Текст книги "Бредущая по мирам (СИ)"

Автор книги: Елена Евдокименок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Почему жизнь человека так хрупка?

Почему, врагу нужно всего чуть-чуть постараться, подстроить ход событий и мы не увидим его больше никогда на этой земле.

Ада почувствовала, что что-то не так. Магическое поле изменилось. Она вышла из кабинета Колиты и поспешила вниз.

Нечто инородное вторглось в ее владения. Она шла на зов колдовства.

Выгнав всех стражников из коридоров подземелья, она открыла потайной ход и там увидела ящик.

От него струилась темная энергия.

«Кто принес его сюда?» – недоумевала она. Лишь королевская семья знала о потайном ходе.

Ада нахмурилась. Надо поскорее короноваться.

Она напряглась ментально, перенося ящик туда, откуда его принесли. Светлая дымка окутала его, и он растворился в воздухе.

Она довольно улыбалась. Тем, кто посмел покуситься на нее, не поздоровится.

Затем она вернулась в кабинет, и начала работать над усилением охраны, как колдовской, так и обычной.

– Привет, папочка,– улыбнулась Ада отцу.

Она как раз примеряла корону и разгребала бумаги в кабинете Колиты.

– Думаю, мы найдем общий язык, доча,– ответил ей Лемпан.

– Чего ты хочешь? – поинтересовалась Ада.

Он печально улыбнулся:

– Уважения, свободы,– и выдохнул страстно,– власти!

– Чтобы тебя уважали, нужно либо, чтобы тебя боялись, либо тебя любили,– сказала Ада,– бояться тебя не будут, а любить…– она пренебрежительно взглянула на него и так и не закончила фразу.

В воздухе повисло не сказанное: «не за что!»

– А ведь, знаешь,– доверительно сообщил ей отец,– я тогда любил ее. Твою мать. Да, безумно. Мне она казалась небесным созданием.

«А оказалась сатаной» – закончил он фразу мысленно.

Ада лишь хмыкнула.

– Ладно, вместе мы сильнее. Ты же хочешь избавиться от Колиты. Навсегда? – шепнула она Лемпану.

Тот кивнул радостно.

– Следи, чтобы она не появилась. Да, и еще,– добавила Ада,– помоги мне зачаровать дворец.

Глава двадцать шестая. Лес Проклятых

Наконец мы устроили стоянку.

Все очень утомились и, поэтому быстренько перекусили вяленым мясом и хлебом, и легли спать.

Но я, несмотря на усталость, не могла уснуть.

Я лежала и смотрела в черное, печальное небо. Я не знала, с чего начнется завтра и, что мне ждать от следующих дней.

Выживу ли я?

Неизвестно.

А Алан?

Мне стало так больно, как будто мое сердце облили бензином и подожгли.

Я должна…

Нет, нет, нет, не смей даже думать об этом!

Я должна сказать ему.

Я медленно встала и взглянула на Ферлана. Тот спал.

Как все хорошо складывается.

Холодок вспыхнул в груди и погас. И опять, и опять. Словно озон.

Я пошла к его темной фигуре на снегу. Каждый шаг был пыткой. Я, которая не боялась сражаться и мучиться в тренировках, тряслась, как последний трус. Ноги, будто накачали студнем и ошпарили кипятком. Душу тыкали иглами.

Но я шла. К цели.

– Алан,– я присела подле него, шепча,– ты не спишь?

– Нет, а что? – он повернулся ко мне и посмотрел на меня.

Странный это был взгляд.

Я не могла нечего сказать. Как будто мой рот заклеили скотчем или запечатали магией.

Я опустила голову и вздохнула. Затем взглянула в его лицо, сжав зубы.

– Я хочу тебе сказать,– начала я,– что ты… был…ты – мой лучший друг.

Я смотрела в снег.

Такой красивый. Мерцающий во тьме. Серые тени скользят по нему, сплетая невиданные узоры. Тусклый свет луны, изменяет все… Гасит все краски. Это закон бытия – жизнь гасит мечты. Я знала, всегда знала, что он тот, чей образ я хранила в сердце, тот единственный кого я смогу любить.

Я зажмурилась, чтобы не зарыдать и продолжила надломленным голосом, боясь взглянуть на него:

– Лучшим другом, но если ты не ответишь мне… то забудь, все забудь, что я говорила тебе,– я глотала слова, запинаясь и в глубине моих глаз, за их дымящейся тьмою притаились непрошеные слезы:

– Я…не…знаю…как… я…раньше жила без тебя,– я выдохнула конец фразы, и решилась из-под ресниц бросить на него взгляд.

Он молчал и выглядел таким удивленным, как будто муза ангелов сошла с неба и поцеловала его. Или синица слетела к нему в руку и сообщила о тайнах мирозданья.

Я встала, ошарашенная его поведеньем, чувствуя сопротивленье всего тела, и сорвалась с места. Я бежала сквозь мглу.

Я неслась сквозь чернильную темноту и мраком дышала моя сущность. Я не имела права верить в то, что я достойна любви. И лучше так, чем быть однажды преданной и растоптанной в прах и использованной…

Лучше так.

Наверное, он бежал за мной, но я не слышала.

Я вся сплеталась в конвульсиях. Страшные, нерасторжимые с сердцем моей души. Казалось, боль вытекала по капле медленно и неудержимо, но с каждой секундой она возрастала и сколько бы ты ее не выпускала, она все равно оставалась в тебе.

Я опустила горячее лицо в снег.

Он таял, орошая его.

Любить нельзя. Нет. Нет. Нет. Вот тебе кодекс жизни и соблюдай его. Если хочешь быть счастливой хотя бы наполовину, и сохранить себя.

Он мерзавец, урод и негодяй и еще много нецензурных ругательств, которых я не знаю, кроме тех, каким меня нечаянно научили, но они столь отвратительны, сколь душа человека, создавшего их, и я лучше бы вышибла себе зубы, чем произнесла хоть одно.

Я хотела рыдать, но не могла.

Что-то сломалось во мне. Вера в себя. В свою грезу.

Любовь – исчадие ада. Дьявол придумал ее, чтобы истязать грешников. Изощренная пытка унижения и разрыва мечты и действительности.

Я смотрела в небо.

Я хотела исчезнуть с этой земли.

Зачем нужна любовь? Стержень души. Любовь к своей семье и любовь к чужому человеку, которого хорошо, если ты знаешь хотя бы миг.

Он спас меня, только потому что он добр, как сказала Эрит.

Не стоит думать ни о чем…

Просто живи. Просто дыши.

Вдох, выдох – узел жизни. В мире зла и порока и справедливости разве может жить, что-то прекрасное, хрупкое…

Чарующая белая лилия, нежные лепестки. Пыльца облаков. Лучи света. Кружева белизны.

Разрушим. Развалим. Сомнем. Как в революцию семнадцатого года. А если кого-то убьем, или исковеркаем чью-то душу, то плевать.

Все ложь. Вот его душа.

Если бы мне дали холст и попросили нарисовать, то, что я испытываю, я бы просто вылила черную краску безобразными потеками.

Внезапно я услышала чье-то движение. Кто-то шел через лес и ветки ломались у него под ногами с отчетливым громким треском.

Я быстро села и начала пятиться в тень.

Возвращаться я к ним не собиралась.

Пусть у меня не было ничего, кроме одежды и кинжала за поясом, и я могла замерзнуть, умереть от голода и так далее, но возвращаться я не собиралась.

Еще чего не хватало!

Я физически не могла это сделать.

Я проворно поползла сквозь лес. Снег налипал на мои колени, набивался в сапоги, и начал таять.

В общем, комфорт высшей марки, как сказал бы Алан.

Но он не скажет, потому что его не существует. Для меня.

Странная связь предметов, есть ли то, чего нет для нас? А то, что много значит для нас, и его не существует для других, есть ли это или нет?

Все есть, и всего нет одновременно.

И я чуть не проломила голову в темноте о сосну.

Вот вам и философия!

Я судорожно вскрикнула и вслед за этим запоздало поняла, что этим выдаю себя.

Я заползла в кусты, вся дрожа. У меня был лишь кинжал, кулаки и зубы, и ярость рассыпающая брызгами сжигающую боль. Вот и все оружие.

Я даже была рада выместить на ком-то свою злобу.

Вот до чего я докатилась!

В общем, буду жить назло ему!

Тень дрожала на снегу. Луна тускло мерцала меж облаков. Как грязная монета. Кто-то подходил все ближе и ближе. Трещали, ломаясь ветки.

Мертвые шаги. Черная фигура.

Я отвернулась от этого силуэта, и поползла сквозь густой ельник, прорываясь с боем сквозь колючие ветки.

Лучше уйти до срока.

А вдруг это бандит.

Я представила себе разбойника, и чуть не взвыла. Стреляющего прямо в меня… Неумолимого, жестокого преступника.

Кривая ухмылка, длинная борода, уродливая морда.

Затем он забирает все ценные вещи и оставляет меня умирать в снегу.

Сразу прибавилось скорости от такой картинки!

Я выскочила с другой стороны, потирая расцарапанное лицо, и понеслась на полной скорости сквозь лес, лавируя между деревьями.

Я мчалась сквозь лес и первобытный, необоримый ужас дышал во мне, наступал на пятки, несясь за мной. Он был во мне, он был мною, и я не знала, где грань между мною и дымящимся страхом.

Вдруг я налетела на кого-то. Он раскинул руки, обнимая меня. Во мгле не было видно лица.

Я заорала.

– Боже мой, Мери, ты, что приняла меня за снежного человека,– бодро вопросил Алан,– за Колиту или за конницу Ады?

Он выпустил меня из своих объятий.

Я стояла и смотрела на него.

Пусть там погоня.… Пусть там враги… Пусть там безжалостная смерть...

Пусть.

Увидеть его – за это можно и умереть…

Я стиснула руки, так, что ногти впились в ладони и кости врезались в кожу.

– Чего ты хочешь? – чужим голосом – хриплым и тонким, но неожиданно сильным и безразличным спросила я его.

– Я…я не сказал тебе, что ты, ты очень много значишь для меня…– Алан выталкивал слова, словно тяжелые камни выбрасывал из воды,и внезапно выпалил.– Я люблю тебя, я обожаю тебя, Мери,– он взял мою руку и трепетно прикоснулся к ней губами.

Куда испарилась его веселость?

Я шагнула вперед и без малейших колебаний обняла его за шею.

Он положил руки мне на талию, и нежно прижал к себе.

Множество ярких, как цветы, и столь же легких бабочек сорвалось с зеленого луга и полетело прямо в небо. Они сверкали, будто монетки на ткани, и их крылышки тихонько шелестели. Они взлетали все выше и выше к чарующе-далеким звездам…

В моей фантазии.

Алан повалил меня на землю и свалился сверху.

– Что случилось?! Как ты себя ведешь?!!!!– собиралась завопить я, активно пихаясь, но он предусмотрительно зажал мне рот и раздался лишь тихий писк.

– Тут нечто есть. Оно слышит нас,– он скатился с меня. Я чуть не дала ему пинка в награду,– надо срочно валить.

Боже, о чем я подумала!

Что он… Думаю, что вы догадались.

И тут я услышала.

Тьма стала гуще, в ней перемешались самые разные краски – начиная от серебристо-серого, расплавленного цвета металла, затем темный, угольно-черный и, наконец, фиолетовый.

Эта тьма скрывала что-то.

Я чувствовала опасность. Она дрожала на кончиках пальцев, звенела комариным писком в голове.

Я сжала зубы, чтобы не закричать.

И почувствовала вкус крови, прикусив язык.

Не думай об этом, не думай…

Пальцы Алана сомкнулись на моем запястье. Крепко. Он вскочил на ноги и поволок меня за собой.

Странно, но я знала, что с ним я в безопасности, словно я дома за дверью с десятью замками и засовами, и не важно, что стояло пред нами.

– Мери, как медленно ты тащишься,– он дернул меня за руку, едва не выдернув ее из плечевого сустава.

Мы рванули прочь из этого места.

Движение – симфония жизни.

Мысли бились в моей голове, в такт бешеным ударам сердца

Что – то парило позади нас, хлопая невидимыми крыльями.

Мы сворачивали, петляя меж деревьев.

– Нельзя привести его к нам,– выдохнул Алан, когда мы сидели в овраге, прижавшись друг к другу,– на стоянку.

Я кивнула. У меня не было сил, чтобы говорить. Эта ночь выдалась воистину долгой.

Но я разомкнула губы, ибо я не знала, чем она закончиться, выживем или нет:

– Я никогда так не любила никого, как тебя,– прошептала я ему в ухо,– никогда и никого. И не полюблю… Ты – единственный…– выдохнула я.

Он повернулся ко мне. В темноте его лицо было едва видно

– Мери, Мери, ты…– он даже не мог найти слов от волнения, и вместо этого поцеловал меня.

Это было пылающим фейерверком эмоций и красок. Небо цвело над нами в россыпи звезд, ветер играл с моими волосами, также как его пальцы нежно перебирающие их. Снег лучился теплом, улыбаясь нам. Прежняя я сгорела в этом поцелуе, родилась новая девушка. Та девушка, которая знала, что значит любовь... Та девушка, которая была счастлива впервые за много лет.

Все изменилось в одно мгновенье.

Все стало другим. Ад превратился в рай

Оторвавшись от моих губ, он попросил:

– Пообещай беречь себя. И остаться живой, что бы ни случилось!

Я кивнула.

Молчаливое согласие ничего не значит. Или нет?

– Давай подождем, пока все не утихнет, пока он не исчезнет.

– Хорошо,– ответила я, растягиваясь на снегу.

Я так устала!

Он лег рядом со мной.

Его лицо светилось в лунном свете, который сглаживал резкие черты. Оно казалось размытым и невыразимо прекрасным, словно сквозь него просвечивала его душа.

Он медленно придвинулся ко мне и обнял меня.

В моем сознании зазвучала Toccata.

Мягкие переливы мелодий. Бесконечное стремление, владеющее тобой. Иногда необходимо отгородиться от всего. Забыть все тревоги и волненья.

Я положила голову на его плечо.

– Спи,– шепнул он.– Слишком опасно, чтобы идти назад.

Я улыбнулась ему.

И засыпая, я мысленно рисовала его. Высокий лоб, густые брови, глаза в которых горела нежность, мягкие, алые губы, густые ресницы, выбившиеся пряди светлых волос из-под шапки, мужественный подбородок.

– Я хочу, чтобы ты мне приснился,– сказала я ему, проваливаясь в сон.

Он улыбнулся мне в ответ и прошептал:

– Обещаю тебе присниться.

Легкие, карандашные штрихи, похожие на крылья белой птицы в небе, изгибы линий, а сверху осторожными мазками накладывается краска...

Вскоре он меня растолкал.

Не слишком романтичное пробуждение.

– Вставай,– сказал он тихо,– мы слишком долго медлили.

– Всего-то полчаса прошло,– сонно пробормотала я, поднимаясь.

– Что-то не то, твориться,– ответил Алан,– я чувствую это.

Ни шепота ветра бредущего по земле, ни пения или щебетания птиц, ни жужжания насекомых, ни шуршания мелких зверьков. Ничего. Лес будто умер.

Все попрятались, заползли в норки и слились с землей, стали ею. Мы одни.

Я чувствовала движение чего-то невидимого, невесомого. Тени слоились в сумраке.

– Черт,– выругалась я сдавленно и яростно,– мы не предупредили Ферлана.

– Еще успеем,– Алан уже стоял на ногах. Я вскочила одним движением.

– Но ты молодец. Я бы не заметила этого,– добавила я и с невыразимой тоской подумала: «А что если его уже убили?»

Мы в тишине шли по просыпающемуся лесу. Розовое марево робко зажигалось за горизонтом. Ветер пах холодом и инеем. Деревья с белыми ветками – руками окружали нас.

Может быть, то страшное чудовище лишь привиделось мне?

Ведь человек не в силах отличить правду от лжи, ибо граница меж ними так тонка и хрупка, как полупрозрачный наст.

В моем уме мелькнула мысль похожая на молнию.

Не приснилось ли мне вчерашнее счастье?

Я скользнула незаинтересованным взглядом по Алану.

Он вроде бы совершенно не обращал на меня внимания. Зорко смотрел по сторонам, просчитывая пути к бегству, иногда замирал среди деревьев, останавливая меня. И мы сливались с тенями широких стволов и падали в снег.

Может, я все же для него ничего не значу? Разве я стою того, чтобы меня любить?

Даже самый ужасный человек в мире стоит того, чтобы его любили.

Любовь подкралась неслышно...

В моей голове вспыхнула сияющая картина.

Мы и за нашими спинами ангельская муза любви, а за ней восходит огромное золотистое солнце, ослепляя зрителя своим блеском.

Наши руки связаны, спаянны, и не разорвать этих уз.

Навеки!

Пусть гремит молитва любви в наших сердцах!!!

Алан вытянул руку и остановил меня.

– Сиди здесь,– велел он.

Сквозь паутину ветвей я видела нашу стоянку. Тускло мерцали гаснущие угли костра, спал, завернувшийся в одеяло Ферлан, наши места и валяющиеся рюкзаки были уже занесены снегом.

Алан пригнувшись, двигаясь перебежками начал пробираться вперед.

Думал я останусь здесь?

Вигвам – индейская хижина!

Я вытащила кинжал из сапога и поползла за ним, хоронясь в сияющей, пушистой белизне.

Конечно же, здесь могла быть ловушка.

Когда он разбудил Ферлана, тот сел и протер глаза.

– А где вы шлялись? – спросил Ферлан, протирая глаза.– Я ночью просыпался, а вас не было.

Я вылезла из морозных объятий, а Алан сделал грозный вид и начал говорить трубным басом:

– Мы всю ночь сражались с тем, кому нет названья... – я тихонько захихикала.

– Со сном значит,– Ферлан зевнул,– и как вы дожили до рассвета в пылу любви?

По лицу Алана можно было сказать, что он готов загрызть Ферлана за последнюю фразу.

– Перестаньте оба,– я встала между ними, предупреждая катастрофу.

– Как ты смеешь оскорблять ее! – прошипел Алан и пошел откапывать рюкзак.

Странно, что он так взъярился.

Может быть...

Нет, нет, нет, не смей терять голову!

И я принялась готовить завтрак, пытаясь не думать об Алане и не просверливать глазами его затылок, но мысли мои уже были заполнены мечтой.

Внезапно Ферлан замер, так и не донеся ложку до рта. Он выронил ее.

Я смотрела, как ложка кувыркается в воздухе и падает. Казалось, что это мгновение тянулось сквозь вечность. Что ему нет ни конца, ни начала.

– Уходите! – выкрикнул Ферлан.– Это здесь.

Ужас без лица и без названья. Тьма, глубиною в жизнь.

– Шагни… шагни в пропасть…– шептали голоса в моей голове.

Их свистящие ноты распиливали меня.

Вдруг все изменилось.

Я увидела стеклянную дверь.

За ней распускались огромные, сияющие цветы, ворковали белоснежные голуби, порхали сотни светлых и нежных, как пыль, мотыльков.

А вдали был дом.

Почему-то я знала, что это мой дом. Именно мой. Выстроенный, выстраданный мною. Именно я расписала его окна и ставни. Плыли серебристые лебеди сквозь синеющую ночь. Их грациозные шеи были горделиво изогнуты, а глаза блестели золотистыми монетками.

Легкий дымок поднимался, клубясь, из черной трубы.

Шелестящий шепот опять прикоснулся к моему сознанию:

– Только шаг…

Я вздрогнула.

Мама вышла из дома и замахала мне, улыбаясь.

Брат подошел и встал совсем рядом, но словно за стеклом. Он звал меня, но я не могла услышать.

За ним бежал Ангел. Хитрющая улыбка застыла на его кошачьей физиономии.

Из-за двери выскользнул Алан. Ветер трепал его русые волосы. Он так улыбался. Нежно, искренне, весело. Я уже почти слышала его новые шутки. Услышу. Если шагну.

Папа выглядывал из-за деревьев и манил меня за собой.

Его мудрые глаза звали меня. На висках были маленькие лысинки. Волосы коротко подстрижены. Он был высок и широкоплеч. На нем были начищенные ботинки, красная майка и поношенные джинсы.

– Ежик,– прошептала я и попыталась не идти.

Душа отчаянно рвалась туда.

Все барьеры рухнули.

И тут я заметила, что он машет мне правой рукой, а не левой.

Он был левшой.

И я поняла, что это иллюзия. Ибо такого идеального, приторного мира не существует! Иллюзия… Словно побрякушки – позолоченные и украшенные стразами в сравнении с истинным брильянтом – блистающим и ограненным рукой мастера.

Я зажмурилась, отвернулась и пошла назад.

Мне казалось, что я предаю.

Маму, папу, Алана, даже кота.

И себя. Все свои прекрасные виденья. Все, что было выдумано мною. Что было сердцем моей души.

– Мери! – Алан стиснул меня в объятиях и повлек прочь.– Где ты пропадала?!

– А что ты не видел чарующих грез? – спросила я.

– Видел. А на кой черт они мне нужны?

Я пожала плечами.

– У меня есть все, что мне нужно,– мы уже выбирались с поляны в весьма быстром темпе,– ты, бабушка, сестра, новый мир.

– Но твоя родина – неужели тебе не предлагали спасти ее? – я заглянула в его лицо.

Оно стремительно мрачнело.

– Очень редко можно вернуть то, что потеряешь,– прошептал он убийственно-печальным голосом,– я знаю, что этой стране, погибшей пятьсот лет назад нет возврата.

Я вздохнула.

– Я так сочувствую тебе,– что я еще могла сказать? – Меня ты не потеряешь. Клянусь.

Он улыбнулся и нежно поцеловал меня в лоб. И это касание, наполненное любовью, было лучше всяких слов.

И мы продолжили путь.

Но, чем дальше мы шли, тем больше мы плутали.

Казалось, что из этого леса нет выхода.

Одни деревья сменялись другими, а серебрящиеся снега все время проплывали мимо, и появлялись вновь.

– Когда же это все кончиться,– простонала я и выругалась мысленно:

«Хватит скулить!»

– Скоро остановимся,– сообщил Алан, придерживая ветку у моего лица, пока я пролезала мимо деревьев.

– Не слушай меня,– улыбнулась я,– нужно убраться как можно дальше от этого чудища.

Он кивнул.

Мы остановились, когда звезды – одинокие слезинки засветились на затягивающемся мглою небе.

Ветер ошалелым котом носился среди деревьев. Его порывы заставляли меня трястись от холода, щедрые пригоршни снежных хлопьев летели в лицо.

Я присела прямо на снег, отдыхая.

Алан принес хворост и бросил его на землю с глухим стуком. Это напомнило мне одну сцену из детства.

Дрова. Костер. Вечер.

Тогда я была ребенком.

Мы ходили с Ежиком на рыбалку. Мне было лет одиннадцать. Путь до озера был не близок, но и не особо далек. Километра два. Я гордо несла удочки. Мы проходили подлесок и поле. Ежик рыбачил у самой воды. Я иногда участвовала в этом занятии, но чаще всего мне не хватало терпения. Я садилась на траву и наблюдала ту жизнь, что текла вокруг меня. И зарисовывала ее на бумаге, если приходило то истинное настроение – настроение художника. Оно было сродни чувствам поэта – музыка в сердце и трепет в пальцах.

Так мягко стрекотали кузнечики в траве, переговариваясь, так тихо и нежно пели птицы, так гладка и ясна была гладь воды, так мягки и пушисты облака, клубящиеся надо мной.

Когда я уставала от этого, я приносила сухие ветки из подлеска и пыталась разжечь костер.

У меня часто не получалось.

Так трудно разжечь огонь, но иногда он горит вечно…

Пламя плясало и искрилось, дрожали алые капли углей, вспыхивая в золе, лучились золотом лепестки огня, переходя в красные гроздья.

Но огонь гас, и мне приходилось нестись за дровами во всю прыть…

Когда я возвращалась – я находила лишь пепел…

Может, лучше не возвращаться, что-то потеряв, но тогда ничего не будешь ценить. Ибо лишь теряя, узнаешь подлинную цену.

Только не потеряй себя саму… Или тех, кого любишь. Ибо они лучшая часть тебя.

– О чем ты думаешь? – серьезно и ласково спросил Алан.

Я подняла глаза, горящие от непролитых слез, сглотнула и попыталась загнать боль дальше, дальше, сделать ее глуше, глуше, тише…

Кровавые кометы смерти… Мир, рушиться неостановимо, непоправимо, твой мир…

Ты стоишь на подоконнике. Внизу бьется мрак.

Только один шаг меж жизнью и смертью. Только один шаг. Но нет возврата. Никогда нет возврата назад.

«Думай о другом… Думай о другом… Думай о другом…» – звучало в ушах.

– Ты собираешься мне рассказывать или нет? – обиженно спросил Алан.

Я передернула плечами, не показав своего истинного состояния:

– Да так,– по сути, я не соврала, всего лишь утаила правду.

– Не уходи,– попросил он жалобно, и на его лицо легла тень страха. Из-за этого оно показалось мне детским и беспомощным: его глаза в темноте отсвечивали болотным светом, игрой оттенков напоминающим амазонит, и в них была наивность и неверие, также как и в мягком овале лица, но в то же время… Мужество в жестком рисунке скул, отблеск стали в зрачках.

Алан боится?

Я удивилась.

В глубине души часть меня все никак не могла поверить, что он, что кто-то, парень, может любить. Меня?

Я отвела взгляд и уставилась в землю.

– Когда-нибудь,– прошептала я.– Пойми: я не хочу возвращаться назад…– и я содрогнулась от воспоминаний, тех воспоминаний, которые необходимо забыть, чтобы идти дальше.

Самые черные дни…

– Тогда не нужно,– сказал он, словно извиняясь.

– Не обижайся,– попросила я его.

– Никогда,– столько чувств было вложено в одно простое слово… В его глазах трепетала робкая нежность, и я видела в них отражение своего лица, но в то же время он сказал так решительно.

Это все правда?

Я не могла поверить, что все, абсолютно все, о чем я мечтала годами, внезапно, в одно мгновение обернется правдой! Что он придет ко мне! Ведь я даже сомневалась, что он может существовать…

Мой герой.

– Алан, Алан,– я звала его испугано, словно маленькая девочка.

Маленькая, потерявшаяся девочка под дождем. Вкус слез на щеках. Горький и едкий. Сдавленная клятва больше никогда не желать несбыточного. приключения.

Но дух авантюры – словно запах старинных страниц тайных дневников, лиц глядящих с древних портретов, и также картин, воплотивших в себе трагедию, – сладкий и запретный горит во мне.

Та девочка жива во мне, также как и та, что дралась насмерть, теряя в пылу ярости свой разум. И друг становился врагом.

Я медленно иду меж деревьев навстречу легкому проблеску заката – алеющему росчерку меж небом и землей.

Я иду и думаю о чем угодно, но только не о том, что я одна в лесу, ночью, без защиты и оружия. В чужом враждебном мире.

Темнота опасная, обволакивающая – нож у горла.

Злое… Злое… Злое!!!!! Место.Ветер шелестит ветвями деревьев. Нарастает невидимый шум. Я гашу не вырвавшийся крик.

Между деревьев стоит крохотная девочка.

Девочка в лесу?

У меня галлюцинации.

Ее лицо сокрыто тьмой. Волосы колышутся спутанной серой массой. Она стоит меж двух высоких сосен.

Миг – и все необратимо меняется.

Вместо поляны – мой дворик с трех сторон окруженный домами. Вместо – наибелейшего снега слякоть. Вместо светлого неба – сумрак белых ночей Петербурга, среброкрылого города-лебедя.

Обрадовавшись, я побежала к подъезду.

Предчувствие дома – тепло в груди.

Я быстро достала ключ от домофона и собиралась уже открыть дверь, как…

…запах гари. Едкий, мерзкий, темный.

Я задираю голову.

Страх, словно колючая проволока в сердце.

Клубы дыма несутся из моего окна. Из моего окна. Веселенькие шторы в цветочек пылают, пожираемые алчным пламенем.

Ад. Ад везде.

Я бросаюсь к двери и быстро тыкаю ключом в домофон.

Дверь не открывается!

Я бью ее ногой. Яростно!

Я пытаюсь использовать свой дар, но у меня ничего не выходит.

Я приказываю себе успокоиться.

Я тру ключ о рубашку. Дверь покоряется мне!

Я врываюсь в подъезд и метеором взлетаю по лестнице. Я бегу к своей квартире.

Ковыряюсь ключом в замке, руки мои так трясутся, что с первого раза я не могу попасть в замок.

Я сдавленно чертыхаюсь.

Дрожь обжигающего ужаса бежит от пальцев все выше и выше и выше.

Ни с чем несравнимая боль!

Мне хочется упасть на землю и рыдать и выть страшно, как зверю, попавшему в капкан, когда зубцы смыкаются на живой плоти и раскаленные жилы рвутся от боли.

Я открываю дверь и бросаюсь вперед.

Меня может остановить лишь собственная смерть!

Я ищу маму…

Я люблю, люблю, люблю ее!!!

Пусть лучше я сто тысяч миллионов раз буду умирать медленно и страшно!

О, Господи, я грешила, но я всегда хотела, да хотела! Быть лучше, и никому не вредила… я никому не делала зла!

Ты должен…

Огонь пылающим ядом пронзает мое тело, по венам бежит магма, на коже горит лава…

Я задыхаюсь.

В горле поселились сотни шершней, они жалят и кусают без перерыва.

А сердце! Лучше не говорить об этом!

Я хочу упасть замертво немедленно, сейчас!

Я не верю ни в бога, ни в черта!

Бог меня предал, когда допустил это!

Я вижу маму.

Между нами стена алого, бушующего пламени.

Я не думаю ни секунды.

Я накрываю курткой голову и бросаюсь прямо в пламя. Жар обжигает своим раскаленным дыханием каждую клеточку моего тела свозь одежду.

Оно выжигает меня прежнюю, оно убивает девушку, верящую в счастье…

Я обнимаю маму.

Она едва держится на ногах.

На лице ее и на руках полосы из сажи и ожогов. Одежда местами сгорела.

Меня рубят, кромсают, режут и пытают всеми мыслимыми и немыслимыми, возможными и невозможными способами.

Мама падает к моим ногам.

Я прижимаю руку к ее шее.

Нет…

– Нет, нет, нет! – кричу я…

Она мертва.

Я стояла на том же месте. Я вышла через арку меж деревьев на полянку.

Каждый шаг боль. Каждый.

Я должна вернуться назад.

Дара нет.

Грудь разрывает немая, тупая боль.

Хочется кататься по земле и орать во всю силу, пока не сорву голос. Как будто меня подожгли. Изнутри.

– Алан! – я заметила его.

Он во мраке на другом конце поляны. И Колита нависла над ним , втыкая в его грудь нож. А он даже не может шевельнуться…

О боже, пожалуйста, помоги мне!

«Ну, что тебе стоит!» – молю я бога, как маленькая девочка.

Я несусь через поляну.

И лечу наземь, споткнувшись.

Когда я поднимаюсь, он лежит пластом.

Он тоже…

Я теряю все, как дерево, вырванное из земли с корнем.

Я вытаскиваю из его груди кинжал.

Черный-, узорчатый, оплетенный витыми украшениями.

Я смотрю, как кровь мерцает на нем при лунном свете.

Во мне бушует стальная решимость. Взрываются горы, текут реки облаков, взвивается пыль надо мною… Ярость душит меня

Я сжимаю кинжал, похожий на черную иглу и клянусь:

– Ты заплатишь!

О, как ты заплатишь!

И тут за деревьями я вижу Колиту. Я бегу за нею, так крепко сжимая кинжал, что узоры отпечатываются на ладони. Я хочу лишь одного, хочу сердцем, хочу умом, хочу даже всей кожей и телом – убить ее!

И это пугает меня…

Такая ярая ненависть и злоба.

Но Алан – мой Алан умирает от ее рук. Его перекошенное лицо, его тело в судорогах агонии. Мне хочется биться в рыданиях или воткнуть этот проклятый кинжал в свое сердце… Но, я отомщу, милый, и лишь потом ...

Кто-то должен остановить зло!

Я поклялась…

Я мчусь сквозь лес, и ветки бьют меня по лицу. Я скольжу по льду, и едва не падаю. Мои ноги заплетаются в снегу. Я настигаю ее и кидаюсь на нее. Колита отбивается. Я луплю ее кулаками по лицу, и боль разбивает костяшки пальцев. Она заезжает мне локтем в лоб. Я втыкаю кинжал ей в бок. Она кричит так, что я удивляюсь, почему мои барабанные перепонки не лопаются.

Я втыкаю кинжал снова и снова ей в грудь. Кровь заливает мои пальцы…

Руки убийцы. Она умирает…

И какой смысл во всем этом?!

Алана не вернешь!

О, Алан, Алан! Как ты мог умереть?! Как?! И мама!

Боль подобно прибою заливает мое сердце… Боль – алая река, злая собака рвет мое тело и мозг и душу на части и пожирает их…

Я сижу на снегу.

Сколько не знаю.

Я хочу замерзнуть насмерть!

Я никогда ничего так не хотела.

Я поднимаю голову и вдруг замечаю башню. Ее темный шпиль касается звезд, вспарывает небо.

Мысль прорубает дыру во мне.

Я медленно подхожу к башне. Касаюсь ее рукой. Она словно сделана из лунного стекла.

Я даже в смерти останусь такой же. Я улыбаюсь, но это улыбка отчаяния. Я переношу ногу через порог.

Возврата нет. Нет, никогда.

Я настигну вас, мои любимые.

Я приду к тебе, Ежик.

Я поднимаюсь все выше и выше. По лестнице закрученной спиралью. Во тьме.

Я не споткнулась ни разу.

Душа моя умерла.

Я стою у края. Вокруг лужа тьмы.

Небо сияет мне, словно благословляет.

Я делаю шаг вперед.

Только вперед.

Я кричу и прыгаю вниз.

Я ненавижу этот мир!

Я ненавижу себя!

Я ненавижу все вокруг!

Воздух обжигает меня ледяными лезвиями. Земля бросается навстречу бешеной коброй.

И тут одна секунда!

Я вижу алое пятно факела! Алан!

Я визжу от счастья!

Значит все это ложь!

Он жив! Мама жива!

Только я скоро…

Я зажмуриваюсь.

Из моей спины вырастают шелковистые, белоснежные, воздушные крылья. Я парю, я лечу… Воздух сам несет меня вверх. А затем вниз.

Я медленно снижаюсь. Крылья трепещут за моей спиной и испаряются, исчезают, едва я касаюсь земли.

Алан мчится ко мне. Он хватает меня за плечи и прижимает к себе. Страстно. Яростно. Сильно. Он видел. Я чувствую, что он боится.