Текст книги "Серая радуга (СИ)"

Автор книги: Елена Кисель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

Глава 15. Разминка с утра

Сонное солнце лениво выкарабкалось из-за линии горизонта, немного подумало – и стало заливать Одонар светом помаленьку, по капельке, с художественным вкусом. Узкая полоса рассвета поползла вперед осторожно, будто боясь кого-нибудь разбудить… и это очень даже напрасно: после Весеннего Полнолуния в артефактории спали мертвым сном, хотя птицы Целестии уже проснулись и подняли тот немилосердный ор, который поэты обычно именуют сладкозвучным пением.

Резко опустившаяся ладонь вспорола воздух и как будто оттолкнула солнце. Вторая ладонь, в которой был зажат деревянный меч, прошла по неровной дуге, формируя немудреный, но эффективный выпад.

В Одонаре спали не все.

Как еще прикажете разминаться без докучливых глаз орды подростков? Можно было бы и в осточертевшем за неделю зале, но места там маловато. Да и нужно все-таки почувствовать освещение, воздух… На арене тоже не годится: там либо подготовка к зрелищу, либо торчит Истинный Оплот Одонара. А этот Гиацинт из каждой своей разминки устраивает шоу – невольно, конечно, просто народ тут любопытный. Кажется, две-три девушки уже собираются его завалить любовной лирикой и берут консультации у Мечтателя.

Левую ногу на баланс, построить щит, отведя удар так, чтобы дерево скользнуло по мечу плашмя. Сложновато, особенно если меч воображаемый, но основные приёмы они так и так отработали, а будить Бестию с утра не хочется, потому что хочется жить… ладно, всё равно поздно наступать на горло проклятой гордости, тыкать палкой приходится в воздух. Где там его воображение?

Быть готовым. Просчитать все варианты. Для тебя нет неожиданностей.

Вот и весь кодекс сеншидо – ах да, еще немного физической формы.

Уклон… разрыв позиции… предположим, упал, ждать рубящего или колящего? Прорабатывай оба варианта в сто тридцатый раз, с небольшими изменениями! Рубящий дает больше времени, только деревом отражать не нужно, просто перекатиться… отвести меч плашмя, вскочить… что там с колющим?

Твоё оружие не меч, – всплыло набившее оскомину за неделю. Если только ты не надеешься разрубить сталь деревом – то твоё оружие не меч. Ты понимаешь, что это твой единственный выход?

У меня есть другой, – ответил Макс Бестии из своего воображения. Почти даже весело. Сшибаясь щитом ко щиту с воображаемым противником.

Невидимая Бестия неодобрительно закачала головой.

Странно, а форма-то физическая – очень даже ничего, Макс выяснил это, как раз когда начал тренироваться с Феллой. И дополнительной нагрузки не понадобилось. Видимо, если ты имеешь дело с ордой подростков-магов, хорошая фигура тебе обеспечена. А уж скорость реакции какая – залюбуешься.

Кстати, о реакции.

– Мог бы дышать и потише!

Макс развернулся за долю секунды, прыжком. Деревянный меч свистнул в воздухе и чуть не уперся в нос Кристо. Кристо торчал на расстоянии в несколько шагов и готовил Ковальски сюрприз из своей собственной, западлисто-отморозочной коллекции. Он, правда, еще не решил, ограничиться просто «тыц!» в спину или сделать еще покруче… Ну, теперь уже и решать поздно.

– Это ты громко слышишь, – огрызнулся он. – Великий каратун…

– Какого дьявола приперся?

– Так доброго утречка пожелать!

В последнее время у Кристо прорезалась склонность к язвительности, и он пользовался ей вовсю. Вот и сейчас обвел ладонью рассветный сад в легком флере тумана, указал отдельно на лужайку и изрек с деланым достоинством:

– Я вышел на утреннюю прогулку, просто так, послушать птичек. А ты тут воздух палкой щупаешь – ты это… кофе не перепил?

– Он его переел, – отозвался голос из зарослей акации. – Посмотри, какой он дерганный – и станет ясно, что в последнее время он лопает его прямо в зернах.

Макс убрал деревяшку и почувствовал, как сводит лицо в гримасу. И ведь всеми силами старался избегать этих двоих до боя – просто во имя собственного спокойствия, но именно в это утро…

Дара шагнула на полянку и принялась деловито стряхивать с плеч белые, одуряюще пахнущие цветы.

– У тебя в руках палка, – констатировала она.

– Да неужели.

– А если тебе все-таки попадется стальной меч?

– Тогда буду драться со стальным.

– Врешь.

Макс не ответил ничего. Времени на разминку оставалось всё меньше, того и гляди птицы совсем разойдутся, Гелла Нереида выползет погреться на солнышке, еще кто-нибудь…

До колющего сверху, если он будет в лежащем положении, доводить нельзя, перекат сделать вряд ли успеет, отвести тоже… подсечка? Если смоделировать на максимальной скорости – падение, замах… на какой дистанции он сможет достать Гиацинта в…

– Дара, он, кажись, дрыхнет.

– Не-ет, это такой способ тренировки: закрыл глаза и отдыхаешь.

– Я думал, тренировка – когда ногами дрыгают.

– И мечами машут. Это мы, смертные, а Оплот Февраль выйдет на арену – посмотрит вот так…

Макс в этот момент посмотрел именно так. На Кристо, поскольку свято верил, что это Кристо так дурно влияет на свою напарницу. Ладно, если эти двое решили смотреть – пусть, на арене побольше зрителей будет. Взмах… удар щитом… разрыв дистанции… хватит длины деревяшки достать противника или нет? Фелла говорила, вроде, клинки будут стандартными полуторными, прямыми, старинной Целестийской ковки ещё времён Альтау. Во всяком случае, стальной будет старинной ковки, а деревянный – вырезан по его образцу.

– Прям стрекозел. А если он так на арене станцует – Магистры похлопают?

– Магистры могут, а Гиацинт, наверное, обидится.

Звук вспоротого воздуха вышел таким хлестким, что канарейка в ближайших кустах с испугу выдала «ку-ку!». Кристо вовремя выставил щит, палка треснула напополам, а Макс, которого очень легко было достать именно в это утро, прошипел:

– Хотите, чтобы я умер на пару часов раньше, а?

– Дак со вчерашнего вечера дожидаемся, – хмыкнул Кристо, но Дара вдруг нахмурилась. Ее шутливая нервозность куда-то делась, осталась просто нервозность.

– Умер? Ты разве собираешься сегодня умирать?

Макс выбросил бесполезный кусок палки. Как с ними разговаривать? Убивать умеют. Простейшие вещи понимать – отказываются. Он так и не привык за все время…

– Пятьдесят на пятьдесят, – пошутить не вышло, Дара сделала шаг вперед и посерьезнела совсем.

– Ты сражаться идешь или умирать?

– Первое, разумеется. Не волнуйся, я буду отважен, как Витязь Альтау, хотя исходящего от лица сияния обещать не могу…

– Макс! – она оказалась перед ним, и теперь уже явно была в бешенстве. – Ты что. Собрался. Умереть. Из-за нас?!

Кристо, сиротливо приоткрыв рот, наблюдал это зрелище: трясущаяся Дара с поднятыми руками, того и гляди, вцепится в рубашку Макса. И озадаченный Ковальски – мол, ребятушки, откуда такие эмоции? Макс посмотрел даже на Кристо, как бы прося унять напарницу, и Кристо поступил как всегда в таких случаях: помотал головой.

– Я не желаю отправляться на тот свет, – отчеканил наконец Макс. Он умудрялся вклинивать слова между птичьими голосами, которые становились все громче и отчаяннее: шло приветствие солнца. Малиновки на соседней аллее распелись не на шутку. – Сегодня на арене я выступлю в полную силу. Но, поскольку он тоже будет там не шутки шутить…

Дара только хмыкнула и махнула рукой, будто исход этого боя был предрешен заранее, после его слов о «полной силе». Отвернулась и с задумчивым видом принялась ощипывать ближайшую акацию.

Приятно, когда твои скромные силы оценивают подобным образом, подумал Макс. Он не стал договаривать, что среди зрителей будут Магистры, и никогда нельзя рассчитать все до конца, так что на всякий случай – он все-таки готов…

– Какого черта пришли? – повторил уже с более любезными интонациями.

Ответила Дара:

– Тебе нужно собраться.

– Легче легкого. Отвалите от меня часа на два – я соберусь и сконцентрируюсь, а вполне возможно – верну еще и душевное равновесие…

– Ты не понял, – тихо и спокойно оборвала Дара, – нужно собрать тебя в бой. Ты не пойдешь туда без кольчуги.

Макс на миг онемел, а Кристо довольно заржал при виде выражения его лица. Оно с лихвой окупало все, что Кристо пришлось вытерпеть ночью, когда Дара изложила ему свою идею.

– Бой Правды – ритуал, – пояснила Дара. – Очень древний. Если ты явишься на него так, как ходишь обычно, – ты не дойдешь до арены.

– Я читал эти ваши Кодексы Правого, – попытался Ковальски.

В результате увяз в пышных словесах, выяснил, что особых правил в бою не наблюдается, а само сражение идет до того, как меч одного из противников будет разрублен, поинтересовался условиями жеребьевки – и решил, что с него хватит.

– Поздние, – уточнила Дара, хмурясь. – Вот только Магистры могут решить провести Правый Бой по Кодексам эпохи Альтау. В конце концов, сами-то они как раз из той эпохи.

– Ага, а ещё они жуть как не любят, когда традиции нарушаются!

– И ещё для них это отличный шанс тебя убрать – за нарушение Кодекса Правого. Так что тебе хоть на первые минуты нужен щит, кольчуга или ее подобие, герб…

– Что ты сейчас сказала?!

Игнорируя следующее восклицание Макса «Долбанные кодексы!», Дара невозмутимо продолжала:

– …я не особенно помню, что там с цветовой гаммой, но… нет, я же что-то забыла…

– Волосы, – поправили ее кусты.

Для Зерка, который в кустах обычно и скрывался, голос был уж слишком мелодичный. В следующую секунду на поляну выпорхнула счастливая Мелита.

– Мне не спится, вам тоже? – на этом приветствие можно было считать законченным. – Ух, день какой хороший сегодня, только радуга тускловата. Волосы.

– Что не так с…

– Если ты придешь туда с короткими волосами – ты покойник.

Рот Макс не сообразил закрыть сразу, а его реплику нагло прихватизировал Кристо, который за ночь уже бросил сердиться на Мелиту и решил все оставить на самотек:

– Привет, классно выглядишь! – нет, конечно, не эту реплику, а следующую: – Ты это серьезно?!

– Да-да, это точно, мне Скриптор книгу нашел. Ну-у-у, то есть, Синий Магистр перед отъездом как будто ненарочно прихватил наш экземпляр поединочных кодексов… но Скриптор нашел другой, да! Жуткая такая, пыльная книжища, но в ней про волосы сказано ясно: благородные, то есть длинные. Макс, а ты… ну, извини, ты даже на бродягу по тем меркам не тянешь.

– Гы, а на носы там стандартов нет?

– Нет, но вот волосы… интересно, у Мечтателя остались запасные парички? Дара?

Дара серьезно задумалась над этим вопросом, и под шумок Макс попытался как можно незаметнее улизнуть, скрывшись в ближайших кустах: его в дрожь бросало при одной только мысли о возможном процессе такой экипировки. Лучше всё-таки разбудить Бестию. Или Мечтателя – кажется, он третьего дня предлагал что-то насчет гербов и кольчуг… Черт, в конце-то концов, может, он успеет сам смотаться в Отдел Снабжения или перекинуться парой словечек с Вондой…

Само собой, в кустах Ковальски столкнулся с Нольдиусом, который торчал в самой глубине с обреченным видом караульного, честно несущего службу.

Мелита при своей красоте тоже была неплохим стратегом.

* * *

– Господин Гиацинт… – Мечтатель плавно повел рукой, будто снимая пелену. Эти двое расположились у самой кромки озера, молчали примерно с самого рассвета и понятия не имели, что на территории Одонара бодрствует кто-то еще. – Я так и не задал вам этот вопрос. Вас привело сюда лишь явление на вашем пороге Фиолетового Магистра с Печатью и прорицание Майры?

– Еще был знак во сне, – наивно ответил рыцарь. Он не понимал, как это Экстер мог не додуматься до самого очевидного. – В ночь после того, как к нам прибыл Аметистиат с Печатью моего предка. На деле я должен был отправиться в Одонар не сразу, ибо… Магистр сказал, что отыскал не всё о Печати. И несмотря на знамения…

Кровавую Печать он держал в руках – багровая и тяжелая, она казалась запылённой, непроснувшейся. Камень в тяжелой, витой окове – цветок, словно состоящий из пролитых капель крови. Только когда на нее попадали лучи солнца – внутри словно загорались красные, зловещие огоньки.

– Мой великий предок… Танейх Зоркий не оставил инструкций. Аметистиат сумел разведать только то, что тому было видение: тьма, рвущаяся в Одонар, и человек… не маг, но Защитник Одонара, стоящий над Кровавой Печатью, преграждающий путь ратям тьмы.

– У Танейха был провидческий дар, – тихо откликнулся Экстер. – Но сильным артемагом он не был. Был – его сын, который, как говорят, хотел возвращения Холдона и отправился вслед за Геккарис во внешний мир…

– Откуда вы…

– Веду прошловедение, – меланхолично напомнил Мечтатель. – В некоторых одонарских Хрониках можно прочесть об этом. Танейх поклялся оберегать артефакторий и был очень ревностен. Настолько, что, когда уходил, заявил, что даже после его смерти… его кровь защитит тайны Одонара.

– Вы думаете, здесь есть его кровь? – благоговейным шепотом спросил Гиацинт, поворачивая Алую Печать так и этак. – Я… я показывал её вашим артемагам, и все они сказали…

– …что это камень, – Мечтатель кивнул. – Слабый артемагический фон… отзвук биения внутри – и ничего, что дало бы подсказку. Да. Так бывает с артефактами, которые находятся в глубокой спячке. Которые пробуждаются лишь для чего-то…

– Но я не знаю, как, – едва слышно выговорил тинторель. – Мне… может статься, нужно окропить её кровью? Сказать магические слова? Или она оживет, лишь когда я займу свое место Оплота во вратах Одонара? Когда опасность будет истинной? Светлоликие, я… Аметистиат обещал, что отыщет ответ, но я собирался подождать… понимаете, собраться… дать матушке привыкнуть… И тут ночью во сне я увидел тот знак – странный и зловещий, он словно плыл в небесах, разрывая их как крик. И матушка рассудила, что медлить нельзя, а госпожа Майра направила меня туда, где я встретил госпожу Феллу…

– А тот знак?..

– О! Если хотите, я могу вам его нарисовать. Но я не очень хорошо рису…я только хотел сказать, что не слишком хорош был в изящных искусствах. Впрочем, вы же не будете надо мной смеяться?

Тут он заглянул в глаза директора, где на памяти всего Одонара никогда не появлялось ни искры смеха, и смутился.

– Я нарисую его прямо сейчас, потому что потом… Я не сомневаюсь, что мой меч будет прав в битве, пусть даже говорят, что дереву не перерубить сталь, но всё равно…если вдруг Магистры… или еще кто-нибудь…

Он поник своей растрепанной головой, на которой на этот раз не было шлема.

– И драконы.

Экстер отвлекся от размышлений и молча повернул к собеседнику узкое бледное лицо в обрамлении черных прядей парика.

– Смерти драконов, – поправился Гиацинт. – Такого же не было много столетий, и Аметистиат заверил меня, что помощи моей в Одонаре ждут, что мне пристало свершить предреченные подвиги, ибо самозванному иномирцу такое не по плечу, и… вот.

В коротенькое «вот» он вложил великолепный трагизм человека, который уже поверил было, что он Оплот Одонара, а потом явился в свою вотчину – и обнаружил, насколько основательно занято его место. Гиацинт был молод, наивен, но совсем неглуп, он понял, что его тут не ждали и что едва ли артефакторы стоят за него в этой битве.

Или за него?

– Госпожа Фелла… она была столь любезна, что показала мне несколько приемов…

Почудилась ему болезненная гримаса на лице директора или нет?

– Это бесценно… я не знаю, как благодарить ее, но… я отвлекаю вас, – вдруг стушевался Гиацинт. – Вы хотели еще о чем-то узнать?

Экстер в задумчивости провел по губам тонким пальцем. Флейта, украшенная позолоченной резьбой, настойчиво вращалась в воздухе возле его виска, отливая рассветно-алым, и директор искоса следил, с каким титаническим упорством Гиацинт отводит свой взгляд от красно-золотых отблесков.

– Лорелея, – тихо обронил он потом.

– Д-да?

– Вы видитесь с нею?

– Ав-в, ну, можно сказать и так, – глаза рыцаря подозрительно забегали, будто отыскивая что-то на поверхности усеянного кувшинками и водяными лилиями озера. – Да, наши встречи достаточно часты. Она ведет себя… дружелюбно, – помявшись, прибавил он, хотя Экстер не требовал с него никакого отчета. – Дружелюбнее остальных, во всяком случае. Но мне кажется, она не полностью мне доверяет из-за этого иномирца. Если один может быть самозванцем, почему не может другой? Я понимаю.

Он вздохнул и в приливе лиричности потянулся, чтобы сорвать кувшинку, но цветок хищно клацнул лепестками и подпрыгнул на пару сантиметров из воды, нацелившись на его палец.

– Прошу прощения, – виновато сказал Экстер, глядя на такое безобразие. – Должно быть, опять Отдел Опытов, они время от времени проводят здесь эксперименты… по ночам.

Гиацинт, мужественный малый, выразил на физиономии интерес, сказал «Ух ты!» – и потыкал злобную кувшинку мечом.

– Господин Экстер, – внезапно выпалил он после этого действия. – Как можно завоевать сердце дамы?

Экстер наконец взял свою флейту, но подносить к губам не стал.

– Об этом нужно спрашивать не у меня, – заметил он с грустью. – Ибо я не могу завоевать сердце своей дамы вот уже сто восемьдесят лет.

– Как сто восемьдесят?! Но я же… ведь у меня нет такого времени!

Мечтатель молчал и имел загадочный вид. Возможно, он хотел сказать, что у Гиацинта есть проблемы посложнее любовных, по крайней мере, сегодня. Или, может, его вид сообщал, что в таком случае рыцарю и правда лучше просить совета у кого-нибудь другого. А может, директор просто любовался хищными кувшинками, которые вдобавок начали менять цвета от перламутрово-жемчужного до томно-бирюзового.

Озадаченный Гиацинт расхаживал по берегу и время от времени останавливался, чтобы бросить пару фраз:

– Моя матушка, конечно, говорила мне и об этом… И было несколько трактатов по науке обольщать. И даже одна контрабандная книжка, которая… – он густо покраснел. – Но какой же из способов лучше предпочесть? Мать хвалила мое искусство составлять букеты, но я… лучше попробую что-нибудь другое.

Да. Букеты могли стать только предметом ярости богини, которая не могла ощущать запаха цветов, да и поплатилась именно за танцы среди цветущих амарантов.

Гиацинт резко остановился, приняв какое-то решение.

– Я слышал, что вы не только артемаг, но и поэт, – выпалил он. – Этому можно научиться с помощью артефактов?

Он тут же досадливо махнул рукой, понимая глупость вопроса, но Экстер смотрел на него без насмешки, спокойно.

– Можно. Есть всевозможные амулеты… простейшие артефакты, так называемые «посредники» – чаши, кубки или шкатулки, которые наполняют своей силой все, что в них окажется. Выпив из такой чаши вина или воды, вы почувствуете в себе поэтический дар… но или будете до конца жизни говорить стихами, или же после месячного сочинения сонетов экспромтом замолчите навсегда.

– Онемею?

Экстер посмотрел на него в сомнении.

– И это тоже.

– Угм, – угрюмо сказал молодой рыцарь. – А разве не бывает проще?

– Артефакты не признают «проще», – отозвался Экстер. – Они все в каком-то смысле ростовщики. Отличаются только проценты, которые они требуют.

– Но ведь весь артефакторий…

И он молча указал на флейту в руках Экстера, на ту самую флейту, которая минуту назад порхала сама по себе.

– Прошло немало веков изучения артефактов, прежде чем мы смогли определить – как сделать так, чтобы они приносили наименьший ущерб. И теперь пытаемся распространять знания по мирам, но… с переменным успехом. Это слишком притягательная идея – что можно просто наполнить магией вещь, будто водой – чашу, и вещь отдаст магию в нужный момент. На деле же вещь, единожды наполненная магией, всегда будет пытаться удержаться в этом мире, ибо им нужно только свое существование. Значит, она постарается восполнить энергию, которую в неё влили, чтобы продолжать существовать как раньше. И даже мелкие и безобидные артефакты, если не поставить изначально ограничение на их срок, могут обретать невообразимое могущество… и с каждым разом растет их притягательность. Пока наконец… ох, простите, я отвлёкся. Так вот, мы разработали методы артефакции, которые позволяют оградить наши изделия от такого продления существования. И, наконец, вещи не могут причинить тебе вред, пока ты не доверяешься им, не начинаешь от них зависеть…

Гиацинт, нахмурившись, смотрел то на Экстера, то на свой меч, и весь его вид говорил, что такая мудрятина ему не по зубам. Мечтатель протянул руку, в которой лежала тонкая флейта, провел над ней второй ладонью – и инструмент, печально всхлипнув тоненьким голосом, сломался на восемь частей.

– Зачем вы…

– Лишь вещь, – просто, но немного устало ответил Экстер. – Я слышал, Локсо и Фелла что-то подобное практикуют на своих занятиях. Опытный артефактор никогда не доверяется предметам целиком и всегда держит дистанцию. Даже собственное оружие он готов расколоть в случае надобности и без сожаления.

Гиацинт слушал внимательно и с горящими глазами – это отвечало его рыцарской натуре, да к тому же он уже слышал это от Бестии, только в более жестком изложении. Такому он готов был внимать до бесконечности, но Мечтатель никогда не удерживался долго в роли ментора. Вздохнув, он продолжил:

– Но трагедий избежать не удается. Очарование предметов и те, кто попадает под это очарование – неизбежны, и, кажется, сделать с этим уже ничего нельзя.

Он поперхнулся, представив реакцию на эту фразу Макса, но Гиацинт воспринял помеху в разговоре с благодарностью, чтобы вернуться к предыдущей теме.

– Стихи. Поэзия. Скажите, это сложно?

– Стихи – нет. Поэзия – да, прежде всего, потому что иногда она берется непонятно откуда и… пугает…

– Кого?

Мечтатель встрепенулся, откинул длинные пряди, нависшие над лицом.

– Что? Простите, задумался. Это зависит от того, что вы хотели бы написать. Если вы гонитесь за признанием в любви или сонетом в честь Дамы – то его вполне можно сложить, вполне можно…

Он опять замер, но Гиацинт, просмотрев по направлению его взгляда, увидел только рябь на воде да ногу лягушки, торчащую из ближайшей кувшинки и медленно в кувшинке исчезающую. И рассвет, отраженный в озере. Рыцарь отвел глаза.

– Я учился писать стихи, – проще было бы сказать, чему он не учился. – Но только… воинственные баллады. Я даже не знаю, что можно написать в стихотворении о любви. Даму нужно сравнивать с цветком? С розой, а себя… – порылся в памяти, – с мотыльком?

– Не только, – немного удивленно отозвался Экстер. – Есть множество объектов для сравнения: звезды, птицы, прохлада в летний зной, якорь и парусник… Хотя бывает, что сходство… кроется в глубине…

Он замолчал, рассеянными глазами глядя на ленивые круги по воде и на клочки рассветного тумана, которые словно впитывались в гладь озера. Гиацинт нетерпеливо переступал с ноги на ногу и ждал чего-то определенно поразительного. Зерк, с недовольным сопением выглянувший из-за кустов, рассмотрел лицо директора, охнул и просто всосался в землю, даже без прощального вяка «Сдохни!»

Медленно-медленно, не изменяя положения, как будто в воде озера находилась невидимая подсказка, Экстер начал шептать.

Ты – холодная сталь. Я – раскидистый вяз.

Кто из нас в танце смерти неловок и хрупок?

Я считаю удары твои, не боясь:

Не увидеть поляне древесного трупа!

Гиацинт на секунду нахмурился, но тут же принялся слушать с удвоенным вниманием.

Защищаться легко, хоть наотмашь ты бьешь:

В воздух с ветром взлетают и щепки, и капли.

Только сок разъедает железо твое:

Слишком жив и горяч для тебя я, не так ли?

Ты повержен, булат! Отлетел и упал.

Сквозь пророчества жизнь пробивает дорогу.

Я ликую: сбылось, хоть надежда глупа!

Но зачем же ты камень позвал на подмогу?

Дыханье Экстера сбилось, и шепот ускорился. Рыцарь, сцепив пальцы, подался вперед, чтобы слушать было легче.

Он – отросток земли, словно предавший друг,

В грудь наносит удар… начинаю крениться…

Понимая, что вальс наш закончился вдруг,

Вспоминая корнями родные криницы…

Мертв. Гляжу в небеса побежденным стволом.

Возвращения нет, а бессмертие – сказки…

Может, только огонь с бесконечным теплом

Воскресит меня в танце огнистою лаской.

Последние слова были уже почти не слышны, и Экстер после их произнесения так и не очнулся, как и прежде глядя на воду. Гиацинт тронул его за плечо раз, тронул другой, смущенно проговорил что-то насчет необходимости подготовки к бою и медленно, волоча ноги, пошел вдаль от берега озера.

Матушка и до того явления Аметистиата, которое перевернуло его жизнь, верила во всевозможные приметы и предсказания.

«На рассвете перед своим решающим боем, – сказала она, напутствуя его в этот поход, – поднявшись с постели раньше солнца, не оглядываясь, выйди из комнаты и поклонись радуге, которая переходит с последней ночной фазы на первую дневную. В этот час отыщи менестреля или поэта, но только настоящего менестреля или поэта. И пусть он споет или прочитает тебе что-нибудь из самого сердца, но только помни: впрямую ты не должен его об этом просить. И что бы он ни сказал – это и будет самым верным пророчеством перед сражением».

И сегодня он все выполнил в точности. Потому что у него были недобрые предчувствия, и потому, что спать он все равно не мог, и…

Но от того, что он услышал, ему лучше не стало.

Нежное утреннее небо прорезали несколько драконов разных цветов. Все они шли на снижение где-то возле Одонара, и сердце у Гиацинта радостно прыгнуло: ожиданию пришел конец, Магистры прибыли раньше, унизительный статус непонятно-кого приходит к концу. И возможности посчитаться с иномирцем, и возможности завоевать расположение Дамы – все это здесь, то есть там, и это не какие-то рифмованные строки!

И к тому же непонятно, можно ли назвать директора Одонара, о котором говорили, что он всегда наполовину в грезах, а наполовину – непонятно где и когда, настоящим поэтом.

В тот самый момент, когда на площадку приземлился первый дракон Магистров, а Гиацинт со всех ног бросился к Одонару, чтобы взять щит и заранее приготовленный доспех, Экстер Мечтатель наконец очнулся, посмотрел по сторонам, ища собеседника, а потом тихо смахнул с бледной щеки почти незаметную слезинку.

* * *

Артефакторий проснулся образцово и так, будто был единым телом. Это тело благополучно дрыхло, пока наступал рассвет и радуга в первой фазе окрашивала небеса легким сиянием, характерным обычно для алмазов. Тело бесстыдно проспало и пробуждение птиц, и прочие лирические моменты пробуждающейся природы – но стоило драконам Магистров приземлиться рядом с Одонаром, как артефакторное тело подхватилось на ноги, рассыпалось на отдельные тела разных возрастов и беспорядочной, но плотной толпой повалило посмотреть на великих.

Толпа зачем-то прихватила с собой Бестию, которая торопилась встретить высоких гостей. В гневе Фелла уже подняла руку для одного-единственного удара, который разметал бы в разные стороны настырных теориков и практёров, но тут у нее над ухом раздался ленивый и чуть насмешливый голос:

– Нет, уж ты их лучше испепели. Для идеального порядка при встрече Магистров.

Гелла Нереида блаженно жмурилась, ее волосы пребывали в таком беспорядке, как будто она всю ночь использовала их вместо подушки, а за ухом почему-то торчала контрабандная зубная щетка. Фелла нетерпеливо фыркнула и попросту раздвинула ряды учеников магией, пробившись в передние ряды. Нереида брела за завучем, громко зевая, и ей первой досталась фраза, сказанная не для учеников.

– Они рано.

– В Семицветнике не спят, – с ироническим неодобрением такого беспорядка ответила Гелла.

Бестия, недовольная тем, что Магистры не уведомили ее о времени своего прибытия, окинула взглядом учеников, готовясь разрядиться на них. Но будущие и действующие артефакторы опасность чуяли шкурой: все стояли, вытянувшись во фрунт, двумя почти идеально ровными колоннами и исключительно честно таращили глаза, помня недавнюю инспекцию. Придраться можно было только к Хету, который возбужденно что-то сообщал всем, до кого мог дотянуться, да к время от времени взлетающим в воздух артефактам-чесалкам, бесилкам, вонялкам и прочим шуточным атрибутам молодежи.

Бестия повернулась к воротам артефактория, но те уже были распахнуты настежь. Немного поодаль Вонда оттаскивал в сторону Караула – или Караул Вонду. Во всяком случае, это была молчаливая борьба с переменным успехом.

В ворота вступала свита Семицветника.

Боевые маги.

Их холодно-зеленое одеяние украшал небольшой радужный серп на груди – войска охраны Магистрата. Шестнадцать магов шагали молча, не глядя по сторонам, и только двое-трое при виде Бестии как-то ожили глазами, что обозначало – встречались, не раз.

– Магистры обычно путешествуют без охраны, – почти под нос себе произнесла завуч Одонара. Но Нереида умудрилась разобрать это и из полусна.

– Почему? – мирно ответствовала она. – Они ведь важные персоны. Наконец, это просто несолидно!

– Они мощные маги. Это все равно, что Витязю…

Бестия раздраженно оборвала собственную тираду. Вслед за охраной выступал Алый Магистр, с неизменной колокольчиково-ленточной бородой и озабоченным видом.

– Все-таки Рубиниат, – огорчился Фрикс, который удачно затерялся в толпе практикантов. – Проспорил перо-копирку…

Но за Алым тут же шагнул развеселый Оранжевый, махая встречающим пухлой рукой – и Фрикс успокоился. Затем шагнул Желтый – и учитель артефактологии вскинул брови, не понимая, что могло понадобиться в Одонаре Магистру, который отвечал за финансы страны. Цитриниат – старик с царственной осанкой, высохшим желчным лицом и жадно бегающими глазами – преодолел нужное расстояние, и из-за его одежд показался зеленый балахон. Магистр здоровья и земли обожал праздничные одежды, и все в любимых тонах, от малахита до салата.

Это уже смахивало на переезд Семицветника в стены Одонара. Гелла открыла рот для зевка и позабыла его закрыть. Ученики и даже действующие артефакторы, подтянувшиеся к зрелищу, начали ежиться и посматривать на собственные наряды с сожалением и ужасом. У кого-то не хватало рукава, кто-то щеголял в откровенно контрабандной футболке с контрабандными же рожами музыкантов на груди, а кто-то так и выскочил в пижаме, и встречать приезд шести Магистров в таком виде было уже не просто невежливо, а – фатально.

Ибо их уже было шесть. Синий и Голубой шагнули вслед за товарищами, причем Магистр Небесного Ведомства соблюдал на вытянутом лице голубую же тоску. Сразу же после его вступления на территорию и без того великая компания пополнилась еще и загадочным Фиолетовым.

Все Магистры, никого не приветствуя, не подходя близко, остановились в том порядке, в каком шли, и замерли.

– И что это? – осведомилась Гелла, которая в кои-то веки проснулась непритворно.

– Свита, – чуть слышно уронила напряженная Бестия. – Смотри.

За Семью Магистрами медленно и торжественно, а главное – само собой плыло кресло, стилизованное под золотую морскую раковину. На кресле, или, скорее, на троне, восседал древний старец с покрывающей колени клочковатой бородой и невероятной усталостью, затаившейся и припухших веках. Веки были плотно сомкнуты, а голова мага покоилась на плече.