Текст книги "Бредущая по мирам (СИ)"
Автор книги: Елена Евдокименок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
Алан вбежал в комнату.
– Мери, что случилось? – его сумасшедшие глаза остановились, застыли на мне.
Я рывком подняла голову, и посмотрела на него, сквозь потные волосы, прилипшие ко лбу и частично закрывающие обзор.
– Где ты был?! – адреналин улегся еще не до конца и поэтому я говорила более резко, чем мне хотелось, рискуя оттолкнуть.– Нас тут чуть не убили, пока ты где-то шляешься!
Он холодно взглянул на меня. Никогда не смотрел он на меня так.
– Мери, прошло всего две минуты.
Я смахнула волосы с лица свободной рукой:
– Ладно,– мой голос казался мне чужим. Неужели я – Мери вернулась в прошлое…
Стала жестокой, сильной, отвечающей ударом на удар. Стала умершей Мери, той Мери, которая была частью Ежика, той Мери, которая была отражением его во мне, которая сотворила из него кумира и подражала ему во всем, той Мери, что умерла вместе с ним.
Я так хотела вернуться, даже сейчас, даже несмотря на эту любовь… Глупую влюбленность, в которой я погрязла, как в болоте – цветущем болоте – чарусе.
Я закрыла глаза, отдавшись воспоминаниям и выпустив того мальчишку, и слезы текли по моим щекам.
– Мери, ты что плачешь? Мери, прости меня, пожалуйста, прости,– пылко взмолился Алан, держа меня за плечи.
Я вывернулась из его объятий, не знаю почему, что-то требовало этого.
-Ты ни в чем не виноват,– с усилием произнесла я. Я не смотрела на него. Я хотела стереть слезы с лица рукавом, но костюм не впитывал влагу. У меня возникло желание броситься прочь, убежать и, чтобы он больше никогда не встретил, не увидел меня. Сдержать рыдания было чудовищно сложно.
Если бы не папа, я бы была совсем другой.
Алан тем временем связывал нападающего какими – то тряпками,
найденными здесь, скрутив из них жгуты.
– Извини, что я так сорвалась,– я бросила на него быстрый взгляд.
Он улыбался мне.
– Ой, а там Кэтис,– я махнула рукой в сторону дыры.
– Чего ж ты не сказала раньше,– он осторожно, опираясь на руки, опустился в темный провал.
Я подбежала к дыре и прыгнула вслед за ним.
Алан тотчас же накинулся на меня:
– Ну, как так можно? – выражения его лица укоряло меня без слов. Он показался мне чем-то похожим на папу – не внешностью, не манерой поведения, а чем – то внутренним, возможно заботой обо мне.
« Маша, куда ты выбегаешь»,– папа дергает меня за руку и возвращает на место. Мы переходим дорогу.
« А что? Зачем мне идти сбоку от тебя?» – его тело, закрывает меня от машин.
«Чтобы тебя не сбили, глупышка!»
Я была опять готова заплакать. Как так можно!
Алан нежно сжал мне руку, и мы пошли искать Кэтис и вскоре наткнулись на нее.
Она лежала на полу и слабо стонала. Мы одновременно бросились к ней.
– Что с тобой? – испуганно спросила я. Как я могла забыть про нее!
– Голова,– не открывая глаз, всхлипнула она жалобно.
– Сейчас все пройдет,– ободряюще и уверенно пообещал ей Алан.
Он открыл предусмотрительно взятую с собой сумку.
Позже мы сидели рядом со связанным, и он рассказывал нам о своей жизни.
Оказалось, на нападение его толкнул зверский голод. Мы угостили его своей едой. Он жевал бутерброды, держа их в связанных руках, и говорил.
– Она была такая красивая, моя Патрис, моя маленькая сестричка,– нападающий смахнул одинокую слезу,– такая добренькая. Болтушка, правда и легкомысленная чуть-чуть. Но все равно… и родители нас не любили. Она была моим единственным другом…. А теперь ничего не осталось.
– Почему? – я опустилась рядом с ним на пол,– Будет любовь.
– Здесь? – он фыркнул.– Ты начиталась слезливых сказочек, детка!
Обида ударила меня, точно кнутом. Я встала и отошла к окну.
– ОНИ раскрыли, что ИХ ПЕРВЫЙ ЗАКОН нарушен. Она ведь никому не вредила! Она просто жила! Разве это преступление? – его слова даже сами по себе были страшны, но выражение, с которым он их произнес! Тихая скорбь и невыразимый внутренний ужас. Он пытался это скрыть да не получилось.
– Что?! – выпалила я.
– Они хотели убить ее, но я не позволил и, тогда они изгнали ее и меня. А ведь это… равносильно смерти.
– Право на жизнь, так? – Алан взглянул на него со смесью презрения и сочувствия, и я не могла определить, что преобладало.– А вы ее прятали?
– Родители хотели ее выдать, но я не дал, не позволил. Я не скажу, чем я их шантажировал. Это глубоко личное.
– Зря не выдал ее,– жестко проговорил Алан.
– Ал! – Воскликнула Кэтис, гневно взирая на него.– Как ты можешь?
– А что! Если не контролировать – все сдо…
– А ты не думал,– медленно начала я,– что на ее месте могла бы оказаться твоя сестра, если бы она у тебя была или ты сам? Что бы тогда ты испытывал?
Горечь терзала меня! Неужели я в нем так ошиблась!
Алан провел рукой по лбу. Когда он взглянул на меня, его бездонные глаза были затуманены.
– Прости меня,– сказал он парню,– просто мне трудно забыть все, что мне вбивали в голову с детства.
– Так и быть,– отозвался парень, – может, вы снимете с меня веревки для разнообразия, раз уж согласились выслушать.
Алан нагнулся и, вынув нож из мешка, перерезал веревки.
Любопытство жгло меня все сильнее.
– Что за…ой,– я забылась. Опять
Понимание отразилось на лице Алана.
– Право на жизнь,– еле слышно ответила Кэтис,– это право дается лишь, когда умирает кто-нибудь в семье или тем, у кого нет родственников. Так следят, чтобы численность не превышалась и чтобы продуктов хватало на всех. А если обнаружат спрятанных детей, то их и родителей убивают или изгоняют.
– Кто вы такие, чтобы решать жить им или умереть? Господь бог? – едко спросила я, содрогнувшись от ужаса, от бездушия этого закона и людей, принявших его.
– А что мы можем сделать?– безразлично задал парень риторический вопрос. Его вид ясно говорил – ничего.
– Построить новые города, найти, изобрести какой-нибудь способ! Взбунтоваться на худой конец! – я горячилась.
– Легко говорить, – Кэтис не воспринимала меня всерьез. Она махнула рукой в мою сторону.– Я родилась, когда умер мой брат, а Алан, со смертью своего деда. И каждый раз мы видим укор в глазах своих близких. Почему умерли они, а мы за счет этого смогли родиться и жить?
– Но вы же не виноваты! – воскликнула я.
Кэтис отошла от меня, повернувшись ко мне спиной и ничего не ответив. Я метнула быстрый взгляд на парня.
Он весь был безучастие. Сидел, привалившись к стенке, погруженный в бесконечное страдание, волны которого отражались на его лице.
– Все будет хорошо,– ласково пообещала я ему.
Он посмотрел на меня, как на ненормальную.
У него был такой вид, как будто умер он, а не она.
Кому тяжелее было – мне, бившейся в сумасшедшей истерике или ему в непробудном отупении?
Я прошла через это.
Я – жива!
Но теперь той меня нет, и она никогда не вернется. Хотя такое происходит с нами каждый день. Мы меняемся.
И он не вернется тоже.
– Вот моя милая сестренка,– он едва не плакал, откинув покрывало с лица девушки.
Я подошла и присела рядом с нею.
Глаза Патрис были прикрыты. Черты чуть желтоватого, болезненного лица были удивительно гармоничны, чисты и ясны. Тонкая шея, как тростинка в вырезе рубашки. Я приложила к хрупкому, дистрофичному запястью пальцы.
Она была мертва.
– Покойся с миром,– прошептала я, укрывая ее.
Парень упал на покрывала и обнял ее, рыдая.
Такая молодая, красивая и умерла… Как несправедливо! Как папа! Мой Ежик…
Я отошла к окну и прижалась к нему, захлебываясь болью, рыданьями.
Я закусила губы, но все равно…
Я обернулась и бросилась вон.
Надеюсь, что им там хотя бы тепло.
Я услышала, как Алан бежит за мной, но Кэтис говорит ему:
– Ей нужно побыть одной.
Я так благодарна ей за это. Больше всего я хотела, чтобы этот кошмар закончился.
Мы улеглись спать. Я ворочалась с боку на бок. В моей голове стояло то мертвое, безжизненное лицо отца, так не похожее на живое… и ужас сжигал мои внутренности, и я летела в кошмар, и не было сил даже крикнуть, то личико той девушки, как ее звали? Патрис…
Я не выдержала и вскочив, вышла на воздух.
Тихие, нежные звезды, едва появившись, сразу же скрывались за спиной черных, мрачных туч.
Тихие, нежные звезды.
– Папа, я так хочу… к тебе.
Нет, нет, чтобы ты вернулся.
Не могу, не могу! Не мучай меня.
Сама себя…
– Не думай об этом,– сочувствующе произнес голос за спиной.
– О чем? Откуда ты знаешь? – я обернулась, уже зная, кого я увижу.
– Они не вернутся,– ответил Алан, вместо того, чтобы отвечать на мой вопрос.
– Откуда ты знаешь? – повторила я уже требовательнее.
– Увидев твою реакцию на его рассказ, да и то, как ты тоскуешь, было легко догадаться, что ты кого-то потеряла.
– Я не хочу об этом говорить,– мой голос звучал лживо. Больше всего на свете я желала, чтобы все это обернулось всего лишь сном. Я проснулась бы утром и побежала бы к папе, как в детстве и …
– Я тебя понимаю,– медленно выговорил он,– мне кажется … лишь после того, как ты сказала, я прочувствовал, понял его боль. Но знаешь,– добавил Алан, перестав говорить с трудом,– он мне все равно не нравится!
Я улыбнулась, забыв о своих недавних переживаниях.
– Я хочу показать тебе море, хоть оно и загажено,– я сморщила нос от его слов,– оно все равно прекрасно при закате.
– Да,– протянула я,– может, когда-нибудь ты увидишь мой мир. Он…– я не знала, какой эпитет употребить. Любого было мало.
Лицо Алана просветлело, отвечая мне без слов.
Тишина как-то неловко повисла между нами. Слишком уж тяжелы были мои мысли. Я должна была отгородиться от них.
Любой ценой.
Требовалось что-то сказать, с чего-то начать… и я спросила:
– Ты любишь картины? – это была моя самая любимая тема разговора. Я переминалась с ноги на ногу и смотрела куда угодно, но не на него.
Он взглянул на меня.
Я услышала пение ветра меж деревьев и биенье пульса звезд над головой.
Он ответил:
– Нельзя сказать, чтобы нет. Скорее да, чем нет. Но я ими редко когда интересовался.
Я села на землю и склонила голову набок:
– Я обожаю картины. В них целый мир, мир мгновенья,– прошептала я, не сводя глаз с небесной черноты.
Кажется, когда смотришь на иную картину, что взяли ленту времени и нарезали ее тонкими кусочками.
– А ты, что любишь? – спросила я его.
– Многое,– он собирался с мыслями,– фильмы, например, эту землю,– он нежно провел по ней рукой и взгляд его затуманился. Затем он улыбнулся,– понимаешь для меня еще очень важно то, что я изучаю в университете. Это мое будущее.
– А что больше всего? – я неосознанно наклонилась к нему поближе. – Точные науки. То, что сокрыто за небом. Там есть какая-то тайна в этой вышине. Тайна невозможного,– прошептал он,– хотя, конечно, мы и так шагнули за грань реального. Лишь там наше спасение, если мы успеем спастись. Но все равно мы слишком много угробили, чтобы спасти все…
Алан замолчал, словно утомившись.
– А что ты делаешь в свободное время? – я ждала ответа, затаив дыхание.
Узнавать человека, словно входить в незнакомый дом и, замерев от волнения, открывать одну дверь за другой. Дом, пронизанный тайнами. Только дальше прихожей нас не пускают. Обычно.
– Ну, а что обычно делаешь ты? – ответил он вопросом на вопрос, хитро ухмыльнувшись.
Я улыбнулась. Загадочно.
– Рисую.
Расправив крылья, лечу в бушующее море грез.
– Ты рисуешь,– удивился он.
– А что? – я выпятила нижнюю губу, обидевшись.
– Ничего,– ответил Алан,– просто у нас никто не рисует. Все делают машины. Зачем рисовать, если машина сделает все за тебя.
– Мой самый страшный кошмар…– тихо сказала я в темноту.– Неужели ты не понимаешь, что живой человек должен творить, иначе… иначе жизнь не возможна! – я почти кричала,– это будет не жизнь!
– Успокойся,– мягко сказал Алан, но в глаза его закралась боль.
– Машина не внесет душу…– я уже говорила спокойно,– это будет лишь красивая бумажка, а создатель – груда железа.
– Не знаю,– прошептал Алан,– ты разрушаешь все, во что я всегда верил. Но мне кажется, что в чем-то ты – права.
Ночью я просыпаюсь и решаю выйти из дома, сами понимаете зачем.
В коридоре меня останавливают голоса.
Я узнаю хрипловатый, сильный голос Алана и легкий, мелодичный Кэтис.
– Ты можешь не волноваться,– говорит Алан,– я выследил его.
– Ал,– Кэтис едва не плачет, задыхаясь,– ты не должен, пожалуйста! – я осторожно выглядываю, и вижу, как Кэтис цепляется за его руку и смотрит на него широко открытыми, молящими глазами.
– Ты его жалеешь? Ты жалеешь насильника? – выдыхает Алан, и добавляет,– ты знаешь, что выхода нет, ты ведь знаешь – кто он?
– Кто? – спрашивает Кэтис.
– Он – сын главы,– шепчет Алан.
– Я…я тогда,– Кэтис вся дрожит,– но они.
– Вот именно – они даже не попытались.
– Ты отомстишь? – спрашивает Кэтис,– но я…я сама не знаю! Правильно ли это? Раньше мне казалось…– голос ее срывается,– что все достойны жизни, что все…
– Я узнал, ты не последняя. Глава все спускает ему с рук. Я поймал его, когда он собирался.
– Я отомстил за тебя, Кэти, – говорит он твердо и без тени жалости к преступнику,– и я узнал, сколько их. Десять жизней, Кэти, и не все смогли убежать, как ты.
– Убил, – шепчет она.
Он кивает.
Мне становится холодно, так холодно.
– Мне жаль, что такие люди существуют,– печально говорит
Алан,– и мне жаль, что я – такой. Смог. Как гадостно мне было…. Я – убийца…
– У тебя не было выхода! – Кэтис обнимает его.– Его никогда бы не посадили, и он продолжал бы убивать и ломать жизни.
Я вся трясусь, тихонько отступая.
И в тоже время, я понимаю, что это, если вина доказана, справедливо. Это была необходимая мера, раз полиция, или что там у них вместо полиции, бездействовало. Я сама убила бы за тех, кого люблю. И умерла бы. Без единого слова и мысли. Ради тех, кого люблю...
И мне страшно, что я могу думать так.
Убийству нет оправдания.
Но если зло необходимо остановить?
Из дневника Алана: « Она так страдает… Она пытается скрыть свою боль, но она все равно пылает в ее глазах, словно пожар в запертом доме. И я ничем не могу помочь ей, кроме своей поддержки. То, что случилось с нею настолько ужасно, что мало кто когда – либо мог бы оправиться. Я должен спасти ее. У меня никого нет, кроме нее и М. и Ба, но с ней другая история…»
Глава седьмая. Мларк
Мы шли сквозь умерший лес. Деревья печально покачивались на ветру. Их сухие скелеты скрипели и шуршали. Если ты задевала хотя бы одно дерево, то другое непременно касалось его. И их вой – шуршание преследовало тебя, словно целый оркестр сидел в кустах.
Как больно мне было это все видеть.
Я не могла не плакать внутри себя. Но снаружи я была спокойна.
Это было предупреждение.
Внезапно Алан замер на месте, прислушиваясь. Его ногти впились мне в руку, которую он сжимал, а серьезные вопрошающие глаза смотрели в серую полумглу.
Я же ничего не слышала.
– Что? – тревожно спросила Кэтис.
– Мларк, – ответил Алан.
– Быстрее, – Кэтис была собрана и решительна.
Тут я его увидела.
Огромное чудище лезло сквозь заросли высохших деревьев. Его глаза, сомневаюсь, что эти огромные, жуткие фонари можно так назвать, горели злобным огнем. Мларк был громадным, утыканным иглами, как дикобраз, монстром, с длинным и заточенными когтями. Он припал к земле, облизываясь и собираясь прыгнуть. Напасть. На меня.
Я завизжала так, что морда Мларка удивленно вытянулась. Не желая ждать, когда он отойдет от шока и нападет на меня, я бросилась на пределе скорости сквозь кусты.
Прочь!
Похоже, я воссоединюсь с отцом.
Сердце бушевало, голова кружилась. Я крушила все на своем пути и слышала сзади шум.
Боже! Оно настигает меня!
Почему я не ушла с помощью дара?
Я была настолько испугана, что даже забыла о его существовании.
Алан побежал за мной, выкрикивая мое имя.
Я споткнулась об извилистый, толстый корень и полетела головой вперед.
Пред моим внутренним взором все еще стояло чудовище.
Ухмыляющееся по-звериному, парализующее меня смертоносным взглядом, готовое к броску.
И мое тело, залитое алой кровью с развороченным животом и отгрызенной головой.
Алан догнал меня.
– Мери, не психуй,– сказал он,– Кэти с ним уже разбирается.
– Оно же сожрет ее,– простонала я,– и нас в придачу.
Я вскочила на ноги, схватила его за руку и выкрикнула:
– Бежим!
Алан засмеялся, и все тревоги отступили на крохотный шажок. Он смеялся, откинув назад голову. Глаза его становились узкими, а улыбка занимала чуть ли не все лицо.
– Неужели ты думаешь, что мы пришли на прогулку безоружными?
Я смутилась.
– Нав-ер-ное,– пролепетала я.
– Ладно. Пойдем. Нужно помочь ей,– он рывком поднял меня на ноги, и мы вернулись назад.
Кэтис стояла над мертвым Мларком.
Она подбежала к нам и обняла нас обоих, заплакав.
– Я думала, что не убью его. Не убью…– она дергалась всем телом, всхлипывая, и размазывала по лицу грязными руками пыль и слезы,– я – убийца,– в ее глазах пылало отвращение к самой себе.
– Кэти, ты поступила правильно,– сказал Алан, обнимая ее.
– Да,– прошептала она.
– Иначе он бы убил тебя! – жестоко вымолвила я, рассматривая мертвое чудище. Никаких видимых повреждений на нем не было, но широкая пасть застыла в вопле, а выпученные глаза молчаливо укоряли.
Внезапно мне стало жаль его. Он был таким же живым, как я или Ангел, и этот взгляд так напоминал мне моего чудесного котика.
– Зато ты жива,– пробормотала я, отворачиваясь от них и мларка.
– Что это? – спросила я Алана позже.
– А у вас таких нет? – он как-то очень внимательно смотрел на меня, отводя ветку от моего лица.
Я вздрогнула. Он все знал. Нет. Нет. Это невозможно.
Я покачала головой, вместо ответа.
– Мери, пора сказать мне правду…
Я молчала.
– Ты ведь доверяешь мне,– четыре слова, произнесенных его мягким голосом, ударили меня прямо в сердце наотмашь!
Мы с Аланом чуть отстали от Кэтис, и она не могла слышать нас.
Я кивнула, пряча глаза.
– Ты ведь спас Ангела и я никогда не забуду этого. Да и к тому же, ты ведь мой друг.– Я чуть не сказала настоящий.
– Потерять кота в чужом городе,– задумчиво и грустно проговорил Алан.
– Навсегда…– прошептала я,– и не найдешь.
– Ты очень его любишь? – спросил он странным, будто обезличенным тоном.
– Естественно! – выпалила я.
Он быстро взглянул на меня и тут же отвел взгляд.
– Откуда ты? – мне показалось или шелохнулись его губы. Он, словно говорил против воли или был зачарован какой-то магией,– клянусь, я не скажу никому твой секрет. Ты же веришь мне,– зелень его глаз, бездонных глаз, его лицо, склоненное ко мне, чарующая душа, идущая навстречу…
Я была в дурмане и видела лишь его. Больше не существовало ничего.
– Алан,– я не владела собой. Его имя на моих губах – горячая молитва,– ты же все равно будешь…
– Твоим другом,– продолжил он за меня.
Я решилась, и, глубоко вздохнув, смело поглядела в его глаза.
– Ты все узнаешь. Без нее,– я указала на Кэтис,– потом.
– Давно пора так,– он улыбнулся мне.– А ты все еще хочешь узнать про мларка?
– Хочу,– согласилась я.
– Он – мутант дикого кабана. Изменчивость, мутагенез, изменение генотипа, в общем, адаптация к окружающей среде…
– Ты прям как по учебнику шпаришь,– удивилась я. Биология была одним из моих самых страстно и ревностно ненавидимых предметов.
Он печально улыбнулся:
– Поверь мне, лучше бы не знать ни мне, ни тебе всего этого.
Я кивнула.
Мне действительно лучше не знать. Многого.
Глава восьмая.Мертвый город заблудших душ
Сухая пыль под моими ботинками. Хлопанье подошв.
Высокие здания, пронзающие небо.
Дань минувшему.
Ветер гнал пыль и песок. Мы шли по асфальту, покрытому широкими трещинами и изборожденному ямами. Я заметила это, лишь когда начала проваливаться в какую-то дыру, задумавшись, а Алан, схватил меня за локоть, больно сжав пальцы, и рванул на себя, вытаскивая.
– Мери, нужно быть аккуратнее,– устало пробормотал он, не смотря на меня.
– Спасибо,– сказала я.– Скажи, а что здесь случилось?
– Катастрофа,– ответил он,– Кралта напала без предупреждения. Она использовала оружие массового поражения, невидимое страшное оружие нового поколения. Рипиновые смертоносные волны и газовая отрава, и новое открытие, засекреченное…
– Имя оружия – смерть,– прошептала я очень тихо, однако он услышал.
– Это имя любого оружия,– вставил он.
– Интересно мы в безопасности? – я зябко передернула плечами.
– В относительной,– заметила Кэтис.
– Что это значит? – заволновалась я.
– Война с Кралтой окончена уже давно,– объяснила она, не давая Алану вставить и слова,– но эта страна ненавидит нас, а мы ее,– жестокость была на лице ее.
Кэти умеет ненавидеть, кто бы мог подумать!
Кэтис отвернулась от нас и ушла вперед на несколько шагов.
Алан склонился губами к моему уху:
– Бедная Кэти, ее отец погиб в той войне,– ревность и жалость сплелись немыслимым дуэтом. Я также едва слышно ответила:
– Мне жаль,– и опустила голову, чтобы он не видел слез.
– Ты знаешь, каково это,– заметил он с печалью.
Я кивнула.
Мы долго молчали. Я едва волочила ноги, Алан пыхтел где-то позади, а Кэтис подождала нас, и пошла следом, ноя:
– О, Мери, Ал, разве вы не устали... давайте остановимся… хотя бы на минутку! – захлебывалась она в мольбе.
Я ничего не ответила. Я заботилась лишь о том, чтобы не остановиться, не рухнуть на дорогу. Я шла, несмотря на ноющую боль в мышцах, разрывающихся от усталости целого дня пути. Будто их режут изнутри огромными ножами.
Солнце жарило целый день, но сейчас было лишь чуть-чуть полегче. Желтый с черным пылающий диск скрылся за облаками. Воздух – расплавленное железо, постепенно превращался по ощущениям в теплую воду.
Алан нагнал меня:
– Как ты считаешь, Мери, мы заслужили перерыв?
– До утра,– я улыбнулась.
Он сделал серьезное лицо, нарочито серьезное. Это так не вязалось со смехом, порхающим в его глазах маленькими мотыльками. Призрачными.
– Как главнокомандующий маленькой армии объявляю привал, не рад…– он осекся и замолчал. В его глазах поселилась тень грусти. Алан отвернулся и вошел в серое, обветшалое здание.
Я медленно двинулась за ним.
Что он имел в виду?
Не рад…и? Ради кого?
Или чего-то?
Я вспоминала его лицо, улыбку, то, как он шутит, смешно растягивая фразы, и как он спас меня при встрече с Мларком… Я никогда не забуду этого.
Вот, я приду и принесу воду, и мы с Кэтис приготовим завтрак… и я подойду к его постели и легонько, нежно дотронусь до его плеча, и он увидит меня и его глаза распахнутся, сияя от радости, и он подхватит меня на руки и закружит в пламенеющем вихре любви. И это серое, тоскливое небо окрасится жемчужным инеем, и на вытоптанной, мертвой земле взрастут светящиеся, пышные цветы и мы пойдем меж них в край неба и земли. И я не сорву ни единого цветка, ибо жизнь – священна.
Возрождение…
Очнувшись от этих безумных и прекрасных грез, я взглянула в жестокое лицо реальности и похолодела. Я настолько замечталась, что уже не понимала, куда иду и... Словно бритва у горла – ужас… прошла все повороты, а, может, и повернула не туда.
– Что же мне делать? Что же? Что же,– заорала я в холодное небо, срывая голос.
Но небо молчало. Гранитная глыба.
Я постаралась успокоиться, и пошла назад. Только я не знала, где начало пути…
Я блуждала меж пыльных переулков, я осматривала серые дома, я искала свои следы в пыли дорог, я пыталась догадаться по солнцу, где находиться запад, а где восток,… но мои школьные, смутные, надежно и хорошо забытые знания были бесполезны.
Я не знала начала пути, я не знала его конца, но догадаться было несложно, что случится со мной, если я не найду кого-нибудь.
Я слышала шелест шагов за своей спиной, я слышала тихий плач и шепот, а оборачиваясь, я видела лишь пустоту.
Они потерялись так же, как я. Они заблудились в этой жизни, не зная где небо, а где земля, где правда, а где ложь…
Я не могла найти себя. Старую себя, сильную себя.
Я съежилась в комочек у стены, дрожала и плакала и ненавидела себя, за то, что так слаба.
Я не знала, где выход.
И тут услышала сопение. Громкое. Явственное.
Я вскочила и побежала, не глядя куда. Прочь, прочь из этого города! Прочь, прочь! Беги пока не остановится сердце, Мери!
Но шелест и шорох преследовали меня…
Край города. Магистраль. Маленькие домики, как встарь. Облупившаяся краска на их стенах. Плетеные занавесочки. Я стояла неподвижно. А за ними лес.
Шаги, шаги за моей спиной.
Они сводили меня с ума.
Кто-то крадется во мраке, кто-то крадется во мгле.
Я бросилась со всех ног. Я бежала сквозь сгущающиеся сумерки, окутывающие меня сиреневые тени, спотыкаясь и падая. Я не замечала ничего вокруг, ломилась сквозь кусты, как танк, и ветки царапали мое лицо и руки. Я плакала, надрывно выла на ходу…
Они идут за мной.
Я слышу их голоса. Шелестящие. Заунывные. Липкие.
Голоса. Будто шум ветра в ветвях деревьев.
Я упала и лежала неподвижно, и шорох бестелесных призраков клубился вокруг меня.
Я думаю о том, что я никогда не вернусь назад. И ужас вспарывает мою грудь изнутри
Я ползу обратно из последних сил, а потом встаю и несусь, не разбирая дороги, в город. Без Алана и Кэтис я не найду дороги. Тем более они будут искать меня и волноваться. Я не могу подставить их.
Вечер накрывает покрывалом полумрака дома. Я решаю устроиться на ночлег и захожу в первый попавшийся домик. Стены с облупившийся краской, вытертый коврик на полу. Я поднялась по шаткой деревянной лестнице на второй этаж. Здесь была студия. Все завалено картинами. Я разглядывала их. Деревенский луг с простенькими, милыми сердцу цветочками – голубеющими незабудками, светлыми ромашками, и синими колокольчиками. Кусочек солнца, выглянувший из-за тучи. Вскоре мое внимание приковывает к себе одна картина.
Девушка с хищной улыбкой. Жесткие, острые черты лица. Черный костюм из какой-то синтетической ткани. Темные густые волосы, струящиеся по плечам. Она уперлась одной рукой в бок, а в другой руке у нее какой-то пистолет, однако непохожий на наши. Она направила его на зрителя. Ее прищуреные глаза, словно говорят: «Прощай».
Я стою, зачарованная этой картиной.
За спиной девушки шоссе, уходящее в бесконечность.
Я подошла к картине и дотронулась до нее рукой. Пальцем провела по шершавой, засохшей краске.
Миг и я не могла убрать руку.
Я видела ушедшую жизнь.
Девушка, по имени Кринти, входит в кабинет генерала. На ней облегающая черная майка, и лиловые брюки.
– Кринтия, тебе новое задание. Широкого масштаба,– генерал со множеством орденов серьезно смотрит на нее,– если не завалишь, тебя ждет великая слава и наша благодарность.
Он объясняет ей задание. Долго, нудно и подробно.
Кринти тихо слушает, склонив темную головку. В ее глазах резвятся искры жестокости, и сквозит понимание.
– Я готова,– лезвия ее зрачков вспыхивают дьявольским огнем.
– Действительно? – генерал наклоняется к ней, словно ищет в ней подтверждения ее словам,– ты умрешь, если предашь.
– Как вы можете сомневаться во мне? – удивленно спрашивает Кринтия. Генерал молчит.
– Разрешите идти? – спрашивает Кринтия.
– Иди, – отвечает генерал.
Она встает и уходит.
Кринти ползет по старой листве. По грязи, по мокрым листьям, по острым веткам, по умирающим травам. На животе. Ветер, словно мокрой губкой, прохладой и холодом овевает ее тело. На спине она тащит Сме – оружие нового поколения.
Она подползает к окраине города. Перед ней шоссе, гудят, проносясь машины. Они мелькают, словно кадры из быстрой съемки.
Огромная вывеска. Имя города.
«Добро пожаловать в Лимпик»
«Только не мне» – улыбается Кринтия.
Она видит ребенка. Маленький мальчик перебегает через дорогу, уворачивается от машины, и останавливается перед ней. На чистом детском личике испуг и наивность. Белесые волосенки неловко приглажены. Веснушки, точно монетки, рассыпаны по переносице и под глазами – шаловливыми, голубоватыми.
Ребенок несколько секунд стоит перед ней, а затем замечает оружие в ее руках. Его личико искажается от страха, и он бежит прочь.
Никто не уйдет.
Рука Кринтии не дрогнула.
Нечеловеческое зло. Хотя именно люди в нем повинны. Миллионы жизней уходят в небытие. Навсегда. Ломаются. Калеки. Потери. Навсегда.
Ничто не вернет.
Убить ребенка спокойно и без колебаний.
Кем для этого нужно быть?
– Ты спрашиваешь? – удивляется она в моей голове,– что ж смотри!
Мать с размаху дает Кринтии пощечину. Кринтия смотрит на красный след на своей щеке, отражающийся в зеркале. Она не плачет, что для нее неудивительно.
– Дура! Дура!!! – вопит мать. Не кричит, а именно вопит. Ее хриплый и громкий голос давит на барабанные перепонки. Кринти морщится. Ей всего пятнадцать лет и ее маленькое, опухшее от ударов личико сминается морщинками у глаз, и у рта. Ее коричневые волосы взъерошены.
– Что я сделала не так? – спрашивает она, серьезно глядя на свою мать.
Концерт из отборного продолжается следующую пару минут.
– Ты мало того, что не учишься! Так еще и жить мешаешь! – примерно это хотела сказать ее мать.– Зачем я не убила тебя тогда!
Кринти спокойно выслушивает все и тихо уходит, прикрыв за собой дверь.
За ее спокойствием зреет буря.
Больше я тебя не увижу,– ее голос в моей голове.
Она начинает атаку. Изнутри. Из средоточия меня – души. Я была так доверчива, так открыта.
Я не боялась, и в этом моя ошибка.
Я борюсь из последних сил, отталкиваю ее, кричу…. я не знаю что говорю, шепчу, молю, но она яростнее и сильнее. Она измучена нескончаемой жизнью, нескончаемым бездельем и она готова ко всему, чтобы воскреснуть.
Она наступает четким шагом, похожим на марш, топча искристые цветы, и они вянут, и рассыпаются в прах, и гаснут звезды, и все застилает мрак.
Она смотрит немигающим взглядом на все, что окружает меня и ее в моем разуме и сердце, и ухмыляется.
Кринтия бьет меня, снова и снова, прижимает к стене и душит.
Ее холодные, цепкие пальцы врезаются в мое горло, словно проволочные нити, царапают кожу и выступает кровь.
Кринтия смеется:
– Здесь нет крови. Нет ничего.
Она видит очередную мою мечту – страстное желание – любить. Она срывает с нее обертку и бросает оземь мои грезы, и они разбиваются вдребезги.
Я скрываюсь в своем разуме. Я прячусь в уголках своей души, в своих несчитанных мирах. Я бегу туда, обманутая, брошенная всеми. Бегу из последних сил и падаю на холодную, мокрую землю.
Черное солнце пылает надо мною.
Кринтия
Я вышла из дома. Эта дурочка постепенно исчезнет. У нее даже не хватило сил , чтобы противостоять мне. Я еще не знаю, что буду делать.
Мстить – это глупо и небезопасно.
Наверное, я собираюсь жить.
Я шлёпала по тротуару. Пьянящее чувство свободы окутывало меня, но я резко заставляю себя не чувствовать, а следить, контролировать ситуацию. Я осторожно иду вдоль стены дома, не открывая взгляда от асфальта.
О, черт! Я увидела их.
Смешная худенькая девочка и высокий юноша. Девочка с налетом мечтательности и тоски. Юноша ругает ее. Мария была в него влюблена. Алан и Кэтис, так она их называла. А любовь – слезливые глупости!
Я замираю, вжимаясь в стену.
Друзья моей жертвы проходят мимо.
– Ты виновата! Где был твой ум, когда ты послала ее, и куда? На верную смерть,– рычал Алан.
