Текст книги "Колоски (СИ)"

Автор книги: Елена Павлова

– Не кормлеца, а жену, – нахально отбрил Дэрри. – Тебе можно, а мне нельзя? И вообще, тебе не кажется, папенька мой во Жнеце, что близкие отношения с людьми у вампиров с точки зрения психологии сильно отдают педофилией? Лиса вроде и взрослая, но ты сравни свои шестьсот лет и её тридцать! А Майка уже к моим трём сотням совершеннолетней станет, так что кто бы говорил! Ха! – сделал глазами и ушёл, насвистывая.

Дон на такой пассаж только зубами клацнул от неожиданности. И даже как-то растерялся. Ответить было нечего, в чём-то Дэрри был болезненно прав. Довольно долго и неприятно Дон эту мысль обсасывал, но потом просто махнул рукой. Даже если и так – и что? Кто-то от таких отношений откажется? Да сейчас, ждите больше! Фигушки! Да и зачем лишать сына своего во Жнеце и просто хорошего парня Дэрри иллюзии надежды? Пусть тешится. И детям счастье. Только Лиса ворчала, что разгильдяйские вампиры конфетами и печеньем аппетит детям перебивают. Но это было наименьшее зло.

А наибольшее зло для Дона – Лисья хандра – развеялось как-то само собой. Просто некогда ей стало. Следить одновременно за корчмой, и за детьми, и за лётчиками, которые, по мнению Лисы, детей ничуть не лучше – где уж тут хандрить! Детям летать Лиса категорически запретила, даже в паре со взрослыми. И повторила свой запрет, поднявшись в воздух сама.

– Вот вырастете – и сворачивайте себе шеи сколько угодно! Хоть всмятку порасшибайтесь! А пока я за вас отвечаю – хрен! Не смейте мне нервы трепать, а то прям щас всех убью!

И детям оставалось только наблюдать с горящим глазами за кругами и петлями в небе над тундрой, да «помогать» старшим в бывшей Птичкиной звериной больнице за корчмой во время постройки очередного падолёта.

А падолет строили уже пятый. Зачем? Один затребовал Мастер Корнэл, очень заинтересовавшийся полётом без трансформации. Правда, появлялся он на полётах редко, слишком занятым существом был посол ле Скайн. А ещё один – ха! Старейшине Йельфу! И не за так! А за обещание открыть в землях ле Скайн школу падолётчиков! Вампиры посоветовались и решили, что Роган совершенно прав: осторожные перестраховщики эльфы просто отберут и запретят, так что к Короне соваться с этим не стоило. А вот отчаянно скучающие Старейшины ле Скайн должны были, по мнению Мастера Корнэла, уцепиться за идею руками и ногами! А потом запрещать будет поздно, об этом узнают все!

И – да! Старейшина Йэльф, посмотрев на полёты, а потом и попробовав один раз, теперь подпрыгивал от нетерпения и донимал Дона и Мастера Корнэла вызовами, на тему – скоро ли будет готов его личный аппарат? К постройке его друзья не допустили – секрет производителя. Да он не сильно и рвался, он не хотел строить – он летать хотел! А на вечеринке, что райн Гран устроил, Йэльф с таким таинственным видом расхаживал, что все на это внимание обратили и, естественно, с вопросами насели. Но он таинственно ухмылялся и молчал. Вот научится сам летать – тогда и расскажет и покажет. А пока пусть головы поломают – потом легче будет уговаривать школу открыть! Зато рассказал про забавное происшествие при эксперименте в Университете и записи райна Берта показал, которые передал ему через Донни райн Фрамин, жрец храма Жнеца Великого. Риан, конечно, дальнейшие эксперименты запретил, но тут речь уже не об экспериментах, а о спасении невинно пострадавшего подданного ле Скайн, пусть и ординара. А возможно, судя по этим записям – и о спасении целой планеты! Если там ещё есть, кого спасать. Даже один спившийся на крови вампир может представлять собой нешуточную угрозу для людей, а, судя по записям этого райна Берта, их там довольно много. Видимо тот, первый, наплодил детей во Жнеце, но не смог почему-то научить их правильному поведению. Почему? А кто ж его знает? Почему-то не смог. Забавно было бы, конечно, на такое посмотреть: толпа спившихся ординаров… Но неправильно! Все Старейшины сошлись на том, чтобы передать ноту протеста от Великого Дома ле Скайн Перворождённым в Квалинести, запрет Риана опротестовать, и как можно скорее пресечь создавшуюся ситуацию на той несчастной планете. Только непонятно – как. Такая прорва магэнергии, что была затрачена на эксперимент, не враз собирается, а просто открыть портал мало. Нужно его держать, чтобы все вампиры смогли откликнуться на Зов и добраться до портала. А уж здесь их – либо в ящик, либо в пепел. Но. Судя опять же по записям, займёт это довольно много времени: транспорт там развит слабо. А поддержание портала – процесс весьма энергоёмкий. Менее, чем первичный пробой, но тоже весьма и весьма. И где столько мощи взять, позвольте спросить? Вот в это и упёрлись, и ни о чём больше думать не смогли. Испортил Старейшина Йэльф вечеринку, как есть испортил! Не смешно! Зато уже не скучно! Хорошая задачка, на целую осень хватит, а может и дольше! А там и полетать можно.

Райн Берт только что намылся до скрипа и сидел у себя в келье, распаренный и благостный, с целым кувшином компота. Некоторые святые подвижники в его мире совершали подвиг свой, отказываясь от омовений, и он тоже считал, что негоже сильно ублажать плоть свою. Но райн Фрамин объяснил ему, что здесь это неприемлемо.

– Видите ли, райн Берт, чем сильнее будет от вас пахнуть телом, тем тяжелее будет с вами общаться нашим братьям. Не потому, что они будут воспринимать вас, как еду – они, слава Жнецу, сыты. Просто у них очень чувствительное обоняние, и сильные запахи они переносят с большим трудом. То, что мы, люди, воспринимаем за сильный запах – для их обоняния вообще, как удар кувалдой! А про эльфов я вам уже рассказывал, эльфы-то различают как-то, где цветы, а где они сами, но на человеческий нюх разницы никакой. Поэтому у нас и цветочные духи не в ходу, а используются только сложные искусственные ароматы: никто не хочет пахнуть испуганным эльфом. Наилучший вариант – не пахнуть вообще ничем, но для живого существа это, конечно, недостижимо…

И райн Берт внял голосу рассудка. И его спаситель, райн Риннбар, перестал морщиться при разговорах с Бертом. А разговоров было много, каждый день. Теперь, когда Берт окончательно уверился в том, что на бессмертную душу его никто не посягает и даже в веру свою обращать никто его не собирается, верх взяла его природная тяга к знаниям. Его интересовало всё. Нет, он не впал в ересь. Совсем не собирался он СРАВНИВАТЬ новые знания с верою в Господа. А вот сведения о вампирах он очень даже сравнивал с тем, что было известно в его мире. И находил объяснения давно известным, но непонятным доселе фактам. Они не любят чеснок? Не любят, но не по мистическим причинам, а по вполне прозаическим – очень сильно и неприятно пахнет. Эффект такой же, как у человека, режущего лук: слёзы из глаз, резь, жжение и всё такое прочее, вот и всё. Осина? Это дерево? Помилуйте, благословенный, чепуха какая! Это что же, от занозы в пальце рассыпаться? Ах, в сердце? Да кому угодно кол в сердце – оно с гарантией, хоть бы и вам! Соль? Да, особенно морская и в большом количестве. Потому что легко «ионизируется», как сказал райн Риннбар. Что и заставило его после этого объяснять Берту основы физики. Когда незнакомое слово нашло своё место в голове Берта, стало ему понятно и то, почему эта самая ионизация разрушает поддерживающее заклинание, за счёт которого вампиры и существуют. Серебро? Да, очень опасно, поскольку прекрасный проводник не только для электричества, но и для магэнергии. Вытягивает и рассеивает, поэтому серебряных амулетов-накопителей не бывает, а вот предохранителей и оберегов – сколько угодно. Если облить вампира серебрёной водой, поддерживающее заклинание пострадает несильно и быстро восстановится, а вот если напоить, понадобится срочная замена крови, и то – если успеют. Раны же, нанесённые серебром, если только не в сердце или голову, лечатся простым иссечением пораженных тканей с последующим заживлением. Да, серебро из-за таких свойств не в почёте, металл неходовой, используется мало и неохотно. Ле Скайн вообще хотели провести запрет на добычу и использование, тем более, что все шахты – в их землях, но эльфы не дали, для чего-то там оно им необходимо. А солнечный свет опасен для спившихся на крови или только что поднятых ординаров, если при жизни они не были магами. Хоть и по разным причинам, но обе эти категории не имеют достаточно энергии для установки защиты, ультрафиолет входит в резонанс с поддерживающим заклинанием, и последствия плачевны… Что такое ультрафиолет, резонанс, проводник и электричество – объяснить после первой лекции по физике было уже просто, Берт тупым никогда не был. Ни разу в жизни не пошатнулся он в вере в Господа, но простые ответы, типа: «Так Господь задумал, не твоё дело, не вынюхивай!», всегда его раздражали. Зато теперь он с изумлением чувствовал, как чуть ли не со слышимыми щелчками встают на место у него в уме кусочки головоломки под названием «окружающий мир». За последнее время он узнал о мире больше, чем за всю жизнь! Никогда ещё не удавалось ему так глубоко вникнуть в замысел Господень, и увиденное вызывало ещё большее восхищение, чем обычно! А райну Риннбару было нестерпимо скучно, и, если бы не прямой приказ начальства – подружиться с Бертом, раз уж так вышло – сбежал бы в другой Храм, как Серп свят, сбежал бы от этого настырного и любопытного райна! Его даже от основной работы освободили, чтобы он мог отвечать на бесконечные вопросы об элементарных вещах! Остаётся только подосадовать на самого себя, что сунулся помогать этому Берту с его рукой. Но позволить в своём присутствии глупо истечь кровью живому существу – это тоже было бы неправильно. Не за тем он в Дети Жнеца пошёл. А так – как он и рассчитывал, засчитали первого спасённого! Его самого бы кто спас теперь от этого «спасённого»! Ну, хоть сегодня день Осознания дали – вот и слава Жнецу!

В дверь кельи деликатно постучали.

– Открыто! – отозвался Берт. На самом деле он всё ещё хитрил и перестраховывался, и каждый раз испытывал жгучую смесь разочарования с облегчением. Известно, что вампиры стараются выманить свою жертву наружу, потому что без приглашения хозяина не могут зайти в дом. А вот местные заходят, и ничего, хотя крест райн Берт в углу таки нарисовал и освятил, как смог.

– Райн Бертольд? Я надеюсь, что не оторву вас от каких-нибудь архиважных дел? – на пороге, улыбаясь, стоял вампир, который обещал ему… Много, чего обещал. Берт сразу его узнал, хоть тот и был сейчас вполне прилично одет, обут, и даже вихры эти невероятные, видимо, попытался расчесать и пригладить. Берт насторожился, поспешно соображая, а не сделал ли он что-то такое, за что его сейчас «прирежут, как бешеного пса». Он переводил Святое Писание, да, но об этом его попросил райн Фрамин… Нет, не будет он унижаться и оправдываться перед нежитью надменной! Вечно в сторону глядят, будто Бертольд мерзость невообразимая!.. – Да не напрягайтесь вы так, – хмыкнул незваный гость. – Я исключительно с дружеским визитом! Позвольте представиться: Донни дэ Мирион, – изящно поклонившись, вампир огляделся, но единственный стул был занят хозяином, и он непринуждённо уселся прямо на пол, скрестив ноги кренделем. – Ну что-о вы, право, райн Берт? – укоризненно протянул он, разводя руками. – Я же не только убить вас обещал, но и поговорить. Хотя, не скрою, не надеялся на такой исход! Совсем, совсем не надеялся. Совершенно не произвели вы тогда на меня впечатления человека, способного думать и задавать вопросы. Такой весь из себя самоуверенный и самодостаточный кре… э-э-э… человек. А тут райн Фрамин мне сказал, что вы чуть ли не дружбу с райном дэ Фрэнном свели, вопросы задаёте – я и обрадовался! Дай, думаю, навещу! Может, и я смогу на пару вопросов ответить, вдруг райн дэ Фрэнн не смог… Как ваша рука? – вампир болтал легкомысленно и непринуждённо, как на светском рауте, а Берт настороженно за ним следил и всё никак не мог поверить в отсутствие подвоха.

– С-спасибо, хорошо, – неуверенно выговорил он.

– Да бросьте вы, райн Бертольд! – насмешливо вздёрнул брови Донни. – Если бы я посчитал правильным вас убить – я бы вас уже убил, вот и всё. И положение ваше таково, что нич-чего бы мне за это не было! Забавно, правда? – райн Берт, как раз, ничего забавно в этом не нашёл и нахмурился. – Ну, не будьте же таким суровым! – ещё больше развеселился Дон. – Я с хорошими вестями, вам понравится!

– Да? – райн Берт чувствовал, что этот вампир чем-то отличается от остальных, чем-то неуловимым – но чем? И вдруг решился: – Кто вы? – подавшись вперёд, с жадным вниманием уставился он в лицо Дону. Как в холодную воду прыгнул: сначала страшно, а потом уже всё равно.

– Я? – весело удивился Дон, но потом задумался. – А знаете, я очень много, кто, – наконец сказал он. – Всё перечислять, боюсь, займёт немало времени. Впрочем, я к вам и пришёл, чтобы отвечать на ваши вопросы… Хорошо. Но давайте тогда переместимся в более удобное место, где можно что-нибудь пить и есть. И я расскажу вам всю свою жизнь. В ваших записях мне очень понравилось нечто, названное вами «тайна исповеди». Я исповедаюсь вам. Если хотите.

– Хочу, – решительно встал райн Берт.

– Я так и подумал, – кивнул Дон и открыл портал прямо из кельи.

– Вот, собственно, и всё, – закончил Дон двумя часами позже свой рассказ. Они сидели в крохотном ресторанчике неподалёку от Храма. Посреди зала журчал фонтанчик, у его подножия плавали красные и синие рыбки с ладонь величиной, в трёх апельсиновых деревьях, растущих прямо из пола, чирикали разноцветные птахи. Бертольд ошеломлённо молчал. Вопросы, которые он задавал райну дэ Фрэнну, затрагивали в основном рабочие, технические моменты, а Дон раскрыл перед ним внутренний мир вампиров – и Бертольд был потрясён. Все привычные понятия вдруг вывернулись наизнанку и теперь нагло ухмылялись ему в лицо. Будто острейшая бритва вскрыла какой-то отвратительный нарыв в душе, и сейчас шёл процесс очищения, но до чистой крови было ещё далеко. Дон окунул палец в вино, провёл по краю бокала, и хрусталь запел, вторя птицам и фонтану. – А шёл я к вам сегодня, чтобы передать вам приглашение на беседу с Йэльфом. Старейшиной Йэльфом. Вы ведь читали нашу историю? Помните, кто такой Йэльф?

– Первый… первый эльф? Но ему… Ему, что, восемь тысяч лет?

– Больше, – кивнул Дон. – До появления людей они не вели летосчисления. И он помнит Жнеца. Он сам его видел. Он с ним разговаривал. Он видел, как появились на свет все остальные Перворождённые. В войну его смертельно ранили, и он стал вампиром, чтобы не погасла его жена, Талиэльфи. И она с ним до сих пор. Видятся они нечасто, но, представьте, она всё ещё в радуге! Он один из Старейшин ле Скайн, ваш мир его заинтересовал, и он хочет вас видеть. Завтра вечером.

– Какая… какая честь!.. – растерянно пробормотал Бертольд.

– Да никакая не честь, просто ему скучно, – опустил его с небес на землю Донни. – Вы человек, вы себе и представить не можете, какая это скука, когда в Мире нет уже для вас ничего нового. И учиться нечему, вы знаете и умеете уже абсолютно всё, за исключением, может быть, того, что внушает ещё большую скуку во время занятия этим чем-то. Вопрос не в том, что заняться нечем, беда в том, что всё уже было.

Бертольд попытался себе это представить – и не смог.

– Наши тела при поднятии во Жнеце проходят через смерть и, естественно, сильно изменяются. Формула составлена так, чтобы удержать от распада личность, а приобретаемые телом качества – лишь побочный эффект. Органы сохраняются, но в полную силу работает только мозг и мышцы, остальное же весьма слабо или замедленно. Мы можем изобразить учащённое биение сердца, но тело наше в этом не нуждается, один-два удара в минуту для нас норма. А эмоции и переживания определяется именно телом, поэтому большая часть их нам недоступна. Когда-то вампиры могли получать эмоции из крови пойманной жертвы, но это было очень давно. Ещё до конца войны была разработана клятва ле Скайн, её даёт каждый новый поднятый. В ней, кроме прочего разного, присутствует обязательство не охотиться на разумных. Мы получаем кровь насущную от кормлецов, а они, увы, эмоциями не располагают. Никто не думал, что это вот так обернётся, но лучше уж так, чем война на уничтожение, это все понимают. Правда, некоторым приходится это объяснять, – усмехнулся Дон, и Берт как-то сразу понял, какие «доводы» грозили таким сомневающимся. – И инкубы ле Скайн ещё в лучшем положении, чем наши братья-ординары, мы получаем некоторые эмоции с энергией, которую собираем, а у них и того нет. Наше легендарное самообладание, от которого так млеют некоторые, определённого склада ума, люди – лишь миф, оно вынужденное. Исступлённо, неистово желать, как живые, для нас нереально. Нет новых впечатлений – мы скучаем, нет пищи – звереем, а томление по несбыточному нам чуждо. Мы помним, как это бывает у живых, но это и всё. Ещё чуть-чуть – и мы бы стали бесстрастны, что перевело бы наше существование рядом с живыми в разряд невозможного, более того – уничтожило бы саму идею поднятия. Интеллект, чистый, логичный, может осознать себя, как единицу, но обретение яркой индивидуальности, что считается личностью, без эмоций невозможно. Мы стали бы одинаковыми, понимаете? Единица среди единиц. Чистая логика почти не вариативна. Но поднятие сохраняет в нас память. События не происходят в пустоте, им сопутствуют краски, запахи, звуки. Это создаёт в сознании ассоциативные цепочки, связь с живым прошлым. Что при жизни сопутствовало чему-то плохому, опознаётся, как опасность, и следует реакция. Зато смешные парадоксы ощущаются острее, чем при жизни, это прерогатива разума. А их вокруг полно, жизнь вообще забавная штука! Правда, многие считают наше чувство юмора весьма… странным. Но, в отличие от многих ординаров, главное у ле Скайн – интеллект, и он, именно от недостатка эмоций, весьма требователен. А интеллектуальный голод хуже телесного, это чудовищная, поистине нечеловеческая скука. Почти каждый Старейшина хоть раз лечился от пьянства, неуёмная звериная жажда крови – единственное, что может заглушить вопли голодного разума, которому нечем заняться, и то не до конца. И это страшно, поверьте мне, райн Берт, – улыбнулся Дон, и Берту действительно стало страшно, такая уж это получилась улыбка. Впрочем, она быстро погасла. – Сейчас, глядя на Йэльфа и остальных Старейшин, я понимаю, насколько прав был Лаймон, отказавшись от поднятия. Он-то точно спился бы, никакой Госпиталь бы не помог. В результате мне самому пришлось бы его упокоить, а это было бы весьма досадно, – Дон замолчал, допил вино и бросил на столик пару когтей: – Уже поздно. Пойдёмте, райн Берт, я вас провожу. Надеюсь, я смог ответить вам, кто я такой. Кто мы такие.

Этой ночью Берт никак не мог заснуть, всё ворочался с боку на бок, вспоминая рассказ Дона. И ведь не жаловался вампир ни на жизнь свою, ни на не-жизнь, рассказывал, как роман читал – с насмешливой улыбкой, с иронией. А Берту почему-то плакать хотелось – так жаль ему было, так бесконечно жаль… А чего жаль – он бы и сказать не смог! В конечном счёте он все-таки встал, снял колпак со светляка и уселся перечитывать «Предания и легенды». Но читал уже с другим восприятием, не как сказки, читал, понимая, что всё это было, было на самом деле! И плакал святой отец Бертольд, сочувствуя нежити, и молился до утра своему Богу, прося простить и спасти их души, всё ещё живые и чистые в нечистых телах, ибо из любви к ближнему, а не ради себя шли они на… ПОДВИГ СЕЙ??!! Или это враг рода человеческого ему помыслы туманит? Райн Берт понял, что запутался окончательно, допил компот, помолился, и на этот раз ему удалось заснуть.

* * *

 
– …Где дней чреда, как соты с мёдом,
И щедро света молоком
Поят туманные восходы
Всех, у кого утрачен дом… —
 

с задумчивой улыбкой негромко продекламировал Дон. Он сидел боком на мраморной балюстраде и смотрел вдаль. Пройдя в портал, они оказались на вымощенном белым мрамором пятачке, и Берт замер от восторга – такая открывалась отсюда красота. Даже ахнул.

– Да, я тоже люблю здесь сидеть, – Дон глубоко вдохнул ветер и с улыбкой вгляделся вдаль. – Здесь… вольно. Если хотите, можем задержаться, время есть, – и уселся на широкие перила. Склон горы уходил вниз величественными уступами, покрытыми где лесом, где цветами, и заканчивался широкой полосой джунглей. А ещё дальше, там, за зелёным плюшем вершин деревьев, блистал и переливался залитый закатным солнцем океан, сливаясь вдали с таким же золотым небом. Было тепло, хоть и ветрено, но Берта пронизала дрожь. Площадка, на которой они стояли, выдавалась вперёд, как нос корабля, и Берту вдруг показалось, что они парят над Миром, и сейчас порывом ветра их унесёт в эту сияющую даль, унесёт без возврата и надежд, и было в этом странное облегчение. Туда, в даль над океаном, далеко-далеко. Там ничего не надо оценивать и решать, там не надо думать и мучиться сомнениями в правильности своих оценок и поступков. Там можно просто плыть, плыть по воле ветра, и купаться в золотом сиянии, и никогда не возвращаться, никогда… А Дон к тому же начал негромко и задумчиво читать стихи:

 
– Все лица, голоса былого
Растают в памяти, как мёд.
И Млечный Путь откроет Слово,
И заклинание спадёт.
Презрев докучные оковы
Дух воспарит, взлетев легко,
И ощутит, вкусив иного,
Как сладки мёд и молоко.
И осознает ту границу,
Где вечность истинно живёт,
Где даль туманная искрится,
Где молоко всё льётся в мёд…
 

До мистической дрожи созвучно это было тому, что сейчас видел и чувствовал святой отец. Так естественно вплетался бархатный баритон в голос ветра, поющего в скалах, и такое спокойствие приятия неизбежности своей участи звучало в нём, что суровый отец Бертольд, неутомимый и неумолимый охотник на нечисть, вдруг почувствовал, что сейчас расплачется, как сегодня ночью над пронзительно печальной историей Скинэльфа и Лайлльэльфи по прозвищу «Босы ножки».

– Пойдёмте, райн Берт, не стоит опаздывать, – Дон соскочил с перил и направился к широким мраморным ступеням лестницы, ведущей тремя пролётами вверх к белому портику входа, врезанного в скалу.

– Чьи… Чьи это стихи? – спросил Берт, едва совладав с голосом. Вампир удивлённо обернулся и пожал плечами:

– Мои, – просто сказал он и стал подниматься дальше, сделав приглашающий жест рукой. – И помните, райн Берт: только на «ты», а то и поколотить может! А за вопрос о возрасте просто убьёт. Не любит он об этом…

– А вот и наш грозный истребитель! – по мозаичному каменному полу, изображающему подводное царство, потирая руки в радостном предвкушении, шло к ним существо, в мире Берта невероятное. Ступив на трёхмерную прозрачную мозаику, Берт даже штанины поддёрнул – полное было впечатление, что там вода, и весьма глубокая. И что-то там, в глуби, вроде даже плавало и извивалось. Но при появлении хозяина дома забыл обо всём. Невысокий – подросток лет четырнадцати, хрупкий, но с завораживающей грацией в каждом движении, и лёгкая, свободного покроя одежда не в силах была скрыть эту пластику. Волна чёрных гладких волос ниже пояса, а лицо… «Я сплю. Этого просто не может быть», подумал райн Берт, чувствуя, как отвисает челюсть. Но дружеский тычок в плечо, которым радостно наградило Берта это чудо, оказался вполне ощутимым и даже очень. Попросту говоря, Берт упал, и, наверное, отшиб бы себе что-нибудь об камень пола, если бы Дон его не подхватил.

– Дед, ты не прав, – укоризненно пожурил Донни своего дальнего предка во Жнеце.

– Дед? – непроизвольно вырвалось у Бертольда. Он совершенно непристойно цеплялся за Донни и судорожно шкрябал ногами по полированному полу, пытаясь встать.

– А то! – хмыкнул Донни, аккуратно сажая его на пол. – Ну-у, если точнее…

– Не-не-не! Потом-потом, не хочу об этой гадости! – перебил его Йэльф и присел перед сидящим на полу Бертом на корточки. – Ты извини, райн… Берт? Берт, да. Как-то я не рассчитал на радостях! – осиял он Берта очаровательно-виноватой улыбкой. – Не зашиб? Нигде не болит? Нет? – Берт заворожено помотал головой. Какой же он красивый! Или… она? – Ты меня хочешь о чём-то спросить? Спрашивай, детка, не стесняйся!

– Ты женщина? – выпалил Берт, прежде чем понял, что говорит и кому. Но реакция оказалась непредсказуемой:

– А кто тебе больше нравится, душечка? – очень оживился Йэльф, с весёлым любопытством заглядывая Берту в лицо. Только в лицо, не в глаза.

– А… М-мне-э-э… – забуксовал Берт под неудержимый хохот Донни. – Я-а-а…

– А… Ой, прости-прости, забыл-забыл! Я же читал, тебе же нельзя, чтобы кто-то нравился, да-да… – замахал руками Йэльф. – Ну, как тебе не стыдно, детка, что ж ты ржёшь-то непотребно уж совсем? – укорил он Дона, но, вскакивая, тоже хихикнул. Невысокий, гибкий, рядом с ним даже Дон казался большим и тяжеловатым, а Берт и вообще почувствовал себя неуклюжим медведем. – Ну, вставай, вставай, дружок, ты живой, а пол холодный, простудишься ещё, – протянул вампир Берту руку. – Там у меня и столик накрыт, и креслица стоят, и ржать там ещё лучше, правда-правда! Там такое эхо! Как хихикнешь – прямо звон в ушах стоит!

Тонкая, с длинными пальцами рука оказалась сухой, прохладной и, вполне ожидаемо для Берта, нечеловечески сильной.

Подхватив Берта под локоток, Йэльф провёл гостей через высокую белую двустворчатую дверь в гостиную. Локоток он крепко прижимал к своей подмышке, потому что был Берту по плечо, и, заглядывая снизу вверх ему в лицо, на ходу объяснял:

– Люблю я почитать ерунду всякую, начну ржать – эхо и подхватит, и ещё смешней становится! Так и хихикаю часа по два над каждой строчкой! Очень выгодно, а то читаю я быстро, только начнёшь – а книжка уж и кончается, просто разорение на этих книжках, правда-правда! Такая чушь – и так дорого! А видеошар не могу смотреть, совсем не могу. Прямо тошнит, какую чушь показывают, и не смешно совсем!

Берт опасливо косился на своего провожатого и бросал беспомощные взгляды на Донни. Тоже нежить, но хоть знакомая уже. Красивый этот Йэльф, да, очень, но, видимо, откровенно чокнутый! Да и не мудрено: за восемь тысяч лет любой свихнётся! Дон ободряюще ему подмигнул и шепнул, наклонившись к уху, почти неслышно:

– Прикалывается.

Что это значит, Берт не понял, но Дон явно стремился его успокоить и подбодрить, и уже одно это Берта успокоило и подбодрило. Он перестал коситься и осмотрелся. А здесь действительно было хорошо. Большая полукруглая комната со сводчатым потолком и тремя закруглёнными наверху окнами, начинавшимися от самого пола, была почти пуста. Занавесок не было, из окон видно было только небо, а если подойти ближе – ещё и океан. Рядом с дверью вдоль всей прямой стены тянулся стеллаж с книгами, поднимаясь до потолка, у стеллажа приткнулась крашеная матовой зелёной краской стремянка, перед стеллажом разлапился большой низкий светло-зелёный диван с высокой спинкой. Примерно посередине – три зелёных мягких кресла стояли по сторонам накрытого белой скатертью столика. А на столике всё искрилось хрусталём и золотом, и блики отражались в голубом полированном камне пола. И всё остальное – простенки между окнами и потолок – было голубым, за исключением ослепительно-белых рам окон и четырёх золотых высоких канделябров на три светляка каждый, стоящих между окнами и в углах. В целом создавалось ощущение, что комнаты, собственно, и нет, а есть открытая площадка, по краю которой зачем-то поставлены три окна и канделябры.

– Нравится? – искоса заглядывая Берту в лицо, спросил Йэльф с такой надеждой, будто от этого зависела его жизнь. Дождался от Берта кивка с утвердительным мычанием и надулся от гордости. – Сам, всё сам! И мозаику на полу в холле сделал, и нарисовал, и положил, и здесь всё сам! И придумал, и сделал! Так забавно смотреть, когда приходит кто-нибудь и этак осторожно ногой пробует, не слишком ли глубоко! Утонуть в полу боится! – довольно хихикнул он. – Нет, книжки не сам, это я покупаю, и диван не сам. А остальное – всё я! А камень этот ещё и цвет меняет! Чтобы эффект не пропадал! Вот стемнеет – увидишь! Даже звёздочки появятся! А лестница? Лестница понравилась тебе? А? А? Тоже сам! А в ливень – знаешь, какой водопад красивый получается? У-у!

– Дед, кончай придуриваться! – плюхнулся в кресло и подобрал в него ноги Дон. – Райн Берт сейчас решит, что ты больной на всю голову, и разговаривать с тобой будет соответственно. Как с больным на всю голову. Тебе оно надо?

– Да что ты? Ну вот, вечно ты мне всё портишь! – надулся Йэльф. – Уж и поиграть нельзя, всё о деле, о деле… Может, хоть пока едим, похихикаем? Вот, смотри: ха-ха-ха! – громко захохотал он неожиданным басом. «Ха! Ха!», отозвались стены, Берт съёжился, Дон поморщился и недовольно покосился на Йэльфа. – Нет? Ну, как скажешь, – вздохнул Йэльф, и Берт поразился перемене, вдруг произошедшей с вампиром. Нет, он не стал менее красив, черты лица не изменились, но и мудрость веков не отразилась в его глазах. Зато отразилась вековая скука и сразу безнадёжно состарила молодое лицо. И стало неважно, мужчина это или женщина: какая разница, если это так же скучно, как и всё остальное… – Ты кушай, детка, кушай. А я постараюсь объяснить, зачем тебя позвал. А ты кушай, потом ты кушать уже не сможешь. Что ты так подскочил, бедненький? Да не съем я тебя, не бойся. Просто ты мне рассказывать будешь то, что в твои записи не попало, и кушать станет некогда. А вот уже потом я соглашусь удовлетворить твоё любопытство. Поэтому кушай, детка, кушай. Это всё – для тебя, нам и вина хватит.

И у Берта даже мысли не возникло усомниться в праве этого, с виду годящегося ему в сыновья, существа – называть святого отца Бертольда «деткой». Он послушно придвинул к себе тарелку с каким-то салатом и принялся усердно жевать, не различая вкуса.

– Тебе, наверно, уже рассказали, почему ты попал в наш Мир? – Берт вовремя вспомнил, что у него набит рот, и ограничился тем, что отрицательно помотал головой – Нет? Да что ты? Ага. Тогда начнём с начала. Двенадцать лет назад один маг сошёл с ума. Его ловили, он убегал. В конечном счёте, его убили, но где он скрывался, тогда не нашли. Нашли только четыре месяца назад, и обнаружили агрегат непонятного назначения. Долго крутили так и сяк, наконец, решили подать мощность на вход и посмотреть, что получится. Почему он оказался подключён к главному хранилищу магэнергии, уже разобрались, а нам и не важно, к делу не относится. Ты кушай, кушай, детка! – Берт поспешно зажевал. – Так вот. По расчётам получается, что открылся не один, а три портала. В один пролетел ты со своим носферату, второй открылся у нас – где-то в океане, а где это получилось в твоём мире – не суть важно. Его можно и вовсе не учитывать, место интересно только в плане географических координат. От нас к вам могло из него попасть только некоторое количество воды, а если от вас к нам, то оно тихо утонуло. А вот третий открылся у нас на севере, и в него прошёл в твой мир ординар Каспер дэ Лези. Поднят во Жнеце пятьсот лет назад в награду за спасение жизни своего на-райе, как бишь его… не суть. И вот это очень плохо. Потому что у вас нет Госпиталя, – объяснил он Берту, вопросительно поднявшему взгляд. – Ему будет нечего кушать, понимаешь, дружок? Ему придётся нарушить сначала один наш закон, а потом и многие другие, а потом ему станет всё равно и начнётся деградация. Его надо срочно вернуть, как можно скорее! Вопрос следующий: можешь ли ты начертить достаточно подробную карту, или хотя бы план твоего мира? Чтобы мы, наложив на эту карту получившийся треугольник, смогли хоть примерно определить, где очутился наш подданный? – Берт активно закивал. – Тогда прошу за мной, райнэ, – поднялся с кресла Йэльф.