подумал Кристо и почувствовал, что действительно, если бы с Мелитой что-то случилось, а ему нужно было бы совершить какое-то паршивое чудо… разве это остановило бы его?
– Фелла? – вдруг произнес Экстер.
Ну, этого даже он не мог от Кристо ожидать – защищать Бестию! Кристо уже открыл рот, но тут понял, что интонации директора были скорее недоуменными и что сам он почему-то смотрит на север.
А потом Экстер сорвался с места и бегом бросился в направлении ворот Одонара. Кристо стоял на месте еще три секунды, потом почесал затылок, бросил меч и побежал за директором, распугивая по пути бабочек и лягушек в траве.
Ко входу на территорию они прибыли почти одновременно. Караул опасливо жался поодаль, а от ворот медленно двигалась фигура тинтореля – молодого знатного балбеса, странствующего с целью творить справедливость (по контрабандной традиции их начали называть рыцарями). У тинтореля на руках, в лучших традициях драмы, бессильно возлежала пятый паж Альтау.
– Вот, – с одышкой проговорил молодой рыцарь, когда они подбежали. Он опустил Бестию на дорожку. – Это ва… э-э-э, я хотел сказать, что госпожа просила доставить ее сюда.
– Фелла!
Перепуганный Экстер тут же бросился рядом с Бестией на колени, но ничего не успел предпринять: Бестия чуть приоткрыла глаза и процедила сквозь зубы:
– Не нужно паники, Мечтатель. Я жива. И буду жить – если, конечно, ты не прикажешь выкинуть меня за пределы территории.
– О, Фелла! – с упреком выдохнул Экстер, но тут же показал, что не целиком утратил контроль над собой. – Кристо, пожалуйста, вызови Озза, и пусть захватит носилки…
– Стоять! – цыкнула Бестия так, что Кристо мгновенно замер и изобразил руками, что никуда не собирается. – Не нужно, мне лучше. Мне уже… – она оперлась на руку Мечтателя и поднялась на ноги. – Магистров нужно известить немедленно. Там был артефакт такой мощности, что даже я…
Она смерила глазами Кристо, поморщилась и решила не продолжать. Вместо этого она обернулась к тинторелю, который снял круглый, изукрашенный битвами шлем и вытирал вспотевший лоб.
– В любом случае, Мечтатель, стоит поблагодарить этого юношу, который изменил курс полета своего дракси и доставил меня в…
– Изменил курс? – удивился рыцарь. – Но я и сам спешил в Одонар!
Вот теперь к нему оказалось приковано внимание всех троих. Бестия выздоровела окончательно, Экстер озадачился, а Кристо нахмурился.
Естественный вопрос так и сгустился в воздухе.
– Зачем?
* * *
В Одонаре не было принято запирать двери. Почему-то ордам подростков, воспитанием которых никто в артефактории не занимался, полагалось повсюду входить с вежливым стуком. Самое смешное – они и входили. Другое дело, что уже после вежливого стука в комнате мог раздаться душераздирающий рев: «Это ты, смурлятник, забрал мое артеперо?» – а после начиналось долгое разбирательство, обычно с применением силы.
И такое положение дел устраивало решительно всех – кроме, разумеется, Макса Ковальски. Сам закрытый от внешнего мира на тысячи засовов, он предпочитал и свою комнату видеть крепко запертой. Поэтому вскоре после того, как он перебрался в артефакторий на длительное время жительства, он при помощи Вонды врезал в дверь своей комнаты надежный замок.
Но в то послепроверочное утро ему пришлось задуматься о том, что само понятие надежности в артефактории немного другое.
Дверь распахнулась так, будто замка просто не было. Стоявшая за дверью Дара сделала шаг в комнату, а Макс совершил сложный акробатический кульбит, свалившись с кровати и опрокинув на себя чашку кофе с прикроватного столика.
– Какого… – начал он с раздражением человека, которого поймали на абсолютном бездеянии. Умолк, посмотрев в лицо артемагини.
Дара сделала еще один шаг. Она тянула носок так, будто шла по канату или по лезвию ножа – неестественно вытянутая, с напряженным лицом.
– Мы ведь тебя достали за эти восемь месяцев?
Внезапно.
Макс отряхнул жидкость с рубашки – счастье, что кофе не был горячим – и осторожно отозвался, глядя на девушку:
– Немного есть.
– Так что ты бы обрадовался, если бы все это кончилось, да? Наша – как ты говорил? – безалаберность. Мы вот… мы упустили Ягамото. Впрочем, нет, ты ведь уходишь, тебе уже всё равно. Макс? – уже совсем другим тоном, нерешительно и тихо. – Я мешаю тебе. Мне уйти?
Ох ты ж, черт, подумал Ковальски. Угораздило работать с подростками. Мечтатель, я выбью из твоего парика пыль твоей же мандолиной, ведь она же приходила к тебе, должна была прийти – и как ты мог не заметить, что девчонка в шаге от самоубийства? И ведь никто не заметил и не остановил – потому что к Максу она в любом случае пошла бы к последнему, и еще спасибо, что пошла.
Искушение умыть руки простым «да» или более подлым «как хочешь» было велико, но тогда она просто покончит с собой первым попавшимся способом, а ему на память останется кошмар в виде выражения ее мертвого лица.
– Только если ты этого хочешь, – проговорил Макс, и магия этого «если» сделала свое дело: артемагиня застыла в нерешительности, поглядывая на дверь. – Кофе будешь?
Озадаченная Дара машинально опустилась в кресло, на которое он ей указал. Не ожидала ничего такого? Ну, конечно, в мыслях она уже составила примерный план, в котором значилось: «А потом осталось поговорить с Ковальски, хм, и как бы после этого самоубиться побыстрее?»
И, разумеется, она не представляла, чему делает его соучастником.
Он всыпал в ее кружку половину ложки кофе – ей сейчас не нужен крепкий – залил кипятком из вечнокипящего чайника на столе и молча сунул кружку в руку артемагини. Девушка сделала механический глоток.
– Я слышала в целебне, – тихо заговорила она, – о главном отличии… Вещь может существовать, если она никому не нужна. А человек…
«Вещь может существовать, если она никому не нужна, – отдавшись, повторило что-то внутри Макса, с издёвкой – о прожитых годах, – а человек…»
– Человек тоже может, – отозвался он скорее самому себе, чем артемагине. – Просто не сказал бы, что это легко.
Она упрямо покачала головой, теперь уже явно сдерживая дрожь в губах.
– А в чем тогда разница? Я с предметами говорю уже столько лет и постепенно начала замечать, что сама становлюсь, как они… а я не хочу! Я не хочу быть как предмет, который для чего-то вынули из ящика, использовали и положили обратно, я не желаю быть просто артефактором, я… как ты это пьешь?!
Спасаясь от подступавших слез, артемагиня сделала особенно большой глоток и подавилась. Макс отсалютовал своей чашкой, кофе в которой был крепче раз в семь.
– Превосходно, – суховато заметил он, – не представляешь себе, как я рад, что в здешнем паноптикуме появился нормальный человек. Один мой знакомый философ упорно утверждал, что для человека совершенно естественно, более того – необходимо быть нужным и любимым.
– Наверное, у твоего знакомого была жутко красивая история любви, – пробормотала Дара.
– У него их было тридцать семь. Все, как ты выражаешься, жутко красивые. Когда мы наконец упекли его в тюрьму за организацию наркокартелей, у него обнаружилось шесть жен и… не помню, сколько детей. Он активно иллюстрировал свою теорию…
Взгляд Дары говорил, что это не самая лучшая утешительная история, но Макс не так-то много видел утешительного в жизни. А выдумывать не желал.
– Макс. А ты любил когда-нибудь?
– А было похоже?
Макс имел в виду первое впечатление от встречи с ним. Дара усмехнулась, припоминая – такой вопрос не нуждался в ответе.
– Хотя меня однажды любили, – добавил Ковальски, отставляя чашку. – Достаточно давно, правда. Мы познакомились на вечеринке – думаю, ее заинтересовал тип, который не пьет, но живо интересуется тем, кто сколько выпил и чего наболтал. Она тоже была из эмигрантской семьи, мать русская, общие темы – и завязалось. В общем, даже довольно надолго. А потом…
– Она тебя разлюбила?
– Хуже. Она заявила, что хочет выйти за меня замуж, нарожать мне детей и всю жизнь прожить со мной бок о бок в домике где-нибудь в пригороде. А я как раз собирался в ФБР… черт, ты же не знаешь, что это такое… словом, мне ни к чему были бы жена и дети и не сдался домик в пригороде. А ей едва ли нужен был муж, который зубами старается выгрызть новую должность.
Он сделал паузу. Дара ждала продолжения, баюкая кружку в руках, и из ее фигуры потихоньку, по капле уходило напряжение. Она даже уселась удобнее, забравшись в кресло с ногами.
– Лет через десять, когда я уже расплевался с ФБР, случайно увидел ее фотку в фейсбуке. Она, муж – какой-то фермер – и то ли три, то ли четыре мелких спиногрыза…
– Нежить?
Нужно осторожнее выбирать выражения. Особенно если находишься в магической стране со своими языковыми традициями.
– Дети. С виду все были счастливы, хотя кто там знает…
Он не добавил одного: что тогда, при взгляде на эту фотографию, впервые кольнуло в районе загадочной твари под названием «душа»: они не стараются никуда пролезть и никому ничего доказать – и вроде как счастливы, когда ж ты повзрослеешь, Макс Ковальски, когда перестанешь гоняться за химерами хорошей жизни?
Уже повзрослел, видимо. Вот он развлекает юную артемагиню душеспасительными беседами, хотя больше всего хочется снова лечь на постель и думать, что скоро – последний день в Целестии, и тщательно пестовать свой эгоизм. К черту, если нужно весь день вспоминать байки из богатого передрягами прошлого – он готов.
Тихий звук покатившейся по полу кружки отвлек его от размышлений. Свернувшись в кресле в позе, которая любому нормальному существу грозила вывихом шейных позвонков, артемагиня безмятежно опочила. Ну, разумеется – и думать не хочется, сколько она не спала с того момента, как накрутила себя. Макс протянул руку, чтобы разбудить девушку, поколебался несколько секунд – и руку отдернул. Просыпаться ей сейчас совсем ни к чему. С тяжелым вздохом он набросил на Дару собственное одеяло – девушка тут же мурлыкнула и разлеглась поудобнее.
Макс присел на корточки, рассматривая ее лицо – горько-удивленное лицо ребенка, который совсем недавно начал постигать мир живых существ. Нужно будет сказать ей, когда проснется… да, нужно будет сказать, что, если хочешь чувствовать себя человеком – нужно самому любить как можно больше людей. Рецепт, само собой, сомнительный, а для Макса так и вовсе невероятный – у него редко когда получалось даже уважать – но вдруг да сработает.
Наверное, картина, которая нарисовалась в комнате была почти умилительной – но Кристо, который влетел в комнату без стука, зато с продолжительным «нееееееечт!», эта картина едва не доконала.
– Нечт! – рявкнул он, вылетая по инерции на середину комнаты. – А что это вы тут делаете?
Артемагиня вскочила, запутавшись в одеяле, Макс выпрямился рывком, разворачиваясь к источнику звука.
– Что еще? – раздраженно рявкнул он. – Явился настоящий Оплот Одонара?
Кристо посмотрел на него белыми, сумасшедшими глазами.
– Ты не поверишь, – сказал он. – Но…
