Текст книги "Бредущая по мирам (СИ)"
Автор книги: Елена Евдокименок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
Книга выпала из моих рук.
Лист спикировал на ковер.
– Мери, ты еще спишь? – ужаснулся Алан, входя в комнату.
Я ответила, пытаясь не смотреть на него:
– Я… я не слышала, как ты пришел,– все-таки не слишком приятно, когда предмет твоих мечтаний прерывает сей процесс, и когда не известно отвечает тебе он или нет! – я не сплю. Я задумалась.
Тут он резво нагнулся, я бросилась за листком.
Он поднял его, разглядывая.
Я застыла напротив Алана.
Мне было мучительно стыдно.
Он сел на диван и тихо, укоризненно сказал:
– Ты это читала, да?
Я кивнула.
И села с ним рядом.
– Ты же написал, да?
– А если я скажу: нет?
– Но это написал ты,– уперлась я. И почему я так в этом уверена? Просто чувствовала, просто знала, что это он.
– Да,– подтверждает он.
«Ты – одна сплошная тайна» – думаю я
– И почему ты считаешь, что я не должна была его читать? – удивилась я.
– Я так не считаю! – огрызнулся он,– просто нечего лазать по чужим вещам!
– А что мне можно было делать! – взвилась я,– ты ушел, а мне в потолок пялиться?! Я захотела почитать, а стих вывалился из книжки! Лучше прятать надо было!
– От тебя ничего не спрячешь,– вздохнул Алан, убирая книги на место, а листок, пряча в карман.
Он обернулся ко мне:
– Я был не прав...
– Я тоже не должна была этого делать...– созналась я, опуская голову.
Он сел рядом со мной и сказал мягким голосом:
– Я не считаю тебя виноватой,– Алан шутливо щелкнул меня по носу,– ты просто слишком любопытная!
– А ты можешь сказать...– начала я.
– Что? – серьезно и осторожно осведомился он.
– Почему ты не хотел, чтобы я видела твое стихотворение? Что плохого в том, чтобы я его почитала?
Он молчит несколько секунд. Спокойно и задумчиво. В глазах его дробятся бликами – нет, не страхи, а опасения.
Чего же он опасается? Боится я пойму – что?
Наконец, он говорит:
– Просто я не привык это кому-то показывать,– но мне кажется, что это ложь.
Просто оно не обо мне.... И не для меня.
– Прости меня.
Он улыбается одними уголками губ, в глазах его печаль.
– Конечно же, но на будущее, прежде чем взять что-нибудь – спроси.
Я киваю и чувствую себя маленькой, послушной девочкой, хотя он и имеет право просить об этом. Я бы тоже взбесилась, если бы кто-то копался в моих вещах.
– Пойдем? – спрашиваю я.
Мы идем по сумрачным улицам среди осунувшихся, отчаявшихся людей (так выглядит большинство, но попадаются и веселые).
Мы подходим к серому дому.
– Ой, а я ключ забыла,– бормочу я. Дело не в ключе, а в том, чтобы провести его тайно от него самого.
– Ничего,– он касается рукою двери и та распахивается перед ним.
– Почему она открылась? – изумляюсь я.
– Потому что я – житель этого города, и СИСТОХ опознал меня, и я могу войти.
– А если ты украдешь что-нибудь? – заинтересовалась я.
– Во–первых я не смогу выйти, а даже если бы смог, то меня б поймали потому что СИСТОХ запомнил меня.
Мы прошли по коридору, поднялись по лестнице. И тут я остановилась перед запертой дверью.
– Ты что? – удивился Алан.
Я попросила:
– Ты бы не мог закрыть глаза.
– Зачем? – изумился он, настороженно глядя на меня.
Я не собиралась вдаваться в объяснения.
Он не должен знать о моих способностях. Почему? Потому что он – не поверит.
Да, не поверит.
– Так надо! – правдоподобное объяснение не придумывалось. Лгать я не умела и не хотела.
– И что? – не отставал он.
Как обычно в стрессовой ситуации ничего не придумывалось!
– Либо ты соглашаешься, либо уходишь,– отрезала я.
– Ты стесняешься,– криво улыбнулся он.
Я так на него посмотрела, что он замолчал. Крокодилов лучше не дразнить.
Я стянула с шеи – светло– розовый, полупрозрачный шарфик, напоминающий блеск зари, сложила несколько раз и, встав на цыпочки, завязала ему глаза.– Будешь подглядывать, съем на завтрак! Без соли,– припугнула я его.
Он лишь ухмыльнулся.
Я чуть-чуть поковырялась в замке шпилькой.
Естественно дверь и не думала открываться.
Я знала способ получше.
Я схватила Алана за руку, мельком проверила – не подглядывает ли он, и шагнула вперед.
Мрак, шепот. Осколки света, Вихрь солнца, блеск фейерверков. Лепестки, нити сумрака. Невесомость. Миг несуществования.
Сумбур в голове, боль в теле.
Я стояла перед своей квартирой. Алан рядом со мной.
Я приложила руку к замочной скважине. Тихонько щелкнуло, и дверь распахнулась.
– Все? – спросил Алан, стягивая шарф.
Я уже затаскивала его в темную прихожую и запирала дверь.
– Тихо,– шикнула я, закидывая шарф на вешалку.
Я промазала, и он свалился прямо на голову Алану.
– Отдай,– попросила я его.
– Нет,– я чувствовала, как он улыбается в темноте.
Я потащила его в свою комнату.
Что-то грохнуло. Алан налетел на шкаф.
– Несчастье, ты …– я вовремя осеклась.
Раздался скрип открываемой двери похожий на всхлип в темноте.
Мама.
О, господи! Я бросилась в свою комнату, привалилась к двери и тихо велела Алану:
– Под кровать быстро!
Алан открыл рот, чтобы что-то спросить и тут.
В коридоре раздались шаги.
– Меня мама живьем в землю зароет,– простонала я, бросаясь в омут подушек и одеял, в то время как Алан спрятался под кроватью.
Оставалось лишь надеяться, что я его не задавила.
Я нечаянно заехала по коту пяткой и он протестующе мявкнул.
– Извини, Ангелочек,– сказала я коту, сжимая его в страстных объятиях.
Вошла мама.
– Опять не спишь, Маша? – спросила она.
Я ответила:
– Что-то не заснуть.
Мама подошла ко мне, поцеловала в лоб и заметила:
– Засыпай быстрее.
– Ты тоже,– я погладила ее по плечу и отпустила.
Ее шаги затихли постепенно, словно плач скрипки в вечернем сумраке.
Я смотрела в потолок. Мне было грустно. Отчего? Нет, почему все исчезает и уходит. Также Алан когда-нибудь забудет обо мне, и наши дни растают в его памяти.
Предмет моей печали вылез из укрытия, чихнул и привалился к кровати.
– Тебе что и днем парней приводить нельзя? – осведомился он,– точнее вечером и почему она сказала, что…
Я уронила голову на подушку.
Поймана в тиски собственной лжи!
– Мери, расскажи мне,– попросил он.
– Ты не поверишь,– пробормотала я.
– Ты можешь рассказать мне.
Я умоляюще взглянула на него:
– Может, потом,– я не могла потерять нашу дружбу… И не могла открыть ему все.
Он зажег лампу в изголовье кровати.
– Ладно. Но ты все мне скажешь,– тон его голоса стал угрожающим, резанул меня, словно тупым, ржавым ножом по горлу.
– Не дави на меня.
– Я… не давлю,– ошарашено неуверенно сказал Алан,– но ведь ты мне обещала,– разочарованно добавил он.
– Я все расскажу, когда буду готова к этому. Выполню обещание,– сообщила я, вылезая из-под одеяла,– ведь и ты тоже не спешишь открывать мне свои тайны.
Алан невесело ответил:
– Ты права.
– Но мы ж все равно друзья? – осведомилась я.
Он быстро кивнул и начал оглядывать комнату.
Ноутбук на столе, стоящем около окна, удобная подстилочка для прелестного Ангела на стуле у кровати, большой шкаф орехового цвета, на одной из стенок которого остались наклейки еще с детских времен. Стол стоял около окна, которое выходило в тенистый парк. Бежевые обои придавали комнате более светлый и радостный вид.
И у стены, рядом с дверью – холсты, холсты, холсты. Мольберт – гордый и широкий. И…
О нет!
Я едва успела повернуть картину, где был нарисован Алан к стене.
– Еще одна тайна,– изогнул он бровь.
Я покачала головой:
– Ничего интересного.
Алан пожал плечами и стал осматривать место преступления.
А я задумалась. Почему его портрет лежал первым? Я оставляла наверху картину его мира.
Я стала рыться в холстах.
Мои руки бессильно упали.
Картина исчезла.
Но как он успел вытащить ее.
Отчаяние…Отчаяние.…Свернулось вокруг сердца, обхватило его лапами и принялось душить. Как маленький юркий зверек всадило свои острые зубки и прогрызло его насквозь.
– Алан,– простонала я,– она исчезла!
– Кто? – и вот он уже стоит позади меня.
– Картина,– всхлипнула я.
Многие не понимают, как художник относится к своим произведениям. Как он любит их – своих родных детей, детей своей души. Как он лелеет и растит в себе каждую картину – кусочек собственного мира, ничем не омрачённого и прекрасного, первозданного в своей чистоте.
Я чувствовала себя, так как будто у меня отрезали руку.
Он принялся быстро перебирать картины.
Я едва успела спрятать его портрет.
– Как она выглядела? – осведомился он.
– Зарисовка одной из улиц твоего города.
– Да уж,– печально заметил он,– может быть, еще найдешь?
– Нет, Алан,– вздохнула я,– он утащил ее.
Только не понятно зачем? Я не особо известна, нет, конечно, была пара выставок, но вряд ли за нее дадут больше пары тысяч.
– Ну, ладно не горюй,– он неловко потрепал меня по волосам,– придет твое время. И картина может ты просто ее куда-нибудь засунула, и она теперь там валяется, а?
– Я никогда не разбрасываю картины. Все остальное – да, но не картины.
– Я заметил,– улыбнулся он.
Я оглядела комнату.
Куча книг на столе, какие-то бумаги, тетрадки, ручки – все вперемешку. И на всем этом возлежал довольный кот, изредка спихивая ненавистные учебники на пол лапой с таким царственным видом, как будто он отмахивался от мух. А еще одежда, сваленная на стул.
Не самое лучшее время, чтобы пригласить Алана.
Но он все равно бы узнал об этой стороне моей натуры – рано или поздно.
Я не могу быть другой, но я честно стараюсь, время от времени. Да и кто может? В основном, люди бросаются с критикой на своих ближних, а свои черные тайны прячут во мгле.
– Извини,– я бросилась убирать беспорядок.
Он осторожно коснулся моей руки.
– Давай лучше обсудим, что будем делать.
Я покорно уселась рядом с ним.
– Тебе лучше не высовываться,– сказал он,– раз тебя пытались убить…
– Маша, ты не спишь,– с этими словами мой братец заглянул в комнату, перебив Алана.
– Э-э-э,– подозрительно смотря на меня, протянул он. Видимо не мог найти слов.
Я вскочила, втащила его к нам и закрыла дверь на хлипкую задвижку.
– Вот и хорошо поможешь советом.
Он уселся справа от меня.
– Я правильно услышал – тебя пытались убить? – с тревогой глядя на меня спросил Леша.
– Сегодня ночью, – хмуро ответила я, – задушить. Я пошла к Алану.
– Ты должен охранять ее,– посоветовал Алан, – и не пускай никуда.
– Вы вообще все за меня не хотите решить, а? – не удержалась я.– Мери, это очень важно,– серьезно глядя на меня, сказал Алан,– Я хочу найти тебя живой, поняла?
Я кивнула:
– Я тоже умирать не хочу – у меня еще столько картин не дописано и как вы без меня будете, несчастные?
Алан посмотрел на меня так нежно.
Я отвела взгляд.
Это все ничего не значит. Есть люди, лгущие взглядом. Есть люди, лгущие словом. А есть люди, лгущие и поступком. Я знала таких. Такого. Когда-то. Когда была наивной девочкой, а он обманывал меня сокровенными взглядами, а потом позорно бросил. Я больше не верю ни во что.
Но это ложь... потому что в глубине сердца я надеюсь!
– Я пойду, пожалуй,– сообщил мне Алан.
– Я провожу тебя до лестницы,– сказала я ему.
Мы вышли. Брат остался в комнате.
Я стала открывать дверь.
– Закрой глаза.
Он нехотя подчинился.
Я провела его и вот мы уже стояли на лестничной площадке.
Тускло сияли синие стены.
– Пока,– прошептала я.
– До встречи,– ответил он.
И сбежал по ступенькам вниз.
А я осталась стоять у закрытой двери, в мире, в котором меня не должно было б существовать, в мире, которого нет для миллионов людей.
– Маша, на минутку,– позвал меня брат, едва я вышла в коридор.
Я последовала на голос
– Это правда? – спросил меня брат, когда я вошла в его комнату.
– Да меня пытались убить.
– Почему ты пошла к Алану, а не ко мне?
– Я не хотела волновать тебя, тем более там бы он не достал меня. Вы ему не нужны, да и когда я перемещаюсь, время для вас не идет.
– В следующий раз, чтобы все мне рассказала! – приказал брат.
– Хорошо,– согласилась я.
– И сегодня ты никуда не выходишь из дома.
– Ну, Леш,– начала я канючить,– у меня ж пары в вузе…
– Жизнь важнее! – изрек братец.
– Ты повторяешься,– я сердито плюхнулась на кровать.
– И по мирам не шляйся! – с этими словами он покинул мою комнату.
Уже было 6 часов утра.
Я включила плеер и стала мечтать под медленные песни. Adagio, just our last dance…
Ярко блестит паркет, словно молний дождь. Словно хрустящий лед – полупрозрачный, белоснежный, хрустящий.
Алан не выпускает моей руки. Мы скользим в пустынном зале под снопом искрящихся света лучей. Легкий ветер играет с моим синим платьем – отблеском речной глади, нежнейшим цветом небес.
Он улыбается мне – таинственно, обещая сказку, так знакомо… Сердце пронзает сладостная дрожь. Я чувствую касание его руки сквозь тонкую ткань платья. Трепет.
Мы танцуем, как снежинки во мгле, как лепестки пламени в темноте, как звезды на небе.
Мы будем вместе вечно…
В моих мечтах.
Я...так… люблю… тебя, Алан…
Слезы ползут по щекам, как маленькие муравьи, и наволочка подушки вскоре промокает.
Так сладко и горько думать о нем. Томится в надежде и страхе, ожидании и горечи.
И это ни на что не похоже, ни на одну из моих прежних ошибок. На сей раз все по-настоящему.
Когда мама ушла на работу, а брат в свой вуз, я вскочила с постели и быстро оделась. Я шагнула вперед сквозь вихрь миров…
…и вот…
Зеленый фасад первого корпуса моего любимого вуза, увитый белой лепниной, и сверкающими в весеннем свете ликами каких-то богинь, похожих на медуз своими развевающимися волосами…
…я здесь.
Зря ты думал, милый братец, что я тебя послушаю!
Плохо ты знаешь свою сестричку!
Я бежала к своему корпусу, заметно опаздывая.
Поднялась по лестнице, подхожу к аудитории.
Все во мне замирает.
Отворить бы дверь и увидеть, увидеть Алана.
Его сияющие зеленые глаза, его прекрасные русые волосы, его чарующее лицо...
Песня моей души.
Я вошла.
– А-а-а…вот и Маша Зеленских, что ж так поздно,– улыбнулся мне преподаватель. Только это улыбка неодобрения.
Я вздыхаю и переминаюсь с ноги на ногу:
– Простите…
Преподаватель махнул рукой:
– Садись…
Я прошла меж рядов и приземлилась на стул рядом с Линой
Мы обменялись шепотом приветствиями. Лине не сиделось на месте, едва преподаватель отвернулся к доске, чертя очередную схему, она наклонилась ко мне и прошептала:
– Ну, как там с Аланом?
– Хорошо,– улыбнулась я.
– А та девушка?
Я помрачнела:
– Откуда я могу это знать? – ответила я. Только правда ли то, в чем я тайно пытаюсь уверить себя?
Что может быть любовь…
– Нужно узнать это! – принялась советовать Лина. – Выведай ненавязчиво.
Я растянула губы в печальной улыбке:
– Прямо кампания по завоеванию.
– Не волнуйся, скоро ты положишь его сердце к сердцам остальных поклонников.
Я дернула плечом:
– Хорошо бы.
Хотя здесь поклонников у меня не было, или может я не замечала их? Также как один раз прошла мимо него, не заметив, пока он не окликнул меня.
Глава четырнадцатая. Защитник
Глава четырнадцатая
Защитник
– Привет! – я появилась в его комнате. Он сидел за столом, заваленным тетрадями и бумагами, перед включенным длинным плоским гаджетом.
Я подкралась к нему сзади, и увидела, как на экране сами по себе появлялись слова, повинуясь приказам, отдаваемым силой мысли.
Алан обернулся и удивленно и радостно уставился на меня.
– Ты ожидал увидеть привидение? – не удержалась я,– я могла бы быть самым достающим привидением в мире. Разрисовывала бы все подряд, срывала лекции в моем вузе, пугала бы всех до жути, и помогала бы тем, кто мне дорог…
– Мери,– укоризненно произнес он.
– Да ладно тебе! – махнула я рукой, взгромождаясь на стол и сваливая половину бумаг на пол.
– Я волновался за тебя,– признался он, вставая из-за стола и подходя ко мне. Я вздрогнула, как от удара током. И это не сон? Счастье ударило в голову, словно шампанское. Я смело улыбнулась ему.
Он печально сказал:
– Это не шутки, Мери. Поэтому я решил, я подумал,– он растеряно взглянул на меня.
«Что решил?» – я была в ужасе.
– Я должен охранять тебя, пока это все не закончится,– под конец фразы его тон стал твердым, не терпящим возражений,– и мы все это время будем вместе.
Меня ослепляет обида. Я не хочу быть только его другом. И не хочу, чтобы мы были вместе, лишь из-за долга! И я на одном дыхании выпаливаю:
– Нет! – я смотрела на него зло, упрямо вздернув подбородок.
Я – непоколебима! Пусть он – кричит, молит, рыдает, но я не изменю решения, хотя… это то, чего я хочу больше всего в мире. Навсегда. Быть с ним! Просто быть с ним рядом.
Алан отвечает мне взбешенным взглядом и кажется, что еще чуть-чуть и я услышу, как клокочет в нем взрывоопасная, гремучая смесь ярости и отчаяния
Как все меняется, появляется человек, которого я не знаю, и немного … стыдно признаться, даже опасаюсь.
Я крепко зажмуриваюсь, словно от этого все исчезнет, а когда распахиваю глаза – я уже владею собой.
А он подходит ко мне все ближе и ближе, медленно, страшно, неотвратимо.
Я стою на месте и прищурено, своим фирменным опасным взглядом буравлю его.
– Ты не понимаешь,– говорит он и каждое его слово, словно въедается в мою кожу, оставляя ожоги,– ты не понимаешь,– шепчет он почти нежно, но при этом его лицо застыло в упорстве, и черты будто вырезаны из-за льда – острого, холодного, колючего. Это все так ранит меня!
– Всего лишь миг задумчивости,– продолжает он хриплым, несчастным голосом, как будто ему, а не мне грозит смерть,– один удар, и ты… мертва! – его голос едва не срывается, и он отворачивается от меня и подходит к шкафу.
– Подумай,– напутствует он меня.
То, что он сказал, цепляет меня, словно веревка с крюком стену башни.
Неужели я ему не безразлична?
Верить нельзя, нельзя, нельзя…
Столько ошибок…
Тогда он целовал Кэтис.
Лишь друг.
Но я…я – верю!
Очнувшись от раздумий, я вижу его прямую, напряженную спину. Он распахивает створку шкафа, перекладывает книги, шелестит бумагами, переставляет пару статуэток.
Хрупкие, статуэтки выглядят так странно в этой комнате – его комнате. Возможно, они когда-нибудь принадлежали девушке – прекрасной и таинственной. Я сердито бросаю, подходя к нему:
– Хорошо!
По его лицу скользит тень улыбки.
Он просит:
– Не мешай.
Я сажусь на диван и любуюсь им, пока он копается в шкафу. Его русыми, растрепанными волосами, мягким изгибом щеки, сияющими светлыми глазами.
Наконец он вытаскивает что-то, раскладывает все вещи в точь-точь по местам (я фыркаю – аккуратист!) и поворачивается ко мне, закрывая шкаф.
Протягивает мне ладонь. На ней лежит узкий клинок в ножнах, увитых серебристыми цветами, длинной в ладонь.
– Откуда он у тебя? – интересуюсь я, беря оружие в руки.
Свет играет на тонкой грани серого, холодного лезвия – наточенного, острого и смертоносного.
Алан сжимает зубы, и неохотно отвечает:
– Он принадлежал моей прабабке.
– Может не надо? – мне не хочется принимать от него этот дар. Мне не хочется быть ему чем-то обязанной. Я сую кинжал ему в руки, но он не берет его и вместо этого, сцепляет пальцы за спиной.
Качает головой, отступая назад. Его глаза искрятся весельем, словно он предчувствует битву, сраженье, спор между нами.
Но я не доставляю ему такой радости. Молча запихиваю кинжал в карман.
– Ты неправильно делаешь,– комментирует Алан мои действия,– ты бы его еще без ножен запихнула.
– Нужно так,– он пристегивает его к моему предплечью, и поправляет рукав кофты. От его прикосновенья – по моим нервам словно текут ручейки волнения. Воздух между нашими руками, будто искрит…
Я отдергиваю ладонь и прячу ее в карман. Теперь я чувствую кинжал Алана, и успокаиваюсь, – теперь можно представить, что Алан всегда со мной, и клинок будет моим талисманом, как и тот перстень Ежика, что всегда на моем пальце.
– Помни,– шепчет Алан совсем рядом со мной,– помни…этот кинжал, в его сталь вплавлен парализующий яд – достаточно маленькой царапины и твои противник отключится на четыре часа… Не порежься.
Я улыбаюсь. И спрашиваю:
– Откуда такая сталь?
– Мы разрабатываем не только способ выжить, но и оружие… мой отец был ученым и усовершенствовал его – этот кинжал, еще, когда была война, до моего рождения,– он хмурится, и тонкая, похожая на нить паутинки, морщинка пересекает его лоб.
Я так и вижу, как разглаживаю ее пальцем, и естественно гоню эти фантазии, боясь, что он догадается о них. Ведь он бывает очень проницательным. Поэтому я отвожу глаза.
С его отцом и матерью случилось что-то дурное. Мне так жаль, что я не могу уменьшить его боль, смыть это отчаяние с его лица своей любовью, нежностью, словно родниковой водой.
Я просто говорю:
– Спасибо тебе, Алан…– и добавляю после некоторой заминки,– не грусти…
Он в ответ лишь улыбается непослушными губами, но в глубине его глаз туман боли.
– Поверь, все наладится…– шепчу я ему.
Внезапно он требует, смотря на меня серьезно и непреклонно:
– Поклянись, что не умрешь!
Язык мой немеет, а в сердце, словно навтыкали иголок. Я обещаю твердо, уверено, так, как будто мои слова могут изменить будущее:
– Я останусь жива.– Странно, он верит, что это что-то изменит.
Алан отвечает мне и решимость кипит в его словах, стоит за его спиной, и сталью выкована каждая буква, которую он произносит:
– Я клянусь, что я сделаю все, что могу, чтобы ты осталась жива.
Я в нокауте от удивления. Да уж, никак не ожидала, что он скажет такое…
– И… и как же ты будешь помогать мне? – спрашиваю я, смутно опасаясь
– Я буду с тобой,– говорит он, вытаскивая из шкафа сумку и складывая туда вещи,– я буду защищать тебя. Я не отпущу тебя ни на шаг.
– Ты хоть понимаешь,– ужасаюсь я,– что мама меня убьет, а? И все остальные родственники?
– А мы им не скажем! – по-плутовски улыбается Алан,– Я зарезервирую место у тебя под кроватью!
– Будете драться за него с Ангелом! – отзываюсь я.
И затем, набравшись храбрости, решаю признаться. Как же иначе он будет сопровождать меня?
Я смотрю на него и говорю то, после чего уже нельзя будет изменить последствия.
– Алан, ты не потеряешь ни дня.
– Почему? – он смотрит на меня удивленно и сердито, – ты не по….
Я перебиваю его:
– Просто послушай. Я не отказываюсь от твоей помощи. Я расскажу тебе правду, как обещала, но… ты… можешь не поверить,– выдавливаю я под конец, прочувствовав, увидев мысленно, как он… отворачивается от меня, умалишенной…для него, как отвращение кривит его лицо в уродливой маске…и
– Мери,– ласково позвал он меня,– о чем ты думаешь?
На языке вертелась тысяча ответов – безразличных и глупых, едких и таинственных, смелых и лиричных.
Я выбрала правду.
– Я боюсь твоей реакции,– призналась я,– у меня не так много друзей, чтобы терять их.
Я не смотрела на него.
– Я не из тех, кто может предать из-за слова,– жестко сказал он,– или из-за беды, случившейся с тобой.
– Ты сердишься? – спросила я.
Он засмеялся – это был печальный смех.
– Мери, разве я обидел тебя когда-то? – его глаза прожигали меня насквозь, казалось, он знает все обо мне, даже то, что не знаю я…
– Нет,– пробормотала я.
– Тогда почему ты мне не доверяешь? – угрожающе.
Хо-о-ор-о-о-оший вопрос…
Я пожимаю плечами.
– Просто дело не в этом, дело в том, что ты не такой человек, который мог бы поверить в то, что я тебе скажу.
– Какой? – Алан хмурится и быстро подходит ко мне.
Я провожу взглядом по его темному шкафу, дивану, полу, даже не обделяю светлый потолок, лишь бы не глядеть на него.
И наконец, я бросаю короткий взгляд на него, не удержавшись.
Его губы твердо сжаты, зеленые глаза непроницаемы. Алан стоит рядом, почти нависнув надо мной, как скала.
Похоже, сейчас убивать будут…Меня.
– Ты…человек логичный,– вздыхаю я. Он явно ошарашен, как преступник, которого вытащили прямо из-под гильотины и вернули честное имя и свободу. Он начинает улыбаться, будто не веря собственной удаче.
Я добавляю, воодушевленная отсрочкой казни и собственным успехом.
– Но ты не фантазер.
– Откуда ты знаешь? – спрашивает он, хитро изгибая губы в улыбке, и прищуривая глаза.
Опять он что-то скрывает!
– Мне так кажется,– в растерянности произношу я.
– Ты не права,– снова улыбается он.
– Но ты не настолько поглощен этим, как я,– упираюсь я.
Он качает головой, и говорит:
– Ладно, давай рассказывай, что хотела.
От того, что я должна сделать никуда не уйти, и то, что я боюсь до обморока и истерики, ничего не меняет.
Я распрямляю плечи:
– Сначала ты должен мне пообещать подумать над моими словами, ладно?
Он кивает.
– Так вот, главное не реши, что я сумасшедшая,– я выпаливаю,– я умею ходить по мирам…
Алан пристально смотрит на меня несколько секунд, не меняясь в лице. Я смело встречаю и выдерживаю его взгляд.
– Просто подумай,– шепчу я, зажмурившись,– просто поверь, что это правда.
Внезапно он берет меня за руку. Волна радости сшибает все преграды на пути. Он распрямляет стиснутые пальцы.
Я распахиваю глаза.
– Ты веришь мне? – спрашиваю я шепотом, как будто кто-то может подслушать нас.
– Всегда,– отвечает он так же тихо.
Я улыбаюсь. Просто искрюсь счастьем.
– Спасибо.
– Скажи мне одну вещь,– начинает Алан,– ты давно ходишь по мирам?
Какой-то подвох в этом вопросе. Стоит лишь взглянуть на Алана, и понимаешь это – брови сердито сдвинуты, а в глазах пляшет и клубится мрак.
Я не знаю, как обойти этот подвох и не попасться, как бабочка в паутину, и не дергаться в отчаянии и не биться, трепеща крыльями в ужасе.
Не разрушить нашу дружбу.
Я, опустив глаза, как примерная девочка, говорю:
– Ну, иногда.
– А точнее?! – требовательно спрашивает Алан, и затаенная опасность звенит в его голосе, тоне, интонациях, как тетива натянутого лука.
– Что это за допрос?! – возмущаюсь я, вставая.– Если бы я не могла путешествовать по мирам, мы бы никогда не встретились!
– А это – правда,– соглашается он, и печально размышляет,– но ты, я надеюсь, понимаешь, как опасны эти путешествия.
– Пойми одну вещь, Алан,– медленно объясняю я ему,– вопрос не в том, что это опасно, а в том, что я не могу не делать этого, также как не могу не рисовать! Это ничем несравнимое счастье видеть, как оживают твои мечты! Как ты воплощаешь их в мирах!
– И мой мир…твоя мечта?! – выговаривает Алан с изумлением и отчаянием, и мне даже чудится доля отвращения в его словах.
– Нет,– качаю я головой, с улыбкой,– это всего лишь отражение моего сна… Но ведь есть и другие миры. Восхитительные и чарующие,– шепчу я мечтательно.
– Ага. Еще б тебя там не убили,– добавляет Алан сердито, плюхаясь на диван рядом со мной.
– Тебе то какая разница! – восклицаю я обиженно,– я самостоятельная девушка, что хочу, то и делаю! И буду делать! – и я гордо покинула комнату, так и не дождавшись ответа.
Он выходит в коридор и стоит рядом со мной несколько минут, а затем тихо, тоскливо шепчет:
– Ты права, я… действительно не должен, не имею права…
– Нет,– пылко перебиваю я его,– это я не права! – и отважно смотрю в его лицо, ожидая увидеть там – презрение, боль, ненависть. Маску тьмы. – Ты – мой… – тут в голове возникает образ, исполненный очарования и романтики и от него мои колени буквально плавятся, а душу заполняет нежность, и я на секунду запинаюсь. Я – в его объятиях, в его сильных и страстных руках. Стоп, стоп, стоп! Я быстро исправляюсь,– друг,– и его глаза гаснут.
Отчего? Он же не любит меня.
Нет, любит!
И торопливо добавляю:
– И вообще не волнуйся, я поостерегусь в своих хождениях по мирам.
– Ладно,– отрывисто бросает он.
Видимо, не у одной меня испорчено настроение
Я быстро ухожу от темы:
– Ты собрался? – лишь бы не видеть его таким!
– Да, – отвечает он без малейшего оттенка эмоций.
Я передергиваю плечами. Мне такой Алан не нравится.
– Тогда пошли! – преувеличено бодро предлагаю я, и мы покидаем этот страшный мир черного солнца.
Дивный голос певицы парил надо мною, заставив проснуться и разомкнуть глаза. Он звенел переливами, как ручеёк, как капель, и кричал, разрываясь от боли на всхлипы, звуки, и слова.
Песня опустилась на мою голову, как колпак палача, лишая сладостного сна.
Я нашарила мобильник на тумбочке, и вырубила его, проваливаясь в блаженное забытье.
Алан покрывал поцелуями мое лицо, каждый сантиметр кожи, обнимал меня крепко-крепко и одновременно нежно. Я обхватила его руками за шею, и положила голову на плечо, не отводя от него сияющих глаз.
Внезапно он прекратил свою противозаконную деятельность, и принялся трясти меня за плечи. Я закричала и вырвалась из его объятий.
И открыла глаза.
– Мери, ты, похоже, проспала,– сказал Алан.
Я вскочила.
До лекции десять минут!
О, Боже!
Метнулась к стулу, одежду в охапку, бегом, молнией заскочила в ванную. Зубы чистила чуть не сдирая кожу с десен, напялила кофту наизнанку, пришлось переодевать в спешке, в смятении.
Выбежала в коридор.
Крикнула:
– Ты готов?
Он немедленно вышел из комнаты, быстрым шагом, поправляя рубашку моего брата, которую я дала ему, чтобы он не шокировал окружающих странным костюмом.
– Идем?
Я натягивала сапоги. Он накинул куртку и ждал меня, слегка изогнув губы в улыбке.
Я схватила его за руку и шагнула …
Мы вышли в небольшом парке рядом с моим корпусом. Вылезли из кустов, ломая ветки с оглушительным треском, похожим на пистолетные выстрелы.
– Настоящее, все настоящее, – удивленно произнес Алан, проводя по коре дерева рукой и касаясь нежных листочков.
Затем он перевел взгляд на меня и недовольно заявил.
– Мери, обязательно надо было сюда попасть! Ты б еще в подвал переход настроила,– и криво ухмыльнулся.
Я открыла рот, чтобы высказать все, что думаю о его «глубинной» догадливости, запнулась о корень дерева, и упала лицом вперед, в полете клацнув зубами и чуть не откусив себе язык.
Внезапно меня схватили за плечо.
– Я нарушил твое страстное свидание с матерью-землей,– пошутил Алан, ставя меня на ноги.
– Вообще-то я тебя не…– я поняла, как глупо звучит то, что я собиралась сказать и торопливо прервалась.
Алан изогнул бровь, безмолвно вопрошая.
Я ответила взглядом, который можно было бы охарактеризовать одной емкой фразой: «Сейчас, как врежу!»
Отвернулась и понеслась к моему любимому корпусу.
Алан нагнал меня и тяжело вздыхая, признался:
– Прости меня, ты так смешно выглядела, и я не удержался…– и умоляюще посмотрел на меня.
Я сделала гордый и неприступный вид холодный северной красавицы, и официозно произнесла:
– Извинения приняты.
– А теперь ты мстишь,– пожаловался он то ли сам себе вслух, то ли мне, стараясь добиться прощения.
– Ага, жутко злобная, монстрам подобная героиня, – охарактеризовала я себя, и добавила,– но ты можешь не боятся меня, когда я сплю, если не разбудить,– добавила я с коварной улыбкой.
Я имела в виду героиню картин. А жизнь – одна большая картина, полотно. Ведь создатель – это все что он рисует. Все – каждый листик, светлый лучик, дрожащий паутинкой на полу или стене, каждая крупица нарисованного, каждый штрих, мазок, даже ошибочный. Все! Части его души во всех творениях – горят, пылают, взмывают ввысь в бессильной жажде стать, ожить в картинах. Это – единственное, что есть во мне настоящего, что я люблю в себе, то, кем я хочу быть, стать, остаться. А иначе меня не будет. Будет лишь туманный призрак. Меня.
